Repente (1/1)

Давай разрушим потолокИ будем видеть бездну звёзд,Читать падений их следы.Я притворюсь, сглотнув комок,Что я твоих не вижу слёзСквозь волны темноты.Дни до Нового Года проходили серо-белой снежной пеленой, одинаковой и беспросветной, как погода за окном. Солнце выходило редко, зато снегопады в Москве, кажется, переплюнули все предыдущие года, и складывалось впечатление, что город засыплет доверху.Новый Год мы отмечали вдвоем с мамой – тихие семейные посиделки. Олег позвонил с дачи, поздравил, сказал, что скучает. Я выслушала его, промямлила в ответ что-то несуразное – было до боли тяжело разговаривать с ним, слышать его голос со знакомыми нотками заботы и тоски. Мне до смерти хотелось рассказать ему о том, что произошло тогда в темном дворе после моего занятия, но каждый раз, как только я собиралась сделать это, слова застревали у меня в горле.Что я скажу ему, как я признаюсь? Меня разрывало от желания поделиться этим хоть с кем-то, но я останавливалась, едва представляя, что скажет мне Марина или кто-то другой. Тем более Олег, при всей его сдержанности и спокойной собранности, непременно взбесится, не сможет не взбеситься! И как мне останавливать его, если он вздумает полезть к Чеширову выяснять отношения? Он же не послушает, не посмотрит, что Чешир выше его, шире в плечах, массивнее, сильнее…Словом, меня колотило от мысли о том, что я предала Олега, изменила ему, пусть и не своей воле. Но я не могла заставить себя произнести то, что складно рождалось в мыслях. Я десятки раз мысленно проигрывала эту ситуацию, но каждый раз сбрасывала номер Олега, едва начиная его набирать.

В Новый Год мое настроение ползало где-то рядом с отметкой ноль, поэтому мама, слегка обеспокоенная моим душевным состоянием, отправила меня в магазин. Я была рада возможности выйти на улицу, потому что монотонная уборка, совмещенная с помощью в нарезке овощей и колбас меня уже слегка достала.У меня до сих пор не было подарка для мамы, и я решила добраться до «Октябрьского Поля», где был крупный торговый центр, и поискать там. Также меня снабдили списком необходимых продуктов, и я, чуть дрожа от холода, пританцовывала на остановке, ожидая автобус.По-прежнему падал снег, мелкий и противный, который забивался в уши, глаза, нос, оседал на большушем теплом вязаном шарфе и шапке с помпоном. Я терла руки в перчатках друг о друга и проклинала глупое расписание автобусов, из-за которого вынуждена была теперь морозиться на зимнем ветру. Однако надежды мои не угасали, и вскоре вышеуказанный транспорт лениво подполз к остановке.

Я стянула перчатки, дрожащей рукой кинула водителю мелочи, заледеневшими пальцами пытаясь забрать взамен карточку проездного. С третьего раза попав бумажкой в турникет, я наконец пробралась в салон и устало опустилась в кресло. Невыносимо хотелось спать и согреться – два этих ощущения преследовали меня уже несколько дней.

Ночами меня грызла совесть, а тревога не давала заснуть почти до утра. Я ворочалась на сбитых простынях и тихонечко подвывала, надеясь не разбудить мать. Правильно говорят, что совесть – самый страшный судья. Я не могла примириться с собой, не могла поверить, что в произошедшем нет моей вины.Механический голос объявил остановку, и я встрепенулась – мне нужно было выходить на следующей. Заранее съеживаясь в ожидании холода, я закуталась в пуховик поплотнее и натянула перчатки. Пошатнувшись – автобус резко притормозил – я ткнула пальцем в кнопку оповещения и вцепилась в поручень, ожидая, пока водитель откроет двери. Практически вывалившись из маршрутки и чудом не поскользнувшись на обледеневшем снегу, я огляделась.Торговый центр приветливо подмигивал новогодними гирляндами, тихая обычно улица была сегодня переполнена спешащими по делам людьми. Я вздохнула поглубже, поплотнее затянула шарф и направилась к дверям. У входа я остановилась в стороне и закурила. Мысли текли лениво – я размышляла, что можно было бы подарить матери, но банальные кружки, полотенца, какие-то красивые безделушки откинула без раздумий: моя мама не любила бесполезных вещей.

