Глава 4 (1/1)
Все примечания и "*" в конце главы~Приятного чтения~ Ночь. Темное, неизмеримо тяжелое, нагруженное звездами небо над головой. Едва ощутимые прикосновения прохладных объятий ветра. Тихо, осторожно, почти боязливо, словно первый застенчивый поцелуй - неспешная невесомая поступь. Вперед. Через лес. Сквозь темноту. Сквозь немую бездушную пустоту. Сейчас, быть может, пустяк. Обыденность. В детстве - словно глоток свежего драгоценного воздуха. Словно спасение. Словно побег из седьмого* круга ада. В родные, в душе бережно хранимые чертоги остатков памяти. Когда-то давно, на обветшалой границе былых времён, казалось, вот он, мир. Живой. Настоящий. И шаг навстречу этой глубокой сырой темноте, сродни падению в "жизнь". В существование вне запретов, вне оков постоянного контроля. Вне правил. Вне стен. Наяву. Живьем. Воочию. На глаза раскрывается, разбиваясь миллионами осколков темноты, нечто неясное, неизведанное. Но вместе с тем неизмеримо ценное. И в тайне хранимое. Только здесь, среди бесчисленных клеток ветвей, чье таинство бережно хранит полотно посвященной в странный обряд листвы, он мог чувствовать себя по-настоящему свободным. Только тут, в этом дурманящем обилии ароматов мог растворяться без сожалений, забывая обо всем, отпуская навязанное, беспросветно черное, пропитанное жертвами и страданиями будущее, так стремительно поглощаемое бурлящей пучиной настоящего. Мог без колебаний перешагнуть грань, за которой тихо засыпает укрываемое темным покрывалом прошлого минувшее время, бережно хранимое в чьих-то заботливых руках. А после... После вновь день. Иглами под кожу вводят запреты. Сломанной детской мечтой - правила. Кровью перед глазами - суть всего естества. - Запомни, Хон, - голосом грубым в подкорку мозга въедается, выворачивая, извращая. - Итог всегда один - или ты, или тебя. Так будь же выше! Твое место здесь. Среди нас. Такова твоя природа. И такова судьба. Тысячью мельчайших частичек в поры, в клетки вбивается. Словами режет, лезвиями. Острием самым душу калечит. Всё светлое, чистое травит. Изводит. Унижает. Ломает. Надвое рвёт.
"Ты будешь делать то, что Я тебе скажу. Если, конечно, хочешь жить..." И Хон делал. Делал всё, что ему говорили. Делал верно. Исправно. Всё... ...или почти все. - Что ты сказал?... - Избавься. Я сказал тебе избавиться от этого.
Лежит на полу. Маленький, забитый, напуганный. Потомок воинственного народа. Расы завоевателей. Дитя Ранкорров. В немом припадке под испепеляющим взглядом властного Вейда заходится. Сломленный, задавленный, ныне безвольный.
Страхом объятое тело дрожит, жмется, в угол вбивается.
Нос в ладони крохотные прячет. Липкий страх голову окутывает. Мысли сковывает, рассудок застилает. В глазах - начало сплетения десятков нитей леденящего ужаса. В груди же бурлит, бушует сосредоточие сотен его цепей, тысяч оков, вяжущих намертво, неразрывно, скрежетом немой мольбы в воздухе отдающихся.
"Остановитесь... прошу." - Ты... просишь меня убить живое существо? - Это не просьба. Это - приказ. Он, Хон, своими руками?.. - Не можешь? - испепеляющим взглядом, до костей пронизывающим, смотрит. Морально давит. Так и клеймит. Ничтожество. - Тогда я сделаю это сам. А ты смотри. Смотри! И только попробуй отвести свой трусливы взгляд. Ты ведь знаешь, что с тобой будет, правда? Спину Хона словно огнем обожгло. Все раны, все ссадины и шрамы - всё в миг заполыхало под натиском болезненных воспоминаний. Они ломали, рвали вновь изнутри то, что с такой тяжестью заживало, затягивалось, скрадываемое временем. И, опаленный, Чжухон упал на колени, не в силах переступить через этот первобытный страх перед фигурой отца. Он, такой тёмный, такой угрожающе властный всем своим естеством заставлял Хона в безумной, неуёмной агонии биться о его, отцовское, неприступное хладнокровие, выбивая, когтями вырывая из плоти, крови и сознания остатки наивного благоразумия. Вытесняя их из самой сущности Чжухона вместе с россыпью осколков драгоценных минут памяти прошлого. Душит. Давит. Губит. Терзает. Сдавленным хрипом воздух отравлен. Легкие жжёт. Чернь с кровью по венам гонит. - Если ты не можешь убить никчемного червя, то как же смеешь причислять себя к великому роду?! Смотри, как умирает этот мусор. Слушай его предсмертные хрипы, - руки на чужой шее. Крепче. Жестче. Бездушнее. - Что скажешь, Хонни? Подарить этому отбросу быструю смерть? И издеваясь, насмехаясь над безвольным, острыми когтями ведет по лицу. Унижая. Уродуя. - Пожалуй, пришло время закончить эти глупые игры, - выпущенное из мертвой хватки рук маленькое тело медленно осело на пол. - Считай мою доброту благословением богов, малыш. Свободен. В просторном зале дымным едким облаком повисло молчание. А вскоре лицо Ранкорра пересекла прозрачная влажная полоса. - Я... - глаза застилала пелена прозрачных капель - я... правда могу... уйти?.. Позволительный жест рукой. И существо напротив, маленькое, беззащитное, чувствует, будто к нему снизошло великое божество, открывшее его взгляду великую истину. - Спасибо... спасибо... Он, заливаясь слезами, бросается в ноги, тянет за края одежд, мокрым носомк самому полу падает.
