Глава II (1/1)

Гилберт предпринял, не надеясь, в общем-то, на успех, попытку подняться. Попытка оказалось провальной?— оно и не удивительно, со сломанной-то в таком неудачном месте ногой. Полоснуло болью потревоженные ребра, в глазах снова потемнело.Вояка-в-синем натянул на лицо встревоженность, перемахнул на крышу кособокого ближайшего домика и резво спустился вниз, пока рыцарь не угробил себя окончательно своим ослиным упрямством.Гилберт все продолжал проявлять склонность к самоистязанию, когда вояка-в-синем, предрек очередную попытку подняться самостоятельно, осторожно (ну, в пределах возможностей бравого вояки) ощупал его ребра, скривился, зацокал языком и так аккуратно, как мог, взвалил рыцаря себе на спину, перекинув через плечо его руку.Так они и бежали невесть куда по пылающему городу. Дракон то и дело портил всю малину, возникал, где больше всего мог испаскудить жизнь ни в чем не повинным (не до такой степени, во всяком случае) людям жизнь.Кое-как вояка-в-синем и рыцарь на его спине добежали до какого-то приземистого строения, ввалившись в приоткрытую дверь. Гилберта вояка-в-синем небрежно прислонил к какой-то стеночке и кинулся баррикадировать дверь всякой разной дрянью, которая только под руку подворачивалась. Вряд ли бы от дракона спасла тяжеленная дубовая дверь, пусть и заваленная столом, парой стульев, бочками, бутылками, соломой и прочей ерундой, но самовнушение?— великая сила, и пренебрегать ей не следовало.А может быть, и следовало: вояка-в-синем, безуспешно подергал железную решетчатую дверь на соседней от входа стене, потормошил еще одну решетку, деревянную в этот раз, расположенную прямехонько напротив первой, неудовлетворенно хмыкнул, придя к выводу, что обе они были заперты, обреченно осмотрел забаррикадированный вход и сник.Силы Гилберта покинули давно, а вот сознание за ними не поспевало, поэтому за манипуляциями своего спасителя рыцарь поглядывал с любопытством, недовольно поцокивая языком по мере осознания произошедшего.Спаситель, между тем, отобрал у мертвого мужика, распластавшегося у соседней стеночки, уже не нужный ему топор и принялся долбить им дубовую решетку в надежде пробить в ней лаз или проход. Решетка поддавалась плохо, топор был тупым, и то и дело застревал в древесине, да так сильно, что Гилберту пару раз даже показалось, будто бы вояка-в-синем скорее выдернет решетку ?с корнем?, чем сможет вытащить из нее свое орудие спасения.Топор, собака, соизволил застрять в дереве еще раз, когда откуда-то из-за решетки послышался бодрый мужицкий говор на два голоса. Вояка-в-синем сховался за стеночку, махнув на торчащий из дубовой решетки топорик рукой, и вытащил из сапога кинжал. Ну так, на всякий случай. Из-за решетки показались мужик-с-книжкой и тип-с-повозки, собственными персонами. Собратья по несчастью, что-то шипели сквозь зубы, дергая по очереди что-то по другую сторону решетки. Наконец, это ?что-то? поддалось, решетка с протяжным скрипом поползла вниз. Хадвар облегченно смахнул пот со лба, а его спутник неопределенно хмыкнул, когда решетка вдруг посередине спуска застопорилась и отчаянно завибрировала: уйти в свою законную нишу ей мешал топорик. Мешал, впрочем, не так уж и долго: нелепая конструкция из деревянных балок потряслась себе в свое удовольствие и, охнув, со скрипом провалилась вниз. Некогда боевой, но пониженный до звания древорубного топорик выскочил стрелой из ухнувшей решетки, срикошетил от каменной стены, едва не пришиб вояку-в-синем и гордо застрял в неприглядной бочке, скучавшей где-то там в уголке.Тип-с-повозки первым влетел в комнатушку с невесть где найденным мечом наголо и кинулся на вояку-в-синем, все еще обреченно созерцавшего свое орудие спасения, застрявшее в запылившейся бочке: недавняя близость оного произвела на него сильное впечатление. Тут бы и случиться кровопролитию, если б не вмешательство вояки-в-красном, кинувшегося разнимать своего нынешнего союзника и бывшего противника, пытаясь до кучи что-то втолковывать им обоим. Не случившееся кровопролитие и затянувшаяся лекция, между тем, волевым движением кулака вояки-в-синем превратилась в заурядный мордобой, итог которого всех вполне устроил: договориться о чем-то все ж таки удалось.