Часть вторая. Глава 2. (1/1)

Во вторник восьмого числа он прибыл в Киото. Ему всегда хотелось побывать на "Её" родине. "Она" — таким титулом он наградил леди Мурасаки — женщину, что оставила несравненно глубокий след на его душе. Впервые он увидел "её" в канун тысяча девятьсот сорок седьмого года. Она и её муж, Роберт Лектер, что приходился Ганнибалу родным дядей, приехали в приют, чтобы забрать его. Элегантная, хрупкая и миниатюрная, словно карманная куколка, она вышла из большой блестящей черной машины, каких здесь не видели с довоенных времен. Ганнибал видел дядю и тетю вдвоём лишь раз на черно-белой фотографии, что лежала в маминой шкатулке. Это была фотография с их свадьбы. Там они оба были несравненно моложе, и их лица ещё не были покрыты горечью жизни. Ганнибал сидел в коридоре, ожидая, когда его вызовут в кабинет директора. Дверь была закрыта не до конца, и в просвет был виден "её" полупрофиль. Ганнибал глубоко втянул в себя воздух. В коридоре всё ещё оставался её запах. Запах красивой женщины. Запах духов. Запах кожаной сумочки. В этом доме снова появились присущие ранее ему запахи. Теперь он и домом-то это место назвать не мог. Здесь всё изменилось. Великолепные дубовые панели на стенах были закрашены мерзейшей голубой краской или закрыты портретами вождей. Паркет составленный из разных пород дерева был снят и заменен на простые доски, выкрашенные в коричнево-рыжий цвет. А вместо запахов полироли для мебели, духов, книг и старых гобеленов появились вонь туалета и папирос, щедро замазанные запахами тушеной капусты и жареного лука. Это был уже не его дом. Это был ненавистный ему интернат. Навострив уши, Ганнибал жадно ловил каждое слово, что долетало до него из-за двери. В целом из разговора он понял, что директор был рад наконец-то от него избавиться, но тут он начал говорить гораздо тише, впрочем, Ганнибал сумел разобрать его слова:— Я должен вас предупредить, хм, — голос его зазвучал ещё приглушеннее, — мальчик иногда бывает неадекватен и жесток. Мы не знаем, что случилось с ним, до того как он попал к нам. Сам он ничего не говорит. Всё, что я о нём знаю, так это то, что его нашли советские солдаты в лесу. На его шее была цепь. Они её не очень аккуратно срезали. У него шрам там остался, — директор взял небольшую паузу, чтобы прокашляться. В тот же миг Ганнибал жадно впился глазами в красоту неподвижного лица леди Мурасаки. Он пытался найти в нём хоть какие-то следы возмущения или неодобрения, но тщетно. Лицо леди было нечитаемо. Тут зазвучал другой голос сиплый и слабый. Как понял мальчик, этот голос принадлежал его дяде.— Позвольте спросить, господин директор, Ганнибал первым провоцировал нападение на других мальчишек?— Нет, сам он не нападает, но очень агрессивно ведет себя с теми, кто задирает его, причем и со сверстниками, и с ребятами постарше его. Но в то же время к малышам он нежно привязан. Он заботится о них и не позволяет никому их обижать. — А малышка? О ней ничего не слышно?Это был голос леди Лектер. Ганнибал впервые услышал его. Мягкая интонация с нотками не свойственными европейскому тембру. Ганнибал высунул вперед язык, словно пытался попробовать на вкус эти терпкие, слетающие с влажных красных губ, слова. Когда дверь перед ним внезапно распахнулась, в глаза ударил солнечный свет, что лился через окна. Ганнибал прикрыл глаза рукой. Дядя и тетя внимательно смотрели на него худого, бледного и коротко стриженного, стоящего перед ними в детдомовской форме. А он смотрел на их головы в светящихся солнечных ореолах, словно они были святыми, сошедшими с полотен средневековья. Дядя Роберт первым шагнул навстречу. Он протянул вперед руку.— Ну что же. Здравствуй, Ганнибал.