Часть вторая. Глава 12. (1/1)

Порою беспечность принимает самые неожиданные формы, адрес Клариссы Старлинг доктор Лектер легко нашёл в списках выпускников академии. Сложнее было арендовать дом в непосредственной близости от объекта наблюдения. Маленький вздернутый носик и прыгающая мальчишеская походка?— он сразу замечал её на улице, спешащей к своей машине. Её глаза?— настороженные и собранные, когда она говорила по телефону или знала, что на неё смотрят, и печальные, когда думала, что предоставлена самой себе. Он провожал её взглядом на работу и встречал после, когда Кларисса, сбрасывая усталость, совершала долгие пешие прогулки в близлежащем от её дома парке. Там же она бегала по утрам, оставляя свою машину припаркованной на верхней площадке у ворот. От долгого нахождения на морозном воздухе кончик её носа забавно краснел, а когда она бежала, и её дыхание становилось тяжелым, то красными делались её щеки. Он бегал вслед за ней, встраиваясь в синхронность шага, словно бежал рядом с ней, слыша, как бьётся её сердце, чувствуя, как стопа утопает в мягком ворсе листвы. Кларисса любила гонять себя до изнеможения. Ганнибал понимал, что таким образом она снимала напряжение, при этом поддерживая прекрасную спортивную форму. Он вполне мог выдерживать ритм её тренировок, несмотря на возраст, но предпочитал появляться в парке не так часто, чтобы оставаться инкогнито. Часто после пробежек Кларисса кормила уток на пруду. Ганнибал смотрел, как она бросала в воду хлеб, и думал о том, что в далеком детстве и он любил это занятие. Вечерами, когда Кларисса просто прогуливалась, её любимым занятием, если позволяла погода, было смотреть в даль на заходящее солнце. В этой связи он вспоминал то, как они с леди Мурасаки провожали солнце на площади Возгезов. Пусть Кларисса делала это не так ритуально и помпезно, пусть она при этом не пила терпкого чая на открытом балконе и не слушала сверчка судзумуши, но она провожала солнце, и этот факт вновь тревожил сердце Лектера. Иногда Кларисса позволяла себе прогуляться по магазинам. Конечно, помимо продуктового супермаркета это были магазины с одеждой и косметикой. Старлинг была женщиной, причем женщиной без особо притязательного вкуса. Да, ей нравились хорошие платья, и эти платья ей действительно бы подошли, но её выбор был ограничен. Она никогда не рассматривала нарочито чувственную одежду или вечерние платья, хотя, как и любая из женщин, мечтала примерить их. Ганнибал печально отметил, что она обращает внимание лишь на ту одежду, какую потенциально может купить, чтобы надеть или на работу, или на тренировку. Это были вещи дорогие и качественные, но они не подчеркивали ни её женственности, ни индивидуальности. Примерно тоже самое было в магазинах парфюмерии и косметики. Смеясь, Ганнибал отметил, с какой тщательностью Кларисса выбирала себе туфли. Его замечание, сделанное ей несколько лет тому назад, оставило серьёзный след.Эти тайные наблюдения доставляли Ганнибалу весьма приятные минуты, но каждый раз, приходя домой, он задавал себе один и тот же вопрос:—?Что же я делаю? Газета, небрежно брошенная на стол, смотрела вверх черно-белым отпечатком чужой трагедии. Проходя мимо, доктор легким, почти невесомым движением указательного пальца обвел контур лица Клариссы, изображенного на снимке. Это было так неуловимо, что если бы случайный прохожий увидел это со стороны, то ничего не заметил бы, хотя на лице доктора в какие-то доли секунды и промелькнуло выражение, смутно похожее на нежность. Стрельба на рынке, невинные жертвы... Для Ганнибала не составляло особого труда быстро сопоставить факты, чтобы понять, что вся эта мясорубка, в которую влетела птичка Старлинг, была самой обыкновенной ловушкой, созданной специально и вовсе не для неё. Плохая, очень плохая, грубо завуалированная попытка выманить его. Как будто он должен был сразу же, как узнает из новостей о её бичевании, рвануть в штаты, видимо для того чтобы подрочить над её страданиями. "Люди скажут, что у нас роман". Смешно. Но раз уж Верже взял себе в консультанты Дёмлинга, то разве стоило ожидать чего-то другого, чем попытка надавить на патологическую сексуальную заинтересованность, которую Дёмлинг видит в каждом встречном, а в докторе Лектере особенно сильно? Прелестно, Мейсон, прелестно. Неужели ты, мой мальчик, настолько деградировал, что тебя уже устраивает такая концепция? Конечно вы оба, ты и Дёмлинг, прекрасно спелись на волне собственных сексуальных фрустраций, но всё же играть так крупно такими мелкими картами… Конечно, Лектер понимал, что за громким показным расследованием стояла всевластная рука Мейсона, желающая сжать горло ему. Жаль, что Мейсон не понимал, почему доктор, неоднократно имея возможность приехать в штаты и выманить Старлинг на взаимную игру гораздо искуснее, так этого и не сделал. Нет, Мейсон, нет. Тебе не понять одного слова: "порядочность". Хотя, слово "порядочность" и в отношении самого доктора Лектера было применить сложно, но бездушному мяснику, любовно