Часть вторая. Глава 3. (1/1)

У Мейсона Верже была самая обширная коллекция, которой позавидовал бы самый заядлый лектероман. Деньги позволяли Верже приобретать на черных рынках многое. На стенах его комнаты были развешаны обрамленные в дорогие рамы и подсвеченные особым образом — так, чтобы они смотрелись ещё более выигрышно — рисунки доктора. Мейсон никогда не уставал ими любоваться. Самый больной и извращенный ум на свете — Мейсон Верже ненавидел и обожал доктора Лектера. Он ненавидел и обожал всё то, что доктор сделал с ним, и одновременно сожалел и не сожалел о случившемся. А случилось с ним следующее.Они познакомились по воле суда, когда Мейсона принудили к сеансам психотерапии после того, как он изнасиловал свою двенадцатилетнюю сестру. Мейсон смотрел на это скептически. Он ненавидел всяких там докторов, всяких пижонов-умников в белых халатах, и готов был заплатить любую сумму, чтобы раз и навсегда избавить себя от подобного общества. Но первая личная встреча с доктором заставила Мейсона пересмотреть свои приоритеты. Во-первых, он знал этого доктора. Кажется, они даже раз пересекались на одной из этих нудных благотворительных вечеринок в пользу балтиморского филармонического общества, куда, как и другие состоятельные люди, Мейсон Верже вносил свои пожертвования. Доктор Ганнибал Лектер был вовсе не тем ублюдком в белом халате. Он был весьма интересен и импозантен. Мейсону до зубного скрежета захотелось проверить его на прочность. Он согласился на терапию, но сказал, что ни в какие больницы и частные кабинеты не пойдет. К его удивлению, доктор Лектер согласился на это условие. Он пригласил Верже принять неофициальное приглашение пройти курс лечения прямо у него дома или же согласился приходить в дом к Мейсону, даже тайно, если тот пожелает. От такого предложения испорченный наследник корпорации "Верже" отказаться мог едва ли. Их первая встреча состоялась в неофициальной обстановке в доме у Лектера. Доктор сидел за своим рабочим столом в белоснежной рубашке, расстегнутой у ворота. Его волосы, тщательно причесанные и приглаженные с помощью геля, блестели в свете настольной лампы. Мейсон сидел напротив, фривольно развалившись в мягком удобном кресле. Свои великолепные, длинные и ухоженные волосы он специально оставил распущенными, чтобы те ниспадали шелковистыми водопадами с его худых плеч. Мейсон знал, насколько он был красив и соблазнителен, знал, что он одинаково нравился и мужчинам, и женщинам. Верже в свои двадцать пять уже имел колоссальный сексуальный опыт, перепробовав всё (или почти всё), что было возможно, но, как и прежде, больше всего на свете его возбуждали детские слезы. — Расскажи, с чего это началось. — Это началось с приюта, который организовал отец...Верже закрыл глаза, погружаясь в нечто, близкое ко сну. Он вновь и вновь мог уноситься к сладостным воспоминаниям юности, когда отец основал в поместье "Мускусная крыса" благотворительный детский лагерь. Именно там он впервые увидел слёзы мальчика по имени Чак. Мальчик плакал от обиды, нанесенной ему другими воспитанниками лагеря. Он стоял, прижавшись к раскидистому дубу, что рос недалеко от фермы. А Мейсон наблюдал за ним. Наблюдал и не мог оторвать взгляда. Детские слёзы вызывали в нём эйфорию. Он подошел к малышу с улыбкой, присев рядом с ним на корточки и подхватил блестящую слезинку, скользящую по личику малыша. Мальчик мгновенно утих, смущенный подобными действиями, он недоверчиво покосился на Мейсона. Но Верже тотчас достал из кармана большую конфетку в блестящей упаковке и, положив её на раскрытую ладонь, протянул вперед. Малыш не растерялся и тут же, схватив конфету, отправил её в рот. А Мейсон погладил мальчика по голове и пообещал дать ему столько конфет, сколько он сможет съесть, лишь только пусть пойдет за ним в "комнату". Детей было заманивать просто. Они ему верили, когда он улыбался. Они шли за ним, думая, что там в "комнате" Мейсон даст ещё угощений. Но они жестоко обманывались. В "комнате" их ждали только унижение и боль, которые никакими конфетами исправить было нельзя. Конечно, доктор Лектер не ребенок, и конфетой его вряд ли заманишь, но Мейсон