Глава 5. ?Из смертельного наваждения не бывает выхода? (1/1)

— Значит, завтра вы собираетесь нас покинуть?— Надеюсь на это! С журавлём мы разобрались, а потому нужды во мне больше нет. Только сначала придётся уладить кое-какое дело… личного характера. — Взволнованный смех. — Если это не приведёт к моей гибели, отправлюсь домой на рассвете!— Ясно. Очень жаль. Я был бы не прочь работать с вами и дальше.— Ну, у вас всё ещё остаётся змей.— Не думаю… что я способен ему безоговорочно доверять.Заминка. После — усмешка:— А мне вы разве безоговорочно доверяете?— Я считаю вас крайне полезным. Особенно если дело касается стратегии… господин Шима Сакон.Киёоки едва заметно вздрагивает под непроницаемым, но в то же время пронзительным взглядом Канбея. После чего как можно добродушнее замечает:— Да уж, давно меня не называли этим именем!Во взгляде Куроды мелькает едва заметный интерес, однако уже через мгновение ворон оборачивается к ночному лесу справа от себя, якобы решив полюбоваться на окутанные тьмой деревья. Вот только ?любуется? он слишком уж отстранённо — явно что-то обдумывает. Тем не менее по лицу Канбея ничего не прочесть, да и темнота играет свою роль, позволяя этому чёрно-белому ворону наполовину слиться с собой. Киёоки становится немного не по себе — не любит он излишнюю скрытность. Видимо, когда-то повелитель Шинген слишком сильно повлиял на него своей прямолинейностью. Пусть этот доблестный тигр и носил маску, однако мысли свои редко прятал. Тем более одно дело — когда утаиваешь что-то по определенным причинам, и совсем другое — когда делаешь это, только чтобы произвести впечатление… Вряд ли ворон случайно выбрал местом их беседы точку между двумя охранными огнями — там, где побольше тени. Наверняка чтобы вести в разговоре — вот только чего он желает добиться от волка? Чтобы тот остался? Ну уж нет, он здесь больше ни дня не продержится. И так две недели — как под прицелом охотничьего ружья… Даже сейчас — взгляд будто прожигает спину, ещё с начала их беседы с Канбеем. Вот зачем он его преследует? Это ведь волк за ним ходить должен, а не наоборот!.. Глубокий голос ворона отвлекает Шиму от терзающих его мыслей:— Полагаю, теперь у вас появилась великолепная возможность вернуться к прошлому. — Киёоки едва не ёжится от слов Куроды. Понятно, что тенгу о другом говорит, однако на душе всё равно не по себе… от таких вот совпадений. В последнее время в жизни волка вообще слишком много совпадений — обидных, даже издевательских. — Будто сама судьба подкинула шанс, не так ли? — Канбей снова смотрит волку прямо глаза, однако на этот раз Шима стойко выдерживает его взгляд. Нет, он твёрдо решил, что на поле боя ему больше делать нечего. Исцеление ещё куда ни шло — однако ни сражаться, ни выстраивать замыслы во имя кого бы то ни было Киёоки больше не намерен. — Хатакеяма, Такеда, Цуцуи… Оставив службу господину Дзюнкею, вы предпочли затеряться. Это весьма необычно для волка, знаете ли. Неужели вам никогда не хотелось отыскать своего ?истинного? повелителя? И неужели теперь вы желаете оставить то, что даётся вам лучше всего?Киёоки разводит руками.— И откуда вы столько обо мне знаете, господин Канбей?— Ходят тут слухи о волке-одиночке… Вот только имя каждый раз звучит разное, — в глазах тенгу так и норовит вспыхнуть полунасмешка, однако выражение его лица совершенно не меняется. Киёоки не удерживается от полноценной улыбки:— И это вы называете ?не хотелось отыскать?? — а затем с лёгкой печалью добавляет: — Однако после тридцати лет скитаний, мне кажется, любой начнёт задумываться о чём-то более существенном, чем ?тот самый господин?… Господин, который, может, вообще никогда не родится!