Поезд бежал вперед стремительно. Современные средства передвижения обладали поистине непередаваемым комфортом. Это был вовсе не тот поезд, что мчал его в Литву много лет тому назад, холодный и дребезжащий. Это был светлый, уютный вагон с большими мягкими сидениями в которых было приятно дремать, откинув голову назад, что собственно он и сделал. Только Ганнибал Лектер в этот час не спал, а прогуливался по ранним комнатам своих воспоминаний. По комнатам леди Мурасаки. Когда дядя пожал ему руку, неожиданно крепко для такого худого и болезненного на вид человека, леди подошла к нему и поцеловала в обе щеки, так как было принято во Франции. Ганнибал замер, ощущая на своих щеках нежный шелк её перчаток. Её поцелуи вспыхнули красным багрянцем осенней листвы, красным светом заходящего солнца. В ноздри ему ударил запах её духов. И даже когда она отпустила его, запах этот остался с ним. Они шли к машине, роскошному лимузину под завистливые взгляды обитателей детского дома. Это было похоже на сказку о счастливой принцессе, которую наконец-то освободил из лап дракона смелый принц. Только было всё совсем наоборот. Пока они ехали до дома, Ганнибал всю дорогу смотрел в окно. Граф и графиня Лектер в это время переглядывались между собой. Они прекрасно понимали друг друга и без слов. Граф держал леди за руку. Все трое молчали.По приезду домой, а Ганнибал теперь мог назвать Шато своим домом, граф Лектер представил своего племянника слугам и большому черному псу по кличке Ночь. Ганнибала приветствовали, вымыли, переодели, накормили. Теперь, лежа в своей новой постели совершенно чистый и сытый, он смотрел на узорчатый потолок, так неуловимо похожий на потолок в его детской в замке Лектер. На искусной лепнине восемнадцатого века ему мерещилось лицо леди Мурасаки, её красные губы. Он коснулся до своей щеки, вспоминая прикосновение её пальцев, столь не похожих на прикосновение рук его матери. Фотография родителей стояла перед ним на ночном столике. Точно так же, как и дядя с тётей, они были запечатлены в день свадьбы: счастливые и беззаботные. Эту фотографию он увидел на каминной полке, сразу как вошел в гостиную. Леди Мурасаки, проследив за его взглядом, сразу сняла её и дала ему в руки. Ганнибал долго смотрел на лица своих родителей, словно не понимая, они ли это. Он прижал фотографию к груди, всем видом показывая, что не отдаст её. Ему пообещали вернуть её, после того как он вымоется и поужинает. После ужина его проводили в эту комнату, мадам поставила фото на прикроватный столик, затем она повернулась к нему и крепко обняла, пожелав хороших снов. Но в свою первую ночь в замке Ганнибал долго не мог сомкнуть глаз. Он и в детдоме засыпал гораздо позже остальных ребят. Когда возня под одеялами и последние разговоры прекращались, он ещё долго смотрел на потолочные балки в тишине, нарушаемой лишь размеренным посапыванием и сонным бормотанием. Он боролся со сном как можно дольше потому, что знал, стоило ему провалиться в забытьё, приходил ужас. Этот ужас тихо ждал своего часа. Он ждал, когда измученный бессонницей разум сдастся на милость победителя. Ганнибал скользил по гладким стенам в пропасть безумия, где беззубый Кухарь, смеясь и дребезжа посудой, жадно схлебывал липкую кровь из детской ванночки. Он снова проваливался в морозную ночь тысяча девятьсот сорок четвертого года, когда их с младшей сестренкой Мишей вывели из теплого дома на улицу прямо на снег. Было адски холодно. Он прижимал Мишу к себе, пытаясь защитить её от тянущихся к ней грязных рук мародеров, что захватили их дом. Их зловонное дыхание, их алчные глаза, их хищные оскалившиеся лица. Ганнибал кричал. Он угрожал. Но они вновь были сильнее. Они вновь разрывали их с сестрой объятия. Она оборачивалась ему вслед и плакала. Она звала его. Он вновь рвался к ней, пинаясь, брыкаясь и кусая захватчиков в кровь, чей соленый