точащему нож под детский плач, понять трепет крыльев бабочки было невозможно. В планы Ганнибала изначально не входило тревожить Старлинг, только понаблюдать издали и сделать выводы. Он не хотел вмешиваться в её жизнь, как не хотел видеть многих своих женщин из прошлой жизни, как не хотел встречи с леди Мурасаки, потому что было во всех них нечто чистое и совершенное, такое, до чего его руки, вымазанные по локоть в крови, дотрагиваться были не должны. И лишь за то, что уродливые и слишком длинные руки Мейсона посмели дотронуться и осквернить жизнь Клариссы Старлинг, Ганнибал заочно уже вынес ему смертный приговор. Что ж, ему бросили вызов, он ответит на него, игра принята, только правила он всё равно установит свои. Да и вообще эта ситуация к лучшему. Ему не пришлось долго выбирать, ведь он прилетел в эту страну полный сомнений. Ах, старушка судьба! В сотый раз доктор задумался о том, что по жизни его вело либо удивительное сверх чутье, либо невидимая рука провидения. Если бы он приехал, как и полагалось, через пару дней после публикации скандальной новости о Старлинг, ему было не миновать хорошо организованных сетей... А ведь какая удачная попытка. Но, Мейсон, пока один ноль, увы, не в твою пользу. Ха-Ха. Хотя… кто бы думал, что вчерашний избалованный мальчишка-педофил решится на такую авантюру? Нет, определенно, Мейсон превратился в весьма интересного соперника, достойного разбудить интерес голодного каннибала.Доктор вздохнул. Он сел в высокое кресло, которое купил в антикварном магазине только из-за того, что оно было очень похоже на то кресло, в котором он сидел в доме Эйбмана. Ганнибал заметил, что вообще, когда он сидел в кресле, его тянуло поразмышлять. Странная привычка. Мечтать же он любил лежа, и это была уже тюремная привычка, выработанная за долгие годы. Недалеко от кресла стояло настоящее театральное трюмо, на столике которого лежали: салфетки, гели и крема для лица, грим, силиконовые накладки, пудра и тональный крем разных оттенков. Рядом на подставках стояли парики. Все это, кроме трюмо, Лектер приобрел в театральном магазине. Трюмо ему подогнал бывший актер, ныне совсем спивающийся, за какие-то гроши, а всего-то стоило налить бедолаге пару стопок. Лектер даже не думал, что его бывшие театральные связи пригодятся ему когда-нибудь в таком ключе. Сейчас изворотливый ум гения был занят анализом всего увиденного, услышанного, учуянного.Конечно, ходить под окнами дома федерального агента пусть и в гриме, было опасно. Но оно того стоило. Сегодняшняя авантюра дала информации больше, чем газеты и интернет вместе взятые.Доктор, закрыв глаза, мягко переместил сознание вглубь Дворца Воспоминаний в галерею любви. Маргаритки в комнате Клариссы по-прежнему были свежи и радовали взгляд своей непритязательной красотою. Непритязательная красота?— это так похоже на неё. Одного взгляда, брошенного сегодня вскользь, ему хватило, чтобы вновь пережить легкий трепет и вспомнить то, почему он изначально не хотел навязывать ей своё общество. Там, за тяжелой бархатной портьерой, уводящей в глубину тёмной комнаты, находилось его желание. Там, за туалетным столиком сидела она с мокрыми волосами. Её клетчатые брюки были порваны, а кровь, успевшая впитаться в плотную шерстяную ткань, источала тот самый знакомый запах возбуждения и азарта. Как часто он сидел здесь, у её ног, прижимаясь губами к этой ранке, слизывая губами алые капли со вкусом металла. Сколько у него было фантазий на тему этого. Полотенце, белое ненавистное тюремное полотенце с запахом её волос. Как долго он прижимал его к своему лицу, вдыхая в себя чуждый этой тесной камере запах. Камера. За такое количество времени, он успел выучить в ней каждый камень, каждую трещину, каждый кирпич. Все они стали частью его, а он стал частью их. Когда она пришла к нему во второй раз после вылазки в гараж, когда она просто села на пол по-турецки и заговорила с его тишиной, то все они: камни, плиты, рисунки, книги; все они восприняли её голос не как что-то лишнее, мешающее и чужеродное, а как что-то своё, словно она всегда была здесь частью этого особенного и глубоко личного мира. А когда она уходила, то все они потянулись вслед за ней, словно теряли часть себя. Жаль, что доктор впервые повстречал Старлинг уже после того, как она ревностно и преданно отдала себя, своё служение, свое тело и веру в чрезмерно жесткие руки закона, которые душили её не один год. Фантазировать на тему развития их взаимоотношений если бы не бы, он уже устал. Пустые манящие грёзы, возможно и хороши для тюремных ночей, но чем больше видишь их, тем больнее становится. В конце концов все мечты и о леди Мурасаки, и о Старлинг доктор запретил себе давным давно. Тётушку он так и не решился навестить, лишь только перед тем как уехать из страны, положил у ворот её дома татарскую астру. В этом плане Кларисса оставляла в нём больше надежд. Ему хотелось, чтобы она была с ним, и одновременно с этим он понимал всю невозможность такого желания, но от