Горизонт никогда (1/1)

Жизнь на краю мира налаживается. Теперь Вальдес пишет письма за Грань дважды в день: утром, до того, как отправиться на маяк, и вечером после ужина. Лионель сдержал-таки невысказанное вслух обещание, прислав несколько ящиков ?крови?. Правда, не обошлось без обязательной шпильки?— между бутылками маршал Ли уместил печатную машинку. ?Для сохранности вице-адмиральских рук. Комендант рапортует, что вы трудитесь над романом день и ночь. Пришлите копию, мы с Росио изнываем от любопытства?.Отчёты для альмиранте превращаются в однообразное перечисление дневных дел. Единожды упомянув о Кальдмеере и шуточках Грани, Вальдес больше не возвращается к этому вопросу. А так как именно переписка с Олафом скрашивает скучные дни, писать действительно не о чем.Комната с разбитым окном превращается в почтовое отделение. Теперь там стоят только стол и стул. Ротгер передумал забивать окно досками или затягивать чем придётся. Комендант в гневе, и это даже смешно, но к окну Ротгер его не подпускает. Лучше спать под тремя одеялами в тесной клетушке и проводить день либо на маяке, либо в общей комнате, чем лишиться возможности общаться с единственным интересным собеседником за последние два месяца. Ну и что, что из другого мира. Зато не дурак.Не просто ?не дурак?, а кошкин гений, с восторгом думает Вальдес, разглядывая чертёж. Накануне вечером Ротгер с тоски нарисовал свою ?Астэру? и без всякой задней мысли отослал Олафу. Красавица заслуживала быть известной во всех мирах, да и бывшему адмиралу наверняка будет интересно посмотреть. В ответ на, строго говоря, любительский рисунок Олаф прислал чертёж корабля, некогда бывшего его флагманом. В плоскости мидель-шпангоута* каждая деталь пестрела комментариями. Короткое ?Ноордкроне? в правом верхнем углу после гордого вальдесовского ?Моя Астэра!? отдаёт полынью.Он разглядывает чертёж, понимая, что Дриксен и Талиг по уровню технологического прогресса близнецы-братья. С некоторыми деталями и обозначениями приходится повозиться, но в остальном Вальдес видит знакомую как собственные пять пальцев начинку корабля.И когда первый интерес, запалом вспыхнувший при упоминании морского дела, проходит, Вальдес съёживается в углу, схватившись за голову.Иногда я думаю о том, как сложились бы наши миры, ваш и мой, не будь между ними Грани. И прихожу к неутешительному выводу?— мы бы воевали. Точнее, воевали бы наши страны, но и мы вместе с ними. Два адмирала, повязанные с ног до головы преданностью, присягой и долгом: воинским и человеческим. Представляете, Олаф, мы были бы кровными врагами, возможно, не одно поколение. Вы бы сожгли мой дом, а я бы убил ваших друзей. Что мы скажем друг другу в таком мире? Встретимся ли мы лицом к лицу, посмотрим ли в глаза?— как люди, а не как вожаки враждующих волчьих стай?Ротгер пишет длинное, полное вопросов письмо. Ротгер не хочет знать ответов, и листок летит в огонь.От мысли, что Олаф достаточно умён, чтобы додуматься до этих вопросов самостоятельно, становится дурно. Но они продолжают обмениваться письмами как ни в чём не бывало. У Вальдеса кончается бумага, так что приходится одалживать у хмурого коменданта. И удержаться от заверения, что это по личному приказу графа Савиньяка, невозможно. Ротгер, посмеиваясь, спешит наверх. Там ждёт ответа последнее письмо Олафа, в котором он в красках описывает, какие кислые лица были у придворных дам Эйнрехта, вынужденных приседать в глубоком реверансе перед сыном оружейника.Через пять недель после того, как Вальдес впервые увидел конверт с белым китом, в почте с материка оказывается письмо от Альмейды. Сердце пропускает удар. Ротгер слишком хорошо знает?— альмиранте никогда не интересуется тем, что хорошо работает. Если резать, так сразу и одним движением, поэтому Вальдес не мешкая приступает к чтению. Письмо приходится перечитать дважды, чтобы увериться в реальности написанного. Ротгер бы не отказался от третьего захода, потому что то, чего хочет Альмейда, намного хуже гауптвахты и ежедневных отчётов. Альмейде нужно как можно больше информации о человеке из-за Грани. И для этого он скоро пришлёт своего человека, которого Вальдес не имеет права игнорировать, если совсем голову не застудил.В письме Олафу он, конечно же, не упоминает об Альмейде. Вальдес рассказывает о ярком оперении тропических птиц, о крокодилах, греющихся на песчаных отмелях с высунутыми языками, ведь Ротгер уже знает?— Олаф никогда не бывал в южных морях. Почему-то ему всегда доставались северные проливы и белые медведи на льдинах. Вальдес с улыбкой рисует в свободном уголке мартышку. Немного подумав, добавляет на голову зверушке лихо повязанную бандану.Спасибо за прогулку по зоопарку, Ротгер. Право же, обезьяна вам особенно удалась. Или это всё же был автопортрет? Я не всегда понимаю ваши шутки с первого раза, так что надеюсь на разъяснения.Вальдес с удовольствием разъясняет. В следующем письме рисунки мартышек в тельняшках и бегемотов в корсетах по последней моде занимают целый лист. Альмейде он отсылает покорное ?Приказ ясен?, а между строк сквозит ?Есть намылить верёвку?.