Глава I (1/1)

Голова, пустая, как полое дерево, казалось, распадалась на много маленьких частей, все тело ломило, каждый мускул отзывался неприятной, зыбкой, тягучей болью.Гилберт поднапрягся и вспомнил все предшествующие этой боли события. А что? Не так уж и плохо. Судя по ощущениям, у него были сломаны чуть ли ни все кости, пробита была голова, арбалетный болт, подарок Алвина, торчавший еще до падения из лопатки, теперь почти наверняка прошел насквозь через легкое… Но все-таки Гилберт был жив. И его эта новость словами не передать, как радовала.Гилберт прислушался к собственным ощущениям… Пожалуй, с выводами он все же погорячился. Боль, разбредшаяся по телу была совсем не похожа на боль от переломов и ран, голова болела совсем не так, как если бы он ей ударился. Как-то это все… на похмелье больше было похоже…До чего же странно…В бок ни с того, ни с сего прилетело что-то тяжелое, нахальное, угловатое, с паскудной целью отшибить ему к чертовой матери печенку, не иначе, вышибло из Гилберта на мгновение дух и заставило распахнуть сомкнутые глаза.Определенно зря.Все вокруг полыхнуло чем-то ослепительно белым и ярким.Гилберт вынужден был зажмуриться и потратить несколько минут на то, чтобы проморгаться, а потом уже начинать осматриваться и строить предположения.Увиденное ему очень не понравилось: его руки были связаны, и связаны добротно, со знанием дела, увы; одет он был не в излюбленный плащ и привычные телу сорочку, шоссы и котту, а в какое-то невнятное рубище. Сидел Гилберт в какой-то занюханной телеге-доходяге, отчаянно скрипевшей всеми четырьмя подкашивающимися колесами, по кривой разухабистой дороге, петлявшей мимо каких-то незнакомых кустиков и деревьев, робко претендующих на гордое звание леса. В телеге он сидел не один, а аж с четырьмя дюжими плечистыми мужиками: двое сидели справа от него, два других восседали напротив.Ближний сосед справа повторно?— а в предыдущем бесчеловечном покушении на гилбертову печень, бесспорно, был виноват именно он?— заехал Гилберту локтем в бок. Рыцарь сдавленно охнул и прошипел сквозь зубы особо цветистые из известных ему проклятий. Между товарищами по несчастью, похоже, давно шла некая дискуссия, в которой до сих пор не принимали участия только два человека, дальний правый сосед и он, Гилберт, которого, похоже, грубо и бессовестно пытались призвать к беседе. Увы-увы, но в отличие от крайнего правого соседа, рот которого был заткнут кляпом и завязан какой-то грязной тряпкой, у рыцаря такой великолепной отмазки не было.Гилберт раскрыл было рот и приготовился ответить на заданный вопрос, но…Но тут же рот захлопнул, приклацнув зубами от удивления и чуть не прикусив себе язык. Потому что ни слова, из того, что говорили?— ну, или спрашивали, если спрашивать там, где бы это ни было, было принято с такой же интонацией, как и в Англии?— он не понял.На мгновение в голове мелькнула надежда, что это он спросонья-то, да с чугунной башкой, не сообразил просто, чего от него хотели, всякое случается, вот и решил переспросить. Четыре плечистых мужика вылупились на него, как девицы на лягушку: круглыми-прекруглыми глазами.Да что за черт-то?!Нда. Поначалу-то Гилберт?— чего душой кривить? —?грешил на заразу Алвина и заразу же Хартфорда, с которых бы сталось его выследить, отловить, связать, накачать до беспамятства какой-нибудь особо забористой заморской дрянью и посадить в телегу, которая увезет его туда, где ничего хорошего с ним не случится. Но несостыковок было, ой, как много.Черт с ним, с языком, который Гилберту, пусть и не был знаком, но все же навевал некие воспоминания и ассоциации. Мало ли, в конце-то концов, в мире людей, которые говорили на незнакомых ему языках? К тому же Алвину приезжали периодически иностранцы, язык которых понимал только Хартфорд, принимавший в таких случаях обязанности толмача. Подлецы, взявшие в плен славного короля Ричарда, говорили на языке, Гилберту не понятном. А чего только стоила латынь, на которой писались все церковные книги, и которой его в детстве истязала матушка?