подобной невозможности оно только сильнее манило его. Как в своё время манила дружба с Уиллом. Только играть с бывшим следователем Грэмом в каком-то роде было гораздо проще. Уилл не знал, что Лектер был маньяком. Они просто общались, даже приятельствовали, часто бывали вместе, обсуждали какие-то детали нераскрытых преступлений. Ганнибал уже тогда знал, что Уилл рано или поздно вычислит его. Знал, но всё равно до последнего не выходил из образа ментора и друга. Это была игра на грани фола. Это была одна из самых завораживающих его игр. Игра, которая закончилась для него полным поражением. Но доктор ни разу не пожалел об этом. За любое удовольствие надо платить, а его плата по сравнению с платой Уилла оказалась ничтожной. Сначала парня едва откачали в реанимации (что-что, а наносить смертельные удары ножом Лектер умел), затем долго лечили его сломленную психику в клинике для душевнобольных, а потом добрый Кроуфорд, да продлятся его дни, вновь отправил уединившегося было от этого мира Грэма к нему в гости, чтобы отыскать ?Зубную фею?. Да, Уилл от радости чуть в штаны не наделал, когда их взгляды снова встретились. Смешно. Ещё смешнее было, когда он отправил ?Пилигриму? адрес Грэма, а тот не подкачал. Когда Лектер увидел последнюю фотографию Уилла, он не смог скрыть улыбки. Грэм стал похожим на произведение современного искусства. Одна сторона его лица представляла собою шедевр абстракционизма. Было приятно осознавать, что и он приложил к сотворению этого шедевра руку. Кларисса Старлинг была совсем другого рода, и игра с ней должна была идти по другому сценарию. Да и само слово игра здесь было не уместно. Сделка вроде той, что неофициально была между ними с Грэмом, когда они оба играли в смертельно опасную игру, сравнимую с жмурками в темной комнате, где у обоих за поясом колокольчики, но в руках боевые пистолеты на взводе, была не для неё. Жаль, что малышка Старлинг не из таких людей, которые наслаждаются и не из тех, которые хранят личную переписку для себя. В его жизни, конечно, были более удивительные женщины, но Кларисса выделялась из них потому, что вызывала в нём странные, как будто давно забытые ощущения, словно это была ностальгия по утраченной жизни. Его храбрая девочка по-прежнему стойко несла в себе свет. Правда нынче он поиссяк. Её старый портрет, что висел на стене, уже не отражал её нынешнего характера. Доктор принялся писать новый. Сегодня он специально приблизился к Клариссе так, чтобы разглядеть её вблизи, чтобы впитать в себя все её черты, каждую морщинку её напряженного лица. Сам он был абсолютно незаметен для её профессионально намётанного взгляда?— это было для него большим преимуществом. За эти годы Кларисса постарела, хотя и не потеряла своей удивительной хрупкости в облике, но, стоило встретить её случайно брошенный взгляд, становилось понятно, что это вовсе не та милая робкая девочка, какой она была при их первой встрече, это взрослая волевая женщина, сильно измученная бытом, работой и чёрт знает чем ещё. Краски ложились на поверхность ровно и легко, воссоздавая увиденный образ. Да, она превратилась в ?крутого спеца?, жаль, если этот спец встанет у него на пути. Забавно, он давно перестал быть тем мальчиком, который когда-то убивал, впадая в транс под влиянием эмоций. Теперь он убивал по расчету, и, как бы ему не нравилась агент Старлинг, он убьет и её, если это будет необходимо.Однако, рассматривая её как личность, он пришел к выводу, что она прежде всего трогательно беззащитна и одинока перед этим миром, почти как он сам когда-то давно в детстве… Сирота, которой негде преклонить голову. Увы, она без бюро, что скворец без гнезда, и пусть гнездо её состоит из одних гнилых веток, она будет защищать его до конца. Даже сейчас она оставалась верной своим внутренним негласным кодексам рыцарской чести: никаких слабостей, вольностей, попущений, лишь служение. Но было в этом служении и что-то нездоровое, сравнимое с религиозным фанатизмом, когда ради достижения цели принимается самая жесткая аскеза. Интересно, а она вообще хочет для себя счастья? И все же скорее ?да?, чем ?нет?. Иначе у нее не возникло бы желания создать подобие семьи. Её семья?— Арделия Мепп, больше никому не дано было пересечь границу её личного пространства. Мужчины не входят в круг её интересов. Она сама как мужчина. Воспоминания об отце настолько поглотили её, что она стала им, примерив на себя его судьбу. С одной стороны, похвальное стремление, с другой, печальное. Она видела пример сильного папы, вот и стала сильной, как папа, когда жизнь решила проверить её на прочность. Ганнибал внезапно задумался. А он, что видел он? Он увидел пример силы жесткой, необузданной и подавляющей, поглощающей. Он стал сильнее и, как и подобает хорошему ученику, превзошел своего учителя?— поглотив его. Воспоминание сменилось. Ганнибал стоял уже не посредине комнаты Клариссы.Он стоял у обездвиженного тела Грутаса, повернув к леди Мурасаки своё застывшее лицо. В ушах гремели слова бывшего главаря мародеров: ?