Гилберт было решил, что про него забыли, когда из бездонных карманов доспеха Хадвара был выужен на свет Божий ключик, открывавший скрипучую дверцу из прутьев, пристроившуюся аккурат напротив исстрадавшейся деревянной решетки?— но нет. Владелец ключа (или прикарманивший ключ?— в сложившихся обстоятельствах не суть важно) небрежно кинул свое сокровище вояке-в-синем, который радостно ломанулся использовать доверенный ему ключ по прямому назначению, а сам уселся на карачки перед рыцарем, похмыкал, потыкал в разные части Гилберта пальцем, похмыкал еще, уже как-то более неопределенно и озадаченно, издал вздох великомученика и взвалил не думавшего сопротивляться рыцаря себе на спину.***Сознание, которое не поспевало за силами, Гилберта все же покинуло, когда в одном из коридоров раздался нечеловеческий грохот и обвалился потолок. Не став дожидаться, когда ему на голову упадет здоровущая каменная глыба, рыцарь лишился чувств заблаговременно и самостоятельно.В себя он пришел, наверное, уже в другом коридоре, если судить по виду однотипного плесневелого каменного потолка, оказавшегося для разнообразия целым. Его куда-то положили и, похоже, куда-то на возвышении, раз уж рука, с этого чего-то свешивавшаяся, нащупывала только воздух. Рубахи на Гилберте не было, зато ребра были тесно и грубо перетянуты какой-то плотной колючей тряпкой. Под нос рыцарю пихнули какую-то пакость: она-то и стала причиной его возвращения в сознание. Гилберт проморгался, невольно отметил, что умудрился напускать слюней, пока изволил лежать безвольной куклой, но быстренько эту мысль отмел: не до нее было, если по совести.Оттереть щеку ему не дали: кто-то из вояк (в синем или красном Гилберт не разглядел, а в лицо их пока узнавал не больно-то) грубо приподнял рыцаря, подхватив бедолагу под плечи, а кто-то второй из вояк влил Гилберту в рот какую-то пакость. Предположительно, ту самую, непередаваемым ароматом которой его приводили в чувство.Рыцарь рефлекторно сглотнул и закашлялся: малоизвестная богомерзкая жижа угодила ?не в то горло?. Вояки, оба два, тут же прижали его за руки и за ноги к той пресловутой неопознанной поверхности, на которой Гилберт лежал, чтобы не дергался. Пакости удалось залить в глотку рыцаря целых аж три небольших пузырька, а потом еще два, но каких-то уже других, тоже с какой-то гадостью, но отличной от предыдущей и консистенцией, и вкусом, и запахом.Дышать стало полегче, в голове прояснилось, да и боль, как будто бы отступила. Гилберт осторожно приподнялся на своем импровизированном ложе (ложем оказался обеденный стол средних размеров), неторопливо уселся и прислушался к собственным ощущениям.Ощущения, нельзя не признать, были весьма странными. Получалось, что разбитые ребра срослись, хотя им полагалось докучать своему владельцу по меньшей мере месяца, эдак, два. Но тем не менее, ребра были целы. Или почти целы?— это роли не играло. С почти целыми ребрами Гилберт уже чувствовал себя более, чем терпимо, и мог даже упражняться с мечом, сражаться всерьез и бегать по поручениям Алвина.Это было странно, мягко говоря, но радовало.При попытке встать на ноги выяснилось, что бедро тоже вполне себе успешно заживало. Сломанная кость почти восстановилась и там. В случае с ногой, это самое ?почти? было куда более критично: Гилберт здорово прихрамывал, но, по крайней мере, он мог идти сам, а не мотыляться мешком на плечах у малознакомых людей. Ребра, как оказалось, срослись тоже не полностью и, вдобавок ко всему, немного неправильно: придется ломать их снова, когда он выберется из этих катакомб, потому как некоторым движениям сросшиеся неверно ребра мешали, а иногда Гилберта даже клинило на вдохе, все по тем же причинам.Радовало только то, что сломавшись, ребра не повредили легкие. А то было бы совсем печально.