Глава 6 (1/1)
Смотри… Во что ты превратился?
Размяк, осел, осколками разбился.Не ту дорогу выбрал сам.Народ подвел, занял пожар. - Хон… Чжухон, иди к маме. Мама здесь… - Мама? Хон лежал на чем-то темном и неразличимом среди темноты, но в то же время отчетливо осязаемом. Ощутимом и тактильно явственном. - Мама, где ты? Мам? - Милый… - голос отдалялся, уносился все дальше и дальше, оставляя за собой едва уловимое эхо. - Нет, подожди!
Он словно опаленный безумием сорвался с места. Он бежал вперед, не ощущая под своими ногами земли, не слыша звука шагов, видя перед собой лишь густую тьму. - Мама! Мам! Где ты? Ни стен. Ни потолка. Только спертый гниющий воздух, запертый в клетке тяжестью осязаемой темноты. Впереди – слепящая неизвестность, позади – пропущенная сквозь пальцы пустота.
Черное одеяло тишины прорезал неистовый крик. Своим лезвием он ранил слух Чжухона. Как и в ту ночь… Знакомый до мурашек по коже голос кричал, заходясь хрипами и тяжелым дыханием, отхаркивая боль, страх и застывшие слезы. - Мама! Перед ним –белая материя похоронных одежд. На ткани красные пятна. Известный до боли в груди тонкий силуэт, обмякший, падает на колени, мешком, пустышкой, без единого звука на пол оседает, устилая его пропитавшейся алым тканью. - Нет… Мама… Ты… Она мертва. Не дышит. Ее тело холодно. Руки застыли на искалеченной раной груди. - Посмотри на себя, ничтожество, - голос грубым безжалостным бархатом взывает к памяти, заставляя отзываться нутром. – Что с тобой стало?
- Отец?.. - Не смей называть меня отцом! Ты – ничто! - Нет… не говори так. Голос холодной усмешкой студит кровь. - А что? Правда глаза колет? Чего ты добился, чтобы заслужить хорошее отношение? Что ты можешь? Смотри, ты вновь не сберег ее. Какой из тебя вейд, если даже своих сокровищ сберечь не можешь? Хон почувствовал спиной тепло отцовской плоти, шеей – холод клинка. - Считаешь, достоин жизни? Убеди меня. Давай, ничтожество, ползай на коленях, моли о пощаде! Я подарил тебе шанс спасти ее! Но ты его упустил. Ты дважды похоронил ее. Дважды убил. - Я… я не убивал ее. Нет, это не я… - Не ты? Тогда откуда в твоих руках нож? Хон посмотрел на свои ладони. В них кровавым осколком сияло острие.
- Нет… Это вранье! Ложь! - Да? Как же ты убог и ничтожен. Твои руки в крови, а ты твердишь, что это – ложь. Хон упал на колени. - Нет… Это все ты… ты! Мама… Мама! Над его головой – надменность и властность, обретшая форму. Над его головой жестокость, обретшая плоть. Над ним высится существо, явившее всем своим естеством саму смерть. Перед газами Чжухона непоколебимым всадником встает прошлое. Оно несет с собой кровь. Несет разрушение. За его спиной потери, под его клинком – головы невинных. - Чего притих? На быструю смерть надеешься? И не мечтай. Сыну потаскухи нет смысла уповать на мою доброту. - Ты не смеешь… - Я не слышу. Что ты там бормочешь? - Ты не смеешь оскорблять мою мать! Хон поднялся с колен и направил клинок на тьму перед ним. - Какие мы грозные. Я должен бояться? - Ты должен трепетать предо мной. Чжухон крепче сжал рукоять ножа. - Не мни о себе многого только потому, что я позволил тебе встать на ноги. Для меня ты ничто и я могу одним ударом выбить из тебя всю дрянную гниль.
- Я никогда не прощу тебе ни загубленную жизнь матери, ни мое угробленное детство. - Глядите, как осмелел. Так знай! Ты стоишь не больше, чем ведро самых отвратных помоев, и мать твоя… Он не смог закончить своей речи. Клинок пронзил его сердце, и он рухнул на пол, тая призрачным видением в темноте. Хон проснулся в холодном поту. Солнце стояло высоко. Сквозь открытое окно в комнату веяло свежим летним ветром.
Около кровати стыл завтрак. Хон поднялся, накинул на голые плечи, испещренные глубокими шрамами, длинный халат.?Я вновь убил его… Когда меня перестанет это преследовать?..? Он усмехнулся. И эта усмешка была воплощением скорби о прошлом. Давно пережитом, но так и не похороненном в памяти.
*** ?И что, Им Чангюн, до чего ты докатился? Сидишь здесь, в кустах, прячешься от стражи и поджидаешь неизвестно какого, чужого и мерзкого вейда. Ты невозможен! Уходи, уноси ноги, пока не поздно. Чего тебе дома не сиделось? Остался бы в тепле и уюте, ел бы ягоды и занимался своими делами. Нет же, дурья ты башка!? Гюн сидел в кустах около известного озера. ?Нет, Чангюн, иди домой…?Позади зашумели кусты, заставив молодого ликса вскинуть уши и поднять хвост.
?Тут кто-то есть?.. Нет же, тебе кажется, дурной совсем?. Успокоившись, Гюн вернулся к наблюдению. Тишина сковала воздух. Не слышно ни плеска воды, ни шелеста листвы.
Чангюн, притаившийся в кустах, изрядно заскучал. Его веки тяжелели, глаза совсем закрывались. Он готов был свернуться в клубок прямо здесь, на пылью устеленной земле, поджать под себя лапы и хвост. Уснуть крепко и надолго. ?В конце концов, ничего не случиться, если я немного посплю, да?? И Гюн сдался, подбиваемый легким чувством искушения долгожданным сном.
*** ?Черт побери, что он здесь делает?? Хон стоял над беззащитным телом, сжавшемся посреди кустов.
?Совсем чувство самосохранения отбило? Он жив вообще?? Не найдя ничего лучше, Хон решил ткнуть в лежащего веткой. - Эй, ты жив? Реакция не заставила себя ждать. Тело поежилось, свернулось крепче. ?Это даже забавно…? Он сел рядом.
- Ты спишь? В ответ лишь тихое сопение. - Хах… Совсем страх потерял. Земля-то чужая. Радуйся, что я такой великодушный и сижу тут с тобой. И словно почувствовав рядом тепло, Гюн выгнулся и уложил голову на чужие колени. В воздухе повисло напряжение. ?И… что я должен делать?..?