— У каждой сущности свои слабости, — равнодушно гудит Канбей — и во взгляде его на мгновение застывает что-то, отдалённо напоминающее печаль. — Но в каждой слабости можно найти силу. Волки придают большое значение узам. Но разве не это позволяет им двигаться дальше несмотря ни на что?Киёоки хмыкает.— А тенгу чувствительны к теплу и свету, — произносит он. — Зато им, как никому другому, известна истинная суть темноты.Канбей кивает — сдержанно, но явно одобрительно.— Рад, что вы меня поняли, господин Шима. На самом деле, мне искренне жаль, что вы уходите. Целитель, воин и стратег… Видимо, вы действительно хорошо прятались, раз вас до сих пор никто не нашёл.— В том-то и дело, что меня не надо искать! — усмехается Киёоки. Однако затем добавляет уже более серьёзным тоном: — Ладно, шучу. Не такая уж я и приметная сущность. Живу на окраине леса. Конечно, то и дело наведываюсь в центр… Однако семью свою стараюсь в общие дела не втягивать. По крайней мере пока. И по этой причине сам светиться не особо люблю.— Повезло нам, что вы вовремя появились рядом и указали верный путь, — произносит Канбей, и у Киёоки в голове тут же возникает закономерный вопрос — который он не медлит озвучить:— Кстати, разве это не показалось вам странным? Господин Канбей, мне до сих пор не совсем понятно, почему вы тогда намекали на Отани. Я ведь оказался в этом лагере так же внезапно, как и он. Более того — господин Хидейоши, кажется, был знаком с этим змеем и раньше. А посему… обвинять в чём-то стоило скорее меня, чем его. Я ведь выгляжу более подозрительно.— Отнюдь. Вы заставили господина Исиду пойти наперекор одному из своих принципов. Не считая его отца, вы — первый волк, которому он позволил к себе прикоснуться. — Киёоки устремляет на Канбея крайне изумлённый взгляд, и тот равнодушно хмыкает: — Вижу, вы удивлены. Неужели пламенный лис не удосужился поворчать по этому поводу?— Да он вообще как-то не особо сопротивлялся… ну, по крайней мере поначалу, — спешит добавить Киёоки, вспомнив, что левая рука у Мицунари до сих пор не долечена. — Подождите… Разве это что-то доказывает??Я ведь вроде не совсем дурак… а всё равно как будто чего-то не понимаю…?— На первый взгляд — ничего, — спокойно отвечает Канбей. — Однако, если вспомнить о правиле неравенства равных сил, всё встанет на свои места.— Вы о том, что, если две стороны равны… победит та, которая ударит первой?Канбей прикрывает глаза.— Именно об этом. — ?Всё равно не понимаю…? — Хотя лично я склонен использовать иное толкование: если две силы равноценны, преимущество у той, что влияет извне, а не у той, которая пробивается изнутри. Например, если я начну сражение с равным мне противником, верх одержит тот, кто будет наступать, а не обороняться. То же самое правило не позволило господину Исиде самостоятельно вырваться из волшебства тенгу в день вашей встречи. Чуждая магия пленила его прежде, чем он успел нанести по ней удар. А вот вы повлияли на колдовство снаружи — и смогли хотя бы облегчить его боль. С иллюзиями то же самое — чем они сильнее, тем труднее из них выйти… А знаете, почему некоторые сущности бывают не властны над своими же способностями? Не потому что их одарённость сильнее их самих. А потому что они пытаются освободиться из плена своих умений, заведомо признавая господствующей силу, им же и принадлежащую.Канбей замолкает, и Киёоки слегка смущённо кашляет:— Вижу, вы долго над этим размышляли.— У меня была масса поводов, — загадочно отвечает Курода.