ГЛАВА 10. Отголоски прошлого (1/1)

Ёе короткие светлые волосы были растрёпаны, пальто перепачкано в грязи, рукав почти оторван от оката, а боковой карман держался на честном слове. На лице – многочисленные ссадины, на щеке наливался синяк. Она являла собой жалкое зрелище, походя на бродяжку. Но у неё был и дом, и муж, и скоро мог бы появиться ребёнок.Хрупкие женские руки била крупная дрожь, настолько сильная, что никак не удавалось попасть во внутренний карман пальто, чтобы достать ключи и открыть дверь квартиры. Она вытянула руки и с удивлением посмотрела на них, словно видя впервые. Красивые тонкие пальцы опухли и походили на толстых красных червей. По израненным щекам побежали горькие слёзы.Она снова постаралась достать из кармана ключи, но безуспешно. В отчаянии опустилась по стене на пол и закрыла руками лицо. Плечи вздрагивали в такт рыданиям, прорывавшимся сквозь разбитые губы, горячие слёзы растворяли запёкшуюся кровь, оставляя на щеках и подбородке бледно-розовые полосы.Где-то внизу послышались медленные грузные шаги. Она моментально подскочила на ноги и с первого раза попала ладонью в карман. Однако попасть в замочную скважину оказалось гораздо труднее. Руки дрожали всё сильнее, слёзы застилали глаза, мешая рассмотреть замок, а шаги медленно приближались.Наконец ключ попал в узкую щель, и она тут же повернула его два раза с громким щелчком, потом всем телом навалилась на ручку и, оказавшись в тишине прихожей, торопливо захлопнула дверь, отрезая себя от ужасов внешнего мира. Колени подогнулись, и она опустилась на полочку для обуви.И без того неровное дыхание сбилось окончательно. Она глубоко вдыхала и резко выдыхала воздух, пытаясь успокоиться. Для этого потребовалось почти двадцать минут. Когда же руки перестали дрожать, а ноги начали слушаться, она встала и сняла испорченное пальто, бросив его на пол. Туфли очутились там же.Не раздеваясь, прошла в ванную и повернула кран с красным кружком. Шум воды вопреки ожиданиям не успокаивал. Она стянула сначала водолазку, потом разошедшуюся по шву юбку, затем то, что осталось от чёрных капроновых колготок, и, наконец, испачканное кровью бельё. Каждое движение причиняло боль. Она решила осмотреть своё тело в большом, почти в полный рост, овальном зеркале. Кое-где по коже расплылись красно-синие пятна, некоторые размером с ладонь, другие – чуть больше рублёвой монетки. По щекам вновь заструились слёзы, но она тряхнула головой, залезла в ванну и облилась горячей водой, почувствовав сильное, но отчего-то приятное жжение под кожей. Она всё-таки добавила холодной воды и, зажмурив глаза, окатила себя из душа с ног до головы. В сознании вспыхнула страшная картина произошедшего.Надо было всего лишь дойти до парковки и сесть в машину. Выйдя за ворота, она услышала за спиной шаги. Ускорилась. Тот, кто был сзади, тоже. Тогда она побежала. Когда до парковки оставалось всего ничего, поскользнулась на мокрой земле и упала. Лодыжку пронзила сильная боль. Охнув, она попыталась встать и хоть как-нибудь добраться до автомобиля, но к ней уже подбежали преследователи. Один с силой подхватил её под мышки и поволок прочь. Она пыталась отбиваться, кричать, звать на помощь, но в рабочие дни здесь обычно никого не бывало, а охранник, должно быть, по обыкновению дремал на посту. За парковкой начинался пустырь, куда и оттащил её некто в чёрной куртке и армейских ботинках.Она ещё пыталась сопротивляться, беспорядочно размахивая руками и стараясь укусить, ударить или расцарапать ногтями нападавшего, но он был сильнее. Дальнейшее лишь смутно отложилось в памяти неясными вспышками: звуки рвущейся ткани, боль от ударов и омерзительной мужской похоти, грубый злорадный смех второго, снимавшего всё происходящее на телефон. Она с лёгкостью узнала бы этого недорежиссёра, но не в шоковом состоянии, в котором пребывала сейчас. Когда всё закончилось, ей влепили звонкую оплеуху, в глазах на несколько секунд потемнело, и она не видела, как исчезли насильники. Они забрали сумочку, а вместе с ней талисман – милую сердцу фотографию малышаСамым неприятным было то, что прохожие шарахались от неё в стороны, будто она была чумной или прокажённой. Никто не предложил помощь. Ни одна живая душа. Все проходили мимо, презрительно морща лица. Она брела по самому краю тротуара, куда оттеснили её прохожие, и старалась не стонать от боли в ноге, не смея заплакать, дав себе тем самым слабину. Нужно было поскорее добраться до дома.