Глава 3 (1/1)
Тишина гнетущим облаком осела на плечах реальности, сковывая каждую душу близ границы. Две схожие, но такие разные, по сути, мысли будоражат сознание: И что это было?И что теперь будет? Чжухон, не нарушая молчания, потирает горящую пожаром удара щеку. Больно. Словно огнём. Огнём, но отнюдь не по плоти. И о чём Гюн только думал, поднимая руку на Вейда? Ах, да... ни о чём. Как бы Чангюну хотелось проснуться дома. Рядом с Мином. Сейчас. Почему это всё не может быть сном? Красный отпечаток ладони на Вейдовской щеке даже на сотую долю не позволяет усомниться в реальности происходящего. Как глупо. Каких-то пять минут назад он был готов оставить этот мир, пав от рук стража границы, а сейчас буквально трясётся от страха, цепляясь за свою жалкую и бесполезную, как ему казалось, жизнь. Отрезвляющая пощёчина выпала явно не на долю того, кому в действительностипредназначена.
И сейчас, в этот самый момент Гюн почувствовал себя таким бесполезным, таким жалким, что стало... стыдно? Но, простите, за что? Видимо, за себя. Нет, вовсе не за сам поступок. А за свою слабость. За свою трусость. Как он мог после такой оплошности называть себя сыном гордого народа Ликсов, чьи предки отдавали свои кровь, пот и слёзы за "светлое" будущее нынешних поколений? Как он мог забыть о том, кем рождён? Кем является? Забыть о чести? Было решено безвозвратно. Если предначертано погибнуть, то пусть его смерть будет гордой. Без страха. Без слабостей. Без поблажек. Без просьб. Без мольб о пощаде. Гюн вскинул голову. Сердце в холоде. Рассудок в готовности принять уготованное. Принять судьбу.
- Я не буду извиняться. Мне сожалеть не о чем. Хочешь убить меня своими руками? Так чего же стоишь? Покажи всю свою грязную Вейдовскую сущность! Глаза напротив. Тёмные. Такие, казалось бы, холодные. Чужие. Но почему от этого тяжёлого взгляда веет печалью? Вейд, имеющий чувства? Вздор. Но, возможно?.. - Почему ты так зациклен на извинениях? Трудное детство? - всё тот же размеренный голос. В разрез с выражением лица. - Я не нуждаюсь в этом. Побереги слова для другого случая. - Хватит! Довольно пустой болтовни, - тонкими пальцами Гюн схватился за ворот своего одеяния. - Неужели не душит желание вцепиться зубами в эту шею? В ответ послышался тяжёлый вздох. - Почему ты вешаешь на всё ярлыки, даже не разобравшись в сути вещей? Так хочешь сдохнуть? Жизнь немила? Или охота просто быть покусанным диким зверем? - Хон бросил на Гюна режущий остриём стекла взгляд. - Неужто, любитель острых ощущений? С этой неуместной, чуждой сущности Вейдов усмешкой к чертям полетел и Гюнов самоконтроль. Растворилась вся сдержанность. Вся готовность, вся решительность разбилась об эту несвойственную простоту. Об этот образ доброжелательности - своеобразной непорочности мысли и чувства.
И осталась лишь необъяснимая злоба. - Да что с тобой не так? Ты же зверь! Хищник, мать твою! - А вот мать не трогай. - Да плевал я! - Как грубо. Никаких манер у нынешней молодёжи... - Да прекрати же этот цирк! У тебя нет и не должно быть чувств. Ты - машина для убийств! К чему эти церемонии?
Чангюн горел яростью. Необъяснимой, но такой горячей, что обжигало сознание.
Каково это - чувствовать себя хуже последнего монстра этого обречённого мира? Ощущать себя настоящей тварью, последнимотбросом на фоне ангельского добродетеля? Гюна душила ненависть к себе. Обычно сглаживаемая Хёком, сейчас она рвалась наружу, разрушая все запреты, ломая рамки. Пересекая грани. - Так уверен в том, что я кровожадный монстр? Или ты просто хочешь видеть меня таким? Что ж... Желаешь, чтобы я был плохим, тогда я буду плохим. И от звука падения содрогнулось спокойствие природы. От звука, спугнувшего птиц с изломанных временем ветвей.***Хищник Монстр Должен Обязан Сделай этоНе будь трусом Тебе никогда не стать одним из нас ТряпкаТакой слабак не может быть моим сыном Остановитесь. Не надо. Отец... Первые лучи света пронзили синеву предрассветного неба. Всё живое просыпалось, наполняясь силой. Силой для нового дня. - Хони, открывай глаза. Уже утро. Мягкий женский голос. Такой родной для Чжухона.