Радость помилованного... В глазах отца - неимоверно жалкое зрелище. - Ну же, что с тобой? Вставай, вставай. - Спасибо... спасибо Вам. Я... - Не нужно меня благодарить, малыш. Ведь я... Прохладный воздух легким касанием заботливо смахнул остатки воспоминаний с лица.
Один. Среди тишины. Среди темноты. Как и прежде. Но теперь без замков. Вне границ.
Да, все верно. Так и должно быть. Ошибки нет. Ни в словах, ни в помыслах... Ни в действиях. Хон прав. И не может быть сомнений. Но там, далеко, на высоте ледяным блеском мерцающей россыпи звезд, что-то манило его, тревожа "нечто внутри" необъяснимыми сомнениями. Болью отдаваясь в чем-то давно потерянном. Забытом. В сердце ли? Чжухон не знал. И не хотел, в общем-то. Не место им, колебаниям, здесь. В этом теле. В самой вейдовской сути. И конкретно в этой душе. Твердой и каменной. Закаленной временем. Вылепленной судьбой. Судьбой, не им выбранной. Хон сделал шаг вперед. А что вообще есть душа? Можно ли увидеть ее? Прикоснуться? Изорвав в клочья оболочку, возможно ли различить её среди кучи ошметков плоти?.. Грязная, чистая, темная, светлая, падшая, вознёсшаяся... Кто судит? Кто судит, какова на вид душа, если ее, возможно, и нет вовсе? Вокруг все та же неизменная тишина. Та же... но вкупе с этой ночной темнотой совсем другая. Иная. Более беспокойная. Более гнетущая. -Выходи. Не умеешь прятаться. За ним шли. И он знал. С самого начала всё знал.
Позади - шорох расступившейся листвы. Впереди - непроглядный чернеющий лес. -Так плохо? - хриплый голос с легкой, но такой доброй, совсем знакомой усмешкой. Напоминание былых дней. Весточка минувших лет. - Плохо. И ничуть не лучше, чем сотню лет назад. Долго прятаться собирался, Ганхи? - Какие мы грозные стали. Что, даже старого-доброго друга не обнимешь?
Да, это действительно он. Стоит напротив. Живой. Из плоти и крови. И подтверждения тому не нужны. Все как и тогда. Тот же надменный взгляд. Те же истерзанные бесприютной жизнью руки. И это, возможно, нечто единственное неизменное и постоянное в жизни Хона. Почти вечное. Вечное и неисправимое.*** Светом прорезало темный купол неба. Да, над ним поиздевались, надругались и выкинули. Словно старый ненужный хлам. Изуродовав. Унизив. Раздавив.
Мусор.
Отброс. Червь. Он лежит здесь, среди гнилых останков неизвестно чьих тел. Кем они были? Что с ними стало? Уже не имеет значения. Ведь итог один.Они все мертвы. И тут, среди смрада, на трупным ядом пропитанной земле, не остается ничего. Ничего, кроме терзающего остатки угасающей жизни единения с собой. Последнего в этом существовании, тяжелой ношей взваленном на хрупкие плечи. И что, собственно, теперь? Смерть? Голодная и холодная? Да... повезло тем, кто умер сразу... от этих поганых рук, чтоб их. Почему? Смешно. Ха-ха. Безумно смешно. Мертвым априори легче. Ломать голову над тем, как не подохнуть псиной у чьих-то ног? Уродовать себя, прогибаясь под властью "обстоятельств" нищенской жизни? Им, усопшим, не узнать этого более. Не почувствовать, каково на вкус, когда твои тело и разум буквально изламывает болью. Физической и моральной. Первое, безусловно, лучше. Или тоже спросите, почему? Ха-ха. Мертвые ничего не ищут и ничего не ждут. А главное - они не знают слова "страх". Они более ничего не знают, но это уже третье... Ха-ха. Ха. Дожили (ах, какая ирония!). Уже сам с собой говорю. Ха-ха. Галлюцинаций для полного счастья не хватает только. Где-то сломалась ветка.
