Глава 1 (2/2)

Моцарт с ужасом смотрел на Сальери, чей вид скорее напоминал человека, избитого толпой в переулке, чем того, кто предавался страсти со своим возлюбленным. Сам для себя Вольфганг решил больше не выпускать своего внутреннего зверя, потому что последствия были плачевными. А повреждения Антонио, его дорогого возлюбленного, были мало того что неприятны, так ещё и легко заметны. Моцарт помог одеться композитору, то тут, то там мягко касаясь кожи и поглаживая, со всей возможной аккуратностью. Когда Сальери был уже полностью одет, Вольфганг снова заключил его в объятья, не желая отпускать. Не смея отпускать своё сокровище. — Спасибо, мой хороший, —Антонио прижался губами к ушку Моцарта, осторожно обнимая, чтобы причинять себе как можно меньше боли. — И как же я пойду домой в таком состоянии? Вы понесёте меня на руках? — Если вы позволите мне это, то да. Я так сильно вас поранил. Мой милый, может, стоит нанять карету? Вы не сможете дойти даже до моего дома, не то что до своего. — Не думаю, что после пережитого в вас так много сил, чтобы удержать меня на руках, мой дорогой. Но не стоит забывать, что я всегда позволяю вам все, — Антонио нежно поцеловал Моцарта в шею, нехотя отстраняясь. — Карету? А в карете он будет ехать стоя. Сальери усмехнулся своим мыслям, с предельной осторожностью поправляя свой камзол и разглаживая манжеты.

— Да, пожалуй, это будет самым лучшим решением. А из театра мы выйдем... — он на секунду задумался, а после улыбнулся, озаряемый идеей. — Сделаем вид, будто я пьян, а вы просто по-дружески помогаете мне дойти до экипажа. Хоть так я оправдаю то, что повисну на вас, будто настырная поклонница. — Ох, нам ведь не поверят, мой дорогой. Маэстро Сальери никогда не пьёт много, маэстро Сальери никогда не виснет на ком-то, — Моцарт коротко рассмеялся. — Пойдёмте, любовь моя, пойдёмте. У всех правил есть исключения.

Вольфганг осторожно обнял Антонио за талию, придерживая и помогая передвигаться. Амадей надеялся, что завтра Сальери будет чувствовать себя хоть немного лучше и сможет прийти к нему. Правда, судя по его состоянию, они будут действительно только музицировать. Однако Вольфганг был согласен на что угодно, лишь бы только находиться рядом с Антонио, слышать его голос, видеть его улыбку. Нельзя сказать, что их отношения ограничивались лишь близостью. Они очень много общались, хорошо понимали друг друга. Их доверие было безгранично. Таких чувств, как к Антонио, Моцарт никогда в жизни не испытывал. Единожды прикоснувшись к капельмейстеру, он уже не мог забыть об этом. Он был отравлен любовью. И готов был принимать этот яд снова и снова. — Признаюсь вам по секрету, я сегодня хотел напиться до беспамятства, – начал вдруг Сальери. — Наверное, впервые в жизни, но мне это было необходимо, чтобы не думать о вас, — он попробовал сделать несколько шагов самостоятельно, на миг отстранившись от поддерживающих его рук, но тут же бросил все бесполезные попытки.

Пока он не способен даже на такую мелочь. Что сказать жене? Что его избили и искусали какие-то бродяги в тёмной подворотне. Гениально, Антонио, она так и поверит. — Сделаем вид, что мне удалась эта затея. Хотя я бы не прочь вовсе не встречать никого, перед кем бы пришлось отчитываться.

Всё же, поздняя ночь, все уже давно должны были разойтись. Пустынный театр привлекал Сальери намного больше, чем шумный и ослепляющий. Он тихо зашипел, стараясь, чтобы Амадей не услышал, и обнял его за шею, приготовившись идти с ним хоть на край света. — Напиваться из-за меня? Вы места себе не находили, должно быть? Сейчас вам лучше? — Моцарт помолчал несколько секунд, а потом продолжил. — Разве что только морально.

— Да, каюсь, собирался. Душевная боль была столь сильна, что только крепкий алкоголь мог заглушить её хотя бы на некоторое время, — Антонио отвёл глаза и вздохнул, но тут же переменился в лице, нежно улыбаясь. — Вы ещё спрашиваете? Когда вы со мной, мне чувствуется лучше, чем когда-либо. — Как мне быть, Антонио? Я словно мёртв, когда вас рядом нет. Кукла, всего лишь кукла. Да и та поломанная. Они почти дошли до выхода из театра, но Моцарт вдруг остановился. Он прижал к себе Сальери и поцеловал его в губы. Глубоко и отчаянно, будто в последний раз. Они всегда так целовались. Не могли насытиться друг другом, как ни пытались.