Так что же ты себя не убьёшь, ты же тоже ел её вместе с нами? Не помнишь, как добрый Кухарь скормил тебе её сердце??—?Уходите, мадам. То, что сейчас здесь произойдет, не для ваших прекрасных глаз.Леди кинулась было к его груди, но едва она сделала первый шаг, Ганнибал вскинул руку в упреждающем жесте.—?Не надо, прошу,?— сказал он тихо.—?Остановись, не становись такими, как они! —?взмолилась она. —?Ты изуродуешь себя этим убийством!—?Я уже изуродован, леди,?— ответил он ей быстро. —?Посмотрите на меня. И ты смотри,?— с этими словами Лектер пнул Грутаса. —?Я — самое прекрасное из творений человеческих. Я — идеальная машина для убийств. Я — гений, чей мозг работает уникальнее чем любой мозг на этой планете. У меня нет ни жалости, ни эмоций. Так гордитесь мною. Гордитесь! —?выкрикнул он, нагнувшись к самому лицу Валдиса. —?Ибо я и есть ваш Бог! Вы создали меня таким. Вы пробудили меня. Теперь я понял, почему Он,?— Лектер ткнул пальцем в потолок, указывая на небо,?— не услышал моих молитв, когда вы резали её тело! —?последние слова Ганнибал выкрикнул с подвизгиванием. —?Это было нужно, чтобы случился Я! И это самое прекрасное, что могло произойти и с вами, и со мной. Посмотри мне в глаза,?— обратился он властным тоном к Грутасу. —?Сейчас я приобщу тебя к моему мифу, к моей истории. Леди,?— обратился он уже к леди Мурксаки. —?Я настойчиво рекомендую вам покинуть этот корабль. Он вот-вот пойдет ко дну. А зрелище, которое будет сейчас здесь твориться, может быть слишком шокирующим.—?Прощай, Ганнибал,?— ответила леди. Её щеки были все в слезах. Уходя, она ни разу не обернулась. Только когда Ганнибал услышал всплеск воды, означавший то, что леди спрыгнула с корабля прямо в воду, он приступил к основному своему действу. Вытащив кляп изо рта Грутаса, он спросил вежливым светским тоном, словно они вели беседу о погоде:—?Ну, где Гренц?—?Если я скажу тебе, ты обещаешь мне быструю смерть?—?Рассказывай.—?Гренц в Канаде, в городе Квебек. Он держит магазин для охотничьих товаров и делает чучела на заказ. Клянусь, я больше ничего не знаю! —?выкрикнул Грутас. —?Ну же! Убей меня!—?Разве я дал тебе обещание? —?спросил Ганнибал, растягивая губы в хищной улыбке.Корабль пылая плыл по реке, унося с собою мертвецов. Это было похоже на похороны викингов?— великое подношение смерти. Всепожирающий огонь отвоевывал себе все больше и больше пространства на палубе. За треском и шумом с берега никто не мог слышать душераздирающих воплей бывшего мародёра, чью плоть с методичным пережёвыванием поглощал в себя молодой человек по имени Ганнибал Лектер.Леди Мурасаки прекрасно плавала. Она быстро добралась до берега и не менее быстро сумела добежать до ближайшего телефонного аппарата, чтобы вызвать полицию. Когда инспектор Поппиль прибыл с патрульными машинами на место, корабль Валдиса Грутаса уже взлетел на воздух. Сначала все подумали, что юный Лектер взорвался на корабле со всеми участниками этой жуткой драмы, но через сутки его случайно задержала полиция в сотне километров от реки. Парень направлялся в сторону немецкой границы. Когда леди Мурасаки предложили увидеться с племянником в тюрьме, она отказалась со словами:—?Это не мой племянник, вы ошибаетесь. Мой племянник умер.Поппиль все же сумел уговорить её. Она приехала, но то, что она увидела в тюрьме, смутило её больше крови и смерти, которые она видела на корабле.Едва Ганнибал увидел тётю, он вскочил порывистым движением ей на встречу.—?Я люблю вас, леди,?— жарко прошептал он. Глаза его взволнованно блестели. В них леди Мурасаки прочла готовность объявить всему миру о том, что они были, есть и будут любовниками.—?Ты потерял способность любить,?— холодно ответила она ему чужим отстраненным голосом и, развернувшись, ушла на этот раз навсегда.Ганнибал замер, потеряв дар речи, как когда-то давно. Его окружили холод и зимний лес. На шее он почувствовал знакомый ожог металла. До выступления в суде, Ганнибал так и не проронил ни слова, и не выходил из своей задумчивости. Он долго не мог принять случившегося.Через несколько дней инспектор Поппиль пришел справиться о здоровье мадам и заодно передать ей весть о том, что Ганнибала будут судить во вторник седьмого. Но ему никто не открыл. Позже инспектор узнает, что в день его визита, леди уже собрала вещи и отбыла из Франции.Во вторник же седьмого числа Ганнибал Лектер, освобожденный прямо из зала суда, стоял посредине пустой квартиры на площади Возгезов. Слезы, скупые, но содержащие в себе невероятный сгусток боли, высохли на его лице быстро. В этой квартире он провел весь день и всю ночь, заполняя и составляя самую первую комнату галереи любви в своём дворце. Он готовился, готовился к долгой зиме своего сердца, запасаясь воспоминаниями, которые потом он будет жадно пить, пытаясь утолить внутреннюю пустоту.Кларисса Старлинг?