знал, что его деньги, его внешность и, в конце концов, его "нездоровость" были также чертовски привлекательными. Он не учел одного: что однажды кто-то также сможет поймать его на крючок. И это случилось. Случилось, когда Мейсон посмотрел в лучистые, затягивающие, гипнотические глаза, когда представил, как он медленно — пуговица за пуговицей — будет расстегивать эту белоснежную рубашку. Он взахлеб рассказал Лектеру и про детей, и про свои игрушки, и про то, что он держит дома троих голодных до полусмерти такс, исследуя то, как долго они смогут продержаться без еды и питья. А доктор слушал его с обворожительной, доброй, мягкой и теплой улыбкой, в которой Мейсон таял, как воск на солнце. Верже был готов отдать всё на свете, все конфеты мира, чтобы вновь испытать на себе обворожительный, таинственный взгляд. Он был готов на любые уступки, но доктор ничего не просил. Он лишь только внимательно слушал. И тогда Мейсон решил, что это знак свыше. Он решился пригласить Лектера к себе в "комнату". Правда он боялся, что это сможет напугать его. "Напугать". Теперь это слово выглядело смешно. Но тогда он ещё не знал этого. Мейсон вспомнил, как доктор зашел в его комнату, как он странно смотрел на него, как он зажег сигарету и изящно закурил. Верже предложил ему вина, но Лектер отказался. Мейсон был несколько опечален. Он предстал перед гостем в самом соблазнительном образе, но, похоже, ни наряд, ни убранство комнаты не впечатлили гостя, хотя и не смутили. Лицо доктора было нечитаемо. Он молча курил, лишь его глаза блестели. Мейсон показал доктору свои игрушки и клетки с таксами, а потом пригласил на танец. И они танцевали. Эта непередаваемая близость так вскружила Мейсону голову, что он осмелился. Даже теперь, лишенный плоти, он помнил ощущение и вкус губ того бесстрастного и неподвижного лица. Поцелуй, всего один поцелуй, но, чёрт возьми, какой поцелуй. Конечно, перед этим Мейсон выпил не менее дюжины стаканов мартини. Это было слишком волнующе страшно, но он осмелился поцеловать эти недвижимые губы, эти прекрасные губы, высеченные словно на грозном каменном изваянии древнего бога. Он так хотел поцеловать эти губы! С того самого раза, как побывал в его доме, когда увидел Лектера в белоснежной чуть расстегнутой рубашке, когда увидел его улыбку, освещенную мягким светом настольной лампы. Боже, как он хотел его сейчас! Он был готов на всё на свете ради доктора Ганнибала Лектера, который улыбался ему, протягивая на раскрытой ладони маленький серый пакетик.— Хочешь попробовать новенького? — спросил Лектер.— Конечно! — ответил он и, не раздумывая, вдохнул в себя белый порошок. "Глупый доктор, — подумал Мейсон, — ты будешь самым моим верным рабом, потому что ты раб своих желаний".Но едва он подумал об этом, мысль его сжалась до микроскопических размеров. Мир стал двойным и куполообразным. По стенам и потолку разлились цветные краски. Мейсон засмеялся. Ему стало очень хорошо. Порошок, что он вдохнул в себя, начал действовать. Мейсон и раньше баловался колесами, но то, что он ощущал теперь, не поддавалось никакому описанию. От счастья Мейсон кружился и пел. Он схватился за край игрушечной удавки и повис на ней, чувствуя в своём теле удивительную радость. Качаясь из стороны в сторону, он не заметил, как заехал ногой в одно из многочисленных зеркал, что были расставлены по его комнате, чтобы он мог видеть себя занимающегося сексом в любой позе. Зеркало лопнуло, высвобождая в пространство миллионы святящихся серебряных осколков. "Словно дождь летом, - подумал Мейсон. - Это магия". — Покажи мне, что ты делаешь, чтобы они тебе верили? Как ты уговариваешь их стать твоими? — спросил доктор Лектер, протягивая Мейсону на ладони очередной пакетик...— Я делаю вот так, — сказал Верже, снял с себя штаны и широко по-детски улыбнулся. Его лицо мгновенно преобразилось, озарившись ангельским светом. Доктор улыбнулся, взглянув на его эрегированный член. Мейсон схватил стоявшую рядом с ним вазу, наполненную конфетами в блестящих шуршащих фантиках. Он зачерпнул конфеты горстью и, смеясь, подбросил их вверх.— Посмотри! — кричал он в эйфории. — Ты видишь? Ты видишь?!