Все тот же Алвин, что б ему лопнуть, вполне был в состоянии не заниматься казнью своего неверного вассала, а провернуть некую интригу и спихнуть этот неблагодарный труд на кого-нибудь другого. Не исключено даже, что и на кого-то из другого государства, в котором все поголовно изъяснялись на непонятном рыцарю языке. Странно только, что его попутчиков это так удивило. О том, что люди из разных стран говорят на разных языках, разве что дремучие крестьяне не знали. Несомненно, за земледельцев сошли бы трое из них, но четвертый-то точно был из некого дворянского рода: видно это было и по осанке, и по взгляду, хладность и надменность которого покорила бы даже Алвина, да и одет этот четвертый, с завязанным ртом, был богато?— уж ему-то про разные языки грех было не знать.Но даже если и не знал. Допустим. Бывает.Куда тогда подевались все его раны? Почему он не разбился насмерть, когда сорвался с той клятой скалы? Куда делся прощальный подарок Алвина?— арбалетный болт, вошедший аккурат под левую лопатку? Если гнусный барон и нашел, куда упал Гилберт, то за каким чертом ему понадобилось его подбирать и выхаживать, раз уж он все равно собирался его казнить? Если выходил его не Алвин, то кто это был, и куда он пропал? И как тогда Гилберт вообще оказался в этой повозке?Хорошо. Ну, предположим, что спасение Мэриен, схватка с Робином, падение, да даже побег из тюрьмы ему приснились или привиделись?— с голодухи, а кормят в тюрьмах, как известно, редко, мало и неохотно, бывает всякое?— то зачем Алвину могло понадобиться отправлять своего неверного вассала на казнь к черту на рога? Не хотел тратиться на палача? Смешно: если бы в Ноттингеме знали о предстоящей казни, так желающих топором помахать нашлось бы столько, что их можно бы было поставить в шеренгу, которая бы обогнула городские стены аж дважды. Нет, дело было в другом… Не говоря уже о том, что выслать кого-то заграницу, даже если и на смерть, это куда дороже, чем разок заплатить пресловутому палачу. Да и зачем высылать кого-то невесть куда, если Алвину всегда была нужна публичность?Господи, дай знак, а!Повозка подпрыгнула на очередной кочке, противно скрипнула, выражая свое отношение к ухабам, пятерым пассажирам и вообще обязанностям работы повозкой в целом. Гилберт, закопавшийся в размышления, дернулся и сморгнул?— он и не заметил, как телега въехала в какой-то городишко.Городок был небольшой, но уютный: что-то такое было в небольших каменно-досчатых домиках с соломенными крышами, пахло откуда-то чем-то вкусным, да и вообще, если бы не повисшее в воздухе напряжение, Гилберт бы не отказался до конца своих дней пробыть в месте, похожем на это. Дома и строения, конечно, совсем не были похожи на те, что обычно возводили в Англии, но это вовсе не лишало их своего очарования.Повозка визгливо скрипнула напоследок и замерла, дюжие плечистые мужики, попутчики рыцаря, зароптали. Гилберт покопался в веренице воспоминаний и пришел к выводу, что обычно крепкие мужики до ропота не опускаются. Господи, да во что же он вляпался-то такое?Один из товарищей по несчастью был одет в стеганку, отделанную (не то для украшения, не то по каким-то иным соображениям) синей тканью; в повозке, притормозившей по соседству сидело человек пять-шесть в таких же доспехах, синего хватало и в одеянии мужика-с-кляпом. Мозг, не без существенных усилий приведенный в рабочее состояние, выдал версию?— Гилберту показалось, достаточно логичную?— что вояки-в-синем принадлежали к одной фракции, а мужик-с-кляпом был у них за главного. Бог их знает, внутренние ли это были терки, или ребята в стеганках были из другого государства, но совершенно очевидно было, что они воевали с людьми в какой-то непривычной кожаной форме, помеченной красным, которые и конвоировали телеги, сопровождая их на лошадях: по одной за каждой из повозок и с одной впереди всей процессии.Дела… Похоже, ничего хорошего эта поездка не сулила. Если вояки-в-синем были поверженными и отловленными врагами, то их всех, и Гилберта, оказавшегося не в том месте, не в то время, в том числе, ждала тюрьма и публичная порка в лучшем случае. В худшем?— их всех повесят, выпотрошат и высушат. Небогатый жизненный опыт услужливо подсказывал, что все же худший исход был куда более вероятен.Люди стали выходить из повозки, и Гилберту пришлось превозмочь себя и встать. Мир под ногами качнулся, голова напомнила о себе и пошла кругом. Пришлось добрую пару минут простоять, судорожно вцепившись не то в телегу, не то в одного из собратий по несчастью, чтобы все улеглось, устаканилось, а перед глазами перестали плясать черные расплывчатые точки.