— утоляет ли она пустоту его вечно голодного разума? С непредставляемой скоростью мысли доктора Лектера начали формировать и просчитывать разнообразные варианты развития событий. Ещё мальчиком Ганнибал удивлял всех своими гениальными способностями в самых разных областях, а после сорок пятого, в результате травмы, Лектер был способен вести и наблюдать сразу за двумя ходами мыслей, так как полушария его мозга работали независимо друг от друга. Любая разведка мира заплатила бы баснословные деньги, согласись Ганнибал работать на них, но он выбрал путь хаоса. Когда он отомстил Грутасу и шайке, его сознание вроде бы успокоилось, если бы не одно "но". Ему слишком понравилось убивать. Смутную тягу он ощущал уже давно, ещё в приюте, когда нанес мальчику по имени Гентарас восемь ножевых ранений, жаль, что не смертельных. Но тогда это желание было сильно завуалированно детской психологической травмой. Когда же обиды прошлого вместе с последним мародером отошли в мир иной, то Лектер испытал нечто вроде голода. Этот голод нельзя было сравнить с обычным голодом, и его не могли утолить ни дорогие вина, ни изысканная еда, ни прекрасные женщины, ни разнообразные развлечения: будь то театр, филармония или посещение музея. Ганнибал понимал, то, что могло насытить его, было за пределами обычного человеческого мировоззрения и морали. Он осознал это на втором году обучения в институте Хопкинса.В тот год он принял особенное решение. В тот год он увидел в себе две половины: разум и душу. Разум стоял врагом его души. Душа страдала от пребывания в этом мире, но разум уводил от страданий, и представлял собою такое могущество, какое могло только лишь сниться. В борьбе двух начал Ганнибал выбрал разум. Как только он сделал выбор, то сразу почувствовал себя хорошо. Совесть перестала быть для него мерой хорошего и плохого. Плохого больше не существовало. Было только бесконечное превосходство. Мысль неслась быстрее света, опережая события, рука была точна. Первое приготовленное из человечины блюдо принесло ему долгожданный покой и умиротворение. И с тех пор Ганнибал Лектер стал кормить свой разум, поклоняться своему разуму, бережно лелеять вездесущего монстра. С тех самых пор все чувства в нем обострились: даже простой секс был скорее похож на симфонию. Его обаяние давало безграничную власть над людьми, а знание мысли и человеческой природы, невероятное умение избегать разнообразных ловушек, невероятная физическая выносливость, сверх интуиция сделали его в каком-то роде действительно уникальным, всемогущим и безмерно опасным. Но кровавое могущество также требовало свою цену. Ценою для Ганнибала были постоянные скука, голод и одиночество. Он заполнял свой внутренний храм всяким хламом, лишь бы не скучать. Он впускал в свою жизнь только удовольствия, но скоро и они пресытили его. Тогда он понял, что нет ничего интереснее глубже и загадочнее, чем внутренний мир человека. Он стал искать людей и затачивать их образы в дворцовых покоях. Нелюди или те, кого он пожелал отнести к пище, были запечатлены в образах кулинарных блюд в зале ?Высокой кухни?. Образы других, менее интересных ему людей, которые так или иначе оказались мертвы от его рук, в Западном крыле в зале ?Пыток и Блаженства?. Некоторые люди стали картинами, скульптурами и другими произведениями искусства, просто украшающими его Дворец, потому, что они и случились в его жизни просто так, и несли в себе отпечаток вещей и событий несущественных, словно книги, которые он прочитал в своей молодости по великой случайности или глупости. А вот избранным, тем, кто подарил ему минуты скорби, глубокие думы, восторг любви или радость, он даровал особенные личные комнаты. Эти комнаты составляли собою отдельные анфилады в разных галереях замка, будь то галерея любви или галерея постижения, галерея тайн. Каждая комната была уникальна и несла собою великое многообразие тех составных частей личности, которые и привлекали в человеке Ганнибала. Одни комнаты он посещал очень часто, другие не посещал почти никогда. Комнату профессора Эйбмана он создал одной из первых в галерее познания. Но именно она стала тем главным камнем преткновения, от которого он и отстроил свой чудовищный, но идеально выстроенный мир. Он заходил в неё очень редко, но в особенные для себя моменты. Сейчас как раз был подобный.Дуб, запахи старых книг и вот он снова сидит напротив опрятного старичка у него дома в рабочем кабинете.—?И все же то, что в прошлом четыре литовских мародера отняли у вас сестру, не сделало вас убийцей. Человеком, который отомстил?— да, и в этой связи я скажу вам, что ваша патология много глубже. Я знал людей, которые мстили, убивая, но они никогда больше не брали оружия в руки, после того, как совершили святой акт возмездия. У вас же были и есть какие-то другие мотивы для убийства Дерека Адамса и боюсь, одним убийством вы не ограничитесь.—?Профессор, и всё же, почему вы, зная, что я потенциальный серийный убийца, сидите сейчас здесь, беседуя со мною, а не сдаёте меня судебным медэкспертам?—?Хм,?— Эйбман усмехнулся. —?Ганнибал, я видел слишком много безвинно осужденных людей.—?Но я не безвинен, раз вы имеете твёрдые доказательства того, что Дерека убил я.