вкус наполнял горло. Но они, смеясь, отталкивали его, напевая песенку про человечка в пурпурном плаще. Он не отпускал её руку, зная, что если сделает это, то никогда больше не увидит сестру. Но они толкали его в какой-то сарай, вырывая из рук его единственное сокровище. Ему было больно, но он терпел и не отпускал сестру. Тогда один из них, их вожак, Голубоглазый со всей силы ударил Ганнибала поленом по голове. Мальчик покачнулся, теряя сознание, но руки не отпустил. Ему хотелось вгрызться в лицо Голубоглазому, отпихнув его, и притянуть обратно к себе сестру. Но Голубоглазый выкручивал и ломал его руку, бил по ней обухом топора. Бил до тех пор пока рука не сломалась, треснув пополам. Почувствовав, что он потерял связь с сестрой, окровавленный и оглушенный, Ганнибал начал звать её:— Миша! — кричал он, проваливаясь в черноту скользкого колодца. — Миша! — кричал он, надсаживая горло. — Миша! — кричал он, отплевывая кровь. Сестренка обернулась на его крик:— Аниба! Её карие, словно вишенки, глаза, полные страха и слёз. Это последнее, что он успевал увидеть.— Анниба! Ганнибал! Очнись! — кричала ему тётя. В это время его дядя держал его руки и ноги, навалившись всем весом на них. Где он? Что с ним? Ганнибал ничего не понимал, лишь чувствовал "её" прохладные пальцы на своём разгоряченном лице, и это успокаивало его. Утром никто не заговорил с ним о ночном происшествии. Ганнибал был благодарен за это. Оказалось, что он во сне изорвал зубами подушку, а привкус крови во рту объяснился тем, что он искусал свои губы и язык. В его комнате было уже чисто, лишь несколько перышек плавало на поверхности воды в тазу для умывания, как напоминание о случившемся. Ганнибал был напуган. Больше всего на свете он не хотел, чтобы этот кошмар повторялся с ним снова. Теперь, когда он обрел дом и родственников, он боялся напугать их своими выходками и криками, напугать и оттолкнуть от себя, как отталкивал всех остальных в детском доме. Он взглянул на своё отражение в зеркале. Бледный и худой, с горящими глазами, с виду обычный мальчик, а внутри затаившийся монстр. Он попробовал произнести хоть какое-нибудь слово в надежде, что сейчас он сможет, что у него получится, и он объяснит им, что случилось тогда в охотничьем домике. Вены на его шее надулись, желваки вспухли, а по щекам покатились слезы. По прежнему вместо слов выходило сплошное шипение. Выйдя к завтраку тщательно одетый, умытый и причесанный, Ганнибал старался держаться как истинный джентльмен. На его лице не осталось и намека на то, что он плакал. Он вежливо поклонился леди и графу. В его глазах читалось желание извиниться за своё пусть и невольное, но ужасное поведение. И на их лицах он прочел, что его никто не винит и никто не боится его. С души сошел первый камень. Ближе к обеду Ганнибал обнаружил под своей дверью письмо, которое пахло уже знакомыми духами. Раскрыв его, он прочитал."Я буду чрезвычайно рада, если ты навестишь меня в моей гостиной после полудня. Мурасаки Сикибу".Ганнибал прибыл в гостиную ровно одну минуту первого. Он сильно волновался, но, успокоившись и совладав с собой, постучал в дверь. Тётушка открыла ему. И это чудное видение, что предстало перед ним, было первое, что он запечатлел в своей памяти в галерее грёз и любви. Одетая в белоснежное кимоно, расписанное нежными розовыми цветами, название которых он не знал, она, словно изысканный белый журавль, распростерла свои крылья. Её длинные черные волосы, уложенные в простую прическу, делали её совершенно не похожей ни на одну из женщин, когда-либо виденных Ганнибалом. Это видение поразило его до глубины сердца. Как учил его отец, Ганнибал поклонился даме, приветствуя её. Подобало по правилам хорошего тона также сказать даме комплимент, но он был нем. Он был нем и ужасен, в то время как она грациозна и обворожительна. И в этот миг он даже был рад тому, что не мог говорить, будь он красноречивым, как поэт, он также бы не смог вымолвить ни слова. — Проходи, — сказала она коротко по-французски.