— Но при чём здесь ваше недоверие к змею? — с прежним непониманием спрашивает волк. И слышит в ответ тихое:— Просто взгляните на себя и господина Отани теперь, когда вам напомнили о правиле. А точкой отсчёта возьмите того, кто так и норовит ей стать. — Киёоки холодеет. Тенгу, приблизившись к нему, почти неуловимо роняет: — И помните: сколько бы раз вы ни победили, ваши силы всё равно останутся равными. Сейчас одна сторона, возможно, и способна объять другую… однако никто не может обещать, что так будет продолжаться вечно. К тому же судьба любит переворачивать всё с ног на голову в самый неожиданный момент… И, мне кажется, с вами очень сильно хотят поговорить, — уже чуть громче замечает ворон, начиная смотреть за спину волка. Тот, не выдержав, робко оборачивается — и встречается взглядами с Мицунари.— Я знаю, причём уже давно, — беспомощно произносит Киёоки, в то время как лис, вздрогнув, спешит сделать вид, что внимательно слушает своего товарища Киёмасу — а на волка так, случайно посмотрел. — Однако мы ведь ещё не зако… — Киёоки обрывается на полуслове, когда понимает, что ворона рядом с ним больше нет. Волк снова оборачивается. — Господин Канбей? — Тишина и пустота. Тенгу будто окончательно растворился во тьме. — Ну замечательно…Наговорил неизвестно чего — и исчез. Как же это в стиле личностей, любящих строить из себя загадочность… Нет, вроде бы понятно, о чём он толковал, — но в то же время совершенно неясно, к чему. Особенно последние слова… И да — при чём здесь Отани? Да ещё и ?точка отсчёта?… которая опять зачем-то на него глядит!?Ох, святые прародители! Лис, ты меня так точно с ума сведёшь!? — Киёоки очень хочется протянуть это вслух, однако вместо этого он собирается с духом и решает наконец направиться к Са… то есть к Мицунари. Сколько, однако, преимуществ даёт смена имени. Шима, может, и слышал о нём краем уха, однако вряд ли придал значение упоминанию о незнакомом лисе. Кицуне вокруг достаточно, подпрыгивать на месте из-за каждого из них смысла нет. К тому же Киёоки был уверен, что Сакичи в тот день погиб. А оказалось… бывают же такие совпадения. Волк получил право рассказать обо всём лишь сейчас, однако на самом деле уже сотни раз всё обдумал. Да, эти две недели были пресыщены беготнёй и лихорадочным поиском ловушек и коротких путей, однако в перерывах между напряжёнными действиями и размышлениями Шима всё равно невольно переключался на напряжённые просто размышления. Действовать-то ему змей запретил, однако от навязчивых мыслей всё равно не избавиться, если их объект постоянно мелькает перед глазами. И ладно бы просто мелькал — а то так и норовит подобраться ближе нужного. Конечно, совершенно не нарочно — но в то же время складывается ощущение, что он таким образом просто издевается. Взгляд — холодный, а будто обжигает. Тон — ледяной, а от него всё равно бросает в жар. Лис этого не чувствует, однако волк после каждой ?издёвки? ещё полчаса как пришибленный ходит, безуспешно стараясь выпутаться из насланного — пусть и невольно — наваждения. Сложно это — когда кицуне поблизости. Ещё сложнее — когда он будто бы намеренно пытается сбить тебя с толку. И совершенно невыносимо — когда при этом он является твоим истинным господином.?Слишком. Много. Совпадений?.Это ли не знак? Киёоки ведь покинул дом просто для того, чтобы пополнить запас трав, и в итоге задержался на полмесяца из-за череды случайностей. Увидел с высоты чужие перемещения, невольно запомнил их — и в тот же вечер вызволил из беды лиса, попавшего в ловушку. Лиса, которого узнал ещё издалека. И к которому намеренно подобрался со спины, а то мало ли — ещё вспомнит, не доверится и в итоге окончательно пропадёт. Чуть позже стало ясно: кицуне так и не понял, что перед ним уже знакомая сущность. Пусть и вёл себя настороженно, однако лишь из здравого смысла. А затем, благодаря совершенно случайному прикосновению, Киёоки выяснил самое страшное. Оказалось, что волк встретил своего истинного господина ещё тридцать семь лет назад. И в день их встречи стал виновником его же смерти. И виновником смерти его отца. ?