Товарищи по несчастью смерили Гилберта оценивающим взглядом, о чем-то между собой побурчали, к чему-то на его счет даже пришли и кинули рыцарю ржавый окровавленный меч. Гилберт поймал орудие спасения и ощутил на себе три озадаченных взгляда: кажется, подобной ловкости от него никто не ожидал. Рыцарь припомнил все свои злоключения с момента пробудки в телеге и до сих пор и, нехотя, признал, что подобным подозрениям было откуда появиться.Посудите сами: с телеги он сошел, шатаясь и покачиваясь, а незадолго до неслучившейся казни совершенно не грациозно грохнулся на карачки благодаря кое-чьему пинку. Но все это меркло перед его изумительным падением с полуразваленной башни. Тогда, правда, тоже был виноват не вполне он, но кого это волновало?Так или иначе, но ничем в своем поведении Гилберт до сих пор не намекнул даже, что он, так промежду прочим, не первый год держал в руках меч, считался лучшим воином под началом Алвина и вполне мог задать жару. Гилберт придирчиво поглядел на своих временных товарищей по оружию и пришел к выводу, что именно мечом махал почти наверняка получше любого из них.Гилберт порыскал было по комнатушке, надеясь отыскать меч поприличнее?— не такой тупой и ржавый хотя бы?— но довольно быстро отказался от этой затеи. В комнатенке, в которой он очутился, казалось, дракон пошуровал: все было в кровище, а мертвых воинов, что ?красных?, что ?синих? лежало суммарно человек, наверное, десять. Ни у одного из падших приличного меча не оказалось. Пришлось обойтись тем, что было.***Какое-то время удавалось обойтись почти без происшествий.В самом-то деле. Если не принимать в расчет, что типа-с повозки (кажется, он представился, как Мортен) оплевал ядом здоровенный паучина (Гилберт поковырялся в воспоминаниях и пришел к выводу, что в родной Англии таких чудищ водиться никак не могло) из-за чего бедолага лишился возможностью шевелить плечом и поворачивать голову вправо, если забыть, что вояка-в-синем (лучше всего он, похоже, отзывался на ?Ралофа?) немного пострадал, когда попытался пристрелить из укрытия здоровенного медведя, но, в результате, только разозлил зверюгу, если не учитывать, что Хадвар получил по балде, пытаясь заговорить зубы какому-то там очередному вояке-в-красном, чтобы остальные успели пролизнуть мимо, и если не думать о том, что сам Гилберт, отбиваясь от одного из посторонних вояк-в-синем чуть не сгорел, сшибив светильник на разлитое на полу масло, то все было просто замечательно.В конце-то концов, здоровенные мохноногие пауки никого не сожрали и даже не отгрызли вроде-как-Мортену поврежденную руку, грозный мужик, которого заговаривал Хадвар, не успел показать никому из них, где должны зимовать их раки, а медведь общими усилиями был убит. Не говоря уже о том, что спонтанный пожар, который заварил по неосторожности Гилберт, забрал жизни сразу двух врагов, а рыцарь, тоже слегка подпаленный, успел сигануть в какой-то водоем, по счастливой случайности оказавшийся на месте сражения и по еще более счастливой случайности ничего себе заново не сломал.Как бы то ни было, а из Хелгена они выбрались. Живыми. Относительно целыми и почти невредимыми.***Ралоф пошурудил угли в костре и скорбно вздохнул. Нормальных дров взять было негде, рубить их было нечем, вот и пришлось погнать Гилберта с Мортеном насобирать веток, раз уж дежурить ночью им не придется: один из них не внушал доверия, а второй попросту не смог бы внятно предупредить об опастности. Насобирали плохо, в первую очередь потому, что Мортен со своей нешевелящейся после паучьего яда рукой не много мог унести. Ну и потому еще, что Гилберт умудрился притащить несколько собачьих корней вместе с нормальными ветками, а обнаружилось это лишь тогда, когда он, разжигая костер, от души надышался его дымом и отошел, уже изрядно шатаясь.Позади Ралофа послышались приглушенные шаги. Брат Бури еще разок скорбно мешанул угли и обернулся.?— А ты чего не спишь? Я ж тебя только сменил.