Помещение гостиной было убрано в японском стиле. На стенах висели акварели и большие расписанные веера. В комнате стояла легкая дымка, и воздух был несколько тяжел. Это происходило от того, что в камине курились благовония. На небольшой горелке у низенького стола закипал чайник с водой, рядом стоял поднос с маленьким заварным чайником и расписными фарфоровыми чашечками. На столе лежали живые, совсем недавно срезанные цветы. Леди Муркасаки составляла из них икебану. Она жестом пригласила его присесть в одно из кресел, что стояли у столика. Всё это было настолько необычно для Ганнибала, вчерашнего мальчика из приюта. Он сел в кресло, робко озираясь по сторонам. Леди Мурасаки посмотрела ему в глаза.— Если ты считаешь, что ты нарушил наш с дядей покой вчерашней ночью, знай, ни я, ни он, мы ни в чем тебя не виним.Она протянула ему ветку татарской астры.— Знаешь, что означает астра на языке цветов Ханакотоба у меня на родине?Ганнибал отрицательно качнул головой.— Она означает память. Мой мир — мир Хирасимы. Он вспыхнул и исчез в один миг, как и твой мир. У нас с тобой осталась лишь одна горькая память. Возьми этот цветок в руки, Ганнибал, и помни об одном. Мы теперь в ответе за свой собственный мир, который строим сами, вместе, сейчас, в этой самой комнате. Мы можем сделать его любым. Она взяла со стола ещё несколько цветов и вложила их ему в руки. — Куда бы ты поставил эти цветы, чтобы создать наиболее гармоничный букет? Ты можешь поставить их, куда захочешь, Ганнибал. Он посмотрел на цветы, что лежали в его руках. Выбрал из них два ярко-красных и один белый, взял со стола нож и срезал стебли цветов наискосок так, чтобы в композиции букета они образовали четкую диагональную линию. Леди Мурасаки улыбнулась ему. Это была неуловимая восточная улыбка, столь нехарактерная для европейского лица. Ганнибал невольно залюбовался ей.Цветы на столе, цветы на её кимоно, цветы на акварелях, цветочный запах её духов - язык цветов. Леди Мурасаки представилась Ганнибалу волшебной феей, выпорхнувшей из сказки, какие любила слушать вечерами Миша. Миша...Бурление воды в чайнике заставило нервно задергаться скулу на лице юноши. Это произошло вмиг, и Ганнибал так и не успел понять, что произошло. Он увидел лишь побледневшее лицо тети и капли крови, сочащиеся из его руки. Коротко кивнув в знак прощания и сожаления о случившемся, он стремительно поднялся и пулей вылетел из комнаты. Нет. Едва только всё так хорошо началось, как он тот час всё испортил. Ганнибал ненавидел себя. Но, едва он поравнялся с большим зеркалом, что висело в коридоре перед лестницей, то почувствовал на своём плече невесомое прикосновение. Ганнибал бросил искоса взгляд на зеркало, и встретился с тётей глазами через отражение. Леди Мурасаки тихо прошептала:— Я прошу тебя, вернись.Там в тишине и загадочности японской комнаты, она сама зашивала его палец тонкими шелковыми нитями, которые использовала для вышивания. Он смотрел на неё, всё больше изумляясь её стойкости и безмятежности. Он почти не чувствовал боли, когда она прокалывала кожу иглой, на его лице играло странное выражение, даже больше похожее на улыбку. Она не боялась крови, она сама наложила ему шесть швов, она говорила ему о цветах и памяти, и она же легким прикосновением руки успокоила его вчера и заставила изменить своё решение сегодня. Что она за женщина?Когда операция была закончена, тётя пристально посмотрела ему в глаза:— Ганнибал, скажи мне что-нибудь, не молчи.