Больше часа провела она под упругими струями душа в надежде смыть с себя ужасы сегодняшнего происшествия. Когда же вылезла из ванны, внизу как будто что-то лопнуло, и она согнулась от резкой невыносимой боли. Через минуту боль отступила. Она положила ладони на едва заметную округлость живота.Оказавшись в спальне, накинула халат и, глубже запахнув полы, туго завязала пояс. Новый приступ боли заставил её одной рукой вцепиться в дверцу шкафа, чтобы устоять на ногах, а другой обнять живот, как бы защищая жизнь внутри. Она не сразу заметила, что по травмированной ноге протянулась полоса тёмной крови.Нужно было срочно позвонить в ?Скорую?, но сотовый телефон остался у насильника, а домашний надо было ещё найти. Она принялась лихорадочно шарить по шкафам и тумбочкам, по кровати и дивану, по креслам и под мебелью, чувствуя всё усиливающуюся боль внизу живота и в распухшей лодыжке. От боли закружилась голова, поэтому пришлось закрыть глаза и прислониться к косяку.Несколько минут спустя на смену головокружению пришла сильная тошнота. Она торопливо захромала к ванной, уже с большим трудом переставляя больную ногу, но добраться до цели не успела, согнувшись пополам и извергая на пол завтрак прямо посреди коридора. Резкий неприятный запах быстро распространился по квартире, заполнив собой каждую щёлочку, впитавшись в ткани, уничтожив остатки свежего воздуха.Утирая со лба испарину, она на ослабевших ногах дошла до спальни и сразу же заметила домашний телефон, мирно лежавший на стуле у половины мужа. Не в силах сделать больше ни одного шага, осторожно опустилась на постель, не отрывая похолодевшей ладони от живота, и потянулась за трубкой, но новая волна боли помешала ей.Переждав приступ, снова потянулась к стулу. В глазах потемнело. Едва успев нажать кнопку вызова, она потеряла сознание, и телефон, выпав из ослабевшей руки, с тихим стуком ударился об пол, но звонок не прервался. Через полминуты из трубки донёсся приглушённый голос:– Здравствуйте! Говорите, пожалуйста. Я Вас слушаю. Алло! Алло! – потом раздались короткие гудки, но Лиза, лежавшая на кровати без сознания, не услышала этого.***– Платон Ильич, – в ординаторскую ворвалась Катя Реброва, но тут же замерла на месте и испуганно заговорила: – Платон Ильич, там… Там ЧП… Я… Вы можете подойти в… в реанимацию?– Катюша, – Земцов встал и, подойдя к медсестре, положил руку ей на плечо. – Успокойся. Объясни толком, что стряслось? У нас в реанимации нет пациенток.– Теперь есть… – вздохнула Катя, быстрым движением смахнув испуганную слезу. – Там… – она замолчала, собираясь с духом. – Там Елизавета Юрье…Девушка не успела договорить: Земцов сорвался с места и выскочил из ординаторской.– В третьей палате, – крикнула ему вдогонку Катя и вышла, аккуратно прикрыв дверь.– Что с ней? – Земцов вцепился в плечо коллеги, больно сжав его.– Изнасилование. Разрыв влагалища в нижней трети с переходом на промежность. Разрыв промежности I степени. Перелом лодыжки. Всё ушили, кровотечение остановили, сустав зафиксировали. Но она в коме.– Как изнасилование? Почему в коме?– Довольно большая кровопотеря плюс длительная сильная боль от перелома. ?Скорая? ведь приехала не сразу, а только когда её вызвала соседка.Заметив, что Земцов то и дело поглядывает на дверь реанимационной палаты, Дыбенко добавил:– Соседка ещё в холле, Вы можете с ней поговорить. Туда, – он красноречиво взглянул на дверь, – Вас всё равно пока что не пустят, – Андрей нарочно умолчал, что там сейчас идёт нешуточная борьба за жизнь Елизаветы Юрьевны, что там всеми силами пытаются завести её сердце.