Едва отдышавшись от лишающего воздуха, невыносимо сладкого поцелуя, Сальери снова заговорил: — Просто будьте со мной и больше никуда не исчезайте, мой дорогой, а остальное только в наших руках. — Я так люблю вас, мой Тонио. Если бы не все эти чёртовы условности, если бы не всё это... — Моцарт глубоко вздохнул, словно набирался сил сказать что-то.

— Пожалуй, и это можно устроить, — послышался хрипловатый женский голос за их спинами.

Моцарт едва не подпрыгнул на месте от неожиданности и испуга. Он бы отстранился от Сальери, но это было бы фатально — капельмейстер едва держался на ногах самостоятельно. Однако оба мужчины обернулись. Перед ними стояла темноволосая женщина, лет сорока, одетая настолько необычно, что трудно было даже сказать, откуда она. На ней было нечто на подобии камзола тёмно-фиолетового цвета, такого же оттенка длинная юбка в пол. Она выглядела как иностранка, но в её речи не было акцента или неправильного произношения.

Сальери сначала не обратил внимания на то, что в пустынном коридоре они уже были не одни, увлечённо шепча Моцарту на ушко всякие нежности, но вдруг резко отстранился, пожалуй, слишком резко для своего плаченного положения, заслышав незнакомый женский голос. Он сдавленно вскрикнул, до боли закусывая губу, и широко распахнул глаза от удивления. Эту элегантно одетую женщину он видел впервые, да и почему-то не похожа она была на здешнюю. Какая-то странная и, по всей видимости, слегка не в себе, решил Сальери, внимательно слушая её речи.

— Совершенно случайно мне удалось послушать новую оперу, а потом побродить по ночному театру. Вдруг я романтичная натура, кто знает. И тут я слышу стоны, крики. Ну и как я могла пройти мимо? Довольно необычно: однополая пара, 18 век. О таком в учебниках обычно не пишут. Вам бы в век 23, мальчики. Или, хотя бы, в 21. Тишина, благодать. Хочешь — поменяй пол, хочешь — выйди замуж на другого мужчину и никто тебе и слова не скажет. Можно даже ребёнка усыновить. О, а почему нет? Какой сейчас год? — женщина говорила так быстро, что Моцарт едва успевал улавливать смысл. Впрочем, некоторые слова были ему непонятны. Однако, Вольфганг сделал единственно верный вывод — перед ними просто-напросто сумасшедшая. — О чем вы говорите? Откуда вы вообще здесь взялись? И вы вправду не знаете, какой сейчас год? — одни вопросы, а ответами эта сумасшедшая дама может и не поделиться. Но хотя бы попробовать стоило. — Путешествия во времени, милый. Тайм-леди таким увлекаются, — женщина задорно подмигнула мужчинам. — Эй, да ведь у меня полно времени! Вся вечность! Ну, раз уж Доктора здесь нет... — незнакомка принюхалась. — Пахнет болью. Отчаяньем. И, кажется, 1791 годом. Моцарт приобнял морщившегося от боли Сальери и заставил его снова опереться на себя. Неведомо как, но Вольфганг чувствовал угрозу, исходящую от женщины.

— Вы сумасшедшая, — почти прошептал Амадей, крепче прижимая Антонио к себе, будто бы пытаясь защитить непонятно от чего. — Я бы распылила тебя прямо сейчас, — прищурилась женщина, но потом улыбнулась безумной улыбкой. — Но сейчас только ноябрь, нельзя так сильно менять историю. Подожду, пожалуй, месяц. А там ты сам.... как это... сыграешь в ящик. Или в вашем времени ещё так не говорят. Чёрт, это всё похоже на то, как Доктор учил средневековых людей слову "чувак". Надо с этим заканчивать. Определять год на запах? Либо Сальери сошёл с ума, либо эту женщину нужно срочно показать лекарю. А вдруг она опасна и может причинить им вред? Антонио тоже прижал к себе Моцарта, чувствуя, как тот ещё крепче сжал объятия. Но от негодования и необъяснимой злости боли итальянец даже не почувствовал.

— Да кто вы, черт возьми, такая? И чего хотите от нас? — голос звенел, как натянутая струна, едва не срываясь на крик. — Вы нездоровы, пожалуй, вам лучше оставить нас в покое. Он легонько потянул Амадея за руку, заставляя сделать пару шагов в сторону двери.