Мейсон смеялся, а конфеты падали на пол, усеивая комнату радугой и дождем. Лектер улыбнулся, он поднял с пола довольно крупный осколок зеркала и протянул Мейсону эту ослепительную кристально-чистую слезинку.— Я вижу, — ответил доктор печально. — Но это не ты, Мейсон. Это фальшивая иллюзия, которая скрывает тебя настоящего. Я же вижу тебя изнутри. Я знаю, что ты совсем другой. Ты — нескончаемый свет. Попробуй, освободи его. Сорви с себя это обманчивое лицо! — с этими словами доктор протянул Мейсону осколок.И Мейсон принял его. Он блаженно кромсал своё лицо осколком битого зеркала, отрывая целые куски плоти. Они с влажным призвуком шлепались на пол. Голодные собаки, что сидели в комнате Мейсона в клетках, учуяв запах крови, нервно забили хвостами о железные прутья. Доктор подошел к ним и отодвинул щеколду. Собаки кинулись на мясо, прожорливо поглощая его в недра своих пустых, сведенных голодом животов. Мейсон смотрел на это, умиляясь. Собаки жадно слизывали кровь с пола и с его рук, когда он вновь и вновь щедро отрывал от себя куски плоти и протягивал им. А когда плоть закончилась, Мейсон повернулся к доктору, пытаясь улыбаться, но улыбаться было уже нечем. Он был так доволен собою. Он никогда не чувствовал себя так хорошо и свободно.— Великолепно, Мейсон, — восхищенно произнес Лектер. — Теперь я вижу тебя. Твоё истинное лицо прекрасно.Доктор приблизился к пациенту. Мейсон радостно протянул к нему руки. Это был момент истины, момент признания, момент любви. Петля была быстро накинута на шею. Лектер поднял Верже на руках чуть выше человеческого роста; Мейсон почувствовал, как он взлетает к небесам, затем доктор резко опустил его вниз. Тело забилось в асфиктической агонии. Произошла эякуляция. Затем раздался резкий удар по шее, и хруст позвонков. Мейсон больше ничего не помнил, а то, что было, потом он наглухо удалил из своей памяти. После случившегося прошло много времени. Были и бесконечные операции, и удушающая депрессия. Его тело навсегда потеряло чувствительность и подвижность, а лицо — плоть. От былой красоты и великолепия Мейсона Верже остались лишь воспоминания. Теперь он действительно соответствовал тому монстру, который раньше составлял его нутро, но был так старательно замаскирован ангельской внешностью. В этом Лектер оказался прав. Но осознавать себя художественным творением рук безумного мастера Мейсон не хотел и не мог. Вначале он ещё таил надежду, что лечение ему поможет, да к тому же доказать вину Лектера оказалась весьма проблематично, коварный злодей все рассчитал. Потом он ждал, что Лектер придет к нему. Он наивно (впрочем, как и все ослепшие от страсти люди) полагал, что теперь, выполнив все условия доктора, заслужил его снисхождения и внимания. Но когда этого не случилось, Верже озлобился на весь мир. К тому времени доктор уже предстал пред судом за свои "зверства" под громким именем "Чессапикский потрошитель". Мейсона этот факт не то чтобы позабавил, скорее удивил, но отчего-то заставил задуматься о некой схожести между ним и доктором. В отчаянном порыве мщения Верже предпринял более двадцати попыток подкупа персонала для убийства Лектера. Он посылал ему письма с угрозами и ядом. Увы, всё тщетно. Почту Ганнибала тщательно проверяли. А потом Мейсону стало тоскливо. Он понял, как сильно скучает без доктора. Он не осмелился бы ещё раз ему написать, особенно после того отвратительного письма, что он сочинил в порыве явного безрассудства. Он с одержимостью больного начал скупать всё, что было так или иначе связано с Лектером. Некоторые вещи из жизни доктора он одобрял, некоторые не понимал. К его непониманию относилась также Кларисса Старлинг — пассия Лектера. "Почему она?" — который раз задавался вопросом Мейсон. Ничего примечательного. Простое лицо, рыжеватые волосы: совершенно обыкновенная бабёнка. Он ждал большего. Но, тем не менее, именно она была изображена на той картине, где женщина сидела, склонив голову, у пустого креста. Именно с ней доктор начал говорить в спецбольнице. Именно ей он начал помогать в запутанном деле маньяка Буффало Билла. Именно её страхи он начал выпытывать. Именно она заинтересовала его. Почему она, почему не