Глава 8 (2/2)
– Слишком давно это было, чтобы все ещё помнить… – Ты что-то сказал? – Минхек, занятый изучением насекомого на своей ладони, обернулся к задумавшемуся другу. Рука дрогнула, букашка напряглась и… – Ой, улетела. Шону смолчал, наблюдая, как маленький цветной жучок превращается в незначительную серую точку, сливается с небом и будто бы тает, растворяясь в закатном зареве. Близилась новая ночь. А за ней день грядущий.*** Оберегая собственные тайные скелеты, мы забываем, что любой сидящий напротив нас или же находящийся за всеми доступными/недоступными границами делает то же самое. Секреты есть у всех, но мало кто готов признать этот факт. Так случилось, что еще раннего детства этому нынемолодому статному ликсу твердили: ?Ты – наследник! Веди себя достойно?. Пусть и не желая, он старался соответствовать этим завышенным ожиданиям, ведь перед глазами всегда имелся пример неопровержимого зла – сбежавший отец, которого дружно признали предателем родины. Даже если это и было вовсе не так… Тайна происхождения темношерстного не предавалась огласке и хранилась его родными до последнего. Скрывая факт причастности к власти и политике от народа, Шону учился как все, носил ту же одежду, гулял с друзьями, но… В пределах границ, установленных дедом и матерью. И стоило немного пренебречь непреложными запретами, можно было не сомневаться – лекция о голубой крови обеспечена. Однако все родительские предостережения не способны были утаить правды перед одной из самых великих сил мира. Дружба. - До сих пор помню, как на прощание он оставил мне этот камень. Я ношу его на шее как талисман, никому не рассказывая и не показывая его. Это, наверное, странно, но эта вещица знает обо мне намного больше, чем любое живое существо этого мира.
Друзья были первыми, кому он открылся. Открылся просто так, без хмельных дурманов или вынуждающих причин. Только доверие.
Мин первое время злился, долго ходил надутый, но позже смягчился. Ведь он узнал, а значит, сомнений быть не может, ему доверяют.
Гюн же, казалось, понял суть разговора с первых секунд: молчал, периодически кивая и прикрывая веки. А после выдал ожидаемое со стороны Шону и абсолютно неожиданное для Минхека: ?Я так и думал?. - Знаете, отец был не таким плохим человеком, как мне всегда твердили. Он просто… Просто был от всего настолько духовно далек, что решил подтвердить свою точку зрения… физически? В любом случае он ушел не от ненависти или обиды. Так было нужно. Нужно ему. А не этому неблагодарному государству. Никто не критиковал, не порицал и не читал нотаций. Не последовало ни коленопреклонений, ни челобитья. Все встало на свои места. Шону смог получить то, в чем так отчаянно нуждался. Поддержку и веру в него. Веру намного большую, чем мог бы дать кто-либо другой.*** Говорят, что перед смертью в памяти всплывают кадры, олицетворяющие лучшие моменты жизни умирающего. Вранье. Перед смертью испытываешь лишь сковывающий страх, острую нехватку воздуха и трезвости мысли. Когда плечи затянуло трясиной, Гюн понял: спасения нет. Бесполезно кричать, надрывая связки, биться, стараться выбраться… Никто не поможет. Никто не придет. - Я даже полюбить толком не успел. Какая ирония. Закрывая глаза и добровольно уходя на дно, Гюн думал лишь о том, что никого ни в чем не винит…*** - …глаза! Открой свои глаза! Отдаленные крики. В реальности – слова, произнесенные у самого уха.
Неунимаемый треск в голове и рябь под веками. Чувствуешь боль – значит, жив. И понимание этого факта заставляет вздрогнуть, почувствовав, как боль, сковывая тело, отдается в каждой клеточке криком: ?Живой?. Долго немое ликование не продлилось: Гюна сжало пополам, в груди скопился воздух, разрывающий легкие, выворачивающий ребра. Оглушенный тишиной и ослепленный темнотой, он свернулся на земле, подобрав под себя ноги. Когда вернулся голос и слух, первое, что Чангюн понял… Ничего он не понял. И само осознание этого непонимание вызывало легкое жжение где-то под кожей. - Очнулся? Незабываемый низкий тембр. Высеченные в памяти черты лица.
Хон лежал рядом, изучая Гюна беспристрастным взглядом. Чужое лицо не было ни обеспокоенным, ни печальным. Только виноватая улыбка выдавала его сожаления.
- Живой? Живой?.. Убит и спасен этими глазами, руками. Воскрешен голосом, каждой черточкой, родинкой, шрамиком на этом лице… Хон придвинулся. Кончиком пальцев коснулся чужого лба. …и вновь повержен мягкостью белой кожи. Гюну еще долго будет казаться, что под его русыми волосами, что спадают тонкими прядями на лицо, красуется красный след обожженной холодом кожи.*** Они так и лежали в тишине засыпающего леса. И нужно бы что-то сказать, но разговор не клеился, оставляя пепел в обожженных воздухом легких. В их мыслях один кадр на двоих, где напуганная жертва и невольный монстр в одной степени ошеломлены и безмолвны. Сейчас, спустя время, все видится совсем иначе. Настолько иначе, что Хону хочется извиниться, а Гюну… - Скажи, что тебе снилось? …оказать непосильную для него самого помощь. - Не твое дело. Пусть и хотелось сказать совершенно иное. Чангюн бы обиделся, вспылил, сказал бы лишнего в ответ, но нет. Слишком хорошо он знал, что такое ?личное? и ?частное?, неподлежащее обсуждению. - Понимаю. Прости. Но знай, что я готов тебя выслушать. - Ты? Не боишься, что все повториться? И незыблемое ?нет?, что разнесло ночным ветром по спящему лесу, сбило все устоявшиеся ориентиры.*** - Почему? Они все так же лежалина спинах, глядя на звезды, укрытые облачной пеленой.
- Что именно? - Тебе не страшно… - А должно быть? - Да. - Значит, со мной что-то не так. ?Забавно, - подумалось Гюну. – Видимо ?что-то не так? уже давно…? - Ты так стремишься… помочь мне? Я не знаю. Это странно. Хон устало потер переносицу.
?Как же сложно…? - Скажи, ты правда глупый? - Что?! Развернувшись, Чжухон увидел перед собой пару блестящих изучающих глаз. - Если я кое-что сделаю, ты обещаешь держать себя в руках и не искалечить меня? И Хон бы, возможно, отшутился, съязвил, но больно серьезными казались эти темные глаза напротив. Неуверенный кивок, и дистанция меньше, чем следовало. Первая мысль: ?Какого черта?!?, запоздалое сопротивление, чужие когти, впившиеся в загривок, горячие губы, словно с привкусом поздних летних ягод.
Тяжелое дыхание, спутанные мысли, скомканное ?Ты понимаешь, насколько это неправильно??, смущенный кивок в ответ. Никаких избитых фраз и ненужных речей.
?Видимо, я действительно глуп…? И пусть. Обнимая дрожащее тело, здесь, в этой ночной тиши, Хон смог, наконец, забыться, откинув мучивший его вопрос ?А стоит ли о чем-то жалеть??.Ведь ответ нашелся сам собой. ?Пока у меня есть это хрупкое "здесь и сейчас", я забуду обо всем…? Побег от реальности? Возможно. Но кто упрекнет его в этом?