Шаги. Ближе. Тяжелым дыханием обожгло шею. - Помянешь черта, он и появится. Великолепно. Кстати, вот он, собственно! - Долго еще тут траур разводить будешь? Я сюда пришел не для того, чтоб твои сопли утирать и нытье поганое слушать. Прямо впереди - смутное, неясное в утреннем тумане очертание. Темный правильный профиль. Взъерошенные волосы. Гордо возвышается над лежащим в смрадной яме, прощающимся с призрачной тенью бесполезной жизни Ранкорром. - Что нужно? Или уже сдохнуть спокойно нельзя? Добить пришел? - Какого ты обо мне дурного мнения, однако, хотя мы даже не знакомы, - неизвестный потер переносицу. - А что, если я скажу, то пришел помочь? - Помочь?! Вы, черти, и такое умеете? И в ответ бы с радостью залиться смехом, но... Позволит ли сделать это истерзанная грудная клетка?***- Где ты пропадал так долго?-Лучше спроси, почему я вновь вернулся... - Что?! Нет! Изумлению Хона не было предела. Что он только что услышал? Немыслимо... - Ты не можешь просто так все бросить! - Ошибаешься, милый. Я уже бросил, - Ган сидел возле дерева и с неподдельным интересом наблюдал за каким-то странным, взбирающимся по стволу насекомым. - И ты... просто так от всего откажешься? - голосом дрожащим ответ осторожно подбирает, взглядом растерянный изучает. Будто разницу с прежним Ганхи ищет. Отличия слегка уловимые поймать пытается.
Но из рук выскальзывают. О берега холодности ломаются. Не удержать. - А ты что, отпускать не хочешь? - ответ взглядом острым отрезан. Строгой линией слов усечён. - Тогда бежим со мной. - Что?.. - И откуда в тебе столько вопросов? Я говорю тебе: "Бежим со мной"! Тут больше не так безопасно, как прежде. Нужно уходить, понимаешь? Уходить! Ты осознаешь, какая нынче ситуация? Или как отца не стало, так власть в голову ударила? Трон терять не хочется, да? - Не в этом... - Тогда в чем? - настойчиво, грубыми методами до сути копает. Ответа добивается. - Или... тебя тут что-то держит? Или даже кто-то?.. Вот только... и ответить-то нечего. - Не неси чепухи. Уже рассвет. Мне пора. Прости, Ганхи. Эх... Папашка окочурился, а ты все еще комендантский час держишь. Привык настолько? Или его духа беспокойного страшишься, а? Но ответа не последовало. - Ну и пропадай тут! В огне хоть гори! Не вернусь за тобой, паскуда неблагодарная!!! Тишина... Обыкновенная. Предрассветная.*** Солнце первыми лучами кромсало горизонт. Стараясь затянуть болезненные раны небосклона облака, словно чьи-то заботливые пальцы, несущие помощь, сбивались у самых вершин гор, цепляясь за них, разрывая свою невесомую плоть. Растворяясь. Окутывая белым одеялом тумана землю. Умирая. Тихо. Пропадая бесследно. Да. Была одна "вещь". И она уже с добрую неделю маячит перед глазами. Не нарочно. Случайно... Да, черт побери, чушь собачья! Ну нельзя, нельзя семь дней кряду оказываться в одном и том же месте, в одно и то же время. Нельзя! Я бы еще поверил, будь у него дела в сей стороне. Но, постойте... Какие могут быть дела у Ликса ночью в лизардских землях, что через три чертовых селения от его собственного?!Не понять мне этого. Не понять. Да даже Ганхи прячется лучше, чем это двуногое бессилие. Или он действительно думает, что, забравшись на дерево, сможет перебить свой термоядерный Ликсовский запах? Пф... А ягоды! Ягоды, что "таинственным образом" оказываются каждый раз в моем мешке, а?! Или это такой тонкий ход? Может, они ядовитые? Однако, если это благодарность, я поражен. Наверное.
Что я должен делать? И как теперь... оставить его одного?.. Рассвет. Ночь в очередной и бесчисленный раз прощается с миром. Чтобы вновь вернуться.
Чтобы вновь стать свидетелем неуёмных полуночных встреч.