он? Почему не он, готовый валяться у его ног, готовый ради него на всё?! Мейсон в сотый уже, наверное, раз заставлял прислугу включать себе пленку с записями беседы доктора Лектера и Клариссы Старлинг. Когда он слышал её голос, то чувствовал уколы ревности и ненависти к доктору, но стоило раздасться "его" голосу, как Мейсона охватывала блаженная истома, и он снова готов был любить всех на свете. "Вы чувствовали близость с доктором, когда говорили с ним в больнице через стекло? - спрашивал он в своём воображении Клариссу Старлинг вновь и вновь. Молчание в ответ. - А я вот чувствовал его, когда сдирал кожу с лица".***А Кларисса Старлинг в это время сидела в машине наружного наблюдения. Черт её дернул опять поцапаться с Крендлером. Вот никогда она не умела держать язык за зубами, и теперь, расплачиваясь за свою строптивость, она занималась скучнейшей технической работой: установкой жучков и прослушиванием телефонных разговоров. Крендлер всеми силами старался втоптать её в грязь, он составил докладную, что, мол, Старлинг неуживчивый, неуправляемый сотрудник, игнорирующий приказы руководства, слава богу Кроуфорд вновь вмешался, и докладной не дали хода, но Клариссу всё же перевели из оперативной группы в технический отдел. Часы текли медленно. Было страшно скучно, и в голову лезли всякие мысли. Кларисса вспоминала и отца, и какие-то случаи из своего приютского детства, и университетскую юность, где впервые встретила Кроуфорда, который заставил её влюбиться в ФБР, и доктора Лектера. Ох, доктор Лектер! Теперь, вздрагивая каждую ночь во сне, Кларисса начала частично понимать то, о чем он ей говорил. В самом начале своей работы в бюро ей захотелось досконально изучить его биографию. Ведь он довольно прозрачно намекнул ей, что все проблемы в нас произрастают из детства. Её неожиданная победа в деле Буффало Билла принесла немало самых разнообразных реакций. Так, встретив её в архиве с папками о деле Ганнибала Лектера, некоторые агенты начали шутить, что Старлинг возомнила о себе невесть что, мол, раз уж она в одиночку справилась с Буффало, то и Лектера возьмет. Кларисса на подобные высказывания старалась не обращать внимания. Ей хватало и газетных таблоидов, где её нередко называли "пассией монстра", и косых взглядов хранителя архива, когда она в очередной раз запрашивала материалы по Лектеру. Что поделать, раз этот тип запал ей в голову. С этим вопросом она однажды подошла к Алану Блуму. Тот понимающе на неё посмотрел, разрешил покопаться в университетской библиотеке, но настоял на том, чтобы Старлинг прошла курс психотерапии."Он ведь не чистое зло, — заметил как-то доктор Блум о Ганнибале. — Зло есть в каждом из нас, как и добро. Мы просто в силу разных обстоятельств выбираем в себе одно из этих начал". Кларисса согласилась с доктором. Дважды в неделю ей теперь надо было сидеть в теплом уютном кабинете доктора Юлианы Морис и рассказывать обо всем, что придет в голову. Но также Кларисса могла читать любые работы, посвященные Ганнибалу Лектеру. Многие из этих работ были ужасны. Кларисса поняла, что в круге психиатров тема Ганнибала-каннибала была невероятно популярной, и любой, мало-мальски считающий себя в будущей профессии асом, студент просто не мог обойти стороной столь известное имя. Многие заключения даже веселили Клариссу своей несуразностью и глупостью, в частности, невероятно путаное и тяжеловесное описание внутреннего мира Лектера доктором Чилтоном, хотя некоторые работы и заставили её призадуматься. Вскоре и Джек Кроуфорд прознал о её частых визитах к Блуму. Он пригласил свою протеже как-то прогуляться по набережной.— Кларисса, доктор Блум сказал мне о том, что ты в последнее время зачастила в университетскую библиотеку, а в архиве ФБР мне сказали, что ты регулярно изучаешь материалы по делу Ганнибала Лектера.— Да, сэр. Это так, — ответила немного раздосадованная фактом вездесущего стукачества Кларисса.— Зачем ты это делаешь?— Не знаю, — честно ответила Кларисса и потупила взгляд.Кроуфорд шумно выдохнул. Над их головами, громко крича, пронеслись несколько толстых чаек. Затем Джек молча посмотрел на Старлинг. Он смотрел долго и внимательно, словно она открылась ему с совершенно неизвестной стороны. Кларисса даже немного смутилась этого взгляда.