– Следователя вызвали? Мазок взяли?– Мазок я лично взял, следователя вызвали, обещал завтра утром приехать.– Что значит утром? – взвился Платон. – Ты кого вызывал? Добротина?Андрей кивнул. Земцов надолго задержал на коллеге взгляд, прежде чем развернуться и направиться в холл. В этом взгляде Дыбенко прочёл такую боль, словно Платон Ильич сгорал заживо. Когда спина Земцова скрылась за поворотом, Андрей Васильевич понял, что не успел сказать ему одну очень важную вещь.Увидев на лестнице соседа, тучная Алевтина Климентьевна, мучимая одышкой, поднялась с диванчика.– Что случилось? – без приветствия начал Земцов.Соседка засуетилась, прижала полные ладони к не менее пышной груди и запричитала:– Ой, горе-то какое! Горе! Смотрю я в глазок, а Елизавета к двери подходит, вся грязная, в крови, трясётся, одежда изорвана. Бедная девочка. Горе-то, горе какое!Платон с трудом сдержал желание рявкнуть что есть мочи на эту не в меру эмоциональную женщину. Он лишь сильно сжал кулаки, сурово взглянул на Алевтину и сквозь зубы процедил:– А можно по делу?Алевтина Климентьевна ни разу не видела соседа таким злым. Что-то дьявольское привиделось ей в обычно спокойном мужчине, поэтому она сразу вся как-то сжалась и испуганно опустилась на диван, затараторив:– Я несколько часов ждала, может, Лизочка снова покажется. Но время шло, и было по-прежнему тихо. Я не выдержала, пошла к вам. Стучала, звонила, даже покричала её немного по имени, но ни звука из квартиры, тишина, как в склепе. Я тогда перепугалась так, что решила ?Скорую? вызвать. Они приехали, а дверь-то заперта. Они МЧС вызвали, те квартиру открыли, впустили врачей, я за ними шмыгнула. Захожу, а Елизавета лежит на кровати, бледная, что смерть, и будто бы даже не дышит. Но врачи сказали, что живая, уложили на носилки и в машину. Я с ними напросилась, велела сюда везти.Платон всё сильнее сжимал зубы, коря себя за то, что отпустил Лизу одну. Рассказа соседки он уже почти не слышал, но тут почувствовал, что кто-то теребит его за руку.– Платон Ильич, – звала Алевтина, – Платон Ильич.– Да? – вздрогнул Земцов.– А куда она ходила-то?– Сорок дней сегодня со смерти родителей, Лиза на кладбище была, – тихо ответил он.– А что случилось-то? Почему она такая растрёпанная вернулась?Земцов не справился с собой и вспылил:– Врачебная тайна, – резко развернулся и, перескакивая через две ступеньки, бросился к реанимации, набирая номер Добротина.– О-хо-хо, – причитала ему вслед Алевтина Климентьевна, прижимая руки к груди.– Добротин, ты вообще нормальный? – начал Земцов, как только в трубке раздался голос следователя. – Тебе же русским языком сказали – изнасилование! Так какого же лешего ты до завтра решил тянуть? Да мне наплевать, что там у тебя! Пришли другого следователя! Чтобы через час был здесь! – Платон сердито нажал отбой, остановившись у реанимации.Когда сердце Лизы забилось снова, врачи облегчённо выдохнули, утирая со лбов пот. Дыбенко, точно зная, что Земцов дежурит у дверей, выждал, пока палату приведут в порядок, и выглянул наружу:– Платон Ильич, – больше он не успел сказать ничего, потому что тот в мгновение ока оказался внутри.Он придвинул стул, сел, аккуратно взял жену за руку и повернулся к Дыбенко:– Что здесь было? И не смей мне врать! – сурово сдвинул брови Земцов.– Остановка, – потупил глаза Андрей Васильевич. – Две с половиной минуты, потом завели.Земцов ничего не ответил, отвернулся от коллеги и принялся гладить Лизу по волосам, рукам, пустому теперь уже животу. Не было никаких сомнений, что ребёнка они потеряли. Пятнадцать недель слишком маленький срок. Как бы ни было больно от осознания случившегося, Платон был рад, что Лиза осталась жива.Он наклонился к уху жены и зашептал:– Лиза, я знаю, что ты меня слышишь. Я люблю тебя, возвращайся скорее, прошу тебя.