Дым смешивался с паром изо рта, пальцы на ногах начинали немного подмерзать, но я все никак не уходила, хотя тело начинала пробирать предательская дрожь. Парень вдалеке, шедший со стороны метро, показался мне знакомым, но я не обратила на это внимания и, докурив, направилась внутрь.В торговом центре было тепло и шумно, ощущение праздника подхватило меня, накрыло с головой, закружило… и оставило также быстро, как и накатило. Мысли неустанно кружились вокруг Олега, Чешира, подарков и продуктов, а праздничного настроения не чувствовалось вовсе. Хотелось только побыстрее обстряпать все дела и вернуться домой.В «Перекрестке» глаза разбегались в разные стороны – акции, праздничные скидки, подарки, яркие обертки, но я, тяжело вздохнув, сверилась со списком и отправилась дальше.Спустя полчаса я, поудобнее перехватывая тяжелые пакеты, стояла в маленьком магазинчике, разглядывая выставленную на витрине пепельницу. Стилизованная под золотую, она была украшена крупными цветами по краям и маленькими камешками. Мама курила, и я прикинула, что такой подарок она бы оценила. Вредный, конечно, но жить вообще вредно. - Сколько? - Шестьсот, девушка, - откликнулась усталая девушка лет двадцати, даже не вставая со стула. - Дайте, пожалуйста, - попросила я, протягивая деньги.

Продавщица, не слишком счастливо выглядевшая, все же поднялась на ноги, дошла до витрины и вытащила пепельницу. - Все, больше ничего не будете брать? Завернуть? - Да, пожалуйста. - Тогда еще пятьдесят рублей.Заплатив требуемое, я сунула пепельницу в маленький пакетик, где уже лежали всякие безделушки для друзей, одноклассников, кого-то с музыкалки. Я словно была машиной – выполнив поставленную цель, я надеялась только скорее попасть домой, сбросить все покупки и вернуться к нудной нарезке и приготовлению салатов.Праздник, Новый Год, все должны радоваться, испытывать эйфорию в ожидании подарков, предвкушать встречу с друзьями, вечеринки. А мне хотелось спать и не думать ни о чем этом, просто пережить всю эту зиму разом, весь этот холод, который с кровью расползался по венам.Я вышла и закурила, поставив пакеты рядом с собой. Снег усилился, превращаясь в метель, кружившую крупные хлопья вокруг меня. Улица исчезла за серым вихрем, можно было с трудом различить людей, идущих метрах в пятнадцати от меня. Я курила, глядя, как медленно останавливаются перед светофором машины. Мой автобус был среди них, но я не собиралась торопиться, а потому осталась на месте, решив, что дождусь следующего. Сигарета истлела до половины, светофор мигнул, и зажегся зеленый свет. Поток машин двинулся вперед, увлекая за собой автобус. - Кентова? Саша!Тело пробило дрожью, я еще не обернулась, но, завершая движение, уже знала, кого увижу. Сердце сжалось, а потом забилось быстрее и обреченнее, словно бы говоря – ну все, капец пришел тебе, Кентова.Чеширов, без шапки и шарфа, в расстегнутом черном пальто стоял у соседнего выхода и смотрел прямо мне в глаза. В пальцах его дымилась позабытая сигарета.Я не успела даже задуматься, что делаю, на автомате выбросила недокуренную сигарету и подхватила тяжелые пакеты с продуктами, как будто они ничего не весили, и бросилась к остановке. Автобус только открыл двери, я успевала внутрь.- Саша! Саш, стой! – Чеширов явно подорвался за мной следом, но у меня была нехилая фора, я могла бы успеть впрыгнуть в автобус и избежать чертовой встречи.О, это чертово «бы».Я была уже в метре от остановки, когда предательский снег поехал под моими ногами, и я на полной скорости шлепнулась на спину. Пакеты грохнулись вместе со мной, а у меня от силы удара выбило весь воздух из груди. Я лежала, как выброшенная на берег рыба, и хрипела, скребла пальцами в перчатках снег и пыталась вдохнуть хоть немного. Копчик немилосердно болел, и боль усиливалась, а я все никак не могла снова дышать, не то, чтобы подняться.

Автобус глухо хлопнул дверьми и уехал. Я также валялась на асфальте и смотрела в затянутое тучами стальное небо. На сером фоне видны были силуэты падающих снежинок, и я ловила их губами. - Саша, что же ты так, вставай…Чеширов наконец догнал меня и теперь тщетно пытался помочь мне подняться. Я закусила губу от боли и обиды и с трудом поднялась на ноги, чтобы тут же покачнуться. Он поймал меня, легко удерживая вместе с пакетами. - Дурочка… Сильно ушиблась?