Один из условно-красных (Гилберт решил не заморачиваться и разделить для себя людей в форме на ?красных? и ?синих?) стоял с какой-то толстенной книжищей в руках и орудовал пером: вероятно, записывал всех тех, кого привезли в неведомое поселение на телегах. Мужик-с-книгой что-то спрашивал у всех по очереди?— допроса избежал только лидер ?синих? по причине заткнутого кляпом рта?— вояки-в-синем и два мужика-в-обносках что-то отвечали. Один из ?оборванцев? (третья ?фракция? ни в чем не повинных мимокрокодилов, к которой Гилберт честно и искренне причислял и себя) ломанулся бежать и был расстрелян на месте: город охраняло с десяток лучников, притаившихся у стен и домов, так что бежать было не только бесполезно, но и едва ли не более опасно, чем дожидаться своей участи.Гилберт сглотнул.Он уже убедился, что местный язык ему был не знаком и не понятен ни единым словом. В душу закралось пренеприятнейшее подозрение, что сейчас ему зададут заветные вопросы, а невнятное мычание?— единственное доступное Гилберту подобие ответа?— будет расценено, как нежелание сотрудничать с бравыми вояками, что в умах многих не обремененных интеллектом, но перегруженных властью людей вполне себе приравнивалось к попытке бегства, карающейся расстрелом.Боже!Помогите!Очередь неумолимо уменьшалась. Гилберту удавалось просачиваться в конец, пока еще оставались пленные, привезенные аж на двух телегах, но в какой-то момент отступать стало некуда.?— А кто ты? —?спросил вояка-с-книгой.Гилберт закусил губу и осторожно посмотрел на вопрошающего. О чем он его спрашивал, было не понятно. Мог пытаться узнать и имя, и возраст, и родной город. Мог даже спрашивать о том, чем он, Гилберт занимался, как зарабатывал на хлеб.?— А? —?переспросил Гилберт.?— Назовись,?— попросил вояка-с-книжкой.?— Чего?Вояка-в-красном выругался и недовольно зыркнул на своего вынужденного собеседника. Несколько минут ему потребовалось на то, чтобы все осмыслить и придумать, что с этим делать. Мужик положил свою великую книжищу на землю, оттопырил два больших пальца и указал ими на себя.?— Хадвар,?— глубокомысленно изрек он, после чего направил два указательных пальца на Гилберта.?— Гилберт,?— покладисто кивнул тот, сообразив, что от него требовалось.Таким же образом Хадвару удалось выяснить, что Гилберту было семнадцать лет от роду, и что обитался он во славном граде Ноттингеме. Судя по его удивлению, ни о каком Ноттингеме этот славный парень никогда не слышал.Для того, чтобы выяснить, откуда и каким ветром Гилберта занесло в их края, Хадвар принес какую-то карту, ткнул пальцем в обозначенный на ней городок и обозвал его ?Хелгеном?, потом обвел взглядом и рукой все вокруг и настойчиво повторил слово ?Хелген?, и повторял еще и еще, указывая рукой на все подряд от городских стен и домов до травы, до тех пор, пока до Гилберта не дошло, что ?Хелген? было не просто случайным словом, а названием города. Этого, вот, самого, в который привезли Гилберта и еще человек десять на скрипучих телегах. Потом Хадвар ткнул пальцем в другую точку на карте, которую окрестил ?Ривервудом?, ударил кулаком в грудь и гордо заявил, что он был ?Хадвар из Ривервуда?.Гилберт вздохнул и уставился на карту. Само собой, местная письменность ему не говорила ровным счетом ничего - Гилберт не сразу допетрил, что странные закорючки, тут и там понаписанные около точек, шалашиков и прочих условных обозначений, были буквами или чем-то навроде. Местность, которая изображылась на карте, рыцарю была совсем незнакома. Пришлось подавить вздох сожаления, отодвинуть расписанный кусок пергамента, указать на себя пальцем и представиться, как ?Гилберт из Ноттингема?. Ответ вояку-в-красном удивил, конечно, но устроил, судя по тому, как старательно он заскрипел пером.А вот суровая барышня, по уши запрятанная в металлические доспехи, мнения своего сополчанина явно не разделяла. Эти двое, судя по тону разговора, изрядно поцапались. И если верить сожалеющему взгляду Хадвара, поссорились из-за дальнейшей судьбы Гилберта, в которой ничего хорошего не предвиделось.