Часть 2. (1/1)

Вот я к Вам приеду, — приеду и спрошу: ?Вы ждали?? И что ж это будет, что будет, если я услышу: ?Да?..! (Всеволод Князев)Глебыч не верил, что Женя способен на такую изощрённую, подлую жестокость — дать обещание, заставить прождать всю ночь, но так и не появиться. Пусть придёт, пусть смеётся над ним, пусть раззадорит и покинет, так и не дав. Пусть, но только эта встреча... пусть она случится. Сегодня случится чудо. Случится. Он знал, что к двенадцати, часу ночи, двум, начнёт горько сожалеть о том, что начисто опроверг онковерсию, суеверно и трусливо. Так и будет, но сейчас часы показывали всего лишь четверть одиннадцатого — детское время и Глебыч был рад, взяв в руки телефон, чтобы свериться, был рад обнаружить, что кухонные часы нагло врут. Без двух минут десять.Открытие неожиданно его так обрадовало, что он, погрозив настенным часам кулаком, включив одно из любимых видео с Женей, оставив телефон на столе, отправился к окну курить. Сродни магическому ритуалу, пришло Невзорову в голову. Дым, возносящийся в небеса и голос того, кого он так хочет сегодня увидеть. Сегодня, сегодня.Сего дня. Когда ему становилось плевать, тогда ему становилось плевать. Тогда он шёл и делал, то, что он хочет. Он. Хочет.Глебыч не кривил душой. После того, как лекция закончилась, он за передвижениями Жени по зданию не следил, сидел у осветителя, любезно пустившего его в свои владения, послушать выступление старого друга. Сидел, травил байки. Он любил нормальных мужиков, занимающихся своим делом, профессионально занимающихся, не интересующихся нелепыми сплетнями. А если краем уха, что и слышали, то давно позабыли. Вот почему он застыл, как идиот, в дверях уборной. Не ожидал уже встретить и Женя был так хорош.Он предложил себе напрячься и вспомнить, когда Женя не был хорош.И даже когда он его мучил (ах, как он его мучил!) Женя, всё равно, продолжал оставаться хорошим. — Котик, котик, мягонький животик, — пробормотал он, — мур, мур, мур.Звонок ударил по нервам человека, скользнувшего было, в страну воспоминаний. Глебыч был даже чуть раздосадован (вот неблагодарный!) что видение из прошлого не успело расцвести, не спеша развернуть свои розовые лепестки перед внутренним взором. Внутренним взором господина Невзорова.*** — Саша, я настолько зол, что даже петь не хочется. — Чем ты зол? — Идиотизмом. — Чьим? Глебыч послушно принял шарф, легкий шарф, помог снять пальто. Женя шарф, тут же, взял снова и сев на мрачную банкетку у ещё более мрачного трюмо принялся им обмахиваться. — Кретины!— Да кто же? — Все. — Правильно, не мелочись, — согласился он.— Поправь, — Женя вытянув руку, указал Невзорову на косо наброшенное на плечики пальто, — и я буду признателен, если ты найдёшь для меня домашнюю обувь. Я не люблю мелочиться, не люблю, когда мои планы нарушают. Если я опоздал то виной тому всё, что не имеет сердца. Телефон взбесился, машина решила отбросить колёса.— Мы не договаривались на определённый час, — Глебыч присел и раскрыл дверцы зеркального трюмо, или как его там, где хранилась обувь для гостей. — Как нет? — Женя смотрел на него недоумённо, — значит я, страдая от того, что веду себя как пошлая шлюшка, драматически опаздывая, мучился в авто, а он свою морковку грыз, читая Сечникова!— Мечникова.— Но морковку грыз?— Я помидоры ел. — Саша! — Женя всплеснул руками, — ты ел на ночь сырые помидоры? Ах, да, ты же классику не читаешь...— Закуску готовил. — Закуску? Под водочку?— Обижаешь. Самогон чистейший, как слеза. — У тебя балалайки для полного комплекта нет? — Укулеле подойдёт?— Саша, то, что так гнусно называется не может хорошо звучать. Вазочка цела...Женя потянулся к ней, взял с улыбкой.— Я заметил, что начал укрупняться, — он примеривал руку к горлышку, но проникать внутрь не торопился.— Матереешь, — ответил Глебыч.— Ещё одно глупое слово. Подойдут, — Женя небрежным кивком одобрил показанные шлёпанцы. Он закинул ногу на ногу и предложил: ?Дёрни!?Глебыч потянул шнурок, Женя переменил ноги. — Могу и дальше за тобой поухаживать, — предложил Глебыч.— Да, уж, пожалуйста! – Евгений внезапно повысил голос, выкинув свой фирменный трюк. — Весь мой внешний вид к этому располагает – поухаживайте за мной. Не сидеть же мне здесь, суча ногами, как эпилептик, пытаясь скинуть туфли. Как я устал… Я устал. Он уставился на Глебыча с обиженным выражением лица, словно именно тот был причиной его нечеловеческой усталости. — Представляешь, я уснул, у себя в номере, всё красиво, достойно, мягко, а когда меня коварно и безжалостно вернул в этот суровый мир будильник, решил, что видел сон. И какое - то время лежал, глупо улыбаясь. Но постепенно голова начала работать, я увидел приготовленную одежду, и понял — это был не сон, Саша! Мышек натушил в морковном соусе? Женя, не дожидаясь ответа, устремился вглубь квартиры и Глебыч спросил у себя, позабыл ли он, начало ли клонить его к земле, или мальчик просто подрос, несмотря на годы. Сполоснув руки, он обнаружил Женю уже сидящим за столом в студии, знаменитым рабочим столом, заставленным разнообразным живописным хламом.