— Знаешь, — начал Кроуфорд. Он запустил руки в карманы и начал медленно идти вдоль края воды. — Ты очень напоминаешь мне Уилла. Кларисса шла рядом, не отставая. — Он тоже был увлечен доктором Лектером. Да, чего греха таить, он его боготворил. Но когда произошло памятное нам всем событие, то Уилл всё никак не мог прийти в себя. Он не мог поверить, что ему давал советы и совершал убийства один и тот же человек. К тому же они приятельствовали. Лектер одно время помогал Уиллу выбраться из депрессии. Ганнибал Лектер — очень страшный человек, — сказал Джек, резко остановившись и развернувшись к Клариссе всем корпусом. — Я, кажется, говорил тебе при нашей первой встрече, что тебе не нужно иметь его в своей голове. Ты решила иначе и вот, теперь ты одержима им, как студент-первак с кафедры психологии. Я не хочу тебя учить жизни, Кларисса, но помни, всегда помни, что случилось с Уиллом. Я ведь тоже был в дружеских отношениях с доктором.Кларисса вскинула удивленный взгляд на Кроуфорда. Он никогда даже не намекал на то обстоятельство, что знал Лектера лично.— Да, — ответил он на её немой вопрос. — Он был в моём доме в качестве гостя. Эх, разве мог бы я подумать тогда, с каким монстром сидел за одним столом. Ты считаешь, раз уж он заговорил с тобой, то теперь ты чем-то ему обязана?— Нет, сэр, — тихо ответила Старлинг, но интонация её голоса звучала скорее как вопрос.— Он втянул тебя в одну из своих мудрёных игр. Ты даже не заметила, когда он это сделал. Поэтому я прошу тебя, Кларисса, оставь его дело. Некоторые мои коллеги наточили на тебя зуб. Тебе придется в бюро несладко.— Но я надеюсь, что вы ещё не передумали брать меня на работу?Кроуфорд улыбнулся.— Нет. Я с удовольствием приму тебя в свой штат, — ответил он, глядя ей в глаза.Но этого не случилось. Не случилось это и на следующий год и последовавший за ними. Раз за разом прошения Джека Кроуфорда вежливо, но отклонялись, а Кларисса Старлинг стараниями Пола Крендлера работала в бюро то в группе захвата, то на прослушке, то, как сейчас, томилась длительным ожиданием в фургоне наружного наблюдения, а иногда ей и вовсе доводилось доставлять письма с приказами об аресте. Унизительные и утомительные дни, месяцы, годы. Чтобы попасть в отдел поведенческого исследования, ей нужны были пресловутые шесть лет службы, такова была формальность, такова была её плата за обретение мечты. Джек Кроуфорд все равно навещал её, давал советы, помогал, в чем мог, естественно когда не был по горло завален работой, что случалось с ним довольно часто.— Старлинг, Старлинг! — раздался в динамике грубый скрипучий голос.— Да, — моментально включилась она, в миг позабыв о своих думах. — Объект входит в дом, включай запись!И вот так день за днем. На работе её донимал Крендлер и его подпевалы, после работы журналисты и всякие извращенцы, желающие побольше узнать о её визитах в Балтиморскую лечебницу. К слову сказать, негодяй Чилтон продал запись "её откровений" журналу "Сплетник". Впрочем, Чилтон сполна поплатился и за это, и за многое другое. Четыре года тому назад он пропал без вести во время отпуска, и пусть это наводило на мысль, что его-таки посетил Лектер, Кларисса, да, думается, и многие другие люди, вздохнули с облегчением, узнав об этом. Но пленку, увы, обратно изъять было невозможно. Через год после "Дела Билла" Клариссе Старлинг навязчиво стал предлагать встречу один чрезвычайно влиятельный и богатый человек. Кларисса знала его. Это был очень богатый скотопромышленник Мейсон Верже — единственная выжившая жертва доктора Лектера. Встреча с ним не сулила ничего радушного, Кларисса читала его дело, мерзкое и страшное, как он сам. Через два года неустанных просьб, уговоров и угроз Старлинг была вынуждена сдаться и принять приглашение Мейсона. Он принял свою гостью в своём роскошном поместье "Мускусная крыса". Для Клариссы, росшей в бедной северной глубинке, и замок, и поместье виделись музейными экспонатами. Она не понимала, как можно жить среди таких пространств. У ворот поместья Старлинг встретила женщина, которая больше напоминала мужчину, так сильно она была накачана. Женщина была верхом на гнедом коне. Её темные блестящие глаза, сверкающие из-под нахмуренных бровей, пристально изучали лицо Клариссы, пока последняя глушила машину и опускала боковое стекло. — Вы Кларисса Старлинг? — спросила наездница слишком низким для женщины голосом. — Да, — ответила Старлинг.