—?Вот тут-то как раз и делаете промашку. Я выудил у вас признание, но никаких фактов на руках у меня по сути нет. У меня есть только предположения и знание психотипов.—?Вы убивали сами? —?вдруг спросил Ганнибал.—?Да, Лектер, убивал. Убивал, как и вы. Я мстил. Но потом ровно столько же жизней спас за операционным столом. Я мстил, как и вы, тем, кто потерял человеческий облик. Да, стоит признать, что перед тем как принять решение об убийстве, я долго думал о морали и человеческом достоинстве. Да, я признал себя имеющим право, но впоследствии искупал свои грехи перед совестью.—?Поэтому вы и не вернулись к работе психиатра, приехав в штаты?—?Это одна из причин.—?Наверное, мне тоже стоит убежать из хирургии в психиатрию?—?Это только ваше дело, Лектер. Вам безусловно надо разобраться в корне вашей патологии. Ваша сверх интуиция?— ваш супер зверь, благодаря которому вы так превосходно определяете события будущего и так блестяще к ним адаптируетесь?— это не результат вашей детской травмы. Ваша вспыльчивость, которая никому не видна, которая в вас течет лишь на уровне осознаваемой отдельно от общего контекста мысли. Это вообще явление уникальное, коротко говоря, ваша стрессоустойчивость как будто не человеческого плана. Вы чувства понимаете, рассматриваете, но не ощущаете. Это и даёт вам умение смотреть со стороны, быть над ситуацией, планировать без эмоционального гнёта. Да, полиция никогда не догадается, что Адамс умер насильственной смертью. Это только я мог заметить.—?Так вы мне хотите помочь или я для вас больше объект для исследования? —?спросил Лектер.—?И того, и того наполовину. Мне действительно очень интересна ваша мотивация. Сейчас в силу отсутствия знаний вы не понимаете важность мотивации. Где фундаментально в вас зародилось то самое чувство желания убивать?—?Что же, я думаю, мне стоит вам рассказать о своём детстве?—?Да, я думаю это полезная ретроспектива. Начните с самых ранних воспоминаний.—?Я был первенцем в графской семье. Мои предки — потомки великих князей литовских Свигайло, родственники Ягайло и Витовтам. Со стороны матери итальянские семьи, приближенные к правящей династии, Сфорцци и Висконти. Я родился в старом замке, полном загадок и тайн. С раннего детства я проявил ум и любознательность. Родители очень гордились мной. На мои именины собиралось много гостей. Вот тогда я и демонстрировал свой незаурядный ум и таланты. Когда мне исполнилось четыре года, по моей же просьбе мне для обучения выписали учителя. Это был прекрасный молодой человек по имени Яков. Он многому меня обучил, в том числе и мнемонической системе. Я был крайне горд своими знаниями и умениями. Весь мир крутился вокруг меня, до одного момента. У меня родилась сестра. Именно в этот миг я почувствовал, что отныне всё внимание уходит ей. Все мои знания и умения были ничем перед маленьким пищащим свертком, который отчего-то все находили умильным и красивым. Ревность и обида настолько разобрали меня, что однажды я попытался избавиться от сестры. Ночью я тайно пробрался в детскую, забрал её из кроватки и вознамерился отнести в лес, так как мне казалось, что моя сестра очень похожа на бельчонка, и стало быть ей надо жить в лесу среди белок. Но пока я нес её на руках по замку, во мне произошли какие-то необъяснимые изменения. Моя сестра, ощутив что-то неладное, проснулась, но она не закричала, как обычно кричат маленькие дети. Она заинтересованно потянулась ручкой к моему лицу. Я дал ей потрогать мои щеки и губы, а когда она улыбнулась мне, то в моём сердце что-то треснуло, надломилось и проснулось. Я вдруг почувствовал разливающееся тепло и привязанность к этому маленькому комочку. Я отнес её обратно в детскую и с тех пор часто ходил к ней, сидел с ней, играл с ней. Она узнавала меня и улыбалась мне. От этого мне становилось радостно. Меня печалило лишь одно, она не могла разделить со мною мои опыты или игры, мои занятия и мысли. Но мама говорила мне, что стоит лишь подождать, что скоро она заговорит, и я смогу научить её всему, что знал сам. Но она росла как-то очень медленно, настолько медленно, что я успел испытать разочарование, а позже и страх, что она никогда не вырастет для того, чтобы говорить со мною. Я исполнял обязанности старшего брата, как и положено, я следил, чтобы с ней не произошло ничего плохого, когда мы гуляли вдвоём. Но когда я пытался читать ей умные книги, она начинала шуметь или капризничать. Яркие мамины бусы привлекали её внимание больше, чем мои рассказы. И тогда я снова жалел, что не отнес её в лес к белкам. Я научился говорить и читать очень рано. Я помню себя ещё спеленатым в колыбели, помню большую теплую руку матери и её песни. Я был весь такой особенный, а моя сестра получалась такой посредственной. Но одному в ней я завидовал. Она была очень похожа на мать. Я любил мать, очень любил. Мне было немного не лестно от того, что при всей моей любви к матери внешне я был полностью лишен её черт, а моя посредственная сестра была почти её копией. Как так могло происходить? Это не укладывалось в моей детской голове.