— Ша-си-по, — слабым скрежещущим шепотом выдавил он. Ганнибал открыл глаза. Скоро ему нужно было выходить. Японцы были такие маленькие и суетливые. Ни один европеец не смог бы затеряться между ними. Ганнибал чувствовал, что обращает на себя внимание, выделяясь своим внешним видом и ростом. Он понимал, что здесь он чужак. Поэтому ни секунды не медля, он направился к офисному зданию фирмы "Юме", где уже договорился о встрече на соискание должности переводчика, и куда ранее отправил копии своих документов. Работу он получил без каких-либо сложностей. Биография его была чиста, а образование серьезным. Его прекрасное знание восьми языков, дополнялось тем, что он безукоризненно владел японским этикетом, что для иностранца, с точки зрения японцев, было странным. Фирма "Юме" обслуживала ряд выставочных комплексов и музеев. В обязанности Ганнибала входили перевод деловой переписки нескольких музеев Киото, составление для них каталогов на семи языках, проведение экскурсий для иностранцев и предоставление услуг переводчика при личных встречах. Эта должность, конечно, была высоко оплачиваемой. Ганнибалу также от фирмы предоставили квартиру, за которую он не платил. Конечно, при такой нагрузке занят он был довольно серьезно. Но доктор Лектер преследовал свои интересы. За составление каталогов для музея "Национальной истории Киото" он попросил возможности просматривать их архивы в свободное от работы время, для себя. Осторожные японцы такой просьбой были обеспокоены. Они почему-то во всем видели посягательство на их культурное достояние, но в конце концов согласились, выделив Ганнибалу для работы помощника. Жизнь снова была прекрасна. Ганнибал не знал, на сколь долгий период он задержится здесь. Он предполагал нанести визит одной высокородной даме. В Японии ему нравилось, хотя Европа навеки оставалась в его сердце и манила обратно. Пользуясь возможностями фирмы, он отправил несколько писем в её филиалы в разных городах мира. Там эти письма благодаря службам пересылки совершат небольшой круговорот прежде чем попасть к своим адресатам. Одно из таких писем было подписано Джеку Кроуфорду, другое Барни, третье Эдит Сендлер, четвертое Франциске Гленвуд, а последнее Клариссе Старлинг. Подписывая письмо её именем, Ганнибал улыбнулся. Он представил себе её лицо, когда подумал о том, как она возьмет этот конверт в руки. Забавно было бы знать, чем именно она была занята сейчас. Её образ, оставшийся с ним в тайной комнате Дворца, оставался прежним: нежный, хрупкий, едва уловимый, противоречивый. Её большие серые ещё наивные глаза смотрели с любопытством и страхом. В голове Ганнибала зазвучала нежная грустная музыка из арии "Sposa, non mi conosci"* * - http://rappro.net/play-song/Cecilia%20Bartoli.%20Il%20Giardino%20Armonico-Sposa,%20non%20mi%20conosci%20[Epitide]%20from%20Act%20III%20of%20Merope***Бронежилет давил на плечи, врезаясь в кожу, непривычные пять килограмм стали и металлокерамики. Старлинг поморщилась. Вокруг неё витали не самые приятные запахи. Сидеть в небольшой машине битком набитой мужиками - удовольствие сомнительное. Отряд специального назначения под руководством Джейсона Плема сегодня должен был захватить наркоторговца Родриго Драмго и его жену Эвельду. Группа Плема сидела в засаде, ожидая сигнала от наблюдателя. Это была первая оперативная вылазка Старлинг. Привычный деловой костюм она сменила на громоздкое снаряжение. И хоть раньше ей доводилось бегать и прыгать в амуниции по полосе препятствий на базе Куонтико, но сейчас это было совсем не так, как на учениях. Кларисса чувствовала себя среди этих "крутых" парней совсем крошечной, и её бесило то, что они это чувствовали тоже. Её бесило то, что они шептались о ней за спиной, что отпускали про неё шуточки типа такой: "Эй, смотри с нами сама Старлинг! Кевин, нам с тобой теперь ничего не грозит, можешь расслабиться!".