Ты узнаешь его сразу, с первого взгляда?… Судя по всему, для некоторых одного взгляда недостаточно. А жаль — ведь тогда всё могло быть совершенно по-другому… Это же прикосновение позволило Шиме понять, что к Мицунари в своё время применили ?технику жертвы?. С её помощью можно исцелить даже смертельную рану — ценой жизни другой сущности. Вот только Масацугу тогда был в шаге от гибели, ему бы не хватило сил на то, чтобы вытащить сына. А это значит, что…?Эх, Шигенобу… Что же мы с тобой натворили…?Киёоки готов принять смерть в наказание — хоть прямо сейчас. Он знает, что заслуживает её — пусть дети его и не заслуживают остаться сиротами из-за прежних ошибок отца. Нельзя сказать наверняка, как именно лис откликнется на правду. Порой он ведёт себя слишком непредсказуемо. То строит из себя саму невозмутимость, а то вдруг даст волю нетерпеливости, вспыхнет — и ходит потом сердитый на себя и на других. Что ж сказать, занятный он вырос. Сложный, но занятный… Мицунари успевает обратиться к нему первым — будто всё это время только и делал, что ждал подходящей возможности. Отвернувшись от Киёмасы, который до сих пор что-то настойчиво ему втолковывал, и заставив того крайне возмущённо нахмуриться, лис небрежно роняет:— Волк. Уходишь, значит?— Надеюсь на это, — повторяет Киёоки ответ, который некоторое время назад давал Канбею, — только уже менее жизнерадостным тоном. — Однако сначала…— А доделать кое-что перед этим не желаешь? — внезапные слова кицуне сбивают Шиму с толку. Лицо Мицунари непроницаемо, однако отсветы костра, пляшущие в его карих глазах, так и намекают на ликование. — Я про левую руку, волк.— А что не так с твоей левой рукой? — тут же спрашивает у него Киёмаса. Исида вместо ответа сердито опускает веки и, развернувшись, строго зовёт:— Идём.?Это он мне? — на миг задумывается Киёоки, однако затем еле удерживается от того, чтобы ударить себя по голове за такие глупые вопросы. — А кому ещё, гений??— Мицунари, да что с тобой сегодня? Ты можешь толково ответить хоть на один мой вопрос?! — рычит вслед лису Киёмаса. Кицуне хмуро смотрит на него через плечо:— Я подумаю, — а затем решительно шагает прочь. Сердитое ворчание тигра позади заставляет Исиду раздражённо фыркнуть. — И всё-то ему надо знать…— Значит, вы наконец разрешите мне исцелить вас полностью? — осторожно обращается к нему Киёоки. А затем позволяет себе усмехнуться: — Как же это, однако, мило с вашей стороны!— Вижу, тебе почтительность в голову ударила? — резко откликается Мицунари. — Не обольщайся. Я уже сказал тебе, что не позволю себя долечить. И от слов своих отступать не собираюсь.Они подходят к границе, и Киёоки невольно замирает возле линии, отмеченной охранными кострами — в то время как Исида даже внимания не обращает на огонь и просто идёт дальше, прямо в лес. Запоздало осознав, что его сейчас ведёт за собой не кто иной, как хозяин защитного пламени, Шима сердито вздыхает — ну куда пропала его способность мыслить? — и спешит нагнать кицуне. А затем хмуро-недоверчиво спрашивает:— Получается, ты обманул меня, лис?Мицунари удосуживается ответить только тогда, когда уходит достаточно далеко — чтобы стволы деревьев наверняка скрыли его от посторонних глаз. Когда Киёоки замирает на месте следом за лисом, тот резко оборачивается и возмущённо ворчит:— Я никогда никому не лгу, волк. То, о чём я желаю поговорить, всё ещё связано с моей рукой.