— Я Марго Верже, сестра Мейсона. Он попросил меня вас встретить и проводить к нему. — Хорошо, — ответила Кларисса, всё ещё чувствуя на себе острый пронзительный и совсем не добрый взгляд этой женщины. Ворота бесшумно открылись, и Старлинг нажала на педаль газа, неспешно двигаясь за гнедым красавцем и его могучей наездницей вглубь поместья. Войдя в дом, Кларисса почувствовала себя совсем крошечной и ничтожной. Видимо, это был специально продуманный эффект, призванный показать всё величие и могущество рода Верже. Марго уверенно вела гостью сквозь анфиладу комнат, шурша бриджами, которые плотно обтягивали её мощные накачанные ноги. Короткие с химической завивкой волосы Верже выдавали её увлечение стероидами. Когда скалоподобная женщина остановилась, Старлинг заметила на её лице выражение легкой саркастической усмешки. — Мейсон заканчивает принимать ванну. Я должна предупредить вас, многие не выдерживают вида моего брата...Кларисса крадучись вошла в полутемную комнату, где раздавались лишь размеренные вдохи, совершаемые аппаратом искусственного дыхания. Почему-то на мгновение ей почудилось, что она находится в одной комнате с трупом. Огромная кровать с балдахином представилась ей саркофагом, в котором лежит чудовище. — Проходите, что вы встали, мисс Старлинг. Присаживайтесь. Будьте как дома, — раздался механически усиленный голос в котором отсутствовали звуки "б", "в","п", "у", "м", что в итоге прозвучало как: "Траходите, что зы зстали, нисс Старлинг. Трисажизайтесь. Дыдьте как дона".Кларисса неуверенно прошла вперед, чувствуя, что её туфли утопают в мягком ворсе ковра. Перед кроватью Старлинг обнаружила поставленный специально для неё стул. Кларисса поморщилась, это напомнило ей обстановку лечебницы Балтимора и, возможно, Верже специально воссоздал для неё эти условия. Она присела на краешек стула, стараясь держаться как можно естественнее. — Мистер Верже, как вы помните, я согласилась встретиться с вами на определенных условиях. Наш с вами разговор — это, по сути, дача показаний, и поэтому мне придется записать его на диктофон. Вы не возражаете?— Нет, что вы, — ответил Мейсон. — Мне потребуется прикрепить микрофон к вашей одежде или подушке. — Прекрасно, идите сюда, на мой голос. Кларисса встала, протянув руку с микрофоном вперед, в темноту - туда, где отчетливо слышались гудящие вздохи. — Сейчас я вам немного помогу, — сказал Мейсон и движением руки включил свет над своей головой...Из комнаты Мейсона Кларисса вылетела в расстроенных чувствах. Она не ожидала увидеть столь безобразного лица, полностью лишенного плоти, с неприкрытым оскалом зубов. Она не ожидала услышать столь шокирующих подробностей личной жизни Верже относительно Лектера. Она не ожидала от Мейсона Верже подобного вопроса: "Вы чувствовали близость с доктором во время своих бесед?". Она так и не смогла на него ответить, а он смотрел на неё своим единственным застывшим и лишенным века глазом, словно издеваясь, чувствуя её смущение, чувствуя своё превосходство: "А я почувствовал её, сдирая с себя кожу". Сердце бешено колотилось, но Кларисса выпрямила спину, бодро вышагивая по огромным коридорам замка. После визита в комнату Мейсона её никто не встретил, чтобы проводить к выходу, и Кларисса ожидаемо запуталась. От отчаяния она решилась постучать и заглянуть в ближайшую комнату за резными дверями.— Извините, я заблудилась. Я ищу выход. Меня никто не вышел прово... — слова застряли у неё на полуслове. На Клариссу черными выразительными глазами смотрел бывший санитар Балтиморской лечебницы для невменяемых преступников Барни. — Привет, Кларисса Старлинг, — удивленно окликнул он её. — Что вы тут делаете?— Да тоже самое могу спросить и у вас, Барни, — ответила она, удивленная не меньше.