***Люди говорили, отчаянно жестикулировали: было много пафоса, много ропота и возмущений. Во взглядах одних читалось торжество, глаза других были полны боли и безысходности. Происходило явно что-то важное. Должно было происходить.Загорелый немолодой мужчина, облаченный в доспех похожий на те, что носил Хадвар и его сополчане, но куда более качественный и богатый, с видом победителя что-то выговаривал вельможе с заткнутым ртом. Шел к плахе усталый мужик, в рыжих волосах которого заблудилась первая седина. Говорила что-то женщина в монашеском балахоне. Замахнулся топором палач.Кому велели идти к плахе следующим, Гилберт так и не понял. Его выпихнул из строя пинком один из собратьев по несчастью. Тот самый, который донимал его еще в повозке своим острым локтем, и который не имел ни малейшего отношения к воякам-в-синем. Рыцарь, совершенно этого не ждавший, рухнул на колени и пребольно ушиб себе локоть и обе ладони. Подобрались стоящие на своих местах вояки-в-красном?— они были готовы оттащить Гилберта к плахе, если бы тот вдруг надумал сопротивляться?— и почти приготовились грубо подхватить его под руки, чтобы не сбежал, как вдруг Хадвар, тот самый, который записывал всех в необъятную книжищу, что-то сказал суровой железной леди и указал пальцем на другого человека. На того самого, который выпнул Гилберта из строя.К плахе поволокли не Гилберта, и отчаянно сопротивляться ради каждого лишнего вздоха тоже пришлось не ему. Приговоренный сплюнул и подошел к плахе. Сам, гордо, не теряя ни на миг чувства собственного достоинства, встал на колени, положил на плаху голову, уставился вверх.Откуда-то послышался рык, и палач, да и все остальные тоже, обернулись на звук и, вероятней всего, дружно решили, что им, дескать, показалось. Кажется, они даже были в глубине души разочарованы.А потом случилось нечто невообразимое.Из-за туч, из-за гор, деревьев, издалека появилась смутная черная фигура. Фигура настырно увеличивалась, приближалась, становилась отчетливой и узнаваемой. Сразу стало ясно, что давешний рев был не массовой галлюцинацией и не громом,невесть откуда взявшемся в довольно солнечный день.Это кричал дракон.Здоровенная черная словно бы из камня высеченная статуя опустилась на крышу какой-то хлипкой башенки. Мир под ногами задрожал и затрясся. Дракон издал свой величественный рев еще раз.Гилберта смело с ног волной воздуха и пыли. Вполне возможно, что и не его одного, но времени оглядываться и выяснять не было. Перед глазами все плыло, размазывалось и покачивалось. Встать получилось не сразу, так что помощь крепкого доброжелателя оказалась весьма кстати. Здоровяк ухватил Гилберта за предплечье, весьма ощутимо дернул вверх и отбуксировал и не думавшего сопротивляться рыцаря в какую-то пока еще целую кособокую башенку.Гилберт попытался было заикнуться о том, что идея прятаться в башне была не лучшей: с дракона, тварищи огнедышащей, вполне бы сталось зацепить шаткую конструкцию, претендующую на громкое звание укрытия, хвостом с размаху?— но вовремя вспомнил, что с местным языком знаком не был.В башне удалось отдышаться и прийти в себя. Перестала плясать туманная картинка перед глазами, отступило головокружение.Утащивший рыцаря в башню вояка-из-синих о чем-то степенно и рассудительно разговаривал со своим предполагаемым предводителем, благо последний успел избавиться от кляпа во рту, препятствовавшего самой идее светской беседы. Гилберт призадумался и в очередной раз поймал себя на мысли, что местный язык ему был совершенно не знаком, а значит бессмысленно было вникать в суть разговора своего спасителя и его сюзерена. Зато очень даже имело смысл избавиться от пут на руках, изрядно мешавших спасению от огнедышащей гадины.Гилберт приложил все возможные?— в сложившейся-то ситуации! —?усилия, чтобы найти хоть какой-нибудь ножик или кинжальчик. Как бы ни так. Ха-ха три раза. Вместо ножика нашелся тот тип, которого должны были казнить вместо (ну или не вместо, а до?— не велика разница!) Гилберта, а вместо кинжала?— ржавая булава, уляпаная кровью, гноем и Бог ее знает, чем еще. Рыцарь позволил себе выгадать немного времени на внутреннюю борьбу врожденной брезгливости и желания выжить. Во внутреннем диалоге с завидной регулярностью возникал не прошенный глас рассудка?— единственный собеседник, язык которого Гилберту был знаком?