Ко мне все-таки вернулась способность дышать, и я кое-как покачала головой. Из-за поворота выехал еще один автобус – он шел не прямо к моему дому, но это было лучшим вариантом, чем стоять рядом с Чеширом. - Я… поеду, - выдохнула я. Сделав пробный шаг, я с трудом сдержалась, чтобы не зашипеть от боли, но на глазах выступили слезы. Поясницу и копчик жгло, меня немного мутило и хотелось лечь и не двигаться. - Ты не дойдешь одна, - возразил Чешир, но я перебила его: - Все в порядке, меня встретят.Подъехавший автобус распахнул свои двери, и я вошла внутрь. Турникет крякнул и выплюнул мою карточку, а я прошла и плюхнулась в первое попавшееся кресло. Устало откинувшись на спинку, я взглянула в окно: Чеширов все еще стоял на остановке, и глаза у него были странные – как будто он хотел мне что-то сказать и не решался.Автобус тронулся, но Чешир не сводил с меня глаз, пока не исчезла остановка.***Дома мама пришла в ужас от того, что случилось на остановке. Конечно, я не сообщила ей, что бежала от Чеширова, а потому по собственной глупости растянулась на снегу. Просто торопилась, замерзла, хотела поскорее домой. Мне повезло, что в сумке не было ничего стеклянного или яиц, так что я принесла все в относительном целостности.Вопреки моим протестам, мама отправила меня немного поваляться – после моего падения на копчике наливался неплохой синяк. Мне хотелось деятельности, что-то делать, хоть мыть, убирать, резать – только бы не думать. Однако мама и слышать не хотела ни о чем – почти силой запихнула в кровать и накрыла пледом, потом несколько секунд постояла рядом, пристально на меня глядя, и вышла, прикрыв дверь. Вернулась она спустя пять минут и поставила рядом чашку чая. - Спасибо, мам, - у меня перехватило горло, потому что такая неожиданная забота переполнила чашу моего спокойствия на сегодняшний день, а в глазах опять появились слезы. - Ну что ты, детка, - мама явно не ожидала такого поворота событий, осторожно присела на диван и поправила плед. – Что-то случилось?У нас с ней были прекрасные отношения, я рассказывала ей обо всем, но о Чешире поведать не могла.- Нет, мамочка. Просто так.Она определенно не поверила мне, потому что обычно людям не свойственно плакать в преддверии праздника, но, тяжело вздохнув, поцеловала в лоб: - Хочешь поспать – поспи. Все будет хорошо, Сашуль.Мама встала с кровати и вышла, тихо закрыв дверь. Я отвернулась к стенке, даже не глядя на чай. Глаза щипало, хотелось плакать, но я не могла – будто вмиг высохли все слезы. Горло дергало спазмами, глаза жгло, но они оставались сухими. Так я и лежала лицом к стенке и плакала без слез – сердце кололо, я широко распахивала глаза и дышала, дышала, прерывисто, часто, как загнанный в угол зверь.***Ближе к вечеру мама все-таки разбудила меня. Я чувствовала себя немного лучше, даже в моральном плане, даже выпила чашку чая и съела пару бутербродов. Мы накрывали на стол в маминой комнате, где сейчас оживленно булькал телевизор, и я как-то оттаивала, словно оживала на одну только эту ночь.Новогоднее поздравление президента мы встретили с бокалами шампанского перед телевизором, чокнулись, выпили и налегли на вкуснейшие салаты, нарезку, маринады. За что я любила праздники кроме прочего – так это определенно за огромнейшее количество различных вкусностей. На экране мелькали кадры новогоднего концерта, я уплетала бутерброд с красной икрой, часы показывали час ночи, когда на экране телефона в очередной раз отобразился вызов.- Да, Марин? – я улыбалась до ушей – упрямая Маринка все-таки дозвонилась до меня и теперь отчаянно пыталась вытащить меня на улицу.Прикрыв трубку рукой, я состроила умоляющую рожицу и посмотрела на маму: - Ма-а-ам? Отпустишь?Она строго на меня посмотрела, но, устало махнув рукой, улыбнулась: - Иди, детка. Только пусть потом тебя кто-нибудь проводит до дома. - Марин, я сейчас буду. Да, подходи к дому.