— Лечебницу закрыли, как вы знаете. А я вот теперь подрабатываю здесь медбратом. А вы, я так понимаю, от Мейсона идете?— Да, — улыбнувшись ответила Старлинг. Все же видеть здесь знакомое лицо было невероятно приятно. Кларисса почувствовала в себе былую уверенность, и её плечи расслабились.— Вы, кажется, искали выход? Пойдемте, я вас провожу, — предложил Барни, и они пошли по направлению к выходу. — И давно вы тут, Барни? — спросила Кларисса, глядя на могучую спину санитара. — Где-то с полгода, мисс.— Нравится эта работа?— Да не особо, но выбора нет, да и платят тут прилично.— Мейсон сам предложил вам это место?— Да, — коротко ответил Барни и, повернувшись, посмотрел на Старлинг. В молчании они дошли до выхода из дома, а потом и до машины Клариссы. — Ну давай, пока, Барни, — на прощание Старлинг пожала большую крепкую руку санитара. — Удачи, агент Старлинг, — ответил ей медбрат, и совсем тихо он добавил, — остерегайтесь его, мисс, Мейсон Верже — страшный человек. Храни вас господь. Он отпустил её руку и даже помахал на прощание. Кларисса ехала домой. Тело её было совершенно разбито, а в голове крутился один и тот же вопрос: "Вы чувствовали близость с доктором во время ваших бесед?"Кларисса попыталась соскочить с этой мысли, заставив себя думать о том, что в доме Мейсона делал Барни. Конечно, он был там не из-за своих выдающихся медицинских способностей, а из-за непосредственного и длительного контакта с доктором Лектером. Интересно, сколько тайн Мейсон уже успел купить?Не доезжая до дома, Кларисса остановилась близ парка. Ей требовался свежий воздух. День сегодня так и вовсе выдался замечательный. Стояла солнечная погожая погода, последняя дань уходящего лета. Кларисса немного побродила меж деревьев, чувствуя, как её отпускают мрачные переживания. Сев в машину, Старлинг почувствовала себя уже намного лучше. Она включила магнитолу и под звуки ритмичной новомодной песни направилась домой. Дома было всё как обычно. Арделия готовила фирменные блинчики от бабушки Стейси. Женщины вкусно поужинали, немного поболтали о всякой ерунде, и Клариссе показалось, что всё негативное за сегодня ушло от неё. Поздно вечером, закончив все дела по дому, в самых благих мыслях Кларисса соскользнула в сон. Ей виделись луга, залитые солнцем, ягнята, их с папой старый дом, клумба с её маргаритками, снились запахи и звуки детства, но ближе к утру она провалилась в другой, глубокий сон. В нем пахло больницей, холодом и темнотой подвала. У темноты был странный запах, он притягивал и пугал. А потом пахнуло "им". Что означало "пахнуло им" Кларисса объяснить бы не смогла. Сначала появился белый мягкий свет. Свет состоял из запаха, в котором клубились страх и любопытство, а потом появился он: красногубый и бледный, в идеально белой, сотканной из света и запаха форме. В его приоткрытых губах показался кончик языка. — Кларисса, — произнес он, словно пробуя её имя на вкус. И оно отдало металлом, но почему-то на её губах, словно вдруг ей её собственное имя показалось грубым и резким. Она попробовала избавиться от этого чувства, но не смогла. Она попробовала пошевелиться, стряхнуть с себя дрему, но поняла, что руки скованы сладкой слабостью. Посмотрев на руки, она увидела, что привязана за запястья к решеткам внутри камеры. Чувство беспомощности овладело ею наравне с чувством желания и блаженства. Ганнибал оказался в запредельной близости к ней, лицом к лицу, и она ничего не могла с этим поделать. Хуже того, она не могла приказать своему телу перестать испытывать желание и томление. Там, внизу между ног было влажно, скользко и покалывающе, хотелось двигать ногами, чтобы избавиться от этого чувства. Он провел рукой вниз от её груди к животу, и мышцы там стали сокращаться, даря такое немыслимое блаженство, что захотелось свернуться в тугой жгут и крикнуть. Тогда он мановением рук растворил на ней одежду, обнажая грудь. Он прижался к ней, и она почувствовала его тело, его тепло, его свет и запах. Он скользил по ней вверх и вниз, заставляя плакать, дышать глубоко и часто. Его невесомые поцелуи она чувствовала на себе везде и одновременно. Его бархатные руки обнимали ее нежно, кружили по телу. Он был внутри неё, и это было так