— О, занятно, — тянет Шима. — И каким же образом?— Таким, что я до сих пор твой должник, — слегка недовольно откликается Исида. — Ты ведь не только от боли меня избавил, но ещё и из магии вытащил, — он сердито скрещивает руки на груди. — И раз ты завтра уходишь, то… реши прямо сейчас, что тебе нужно в качестве оплаты.Шима на мгновение торопеет.?Да уж, хорош приказ. Он что, вообще благодарить не умеет??Тем не менее ответ на просьбу приходит сам собой — чего тянуть, раз всё вокруг так и намекает:— Что ж, Мицунари. — Лис невольно поднимает на него взгляд. — Мне нужно рассказать тебе кое-что. Поэтому я попрошу, чтобы ты ни в коем случае не перебивал меня, пока я не закончу. Да, такая вот плата за спасение.Исида недоумённо вскидывает бровь.— Ну… вообще-то, я слегка другое имел в виду, — немного неуверенно говорит он. — Но… если тебе это так… нужно, то… ладно, — он разводит руками. — Говори, а я обещаю тебя не перебивать.Взгляд Мицунари так и сияет искренним непониманием. Непривычно немного, что лис не хмурится. Более того, он даже кажется каким-то беспомощным, что ли. Как будто не знает, что именно ему сейчас необходимо ощущать. Занятно. Наверняка лис заранее прикидывал, какой ответ даст ему Шима, — однако ни одно из его предположений не оправдалось… Ладно, стоит поскорее перейти к сути. Киёоки делает глубокий вдох, собираясь с мужеством, — и… неожиданный шорох заставляет их с лисом напрячь слух. Шима сразу же протягивает правую руку к плечу, но Мицунари даже не думает касаться ленты. Вместо этого он напряжённо шипит:— Вообще-то, я ясно дал понять, что желаю побеседовать с ним наедине, Йошицугу.Мгновение — и позади лиса вырастает белоснежная тень.— А я ему не доверяю.?Проклятье… Отани! — Киёоки обращает на змея откровенно недовольный взгляд. — Только не говори, что ты это нарочно!?— Послушай, я сто раз говорил, что всё будет в порядке! — тем временем обернувшись к змею, сердито восклицает Исида. — Не съест же он меня, в конце концов!— Ну, съесть-то, может, и не съест, — меланхолично отвечает ему Йошицугу, — однако от опасности вряд ли защитить сумеет. Вы ведь даже не заметили моего присутствия, пока я намеренно не начал шуметь.— Нашёл время проверки устраивать! — пыхтит Исида. — У нас тут, между прочим, вопрос долга и чести!— Ага, — равнодушно откликается Отани. — А ещё справедливости и любви.Мицунари обращает на него хмурый взгляд:— Чего?Змей внезапно вздрагивает от его слов — и подозрительно кротко отвечает:— Ничего. Забудь о том, что я сказал.?Мне кажется, или последняя фраза — его любимая?? — думает Киёоки, однако затем вспоминает: ему ведь даже не дали начать рассказ. Вот надо же было этому змею появиться в самый неподходящий момент… И что теперь делать — ждать? Или…— Господин Шима, — Отани внезапно обращает на Киёоки многозначительный взгляд. — Вы ведь хотели сказать Мицунари о том, что желаете пока остаться здесь? И помогать господину Хидейоши в следующих битвах?— Что… Это правда? — лис неожиданно опускает плечи, а в его голосе так и сквозит… надежда? Да нет, быть такого не может! Однако уже через мгновение кицуне оборачивается к волку — и тот едва не оседает под его искренне заинтересованным взглядом…?Добродетельный изумрудный дракон… Да что же ему… — дышать становится тяжелее, перед глазами будто возникает пелена… — Ох, бес… Добрался всё-таки. Замечательно, лис, просто великолепно?.