— но на чьей же стороне он выступал, рыцарь так и не понял. Победило, как и следовало ожидать, желание выжить в этом неистовом полыхающем аду, поэтому рыцарь уселся на пол, уперевшись спиной в стену башни, зажал между коленей страшенную богомерзкую булаву и принялся сосредоточенно перепиливать веревки на собственных запястьях об одно из ее острий. В голове бедолаги на мгновение промелькнула мысль, что другой человек избавил бы его от пут куда быстрее, но мысль, отметившись, задерживаться не пожелала: вояка-спаситель все еще трепался со своим лидером, девица в углу (которую, к слову, он раньше и вовсе не заметил) была ужасно занята вот уже полчаса, никак не меньше?— помирала, а тот тип, который сначала издевался над Гилбертом в повозке, а потом и вовсе вытолкнул к плахе, доверия не внушал. Пришлось справляться самому.Гилберта снова грубо дернули за предплечье, едва он успел перерезать последний виток веревки, опутывавшей его руки, и кажется, вовсе не обратили внимания ни на слабые протесты рыцаря, ни на сам факт его страшной занятости. Вояка-в-синем, договорив со своим предводителем, ринулся куда-то наверх по винтовой кособокой лесенке башни, буксируя за собой отчаявшегося сопротивляться Гилберта и что-то яростно втолковывая типу-с-повозки, который увязался за ними.Где-то посередке от начала лестницы, до ее же вершины, в башню со всего размаха влетел дракон, разворотил своей непробиваемой мордой стену и на последок окатил все и всех огнем?— Гилберт едва успел увернуться, кое-как отскочили назад и вояка-в-синем, и тип-с-повозки. К счастью, этого хватило, чтобы огнедышащее чудовище потеряло к ним всякий интерес и полетело дальше по своим мерзопакостным гнусным делам.Вояка-в-синем битых пять минут пытался жестами что-то втолковать Гилберту, помнил, что рыцарь не понимал ни слова, но получалось у него не очень-то: жесты были размашистыми, глаза бешеными, а сам Гилберт пребывал в весьма скорбном состоянии рассудка?— так случается, когда человеку приходится столкнуться нос к носу с целым живым настоящим драконом. В конце-концов объяснить, что нужно было сигануть с башни на крышу какого-то хлипкого строения, здоровяку удалось. Под одобрительные кивки вояки-в-синем и бесподобный нервный тик типа-с-повозки Гилберт попытался примериться, а как бы это ему, собственно, так суметь прыгнуть, чтобы попасть куда надо и ничего себе не отшибить: расстояние-то было более чем приличным, твердости в ногах не чувствовалось, да и голова с последней атаки дракона кружиться так и не перестала. По-хорошему бы следовало переждать еще минуточек двадцать, а потом уже и вытворять чудеса акробатики, но клятому чудищу вполне могло прийти в голову налететь на полуразрушенную башню еще раз, поэтому надо было во что бы то ни стало взять себя, наконец, в руки. Смутное ощущение озарения на миг посетило Гилберта, и рыцарь уже даже было приготовился к прыжку, как…Как мир ушел из-под его ног. Траектория непредвиденного движения?— вдруг оказалось?— разительно отличалась от той, которую Гилберт представил в своей голове.А ведь сам он так и не прыгнул, это точно.Что же тогда?Поразительно резво сиганул с башни и мягко приземлился на крышу сравнительно целого домика тип-с-повозки, словно готовился к этому прыжку. Испуганными круглыми глазами воззрился на Гилберта вояка-в-синем.Понятно, с башни рыцаря просто-напросто вытолкнули, значит. И в том, кто это сделал, сомневаться тоже не приходилось.Вообще-то, в таких случаях полагалось группироваться и стараться упасть так, чтобы получить как можно меньше повреждений. Но то, что полагалось?— это одно, а вот сообразить вовремя, да с кружащейся головой?— это уже совсем, совсе-е-ем другое.Гилберт не успел.Окончательное осознание того, что произошло, посетило его вместе с предательским хрустом и обжигающей болью в районе грудной клетки и правого бедра. Ой-йе… Помнится, совсем с утра, Гилберт недоумевал, куда могли подеваться многочисленные переломы, которые он не мог не получить, сверзившись с той скалы, и недоумевал настолько, что где-то в глубине души, кажется, даже тосковал по этому ни с чем не сравнимому ощущению.Дотосковался.Оставалось только прикусить губу, зашипеть и сморгнуть выступившие в уголках глаз горячие, как каленое железо, слезы?— непрошеных спутниц всех ран и сломанных костей.