Глава 7. (1/1)
Кейли чувствовала себя будто цыпленок, попавший в микроволновку. Ей было жарко, душно, страшно, она не понимала происходящего и не понимала, что ей делать дальше. Прижавший ее к себе Вэнс грел как печка и через пару минут Кейли не выдержала. Ещё немного, поняла она, и в Сириусе станет больше на одну Кейли с румяной корочкой, запечённую в собственном соку. Подобно котёнку, сунутому любящим малолетним хозяином под подушку, она - пускай и мысленно - начала процарапывать себе путь к свободе и вдруг замерла, поняв: ей больше не было страшно. Её не били. Её не запугивали. Ей больше не нужно было ползать в ногах хозяина, вымаливая прощение. Рядом с ней сопел Вэнс - большой, сильный, смелый маленький мальчик, знающий о женщинах всё и не знающий о них почти ничего, и, тем не менее, при помощи своих странных методов сумевший вытащить ее из того персонального ада, в котором она находилась последние десять минут - или целую вечность. Очень сложно сопротивляться, когда тебя день за днем - год за годом - наказывают за любую попытку сопротивления так, что это проникает под кожу и становится условным рефлексом. Отказываться нельзя. Сопротивляться нельзя. Никогда. За это очень больно бьют. Зан любил делать это неспешно. "Левая." - рабыня поднимала левую руку, разворачивая ее ладонью вверх. Свист хлыста, жуткая боль в ладони. Кричали все. Кейли не знала ни одной девушки, которая выдержала хотя бы один удар без крика. "Правая." - рабыня поднимала правую руку. Еще один удар, крик, корчащееся от боли тело. Зан не запрещал кричать, рыдать, умолять, трястись всем телом и падать на колени. "Левая." Всё повторялось с начала. "Правая." Осмелившиеся оттолкнуть хозяина рабыни получали и по двадцать ударов, после которых кожи на ладонях уже не оставалось и последние удары приходились по живому мясу. "Левая." Он только не терпел, когда кто-то осмеливался не подставить руку под очередной удар. Таких пороли электрохлыстом, включенным на полную мощность - привселюдно, демонстративно, как запоминающийся урок повиновения. Наложницам, собранным на наглядную демонстрацию кары, под угрозой аналогичного наказания запрещалось закрывать глаза и отводить взгляд. Редкие счастливицы выживали после такого, не сходя с ума и не оставаясь на всю жизнь калеками, поэтому практически все женщины предпочитали подставлять ладони - в каком бы состоянии они не были - под хозяйский удар. "Правая." Это была настолько хорошая дрессировка покорности, когда рабыни вынуждены были бороться с собой, пересиливать собственную суть, раз за разом заставляя себя подставлять своё тело под приносящий жуткую боль хлыст, что Кейли знала - что бы не случилось, это останется с ней до самой смерти. Но пока что она была жива. И она больше не была одна. - Вэнс, - прошептала она, поворачиваясь в его крепких руках. - Мне нечем дышать. Вэнс завозился. Мотнул головой куда-то назад, двинул плечами и Кейли ощутила, как под одеялами появился слабый, но живительный поток воздуха. Она с наслаждением вдохнула. - Кейли? - голос Вэнса звучал тихо и непривычно встревоженно. - Ты как?Она не ответила. Просто прижалась к нему еще теснее, уютно устроив голову на его руке. И наконец-то расслабилась.Они пролежали так еще какое-то время - потные, нагревшиеся, страдающиеся от дефицита кислорода - но не выпускающие друг друга из объятий. Когда Вэнс требовал от неё раздеться, он даже не собирался приставать к ней, со стыдом поняла Кейли. Он просто подготавливал её к этим обниманиям под одеялом. Спасал её от самой себя. Пытался отогревать, когда ее колотил нервный озноб. Защищал, как мог и умел. Кейли почувствовала прилив нежности. "Мой мальчик", - подумала она, даже не помышляя выбраться из-под одеял наружу. - "Мой Вэнс. Мой храбрый рыцарь, спасший принцессу. Мой, и только мой."