Да, она знала, что к ней относились недоверчиво, с презрением, свысока, что её считали выскочкой. Эти парни, возможно, хорошие люди и отличные профессионалы, только вот удача улыбалась им невероятно редко. А она, ещё вчера просто девочка из Вирджинии, вдруг уже знаменитый офицер Старлинг, сумевшая в одиночку задержать маньяка Буффало Билла и освободить живую и невредимую дочь сенатора Мартин. Кларисса понимала их негодование, их зависть. Она не винила их. Всё изменится, изменится, как только они вместе плечом к плечу выйдут под пули. Просто они ещё не знают её, а она их. — На выход! — скомандовал Плем. И оперативники стремительно выбежали на улицу. Билось стекло. Осколки яркими брызгами разлетались в стороны. Пули летели мимо, но одна задела плечо Старлинг. Пальцы онемели, однако Кларисса всё равно, словно робот, продолжала стрелять на поражение, прикрывая парней. Банда наркоторговцев "Крипсы", которых явно застали врасплох, палили из всех орудий, словно сумасшедшие. Агента Скотта ранили. Он лежал на асфальте среди осколков стекла и горящего металла. Кларисса стояла рядом с ним, прикрывая его до тех пор, пока Дерк не оттащил раненого в сторону. Теперь Старлинг была убеждена, что Тонни Скотт никогда уже больше не станет шутить о ней как раньше. Родриго Драмго был убит, а вот его жена, в прошлом манекенщица Эвельда Драмго, забаррикадировалась в лаборатории Крипсов с десятком вооруженных до зубов подельщиков. Плем дал команду собраться у базы. — Эвельда заперта там. Всё что они могут — это отстреливаться, пока не кончатся патроны. Но Эвельда нам нужна живой. Мы знаем, что у неё есть нужная информация о наркокортеле. Дерк, Старлинг и Роджерс, ваша задача идти на захват. Крейг, Соул — вы прикрываете. Макгомери...Кларисса слушала. В её ушах звенело от выстрелов. Рука ныла, но голова была ясной. Её серые огромные глаза смотрели внимательно, собрано и профессионально холодно.— Старлинг, — окрикнул её Плем. — Как ты? Нормально? Что с рукой? — Царапина. Задело слегка.— Справишься?— Да, сэр.Плем кивнул. Он доверял Старлинг. Он видел её на стрельбище и понимал, что она прежде всего хороший специалист, а уже потом женщина и чёртов везунчик."Милая Кларисса, решил вам послать весточку. Мой прошлый звонок вам был непростительно короток. Простите меня за это. Увы, на то были свои обстоятельства. Но теперь, когда нас никто не торопит, я с удовольствием хотел бы с вами пообщаться. Жаль, что эпистолярная форма предполагает одностороннюю передачу. Интересно, чем вы сейчас заняты, специальный агент Старлинг?"— На счет три! Раз, два, три...Ломается дверь. Клубы дыма. Они вваливаются во внутрь. Комната горит. Горло саднит кашель, глаза режет от едкого дыма. — На пол! Ложись!По ним бьет автоматная очередь, и Старлинг едва успевает нырнуть под стол при этом умудряясь заметить позиции троих стреляющих.Через секунду она высовывается из укрытия, пользуясь заминкой и завесой дыма. Пистолет в её руке равномерно отщелкивает выстрелы. Секунда, две. И трое мёртвых Крипсов лежат на полу нарколаборатории.— Эвельда, сдавайся! — кричит Кларисса сквозь шум и грохот. " Иногда я думаю о вас. Те милые подробности своей жизни, что вы сообщили мне в застенках балтиморской больницы, до сих пор живо предстают перед моим воображением. Кстати, читал о ваших достижениях. Хотелось бы услышать от вас пересказ тех событий в доме Билла, но, боюсь, мой вопрос покажется вам неуместным. Что вы почувствовали после того, как осознали, что сами впервые убили человека?"— Да пошла ты! — крикнула в ответ Эвельда и выпустила новую очередь из автомата. Когда шум немного затих, Кларисса снова подала голос. — Эвельда, я знаю, что у тебя есть сын. Он сейчас находится у твоей матери в её квартире у рыбного рынка. Эвельда, не делай глупостей, сдавайся, у тебя всё равно нет шансов. Подумай о будущем малыша. — Как тебя зовут? — неожиданно спросила Драмго.