Часть вторая. Глава 6. (1/1)

День сегодня выдался сумасбродным. Старлинг, сидя на операционном столе, смотрела на металлический отблеск инструментов, пока медсестра накладывала тампон на рану. — Рваная. Заживет быстрее, — констатировала медсестра. Старлинг лишь вздохнула. Надев майку, она легко соскочила со стола. Впереди ждало самое страшное — отчет перед начальством. Старлинг, увы, по личному опыту знала, что кидаться под пули было легче, чем объяснить какому-нибудь придурку в дорогом костюме, что по-другому она поступить не могла. То, что контора больше дорожила своей репутацией, чем жизнью сотрудников, Старлинг давно поняла, поэтому она больше доверяла не людям, а своему табельному оружию, которым пользовалась на удивление хорошо.У специального агента Клариссы Старлинг была тяжелая судьба в бюро. Маленькая, вздорная и своенравная женщина с взрывным характером часто попадала под прицел начальственного взгляда, увы, не для того, чтобы её хвалили. Но чего у неё было не отнять, так это профессионального престижа и гордости. Значок федерального агента по-прежнему был блестящим и приятно радовал глаз, а сознание мирно дремало, лишний раз убедившись в том, что все идет своим чередом. Под чутким руководством Джона Бригема Старлинг выигрывала престижные соревнования по стрельбе уже три года подряд, утирая нос и представителям БАТО, и УБН, и полицейским из округа Вашингтон. Арделия Мепп, всегда присутствующая на этих мероприятиях, горячо болела за подругу. — Да, детка, мочи их! — кричала она каждый раз, держа кулаки и радостно визжа, когда Кларисса вновь безошибочно попадала в цель. — Ты их снова сделала, мать твою! — говорила она, кидаясь на шею подруги, когда Кларисса подходила достаточно близко. Впрочем, кроме Джона Бригема и Мепп болеть за Старлинг было больше некому. Пирсл, непосредственный начальник Клариссы, за спортивные подвиги своей подчиненной мог разве что подарить широкую, но формальную улыбку, а так же выписать пусть и очень приличную, но единоразовую премию. Старлинг была рада и этому. Выиграть в соревнованиях по стрельбе было нелегко. А выиграть, будучи женщиной, вдвойне приятно. Кларисса любила ироничные замечания Бригема по этому поводу, когда они вместе с ним шли перед озадаченными обставленными конкурентами-мужчинами. Она знала, что Джон невероятно гордится ею, гордится и улыбается, вышагивая рядом с ней по стадиону. Он клал свою руку на её плечо, но так, чтобы это не казалось чем-то более близким, чем подбадривающий жест. Так бы наверное подбадривал и гордился ею отец. Это он мог бы идти с нею по стрельбищу, положив ей руку на плечо. Мог бы...Коллеги, во многом и вовсе не жалующие Старлинг, поздравляли её сухо и сдержанно. За их улыбками Кларисса различала скуку, раздражение и зависть. Кроуфорд обычно её не поздравлял. Это иной раз заставляло её чувствовать напряжение и обиду, но позже она напоминала себе, что Кроуфорд всегда был очень занят, что он не любил её поощрять, и что он все равно её поздравит, но именно в тот момент, когда сочтет нужным. Она уже успела понять эту его своеобразную манеру общаться. Пол Крендлер же принадлежал к той части людей, которым чужие победы было переживать нелегко. Конечно, он тоже поздравлял Старлинг, но так, мимоходом, как бы между делом, и говорил он так, словно это был очередной проступок Клариссы, на который он милостиво закрывает глаза. Кларисса боялась его поздравлений. Она знала, что Крендлер непременно займется усложнением её жизни, ведь этот ублюдок знал, что она, так страстно мечтающая ловить маньяков, томится и бьёт копытом в предвкушении перевода в отдел к Кроуфорду. И поэтому, прямо пропорционально профессиональному успеху самой Старлинг, папка с её досье пылилась на дне самых глубоких ящиков. Сначала Кларисса думала, что Крендлер её просто ненавидит, как ненавидят молодых, удачливых и перспективных. Но потом поняла, что основная её проблема в этом конфликте заключалась в том, что она была женщиной, которой не посчастливилось стать объектом начальственной страсти. Ещё в школе Кларисса как-то прочитала в одной книге: "Минуй нас, Боже, пуще всех грехов и гнев господский, и его любовь". Определенно, верное замечание. Пола Крендлера нельзя было назвать непривлекательным мужчиной: высокий, статный, широкоплечий, ухоженный, дорого одетый, острый на язык. Он умел производить впечатление, и в этом была основная опасность Пола Крендлера. Кларисса чувствовала на себе весь магнетизм этого обаяния, и боялась, что однажды сможет уступить ему. Однако в отсутствии здравого восприятия Старлинг нельзя было упрекнуть, а она знала, что нельзя трахаться там, где работаешь, и нельзя иметь отношения с женатыми мужчинами, а Крендлер был и её начальником и имел вполне — хотя бы внешне — счастливую семью. Поэтому Клариссе было вдвойне тяжело и непонятно воспринимать его предложения, его комплименты, его внимание. Но Крендлера холодность и отстраненность Старлинг оскорбляла. Он не мог понять, что не так в нём, что вроде бы такая слабая на вид и серенькая женщина имеет дерзость отклонять его предложения. И, как это нередко случается, вместо того, чтобы найти себе другой объект для страсти, Крендлер сосредоточил все силы на "мисс периферия-недотрога." Он давно пришел к выводу, что не в порядке что-то не с ним, а с ней. Она была слишком не такой, как все женщины, что окружали его. Она была круче многих мужчин в профессиональном плане, а ещё было что-то неуловимое в её взгляде, в движениях рук, в походке. Это нечто было хрупким и сильным одновременно и заставляло Крендлера каждый раз с новым азартом проверять Старлинг на прочность.