—?Вы что же, были похожи на отца и не желали этой схожести?—?Я не просто был похож на отца, я и сейчас его почти абсолютная копия. К счастью, теперь отчасти я понимаю, почему он так относился ко мне. Из-за схожести. Он опасался, что все его недостатки проявятся во мне. Он все время боялся, что я сделаю что-то не так, хотя скорее имел претензии к себе самому, но просто, не замечая разницы между мной и собой, он словно пытался исправиться через меня. Жаль, что внутренне я никогда не был похожим на него.—?Скажите, Ганнибал, а ваш отец также, как и вы, обладал выдающимися умственными способностями?—?Во всяком случае у него была обширная библиотека, по которой можно было судить о круге его интересов. Если он и был всесторонне развит и одарен, то никогда не показывал этого.—?Вы испытывали к отцу ненависть или страх?—?Нет, никогда. Он был ответственным, строгим, внушающим уважение. Он воспитывал меня как будущего наследника. Он гордился моими достижениями, но в проявлении чувств всегда был сдержан и холоден.—?Вы поэтому больше любили маму? Она всегда была с вами ласковой и нежной?—?Да.—?Однако с появлением в доме сестры, вам пришлось делить любовь матери с ней?—?Не только любовь матери. Я видел, что и отец больше любил мою сестру. Я очень старался быть тем, кого он хотел видеть, чтобы заслужить те редкие крохи одобрения. Но её он любил просто лишь за факт существования.—?Вас это сильно раздражало, вы говорили об этом с отцом?—?Да. Он ответил мне, что любит меня не меньше, чем Мишу или маму, но также он сказал, что девочек надо любить больше и проявлять к ним свою любовь обильнее и чаще. А я мальчик, и это означало, что я с детства должен был приучать себя к трудностям, что я должен быть сильным. Что рано или поздно я встречу женщину, которую полюблю и должен буду её оберегать и защищать от любых невзгод. На какое-то время меня успокоили эти слова.—?Никто из ваших близких так и не узнал о том, что вы хотели в своё время избавиться от сестры?—?Нет. В итоге я рос с пониманием того, что я мальчик и значит должен нести большую ответственность, а Миша девочка, и из-за этого ей прощается все что угодно. Самое забавное заключалось в том, что со временем я как-то незаметно для себя полюбил Мишу, хоть она была маленькой и нескладной. У неё были такие же красивые волосы, как у мамы, мамины глаза цвета спелой вишни. А когда с нашей семьёй произошли страшные события сорок четвертого года, то…—?То вы сразу приняли на себя ту модель поведения, которую в вас и воспитывали родители. Вы остались с сестрой вдвоём. И позже вы долго себя винили в том, что при всех ваших способностях, уникальности и уме вы не сумели защитить вашу сестру от мародеров. Однако самоненависть в вас переродилась в совершенно другое качество.—?Да, но это произошло позже.—?Насколько позже?—?Мне было уже семнадцать.—?Так долго? А что, до этого у вас была амнезия?—?Да. Точнее замещение одних воспоминаний другими.—?А в результате чего смогли вернуться настоящие воспоминания?—?В результате принятия мною амитала натрия.—?А до приёма у вас были навязчивые состояния, провалы сознания, необузданная необъяснимая агрессия, плохой сон?—?Да. В приюте я причинил большой урон одному мальчику?— сильно его поранил. Тот мальчик убил кошку, и при этом сильно издевался над ней.—?И у вас началась неконтролируемая паническая атака, которая вызвала агрессию?—?Да.—?Белые блики или красноватые ореолы вокруг предметов.—?Да.—?Потом панические атаки продолжились?—?Да. Умер мой дядя, который забрал меня из приюта. Он умер не просто. Ему помогли умереть.—?И на этот раз вы избили обидчика дяди.—?Нет, я убил его.Повисла пауза. Эйбман собирался с мыслями, а Лектер с интересом разглядывал луч света, отражающийся от металлической поверхности чайника.—?Значит вы убивали до мести мародерам?—?Совершенно верно.—?А что вы почувствовали после того, как убили впервые?—?Я смог заговорить.—?Значит, вы ещё к тому же были немы?—?Да. После инцидента в сорок пятом, я потерял голос.—?Как интересно, а убийство стало быть устроило вам встряску и как следствие… Очень любопытно. А что же случилось, когда вы приняли амитал натрия?—?Я был раздавлен. Я много и судорожно думал. Сначала обвинял во всем себя, но потом…—?Решили обвинить их,?— быстро вставил Эйбман.—?Даже не их.—?А кого?—?Бога,?— спокойно ответил Ганнибал.—?Не мало не меньше самого Бога?—?Да, Бога и мою физическую слабость.—?И что же вы решили?—?Что вернусь туда, где все началось, и поверну время вспять.—?Да, теперь вы стали сильным, способным защитить сестру. Только вот зачем? Сестру то уже не вернуть.—?А вы когда убивали тех подонков, которые съели вашего сына, тоже думали о том, что его не вернуть?—?Откуда вы… —?тихо спросил изумленный профессор.—?Я тоже не доверяю людям,?— вернул Лектер Эйбману его же фразу. И после паузы добавил:—?Я убивал их не потому, что надеялся вернуть сестру, а потому что они преступили черту.