— Я — офицер Старлинг!— Послушай, Старлинг! Срать я на тебя хотела! На тебя и на всех вас! Но особенно на тебя, сука! Откуда ты знаешь про малыша?— Эвельда, подумай о его будущем! Если ты умрешь, его отправят в приют. Дети не должны расти без родителей! — Если бы вы не убили Родриго, твари! Он бы не рос сейчас без отца! — Эвельда, у тебя одна минута! Или ты сдаешься или мы открываем огонь! Эвельда, его зовут Чарли. Он будет в надежном месте. Я лично позабочусь о его судьбе. В помещении повисло молчание. Прошла напряженная минута. Роджер и Девис уже хотели было идти в наступление, но Старлинг в предупреждающем жесте выкинула вперед руку. Едва она это сделала, из-за баррикад раздался голос Эвельды:— Хорошо! Гребаная ты сука, Старлинг! Я сдаюсь! Но я сдамся только тебе. Ты и я, один на один! Не дай бог, какой-нибудь из ваших ублюдков попробует сунуться или дотронуться до меня. "Хотя, я не думаю, что вы мне ответите, но всё же посылаю вам адрес куда, вы сможете направить своё послание. Раздел частных объявлений, господину А.А.Аарону в любом издании "Таймс" или "Интернэшнл геральд трибюн" первого числа любого месяца."Они обе встали и пошли навстречу друг другу. Кларисса демонстративно убрала пистолет обратно в кобуру, показывая Эвельде свободные руки. Старлинг знала, что Чак и Девис прикрывают её, но смелости это не прибавляло. Эвельда тоже была безоружна, или во всяком случае очень удачно маскировала оружие. Обе женщины пристально, оценивающе смотрели друг другу в лица. "Кларисса, молчат ли теперь ваши ягнята?"***Джек Кроуфорд предложил ей присесть. Его внимательный взгляд остановился на забинтованном плече Старлинг.— Смотрю, обживаетесь в профессии?— Да уж, — с сарказмом заметила Кларисса.— У меня для тебя не самые лучшие новости. После закрытия "дела Билла" Джек Кроуфорд иногда приглашал её в гости. Они оба не хотели расставаться с мыслью о том, что однажды Кларисса Старлинг перешагнет порог поведенческого отдела в качестве его сотрудника. Пока же она довольствовалась приглашениями Кроуфорда на неофициальные беседы. Иногда он давал ей советы, иногда журил, как в прошлую их встречу, когда она, снова показав свой строптивый характер, нагрубила вовсе не тем людям, которым следовало. Но в этот раз, не сводя грустных глаз с её усталого и злого лица, он просто протянул ей бумажный конверт. — Пришло сегодня. В лаборатории его уже проверили. Всё чисто, никаких следов, но это точно он, — говорил Кроуфорд неторопливо, пока Старлинг аккуратно разворачивала и читала письмо. — Если тебе интересно, мне он тоже написал.Кларисса смотрела на стройные ряды каллиграфически выведенных букв. Пальцы ощущали плотную шелковистую бумагу, а в голове сам собою возник образ красногубого бледного и хищно улыбающегося доктора. Он сидел за толстыми прутьями клетки, покачиваясь во вращающемся кресле и едва слышно, не сводя с её лица глаз, шептал: "Кларисса". Старлинг почувствовала, что её тело покрылось мурашками. — Что это значит. Как на это реагировать?— Да никак, Старлинг. Никак. Повторю. Вы ничем не обязаны Ганнибалу Лектеру. Он пытается втянуть вас в одну из своих дурацких игр. Не забывайте, он больной человек, а вы здоровый. — А что мне делать с этим письмом?Джек пожал плечами.— Можете сжечь, можете выбросить, можете оставить в качестве вещдока. Дело ваше, Старлинг. И, да, поздравляю вас с успешным задержанием Эвельды Драмго. Ведь именно вы вели с ней переговоры? — Да.— Прекрасно сработано.— Спасибо, сэр.Кларисса вышла из кабинета Джека. Она поймала себя на мысли о том, что сегодня под пулями, глядя в лицо Эвельде, она не боялась так сильно, как сейчас, читая послание от доктора.