Хадвар виновато пожал плечами, подбросил принесенных веток в огонь и умостился на бревно с Ралофом по соседству.Многое произошло за те годы, когда они оба, зеленые и наивные мальчишки, пошли сражаться за свои глупые идеалы. Хадвар созрел для службы раньше буквально на какие-то полгода, тогда еще Ульфрик слыл славным сыном ярла Виндхельма, а не был известен как главарь мятежников, Братьев Бури тогда еще тоже не было, а возмущение восставших уже позже нордов еще не достигло своей точки кипения. Хадвар не знал еще, за что именно он хотел сражаться. Хотел за какое-то правое дело, этим и ограничивался. По младости он не мыслил о том, чтобы самому стать полководцем, считал себя для этого недостаточно умным и умелым, но хотел?— честно хотел?— ходить под началом какого-нибудь именитого генерала. Тогда этого хотели многие горячие головы. Вот и пошел Хадвар в Имперский легион, лелея надежду оказаться приближенным самого генерала Туллия, мечтая защищать Скайрим и короля Торуга ото всех напастей.С Ралофом они росли в одной деревне. В Ривервуде. Некоторые считали Ривервуд небольшим городом, но это лишь оттого, что сами они там никогда не бывали. Деревня, она деревня и есть.С Ралофом они росли в одной деревне, с детства дружили, хранили какие-то свои глупые детские тайны, давали какие-то свои дурацкие обещания. Наобещали, что друзьями будут всю жизнь, никогда друг друга не бросят, никогда друг на друга не поднимут руки: все мальчишки, наслушавшиеся сказок, давали такие клятвы.Когда Хадвару пришла пора служить, Ралоф и помыслить не мог, что и сам вдруг пойдет в солдаты?— он-то планировал помогать сестре с лесопилкой, пытался собственным хозяйством обзавестись, приглядывался к девчонке из Хелгена.А потом вдруг?— раз! —?и все с ног на голову перевернулось.Хадвар хорошо понимал, почему Ралоф стал тем, кем стал, и не мог его упрекать. Но и сидеть с ним на одном бревне уже не было так уютно, как раньше.В Хелгене больно было видеть, что не кого-нибудь, а его друга детства и юности привезли на казнь. И странно было осознавать, что не такие уж они с Братьями Бури, проклятыми мятежниками, дебоширами и анархистами, были и разные. Ну как они, скажите Девять, могли быть разными при таком раскладе?Столкнувшись в крепости Хелгена, они дали волю кулакам: вымещали злость за попранные детские мечты, за обманутые ожидания. Как мальчишки, не поделившие ржавую железяку, упертую невесть откуда. Смешно и грустно.Выбираться стали, в итоге, вместе, бились плечом к плечу, как тогда, когда сыновья соседки повадились воровать яйца, и надо было их во что бы то ни стало поставить на место. Та драка из далекого прошлого закончилась соревнованием: ?Кто раньше всех утонет?. Битва в крепости Хелгена была совсем иной: на их пути то и дело попадались имперские солдаты и беглые Братья Бури, но ни один из них не захотел объядиниться со своим, вроде как, врагом во имя спасения хотя бы собственной шкуры. В глазах случайно встреченных однополчан Ралоф и Хадвар были предателями. Лишь потому, что позволили себе забыть о распрях, гражданской войне и прочих невзгодах и положиться на здравый смысл.Сколько человек они встретили на своем пути? Пару десятков. Сколько из них, встреченных, выжило? Никого. Спаслись только Брат Бури и имперец, объединившие усилия против общей проблемы, да два молодчика, оказавшиеся с ними рядом.Из крепости они все попали в какие-то пещеры, а из пещер уже выбрались наружу?— аккурат догорал закат, так что о дальнейшем пути и речи идти не могло. Решено было устроить привал, который начался с неудачного поиска веток и втирания сока горноцветов (помнится, бабка-знахарка из Ривервуда, пока жива была, говорила, что де, такая экзекуция должна была помочь) в пострадавшее от паучьего яда плечо Мортена, а заканчивался нексати накатившими воспоминаниями. Ралофа тоже, судя по всему, накрыло: уж слишком он притих, хотя сроду больше чем на две секунды не затыкался.?— Делать дальше что будем? —?тихо спросил Хадвар.?