Волк ведь до последнего сопротивлялся наваждению. Надеясь, что иллюзия всё ещё способна рассеяться, Киёоки делает глубокий вдох. Мицунари же тем временем кашляет и, пытаясь звучать равнодушно, добавляет:— Нет… не то чтобы мне это было важно… Мне вообще всё равно, на самом деле… Я ведь… расплатился со всеми долгами? — лис явно хочет подать это уверенно, однако его голос сам собой подскакивает к вопросительной интонации. А Киёоки тем временем уже готов завыть от беспомощности. Чувствуя, как Йошицугу продолжает буравить его настойчивым взглядом, а его собственный разум… проклятье… всё-таки окончательно затуманивается от покорившего его наваждения… Шима сдаётся и отвечает:— Да, Йошицугу прав… Я… действительно пока не собираюсь уходить.***Выловить змея, пока тот пребывает в одиночестве, и вывести его на серьёзный разговор — что в этом может быть сложного? Однако для Киёоки даже такая задача оказалась непосильной. Почти целую неделю Отани ходил за Мицунари будто привязанный — и, хоть и бросал странные взгляды на волка вслед за лисом, но умело избегал столкновения. В течение шести дней Шима терпеливо ждал, когда ему наконец представится возможность выяснить, с чего Йошицугу вдруг решил сжульничать и ?продлить? действие их с волком ?договора?… однако так ничего и не дождался — и уже сегодня утром едва не бросился к Исиде с немедленным признанием. Лишь в последнее мгновение, скрепя сердце, остановился. Да, держать правду в себе просто невыносимо, однако нельзя давать волю опрометчивости — Отани ведь не просто так попросил его молчать до тех пор, пока они не нагонят журавля… а потом — снова запретил что-либо раскрывать, пусть и не сказал ничего напрямую. Ловко он развернул их с Мицунари беседу, конечно… И так вовремя вклинился, что даже подозрительно… Вот только к чему он так печётся о лисе? Змей ведь пришёл к Хидейоши едва ли на день раньше волка. Пусть Отани и смотрит на Исиду так, будто знает его уже давным-давно — кицуне-то явно общается с ним не больше месяца! К тому же… Йошицугу, кажется, вообще на любую сущность смотрит так, будто видит её насквозь… или нет… Голову посещает внезапная мысль — на первый взгляд как будто даже озарение. А что, если Мицунари на самом деле и правда когда-то знал Отани — вот только однажды просто-напросто потерял память? И именно поэтому волк со змеем его помнят, а он их — нет?..?Ну молодец, Киёоки! — уже через мгновение корит себя Шима. — Напридумывал тут сказок посреди ночи… тоже мне, мастер предположений?.В любом случае, когда они прибыли к границе земель Хашиба, волк понял, что больше так не может. Переговорить со змеем просто необходимо. И раз не получается поймать его днём — придётся караулить ночью, хоть до самого утра. Если же и такой подход не даст результатов — тогда волк готов плюнуть на всё и отдать себя на суд Мицунари вне зависимости от желания Отани. Да-да, даже в присутствии и при яростном сопротивлении последнего. Конечно, вроде как совершенно ясно, почему Йошицугу поступает таким образом… Однако не думает ведь он, что Киёоки будет держать рот на замке всю жизнь!?Тайное всегда, рано или поздно, становится явным. И лучше рассказать ему обо всём сейчас, чем ждать, пока секрет раскроется самым неприглядным образом при самых неподходящих обстоятельствах…?Киёоки настораживается, почуяв движение возле палатки Мицунари. Прислушавшись, он понимает, что не ошибся в выборе места: судя по всему, Отани тянет к Исиде в любое время суток. Неторопливо обратив заранее снятый шнур в меч, Шима спокойным шагом движется наперерез змею, а затем с размаху вонзает оружие в землю, пресекая попытку увильнуть. Видимо, Йошицугу и сам понимает, что просто не может бегать от волка вечно, поскольку уже через несколько мгновений принимает человеческий облик — плавно, будто вырастая из земли, как любая настоящая змея. Укон делал точно так же — только по мере превращения ещё слегка покачивался, стремясь не то заворожить, не то просто напугать… Прислонившись к дрожащей на ветру осине, Йошицугу устремляет равнодушный взгляд на Киёоки. На фоне темноты Отани ещё больше похож на снежно-белого призрака — однако до подозрительного превосходно вписывается в окружающую его ночную бездну.