— Всего доброго. — Меня зовут Мисси. Я повелитель времени, тайм-леди. И, учитывая то, что мне довелось лицезреть, и то, что согласно истории один из вас умрёт менее чем через месяц, я подумала, что хочу сегодня поиграть в героя. Вы бы хотели жить там, где вам не нужно будет скрываться? Где вы можете быть вместе, не заботясь о том, что подумает общество? Не боясь казни за мужеложство? В месте, где вы, скажем, находясь в разных странах, сможете видеть и слышать друг друга. В месте, где перемещения на огромные расстояния занимает всего несколько часов. И где каждый из вас мог бы заниматься любимым делом так же, как и здесь. Никаких цепей, никаких преград для любви. Сама своей доброте удивляюсь. Моцарт остановился, слушая эти поражающие воображение речи. Её слова так напоминали прекрасную мечту самого Вольфганга и которые, увы, совершенно точно не могли быть правдой. А то, что говорила эта женщина, — полнейшее безумие. — Амадей умрет? Через месяц? — пораженно переспросил Сальери, не веря услышанному.

Как он может умереть? От чего? Моцарт не выглядит смертельно больным, к самоубийству, Антонио очень надеялся, не склонен, да и не сто ему лет, в конце-то концов, чтобы скончаться от старости! Эта дама врет, нагло и неприкрыто. У неё не все в порядке с головой, это же невооружённым глазом видно. Нужно поскорее от неё избавиться.

— Вы лжёте. От первого до последнего слова — все ложь. Или вы бредите, — отмахнулся Сальери, усердно стараясь утащить Моцарта за собой. — Ну, тебе без него ещё лет тридцать жить, так что на твоём месте я бы поостереглась говорить такое. И, учитывая твою от него зависимость, советую набраться терпения. А, впрочем, ты закончишь свои дни в психушке, пытаясь покончить жизнь самоубийством. Кажется, у меня не получается быть доброй феей, придётся вернуться к привычному амплуа. То, что эта женщина сказала о Сальери, заставило Амадея ужаснуться. О своей смерти он старался даже не задумываться, но вот об Антонио... Эта женщина, Мисси, была настолько серьёзна. От неё исходила притягательная опасность. Она не шутила. И она не врала, хотя и была безумна. Сальери остановился, прекращая тянуть Моцарта за собой, и вновь повернулся к женщине, буравя её недоверчивым взглядом.

— Чем вы можете это доказать? С чего вдруг мы должны вам верить? Вы появляетесь из ниоткуда, говорите странные вещи, да ещё и грубите нам. Кажется, вам нужно позаимствовать немного вежливости и подтвердить свои слова чем-нибудь существенным.

Её речи все равно оставили в душе неприятный осадок. Не хотелось верить в то, что она говорила, и действительно лучше было считать её слова безумным бредом, чем знать настолько ужасное будущее. — И почему доктору никогда не задают таких вопросов? — Мисси осмотрелась.

У стены в ряд было наставлено несколько кресел. Нахмурившись, она подняла руку и кресло, что стояло посередине, исчезло. Точнее, распылилось, ибо на его месте образовалась маленькая кучка пыли, сантиметром в высоту.

— Таких доказательств достаточно? Ах, герр Моцарт, ваш любовник так недоверчив. Вы ведь не такой, правда? Мне нравится ваша музыка. И раз уж по счастливой случайности я здесь, как насчёт того, чтобы не умереть через месяц? Можно, например, махнуть куда-нибудь в 2006 год. Во Францию или Германию. Демократия, свобода слова и самовыражения. Прямо скажем, красота. Не то, что этот странноватый 18 век. Сплошные зверства.

Моцарт стоял, шокированный произошедшим. Как она это сделала? Всех ведьм сожгли ещё во времена инквизиции. Откуда тогда здесь эта колдунья? Выходит, слова про распыление были правдой? Пытаться проверить не стоило, с безумцами не играют. Однако эта женщина говорила такие странные вещи. Такие красивые, странные вещи. В них просто до безумия хотелось верить. А тот ужас, что она предрекла ему самому и его любимому мог и не исполниться, если бы... Можно ли хоть на секунду представить, что её слова — правда? Что перенестись в будущее реально. И что они с Сальери могли бы быть там бесконечно счастливы. — Вы правда можете перенести нас во времени на много лет вперёд с помощью своей... — Сальери запнулся, подбирая слово, — магии? Невозможно поверить в то, чего не понимаешь. — Я могу закинуть тебя на другую планету, почему нет. В параллельную Вселенную. А ты спрашиваешь всего-то о времени. Это как дышать, не сложнее. Ну, так что, 2006? Или, может быть, скажем, 2009? Франция, Италия, Испания, Германия? О, однозначно, Франция! Париж! Вы впишетесь в обстановку. О, не надо так на меня смотреть! И давайте без инквизиции, а, мальчики? Гореть на костре не сильно приятно. Десятый уже сжигал меня. К счастью, регенерация — прекрасная вещь, — посмеиваясь, сказала Мисси. — Это не магия, обычный расщепитель. Детская игрушка, как по мне.