Неизменно тёплые ладони, полные материнской заботы. Несущие свет. Несущие жизнь.
- Доброе утро, малыш. - Здравствуй, мама! Куда мы сегодня пойдём? Лицо женщины озарила улыбка. Такая яркая, что Хон готов был, казалось, на всё ради неё. На любой подвиг. На любую жертву.
- Поднимайся, Хони. Лес любит, когда к нему приходят рано. Тогда он покажет всю свою красоту. Отдаст все свои дары. - Мы пойдём за травами? - Да, милый. За травами. Одевайся скорее. Хон до мурашек по телу любил эти редкие предрассветные прогулки с матерью. Минуты, когда он мог позволить себе быть к этой женщине так близко, мог обнимать её и держать за руку, грели одинокими ночами его детскую душу. Это было настоящим счастьем. Неподдельной радостью, что звонким смехом разлетается по тёмному утреннему лесу.*** - Постойте, Вы не можете так просто отобрать его у меня! - Это приказ Великого. - Но он мой сын! - Мы вернёмся за ним завтра на рассвете. У вас есть целый день на прощания.
Сколько боли повидали эти стены? Тэюн уже и не знала. Они придут за ним. Они заберут его. Я никогда его не увижу. Слёзы тихо стекали по лицу матери. Отказаться от единственного лучика счастья? Нет. Она не могла сделать этого добровольно. И оставалось лишь одно. Бежать. Сегодня ночью они покинут это место. Навсегда.*** Хон вернулся домой к ужину. Игры с друзьями немного затянулись, но оно и к лучшему. Все вещи были уже собраны. Тэюн, склонившись, сидела в дальнем углу комнаты. - Мама? Ты куда-то уходишь? - Нет, милый, - она не подняла головы, не посмотрела на растерянное дитя. - Мы просто идём гулять... Мимо Хона проносились искажённые тьмой очертания деревьев. Ночью лес казался ему не таким прекрасным, как на рассвете. Он был страшней. Пугающей.
- Мама, мне... - Потерпи, милый. Скоро всё кончится. И горячая материнская рука прижала Хона к плечу. Сколько они так бежали? Час? Два? Чжухон чувствовал себя защищённым в объятиях матери, пусть и знал, что не понимает многого.
Почему они "гуляют" ночью? И от чего бегут? Или... от кого? Неизвестно. Но ребёнок хотел верить в светлое будущее. Будущее рядом с мамой. А потому вопросов не задавал, в тишине ночи сильнее прижимаясь к уставшим плечам.***Да. Им нельзя было останавливаться.Нельзя было делать привал. И это - самая большая ошибка в их жизни. - Мама! Мамочка! Нет! Ребёнок изо всех сил старался выбраться, освободиться от крепких рук стража, но тщетно. Слишком сильны его руки. И слишком слаб сам Хон. Да, их нашли. Разыскали. Догнали. - Мамочка! Женщину держали двое. Перед ней стоял третий. Тот третий, что станет настоящим демоном в воспоминаниях ребёнка. - Я говорил, что он будет моим. Или ты хочешь лишить будущего своего сына? Нашего сына? - Он никогда не будет считать своим настоящим отцом такого изверга как ты! - слова ей давались с трудом. С кашлем. С хрипом. - Ты думаешь? Так вспомни же, что ты сама полюбила такого "Помни об этом.*** Гюна с силой впечатало в землю. Болью в голове отдавалась каждая мысль. Хрипом в горле - каждый вздох. Прямо над ним - хищник. Истинный зверь. Но он медлит. Отчего? Давай же... Чего застыл? Побеждённый. Поверженный. Раздавленный. Но не сломленный. Лежит на земле. Уверенный в том, что всё верно. Что вот она - правда и праведность. - По-твоему, так всё должно быть? И так должно кончиться? - хватка ослабла. На Гюна смотрели глаза, полные... боли? Будто на грани отчаяния. Чжухон медленно поднялся. - Встать можешь? - Что? - происходящее не имела приюта в сознании Гюна. Что происходит? - Раз можешь говорить, то и поднимешься сам. Пошли. Я доведу тебя до границы. И в эту секунду до Чжухона дошло, как он был глуп. Его устои, каноны, всё то, что вбивали ему в голову с детства - пустое. Ярлыки? Да, этот "монстр" прав. Вейд? Ликс? Стелф? Какая разница? Есть ли разница, если речь идёт о сострадании? В это сложно поверить, но... Он, Чжухон, имел то сокровенное, то неявное и драгоценное, что не дано другим. Прочим. Разным.И это есть душа.