Часть 1. (1/1)

Наше время.Мы странно встретились. (Борис Тимофеев)Should auld acquaintance be forgot,and never brought to mind?(Роберт Бёрнс)— Любовь нечаянно нагрянет, когда её совсем не ждёшь, — напевал Евгений, тщательно намыливая руки, — и каждый вечер сразу станет удивительно хорош... так ты войдёшь? Последние слова были обращены к задумавшемуся в дверях туалета Глебычу. — А что можно? – сумрачно поинтересовался тот .— Это общественное место, Александр, — Евгений недоумённо пожал плечами, — вот если бы ты вломился в мой личный храм уединённых размышлений, вот тогда возмущению моему не было бы предела. — Мне не горит, если что.— Честное слово, ты невыносим. О, майн Гот! Закрой дверь, чтоб тебя! С любой стороны, но закрой.Глебыч ухмыльнулся и вошёл. — Всю жизнь ты так, Саня, стоишь на пороге и нашим, и вашим.Их взгляды встретились в зеркале, висящим над раковиной, и, после некоторой заминки, Невзоров вновь продолжил путь.— Я покурить зашёл. — А я руки сполоснуть. Ручку кто-то подсунул менструирующую. Убил бы гада, но он книгу подписанную схватил и удрал. Пятна оставленные ручкой не были теми мерзкими, советских времен, которые как ни три только больше размазываешь, чернила просто въелись в кожу, оставив жуткие чёрные следы.Глебыч пытался открыть окно. Чертыхался, дёргал, вновь чертыхался. — Осторожней, помни, что я тебе однажды сказал: репутацию, падающие из окон Невзоровы не красят. Не испытываю ни малейшего желания общаться с полицией.— Угу, я понял.— Мясо надо есть, — заметил Евгений, наблюдая за этой нелепой схваткой.— Сам. Ешь. Своё. Мясо. Вот. Так!— Готов спорить, вновь не закроешь.— Я и не собираюсь, — всё так же стоя спиной к нему, Невзоров прикурил, затянулся, выпустил дым длинной струёй на улицу и только потом обернулся. Евгений промокал пальцы бумажным полотенцем. — Господин Понасенков, я смотрю, стал ходить с охраной.— И что из этого? — Ничего, так. Невзоров, присев на подоконник, поглядывал и покуривал. — Как тебе моя лекция?— Как обычно.— Что это за ответ такой! — тут же возмутился Евгений, — без должных прилагательных. Как обычно, остроумно, как обычно, поучительно и тонко.— Ну, вот. Ты сам всё знаешь. Про себя.— Бедный Саня. У него от вегетарианской диеты совсем сил не осталось, одними короткими фразами отделывается. Евгений вновь пустил воду, вновь стал намыливать уже покрасневшие пальцы.— Глебыч, открой страшную тайну, ты пал жертвой модных стандартов? Но, друг мой бывший, ты же не фотомодель!— Лиде нравится.— Лиде… хм, у супруги твоей выбора особого нет. У неё с тобой семья, ребёнок. — А тебе как? – Глебыч глянул быстро и остро.— Мне? Да речь не об этом — нравится мне или нет, но если дни твои сочтены я, так и быть, позволю последнее, прощальное объятье. Нет, надо сказать это другим тоном, другими словами. Я тут шучу, но вдруг...Евгений не договорил.Они обменялись взглядами искоса.— Не рак, не бойся. Ещё поживу. — Значит, я спокойно, без угрызений совести, могу продолжать над тобой издеваться? Глебыч тронутый было встревоженным тоном, опять помрачнел и показал свой профиль, который сам лично предпочитал считать индейским.— Чем можно след от гелевой ручки смыть? Хотя какой смысл спрашивать, здесь ничего кроме мыла нет... просто, я в тебя верю, Саня, Саня! Вдруг у тебя в кармане переносная химлаборатория и парочка мышей. Помнишь, я тебе советовал — ставь опыты на кроликах, потом можно и на стол подать. Чтобы я ещё сексуальных леваков в охрану брал…— А что так? Пристают? — У них семья, а в семье что случается? Ссоры. Вот я их и оставил, выяснять сложные внутрисемейные отношения. А так бы тебя к клозету на пушечный выстрел не подпустили.— Насчёт меня распоряжения нет, пропускать всегда и безоговорочно? Евгений вздохнул. — Не знаю, поверишь ли ты, но я тебя не бегал и не искал, Женя. — А что скверного в том, чтобы бегать, искать меня? Но я верю, верю, не начинай бить себя пяткой к грудь. Лекция затянулась, лучшие люди города не хотели меня отпускать. — Мне сказали, что ты ушёл. Поэтому я…— И лекция затянулась, и мне потом ещё пришлось мирить своих мальчиков. Я верю, Саня.Охрана была легка на помине. В дверь постучали, ручка задергалась и Евгений не удивления обнаружил, что дверь, оказывается, заперта. Глебыч, на которого он укоризненно взглянул, ухмыляясь, разглядывал носки своих гангстерских туфель. — Да, да, со мной всё в порядке, — повысив голос, успокоил одного из своих стражников Евгений, после чего протянул, обращаясь к человеку у окна, — а ты ловок... — Не без того, — согласился Глебыч.— Ты за свою или мою репутацию опасаешься? Ладно, неважно. — Мальчиков красоты ради завёл, я правильно понимаю? Потому что если есть проблемы…— Старый боевой пёс грудью станет на мою защиту, — продолжил Евгений, — помнится, мы это уже проходили. Он должен был признать, что дальше продолжать мыть руки бессмысленно. — Если ты не прекратишь истончаться, тебе тоже охрана понадобится, чтобы ветром не унесло. Воспаришь в небеса, как на картине Шагала. Понимаешь, о чём я?Глебыч от неожиданности сравнения подавился дымом, зафыркал, Евгений тоже рассмеялся. — Саня, честное слово, бросай есть один шпинат, нужно не истончаться, а утончаться, разницу чувствуешь? А, подожди, я всё понял, понял, зачем тебе всё это железо.— Да, да, — кивал Невзоров, — все перстни, все цепи, всё это для того, чтобы ветром не сдуло. Раскусил. — Ну, так, — отозвался Евгений, в его голосе отчётливо зазвучали нотки ностальгии, — ну, так, Саня… Глебыч смотрел осторожно, исподлобья.— "Недурно, если дружба начинается смехом, и лучше всего, если она им же кончается".Одарив Невзорова этой многозначительной цитатой из Оскара Уайльда, Евгений отправил смятый влажный комок в мусорную корзину. — Ах да, — спохватился он, и потянулся за бумажным полотенцем вновь, — я же взаперти.— Я открою.— Ой, стой там, кури.— Да я не кусаюсь.— Да я и не против, не в клозете будет сказано.— Так может, продолжим вечер в другом месте? — Глебыч был поспешен, предлагая, — можешь сразу не отвечать, я буду ждать до десяти.— Рано ты спать ложиться стал, но я понимаю, годы, годы…— Хочешь до одиннадцати, двенадцати, всю ночь, — добравшись до крайней степени унижения, Глебыч отвернулся к окну и судорожно защёлкал зажигалкой.За спиной раздался тяжёлый вздох.— К чему это жалкое клянчанье, Саня! Ты же гигант русской физиологии! Гигант! Голос Евгения казалось, заставил содрогнуться стены, он сделал паузу, потом скучно добавил ?Да, я приду? и, дёрнув задвижку через бумажное полотенце, вышел.