Мисси внимательно следила за меняющимися лицами мужчин. — Вы... вы собираетесь отправить нас в будущее прямо сейчас? Без нашего на то согласия, просто так, как беспомощных котят, закинете в неизвестный мир, коим он будет в будущем? — Антонио не решался кричать, памятуя о том, что с душевнобольными нужно разговаривать спокойно и осторожно, не повышая голоса, хотя и очень хотелось. — А не слишком ли много вы на себя берете, уважаемая? Так уж невинны и добры ваши намерения? — Электричество, водопровод, медицина, интернет, искусство! А они хотят остаться в промозглом 18 веке, где смертность младенцев составляет 50 процентов! С такими идиотами даже геноцид не нужен, сами себя угробят. У вас есть время до пятого декабря. Это официально — день смерти Вольфганга Амадея Моцарта. Сами решайте — умереть или исчезнуть. Даю маленькую подсказку, исчезать приятно! — Мисси усмехнулась и, нажав на какую-то кнопочку на своём браслете, исчезла. Моцарт стоял, как громом поражённый. Он так сильно сжал запястья Сальери, что тот зашипел от боли. Эта женщина... Нет, Вольфганг был уверен, это не было галлюцинацией. Но как такое возможно? Как? Мысли путались, а ответ не находился. Он повернулся к Сальери, глядя прямо в его тёмные глаза. Что сказать? Это всё безумие! — Вы тоже её видели? — зачарованно протянул Антонио, поворачиваясь к Амадею, едва не вскрикнув от цепкого захвата длинных пальцев. — Отпустите, любовь моя, слишком больно. Что за диковинные слова произносила эта женщина? Какое-то электричество, интернет какой-то невиданный. Это все есть там, в далеком будущем? Удивительно. И что, смертность действительно будет ниже? И они... они сами не умрут?

— Да. Да. Да. О, Боже! — Моцарт широко раскрытыми глазами смотрел на Сальери. — Простите, мой дорогой, снова я причиняю вам боль, — Амадей по очереди поцеловал запястья Антонио. — То, что говорила эта женщина, настолько же ужасно, насколько и восхитительно. Посмотрите, Тонио! Кресло! Его нет! Это не могло быть видением. — У двоих сразу одних и тех же видений быть не может, да и кресло вправду здесь раньше стояло... — задумчиво произнёс Сальери, глядя не на Моцарта, а будто сквозь него. — Вы ей поверили? Ему самому трудно было принять все то, что сказала возникшая из воздуха чародейка. Моцарт, его возлюбленный, умрет всего через месяц, а он сам закончит свои дни в психиатрической лечебнице, пытаясь покончить жизнь самоубийством. Немыслимо. Как можно смириться с такой жестокой правдой? Если, конечно, это было правдой. И предложение избежать всех ужасов грядущего... Столь нелепо и столь заманчиво, что о последствиях даже думать не хочется. Согласиться, не колеблясь ни секунды. Но если их обманули, жить, зная, что скоро их счастью наступит конец, станет просто невыносимо. — Я не могу не верить! — почти истерично прошептал Вольфганг, глядя на Сальери тем взглядом, по которому можно было определить уровень испуга. Амадей тяжело дышал, и всё его тело было напряжено, как будто он готов был прямо сейчас сорваться куда-нибудь.

Тупая боль в висках, которая сопровождала его весь последний месяц, но отступила при близости с Антонио, снова накатила тяжёлой удушающей волной. Мысли просто выбивали почву из под ног. Мысли о возможном счастливом будущем. Мысли о возможной скорой кончине. Мысли о судьбе его любимого человека. Моцарт снова приобнял итальянца за талию и целенаправленно повёл мужчину к выходу из этого проклятого театра.

Сальери смело, будто ураганом. Моцарт так шустро усадил его в карету и скрылся за деревьями, что он даже ничего сказать не успел. Как же его мальчишка пойдёт домой один в такую темень? А если с ним что-нибудь случится? Мало ли сумасшедших шатается в этот час по ночной Вене. Да и бродяг, которые не прочь ограбить зазевавшегося прохожего, хоть пруд пруди. Вот почему он убежал так быстро? Теперь и не догнать, если бы даже и мог. Сальери обречённо застонал и осторожно откинулся на спинку мягкого сидения, стараясь устроиться поудобнее.

Экипаж тронулся с места, увозя композитора прочь от театра, где произошли столь волнующие и странные события. Антонио никак не мог выбросить из головы то, о чем с такой уверенностью говорила та колдунья. Неужели и правда наступит такое время, когда отношения, подобные тем, в каких они с Амадеем находятся, будут законны и не осуждаемы? Можно будет любить друг друга и не скрываться? Представить трудно, но если бы это было возможным, Сальери променял бы свою прежнюю жизнь на жизнь лучшую, без ограничений и осуждающих взглядов, без тяжести общественной морали и всеобщего порицания. Жизнь, где он и его возлюбленный смогут быть по-настоящему свободными. Любить и быть любимыми. Разве это не счастье?