— Долго же вы меня ловили. Я уже почти разочаровался, — змей говорит ровным голосом, однако в сочетании с подобными словами его тон кажется издевательским. Поддаваться на провокацию Отани глупо, но Шима позволяет себе ответить даже с некоторой язвительностью:— А я не из торопливых. Предпочитаю растягивать удовольствие. Хотя совсем не планировал продлевать своё пребывание в стане господина Хидейоши, — вынув меч из земли, волк обращает его в безобидный шнур и мягко, но в то же время настойчиво спрашивает: — Ну что — сам всё скажешь или устроить тебе допрос с пристрастием?Взгляд Йошицугу совершенно не меняется — и это, если честно, малость напрягает. Тем не менее Киёоки прилагает все усилия, чтобы не выдать своего волнения. Он сам начал этот разговор, а потому просто не имеет права позволить собеседнику вести в нём. Стоит змею стать ?внешней силой? — и всё, добиться правды не удастся. Да, господин Канбей совсем о другом тогда говорил… но это не так уж и важно. Истина — она на то и истина: её можно применить к чему угодно.— Лучше допрос, — наконец отвечает Йошицугу. — Иначе мы до самого утра не разойдёмся.Киёоки слегка непонимающе хмурится, однако змей даже не думает разъяснять свои странные слова. В итоге волк просто решает воспользоваться представившейся ему возможностью и задаёт первый вопрос:— Откуда тебе вообще известно, что нас связывает?Отани на время отводит взгляд, размышляя над ответом. А затем снова поднимает глаза на Шиму и равнодушно молвит:— Ваш шнур… — Шима невольно сжимает оружие крепче прежнего. — Он похож на тот, который носит с собой Мицунари. — ?Носит с собой?!? — волк нервно сглатывает, однако изо всех сил старается не поддаваться изумлению. — Он прячет его под левым рукавом, если вы не знали. Пожелаете — и проверить мои слова для вас не составит труда. Ещё Мицунари не помнит, кто виновен в смерти его родителей, а потому вы для него — совершенно незнакомая сущность. В то время как ваш взгляд так и говорит: я помню его ещё ребёнком. Добавляем к этому шрам, который вы явно оставили в качестве напоминания, дикое чувство вины, желание признаться в том, что вы скрывали даже от самого себя… и сожаление. ?Если бы я знал раньше?. ?Если бы тогда мне позволили к нему прикоснуться?… — с каждым словом Йошицугу волку становится всё хуже и хуже, и он даже не понимает, что давит на него сильнее: ощущение, будто змей знает совершенно всё, или понимание, что он просто не мог выяснить так много с помощью одного лишь наблюдения. — Ну что, похоже на правду? — будто заглянув в мысли волка, спрашивает Йошицугу. Киёоки вздрагивает от неожиданности, однако уже через мгновение расправляет плечи и оценивающе смотрит на собеседника.— Такое чувство, что чего-то не хватает.— Вот и мне так кажется, — на удивление быстро соглашается Отани. У Шимы аж руки опускаются: змей что, всё это время над ним издевался? Однако Йошицугу не позволяет ему ни задуматься, ни разозлиться, продолжив: — Поэтому просто поверьте в то, что я увидел вас в его сне.Это становится последней каплей. По-настоящему рассердившись, Киёоки сурово спрашивает:— ?В его сне?? В смысле — во сне Мицунари? То есть ты умеешь читать сны?