здорово. Совсем не так, как когда-то давно на заднем сидении автомобиля с Заком Самерли. Вдали раздался приятный шум. Сначала невнятный, но потом она поняла, что это была музыка. Пахнуло скошенным лугом и дождем, запахло радугой. Но музыка, неземная и незнакомая, бесконечно прекрасная заполнила всё пространство. Кларисса вскочила с постели. Мокрая ночная рубашка прилипла к спине. Залитое краской лицо пылало от смущения, словно весь город, все бюро знали, что ей сейчас приснилось, знали и стыдили её за это. Она повернулась к стене лицом по привычке, так, чтобы её сосед по комнате не заметил странного состояния, несмотря на то, что она вот уже как три года жила в собственном доме в личной комнате. Её худенькие плечи вздрагивали в такт беззвучным рыданиям.Нет! Нет! Господи, нет! Она не может хотеть всего этого. Всё это мерзко, уродливо и нездорово. Да что же это за издевательство такое? Там все пульсирует от желания, выделяя соки, и ей, чёрт возьми, было хорошо, как никогда, но это было неправильно. Худенькие плечи тряслись, теплые горько-соленые слезы крупными каплями беззвучно падали на подушку. — Слабачка, Клэрис Старлинг. Слабачка, Клэрис Старлинг, — как мантру твердила она себе. За корпусом ФБР, где проходили её рабочие будни, рос большой раскидистый дуб. Это было единственное место, куда Старлинг могла свободно уйти, чтобы побыть одной; как правило, там никого не было. Сегодняшний сон всё еще не отпускал её, а поделиться с кем-то было страшно. Это такого рода тайны, с которыми каждый борется самостоятельно. Сказать Кроуфорду: "Эй, Джек у меня что-то с головой случилось после всех этих маньяков. Ты не направишь меня к одному из мозгоправов, мне, кажется, надо?". Нет. Не могла же она вот так спросить. Что о ней скажут? Всё, пора на пенсию - нервы сдали. Её место в Западной Вирджинии вместе со Стейси из Бельведера в таком же грязном и бедном доме, где жила Бимел. Вон из ФБР, доить коров или пилить трупы у Прайса, если повезет. Нет. Нельзя показывать слабость. А Джек? Он и другие агенты, они живут с этим каждый день. Но... Кларисса потупилась. Но главнее всего, что ягнята молчат. В глазах потемнело. Клариссе стало дурно. Опять вспомнился Лектер. Как он видит людей насквозь? Почему он видит людей насквозь? И это (Кларисса точно знала) не сумасшествие. Он каким-то образом мог пронизывать пространство, проникать в память и заглядывать прямо в душу. Резко, бесцеремонно, больно. Кларисса изучала психологию в университете. Она работала в психбольнице до встречи с Лектером, но раньше ей не приходилось встречаться лоб в лоб с психиатром в качестве пациентки, тем более недобровольно. А Лектер всех анализирует мгновенно и блестяще. И ему скучно потому, что люди, его окружающие, слишком легко читаются. А её чтение затянулось. Почему? Он удивился её внутреннему миру? Его заворожила её трагедия? Он хотел поиграться? Выторговать у Кроуфорда немного привилегий? Сменить условия, чтобы бежать? Мыслей было множество. Теперь Кларисса понимала, почему подавляющее большинство агентов курили и пили. Теперь она тоже в свободный вечер иногда прикладывалась к бутылочке виски, по чуть-чуть и разбавляя его с колой, но уже. И вот она достала сигареты. Но первый же затяг заставил её слезно и надрывно кашлять. Нет, сигареты — это точно не её способ. Вскоре сон повторился. Кларисса начала бояться засыпать. Злость на себя, за чувственную слабость, на Мейсона, что заставил её вновь всё вспомнить, на Крендлера, с чьей подачи она была вынуждена принять предложение Мейсона, Старлинг пыталась оставить в тире. Наушники, очки и палить, палить на поражение, несмотря на боль в руке и онемение пальцев. — Девяносто восемь, девяносто девять. Она перекинула пистолет в другую руку.— Один, два... — Браво, Кларисса, браво! Но я даже и не подумал бы, что именно тебе надо упражняться. Ты на чемпионат по стрельбе готовишься, что ли? Кларисса резко обернулась. В проеме двери, занимая собою все пространство, стояла мощная фигура Джона Бригема. Он стоял скрестив руки на груди, широко улыбаясь и хитро щурясь. — Слушай, Старлинг, а действительно — поехали на чемпионат. Ты там всех сделаешь.