После очередной победы в соревнованиях по стрельбе Старлинг, как опытный сотрудник, была направлена возглавлять совместную с УБН операцию, направленную на борьбу с наркотрафиком.***Миниатюрная старушка в лиловом кимоно держала на своих руках бутон татарской астры. Хотя старой эту женщину можно было назвать только отчасти. Старыми сделались лишь её руки и лицо, память же с годами стала только острее. Старушка накинула на себя большой теплый платок и отправилась, как и собиралась до этого, в буддийский храм. Предыдущая религия разочаровала её. Войдя в монастырь, пожилая женщина возложила цветок у ног Будды. Сев на колени у статуи и сложив руки в молитвенном жесте, она произнесла:— В прошлом я сделала ошибку, возложив этот цветок у боевых доспехов моего предка, может быть поэтому мой мальчик вырос таким жестоким. Теперь же, Будда, я прошу — прими этот дар. Пусть в его душе воцарится мир, — с этими словами старушка низко-низко поклонилась. Монах-привратник долгим взглядом провожал эту странную старушку, что бывала в этом монастыре каждое утро. Обычно её лицо было светлым и улыбчивым, но сегодня оно было печальным. Старушка шла по улице, охваченная весенним солнцем, постепенно растворяясь в спешащей, суетливой толпе, унося с собой одной ей ведомую тайну.***Он стоял на балконе, на том самом балконе её квартиры, где они пили липовый чай, наслаждаясь густеющими сумерками. Площадь Возгезов сейчас была более оживлена, чем в дни его юности. Лектер курил неспешно и изящно, как, наверно, могут курить только харизматичные и одновременно изысканные люди, хотя доктор курил очень редко. Это случалось в те моменты, когда он пытался анализировать себя что было весьма непростым делом. Такой глубокий и великий ум, как ум Ганнибала Лектера — сложнейший ребус с тысячами замков, некоторые из которых было не подвластно открыть даже самому хозяину. Куда уж там соваться недомерам-психологам с их раздутой манией величия. Ганнибал, по сравнению с исследованиями собственного разума, щелкал прочие умы как орехи. И это было скучно. Очень скучно и подчас совершенно не продвигало его по собственной дороге исканий и открытий. Ганнибал осознавал своё отличие от прочих людей. Он находил свой внутренний мир разнообразным и идеально выстроенным, свой ум гениальным, а восприятие экстрасенсорным, но он никак не мог найти своего применения в этом мире. Он писал статьи. Они были великолепны, но бесполезны. Ни одна из его статей не смогла изменить ни одного человека, только констатировать факт. Он выслушивал тонны жалоб, но понимал, что эти люди были обречены, обличены своим уродством сознания, совести и образом мыслей. Что он мог изменить? Какую принести пользу? Разве что избавить общество от подобных тел. Он всегда называл недолюдей "телами", для него они никогда не были личностями. Но когда он успел превратиться в этого бездушного и прекрасного всепожирающего монстра? Вся его жизнь — не вела ли она к этому? Французская квартира его тети. Он не любил этих стен. Здесь он испытывал в прошлом сильные чувства, которых по всей жизни своей он испытал довольно мало. Он плакал навзрыд всего два раза, и оба раза из-за этой женщины, леди Мурасаки. В первый раз, когда был тринадцатилетним немым мальчишкой, страдающим от бессилия, от невозможности сказать этой даме о том, что он к ней испытывает. Во второй раз, когда леди покинула Францию, когда он зашел в эту квартиру и застал её опустевшей. Горькие слезы одиночества, отторжения, непонимания. Вообще, если задуматься, то как таковых сильных эмоций, вырывающихся за пределы допустимого, у Лектера было на редкость мало, но они становились поворотными в его судьбе. Может быть, малая его чувствительность стала результатом детской травмы? Возможно, но если пересчитать все моменты крайнего возмущения чувств, то, не считая ужасов войны, он испытывал их всего несколько раз: перед и во время убийства Момуна, после приема амитала натрия, и после отповеди Грутаса. В далеком 19.. году, когда Кларисса Старлинг внезапно всколыхнула в нем эти угаснувшие чувства, и родился его к ней интерес. Он мгновенно вспомнил даже интонацию её голоса: "Может вы заглянете в себя? Или вам страшно?"Смело произнесённая в пасть тигра фраза. Ганнибал размышлял. Стоило ли теперь оборудовать эту квартиру вновь, чтобы привлечь сюда эту птичку по имени Старлинг? Сюда в эту самую, полную сладостных и горьких воспоминаний квартиру? Но, в конце концов, ему было скучно. Может быть, он создаст нового человека, и это будет лучшим его вкладом в этот бренный и сумасшедший мир?