— Здравствуйте, дорогие друзья, тем более, враги, — улыбаясь в невидимую камеру, говорил Понасенков, — я приветствую вас на "Канале здравого смысла". Сегодня, я нахожусь в совершенно новой, непривычной для меня обстановке… ? А вот и нет!? воскликнут те, кто внимательно следит за моей жизнью. Что вам, мужчина? У нас съёмка. Автограф? Угостите вином, будет автограф. Креслице... говори, память, говори, — Женя принялся оглаживать бока кресла бордовой кожи.— Если хочешь, так всё и будет, — произнёс Глебыч, прежде чем исполнить просьбу гостя.— Я совершенно серьёзно, — продолжил он, вернувшись с вином.Женя посмотрел на него сквозь треснувшее стекло взятого со стола пенсне.— Саша, сними "Мастера и Маргариту" с собой в главной роли. Ой, ну не надо только, все знают, кто там главный. — Только, если ты тоже. — Я тоже. Женя, завладев его рукой, заставил поднести бокал на должном уровне, и звук был тонким и нежным. — Спасибо, за то, что избавился от амулетов. Я боялся, долго уговаривать придётся. Женя облизывал, смакуя вино, свои пухлые губы сластолюбца. — Придётся дать вначале задний ход, если я приму твоё предложение. Как ты поступишь, я знаю. Да простил щенка, — вальяжно произнёс он, небрежно взмахнул рукой, — тебе для этой роли вес придётся набрать, чтобы прозвучало без лишней нервозности. По - табаковски. Как ты там выразился, в кулуарах? Поська лает на слона? Это ты у нас слон, что ли? — Женя, давай не будем?— Будем, Саша, будем, — с нажимом произнёс Женя, — прямо сейчас, Саша, уединимся и будем, а потом ещё раз и ещё. Он вновь завладев рукой Глебыча, приложил её к своей щеке, — поздний ты мой мезозой… был в моей жизни сплошной палеолит до встречи с тобой, а появился ты и сразу начался юрский период, с ящерами и археоптериксами. Мне уже заранее грустно.— От того, что увидишь? — Ну, Саша, мы же не полвека назад разошлись. Не дёргайся так нервически. Женя запрокинул голову. У Глебыча самого она уже шла кругом. Творилось волшебство, он был готов тратить время на уговоры, унижаться, молить, даже остаться ни с чем, жестоко осмеянным и брошенным, в очередной раз, но вот к волшебству он готов не был.Хотя бокал вина, практически на пустой желудок, тоже сыграл свою роль, если для объяснения нынешнего, взбудораженного состояния искать простые, грубые физиологические причины. Если бы не край крепкого стола под задом, Невзоров сейчас грохнулся бы в обморок, как измученная корсетом и недоеданием девица. Глебыч пил молодость, красоту, здоровье, жажду жизни и умение наслаждаться ей, и никто не торопился прогнать его от волшебного источника. Губы Жени — его губы.Когда старинные аптекарские весы грохнулись со стола, и составные части разлетелись в разные стороны, он обнаружил, что сидит на столе, одной рукой обхватив Женю за шею, другой вцепившись ему в плечо, как это всё произошло, когда парень успел подняться и усадить его на стол, он совершенно не помнил.Да и нога, она была задрана и находилась где - то в районе поясницы молодого человека.— Спокойно, осторожно, без паники.Женя заботливо, как внучок пионер, помог ему вернуться в твёрдо - опорное состояние.— Надо признать, в прежней твоей весовой категории, подобные кунштюки были невозможны.— Что? — спросил Глебыч, тяжело дыша и мало, что соображая.— Кунштюки, — пояснил Женя с ласковой, бесящей недоумков улыбкой, — старинное русское слово. Такое же русское, как Екатерина II.— Интеллектуал хренов. — Саша — это месть. Я был юношей пылким и нежным, дарил ему всего себя, а он мне вместо виршей Апухтина шептал на ушко про мезозой. Идём, мстить друг другу дальше? Ну, Саша, не надо так делать.Глебыч и сам почувствовал — с лицом у него творится что-то неправильное, не мужское.Женя потянул его к себе, и он ткнулся носом в знакомо пахнущее плечо. Когда пиджак успел переместиться с крепкого жениного торса на спинку кресла, Глебыч тоже не помнил. — Не надо, — приговаривал Женя, поглаживая его по спине, — ты же гангстер, ты — Дракула, потомственный маг Валентин. — Почему Валентин? — прошептал Глебыч.— Чтобы ты отвлёкся. Владелец шикарного похоронного бюро. Можешь им стать, антураж в доме соответствующий. — Я сейчас сдохну от счастья, — признался Невзоров хрипло.— Не надо, Саша, не умирай, и слёз своих, тоже, стесняться не надо, помнишь, как у Набокова? ?Вот стою на лугу, да и плачу навзрыд?. Пошли в твою берлогу, черепушки на шторах посчитаешь, успокоишься. Ты диван ещё не выбросил, не спишь, зацепившись ногами за перекладину? Женя повлёк его, мягко, но властно, прекрасно ориентируясь по старой памяти в невзоровских хоромах.Значит, жива она, эта память, бродил он мысленно здесь все эти годы. Пусть, иногда, бродил.