Сегодня Маринка праздновала на квартире своей бабушки, которая по счастливому стечению обстоятельств жила на соседней стороне улицы. Мы встретились у моего подъезда, обе одетые в десяток свитеров – зимние ночи были довольно холодны – и бросились обниматься. - Поздравляю, радость моя! Подарок потом отдам, лень тащить было… - Маринка стиснула меня в объятиях, и я, смеясь, безвольно трепыхалась, не пытаясь вырваться. - Пойдем? Там наши где-то в сквере обретаются.До этого года Лапина училась в моем классе, пока в связи с переездом родителей не была вынуждена сменить школу, но практически всех, кого она могла бы встретить в сквере, она знала. - А еще у меня есть кое-что… - Маринка загадочно ухмыльнулась и показала на странный пакет, который я сначала не заметила. - Что там? – заинтересованно спросила я, разглядывая его и пытаясь угадать содержимое. - Шампусик! – торжествующе произнесла Лапина и потянула меня в сторону сквера.Здесь было шумно, весело и совершенно невозможно было пребывать в другом состоянии, кроме опьяняющей эйфории. Лица сливались друг с другом, меня обнимали, тискали, поздравляли, но в какой-то момент мы с Лапиной набрели на компанию девушек, с которыми довольно хорошо общались, и осели на лавке прямо перед новогодней елкой.Шампанское радостно хлопнуло пробкой, бутылку пустили по кругу, и я смеялась, смеялась, пугливо прикрывая уши от звука взрывающихся петард и хлопков салюта. Здесь было то, чего не было днем в торговом центре – ощущение праздника вокруг, радости, чистой и ничем не замутненной, ликование людей, знакомых и не очень.А еще коварная бутылка шампанского, и малое количество выпитого напитка почему-то ударило мне в голову. И время летело незаметно, час проходил, как десять минут, и в пять утра Лапина осторожно тронула меня за руку: - Саш, я домой пойду. Ты идешь?Становилось все холоднее, все нормальные люди и подростки повзрослее уже давным-давно расползлись праздновать по чьим-то квартирам, и в сквере осталось десятка с два самых стойких.Я качнула головой и ответила: - Нет, я еще посижу.Марина неодобрительно покосилась на меня, закурила и поинтересовалась: - И кто же?Я спокойно посмотрела в сторону и негромко сказала: - Он.Лапина проследила мой взгляд и тяжело вздохнула. - Не глупи, Кентова. Завтра позвонишь, если что.Я кивнула, даже не вникая в смысл того, что она говорила. Стоило Лапиной уйти из поля зрения, как сзади послышался знакомый голос: - Прогуляемся?Я фыркнула и поднялась с лавки. Повернулась, оценивающе оглядела Чеширова и ответила: - Что же, пойдем.И мы пошли в сторону метро по пустынным дворам и переулкам, петляя между домами. Мы молчали, но это молчание не казалось напряженным. Наоборот, как будто не случилось между нами ничего, что было бы баррикадой, стеной, разделяющей линией. - Куда мы идем? – я нарушила молчание, когда мы почти подошли к метро. - Провожать меня домой. Я здесь ночую у отца, в этом доме, - Чеширов усмехнулся так знакомо, что сердце снова кольнуло.Я недоуменно покачала головой, глянула на часы мобильного. - Леш, время – половина шестого. Ты не хочешь меня проводить?Сердце забилось быстрее, словно пытаясь предупредить о чем-то. Я и сама чувствовала, что происходит что-то неправильное, неверное. - Поцелуешь – провожу.

Вот и все. Слова уже были сказаны, а я будто все еще слышала их. Мне бы повернуться и уйти, но я не могла пошевелиться. - Что же, ответ ясен, - нарушил тишину Чешир. – Я пойду. Спокойной ночи.Он развернулся и пошел прочь, а я беспомощно смотрела ему вслед. Внезапно в голове просветлело и стало ясно-ясно, кристально чисто. - Стой.Чешир мгновенно замер и повернулся ко мне. - Я согласна. - Тогда иди сюда.И я пошла – глупая маленькая бабочка, которая летела в огонь и не имела никаких сил остановить это.Больше не будет больно и плохо,Сегодня не кончится никогда.Между выдохом каждым и вдохомС неба летит звезда.Гаснет звон последнего слога,И шкатулка вопросов пуста.Больше не будет больно и плохо,Сегодня не кончится никогда.

Repente - (итал.) внезапноКонец первой части.