— Дойдем до Ривервуда. Встанем на ноги. И обратно каждый в свою колею. По-другому никак.?— Много наших выжило, как думаешь? И может ли кто из моих знать про Ривервуд? Тебе не опасно там появляться??— Не больше чем тебе,?— отмахнулся Ралоф. —?Можно подумать, если из моих ребят кто выжил, до Ривервуда не добредет! До ближайшего-то селения! Только, думается мне, никого. Сколько там наших полегло: твоих и моих? Столько там их, в Хелгене, всего примерно и было. Ярл Ульфрик выкарабкаться был должен, да и Туллий?— тот еще жук, не мог там помереть. Но им двоим в такой глухомани делать нечего, уж они-то сразу, напрямки, к Виндхельму да Солитьюду почешут, дела свои делать.?— Наверное.?— Если боишься, что тебе достанется, за то, что меня не порешил, я первым пойду. Растолкаю с утреца пораньше того, подмороженного, да пойдем, у сестры пересидим. Парня я в Вайтран сплавлю, чтобы предупредил о драконе ярла, а сам отправлюсь в Виндхельм. А ты в полдень собирайся, бери с собой дурачка и иди.?— Не дурачок он, Ралоф.?— Да ну? Ни слова не понимает, собачий корень от палки отличить не может, про пауков морозных слыхом не слыхивал, даром, что тогда в него не попали ни разу, а то б помер, и не понял б с чего это.?— Зря ты так. Он действительно не понимает, что мы ему говорим, но он не немой, не глухой и вовсе не глупый. С ним вполне можно договориться жестами, и он пытался говорить. Звучало это странно, но довольно бойко. И как-то… Ну, складно что ли? Это больше было похоже на какой-то другой язык, чем на бред дурачка… На карту он смотрел вполне осмысленно, когда я пытался понять, откуда ж его к нам занесло, но как-то уж слишком разочарованно. И с мечом он управляется очень ловко. Видно, не первый раз ему меч в руки угодил, да и не первый год он его в руках держит, это заметно. Видать, он просто не из этих мест.?— А откуда? Где еще остались люди, кто б не пользовался обычной привычной речью??— У меров, вроде как, остались свои наречья, но ими мало кто пользуется.?— Не похож он на эльфа, м??— Не похож…***Утро встретило Гилберта головной болью и легкой слабостью. Видимо, в этом странном месте ему было суждено всякий раз просыпаться, чувствуя себя больным и разбитым.Вчерашний день закончился так же паршиво, как и начался. То, что Гилберт выжил, его, несомненно, радовало и еще как, но вот то, как именно ему это удалось, вызывало отнюдь не ностальгические воспоминания. Он чудом остался жив после драки со здоровущим медведем, а до того ему здорово повезло, что в нем не увидел свою мишень ни один из здоровенных пауков. Он чуть не сгорел заживо?— отделался лишь опаленными кончиками волос, одеждой и повязкой на ребрах?— но когда Гилберт вспоминал о своем невероятном везении, его прошибал холодный пот. Весь день приходилось драться то с вояками-в-синем, то с вояками-в-красном, что не так уж и сильно бы отличалось от будней рыцаря, если б не необходимость, выделять из сине-красных противников своих двух вояк?— не хотелось бы навредить кому из них ненароком. А уже совсем вечером, Гилберт надышался дымом обыкновенного, казалось бы, костра, что и стало причиной его ни с того, ни с сего разболевшейся головы и свалившего его внезапного приступа слабости.Отправляясь спать, Гилберт надеялся, что ему полегчает за ночь, но оказалось?— зря. Слабость, правда, почти сошла на нет, а голова болеть даже не думала перестать. А ведь времени прошло изрядно: он засыпал, был ранний вечер, а теперь, когда проснулся, увидел, что солнце было в зените. Чтобы он так много проспал, а поутру чувствовал себя так паршиво? На памяти Гилберта такое случилось впервые.Гилберта распихал Хадвар, сдернув с рыцаря импровизированное покрывало, являвшееся ни чем иным, чем художественно связанными между собой декоративными тряпками, содранными с доспехов поверженных вояк-в-синем. На пробудке Хадвар не остановился: грубо дернул Гилберта за руку, призывая подняться и указал пальцем куда-то вдаль.Видимо, это значило, что куда-то туда, вдаль, им и следовало идти.