—?А наказав их и поняв, что наказывать вам больше некого, вы, такой сильный и уникально одаренный, потеряли смысл и вкус к жизни?—?Да. Увы, в реальной жизни всё, что я ни делал, не давало мне ощущения полноты и покоя.—?И вы решили, что убийство Адама Дерека вас немного развеселит.—?Нет, профессор. Не только.—?Господи, что же я ещё не знаю о вас, Ганнибал?—?Я не только убил Дерека. Я съел его сердце.—?Вы ещё и каннибал,?— всплеснул руками Эйбман.—?Не по своей воле. В бессознательном состоянии мародеры кормили меня телом моей же сестры.—?Так вы убили Дерека потому, что он раздражал вас или потому, что вам хотелось "кушать"?—?Не знаю, теперь во мне всякий подонок вызывает аппетит.—?А я, Ганнибал? Я вызываю в вас аппетит?—?Нет.—?Ну, хоть на этом спасибо. Ганнибал, а вы не пробовали найти себе эквивалент человеческому мясу в высокой кухне?—?Мне нравится высокая кухня. Я задумывался над этим.—?Вы знаете, в вас живет опасная страсть. Опасна она тем, что вы не заметите того, как слетите с тормозов.—?А что надо делать, чтобы не слететь?—?Я вот ношу с собою кусочек того самого хлеба. А вы?—?А я ношу с собою воспоминания,?— ответил Ганнибал образу из своей головы. Сейчас, думая о Клариссе Старлинг, о предстоящей авантюре, Лектер задней мыслью думал о возможности того, что будет после. Несомненно, Старлинг была самой удивительной, редкой, но и весьма опасной игрушкой. Тем более опасной, чем плотнее за нею сдвигались силы ФБР и Мейсона. То, что ему удалось вынуть из неё во время их бесед в Балтиморе и Мемфисе, заставило его во многом изменить своё к ней отношение. Тем более, что на прощание он привязал к себе эту девочку на подсознательном уровне, закрепив их странный союз, поглаживанием пальца через тюремную решетку в Мемфисе. Это был неоспоримый факт и козырной туз в его рукаве. Интересно, как и когда он сможет сыграть, да и в чью пользу? Но в тройной игре мастодонтов она была, увы, всего лишь пешкой. Ему же хотелось выманить её на простор для общения тет-а-тет. Конечно этого общения может и не наступить. Даже если уйдет Мейсон, то у неё всё ещё будет оставаться бюро, и что она для себя выберет неизвестно. Но если она выберет его, то готов ли к такому повороту будет он? В своей беспомощности и наивности во многих вопросах она похожа на его сестру?— маленький комочек, который он не может оторвать от своей груди. Но она же воин и стоик, она довольно сообразительна. И все это делает её прекрасным соперником.И все же женщина или соперник?Или она остановит его, или погубит. Интересно, а если ему придется убить Старлинг, что он будет делать? Вновь сбежит для того, чтобы всё чаще просыпаться где-нибудь у черта на рогах с привкусом крови во рту, задыхаясь и плача от кошмаров прошлого? Отчего-то в глубине души Лектер ощущал некие болезненные уколы, словно даже мысль о смерти этой девочки из ФБР означала для него потерю той единственной нити, которая ещё соединяла его с этим миром и понятием ?человек?.Эйбман, Эйбман. Почему ты умер, так и не ответив, как ты гасил в себе гнев, как ты осознавал своего монстра, как ты его укрощал?Лектер устало потер виски.?Чтобы измениться, нужно самоотречься и безоговорочно посвятить свою жизнь служению избранной цели. И какова ваша цель, тем вы и станете?,?— вспомнил он его слова.Соперник. Соперник у него уже был. Женщин у него тоже было много. Но это было все не то. Не так. Не по тем струнам. Игра с жизнью в русскую рулетку? Игра ли? Напряженные минуты отчаянного раздумья казалось текли вязко и медленно.Нет, ему все же хотелось не играть с нею, а говорить. Говорить долго, много, взахлеб. Говорить обо всем, а главное о том, что снедало его. В конце концов, если состоится их диалог, то пусть она попробует убедить его в своей правоте. Он также проведет её по тайным тропам своего знания этого мира. Пусть состоится эта грандиозная борьба двух сознаний. Да, он позволит Клариссе Старлинг найти себя, как когда-то позволил сделать это Уиллу Грэму, ведь скорее всего ей поручили его поиски. Слишком сильна была жажда видеть её, жажда говорить с ней, касаться её. Всё это превалировало над его понятиями о безопасности, и это было плохо. Это было непрофессионально. Что ж, видимо, и он стареет. Ганнибал открыл глаза. Одна половина его разума уже принялась сочинять правдоподобное послание для Ларуша о том, что он задержится по делам их фирмы и вынужден будет отправиться в Канаду. На самом же деле Ганнибал решил реализовать в Штатах довольно смелый и дорогостоящий план. Лектер обладал достаточными денежными средствами, конечно не такими масштабными, как у Мейсона, но позволить купить себе недвижимость в Америке он мог. Завтрашним днём он решил совместить два дела. В нескольких кварталах от дома, где жила Старлинг, было неплохое местечко, где можно было поживиться недурными картинами, а на пролегающей рядом неприметной улочке вчера он увидел объявление о сдачи в аренду старого, сильно обветшалого помещения, вероятно, в прошлом парфюмерного магазина.