— Только у тех сущностей, с которыми связан, — невозмутимо откликается Отани и по привычке оправляет маску, что скрывает нижнюю половину его лица. — И с ним я повязан крепче, чем с кем бы то ни было. Дело в том, что Мицунари ничего не забыл. Он просто не может вспомнить. Однако во сне к нему нередко возвращается то, что утеряно. — Змей замолкает на некоторое время, позволяя Киёоки уяснить, что порой в ?сказках? бывает слишком много правды. Однако говорить он начинает прежде, чем Шима задаёт новый вопрос: — И тем не менее сновидений своих он не запоминает.— Любопытная подробность, — слегка недовольно замечает Киёоки. — Но, думаю, стоит пойти дальше. — ?Даже не думай, ты не сумеешь меня отвлечь?. — Скажи, змей: почему ты это делаешь? Какова твоя выгода?Шиме даже становится не по себе, когда во взгляде Йошицугу появляется намёк на какую-то эмоцию… понять бы ещё, на какую… А, вот. Кажется, это… возмущение?— Вы меня оскорбляете, — голос Отани всё ещё ровный, однако волку удаётся выслушать пару ноток искреннего негодования и даже какой-то детской обиды. — Какая может быть выгода, если речь идёт о сердце самой дорогой мне сущности?Киёоки не удерживается и хмыкает — кажется, к нему всё-таки начинает возвращаться его обычный нрав.— Ты ведь его едва знаешь.— Я поступил на службу к господину Хидейоши всего три недели назад, — зачем-то переиначивает слова Шимы Отани — и это не может не настораживать. Хотя сколько уже можно… Этот змей сам по себе — одна сплошная подозрительность. От него можно ожидать чего угодно — а потому проще вообще ничего не ожидать, чтобы лишний раз потом не удивляться. — Срок небольшой, однако это ровным счётом ничего не значит. Вы ведь слышали о таком понятии, как ?родственные души??Шима цокает языком.— Ещё скажи, ты мысли его читать умеешь.— Может, и умею. От снов и до мыслей недалеко. Вы ведь даже не представляете, как сильно мы сблизились за это недолгое время, — слишком уж загадочно произносит Йошицугу. Тем не менее взгляд его снова непроницаем — и Шиме от этого опять совершенно не по себе. А ещё хуже волку становится, когда змей срывается на откровенную издёвку: — Вам такого уровня никогда и ни за что не достичь.Киёоки многозначительно кашляет.— Вообще-то, я ни на что и не претендую…— Ну да, конечно, — змей отворачивается в сторону. — Ещё бы вы не претендовали на своего истинного повелителя.Волк испуганно вздрагивает.— Откуда ты… — Ну всё, хватит. Пора переходить к самому главному: — Послушай, змей. Может, тебе и по душе тихушничать, однако я просто не могу держать подобную правду в себе…— Да неужели вы не понимаете, что это самый безопасный путь? — опять подняв взгляд на Киёоки, шепчет Йошицугу. — Не думаю, что вы всем сердцем желаете умереть. Сейчас все на взводе. Рассказывать такую правду Мицунари просто-напросто опасно. Или вам не терпится вызвать лесной пожар? — на последних словах в голос змея всё-таки прокрадывается искреннее волнение и отчаянное желание убедить собеседника в своей правоте — но намного сильнее этого слышно ощущение своей же беспомощности. Змей слишком сильно хочет победить в споре — однако, судя по всему, не может рассказать слишком многого. Теперь Шиме даже слегка неловко от своей прежней резкости, и он спешит смягчить тон:— Ну, допустим, что пожар мне не нужен, — он делает шаг в сторону Йошицугу и опускает руки, желая показать, что готов пойти навстречу Отани, если тот представит ему весомые доводы в защиту своей позиции. А затем с горечью добавляет: — Вот только… дело ведь нешуточное. Из-за меня погибли его родители.— А из-за меня он проявил свою демоническую сущность, — с нажимом говорит змей. С глаз его окончательно спадает пелена равнодушия, и сердце Киёоки замирает, когда он видит во взгляде собеседника мольбу, и сожаление, и боль, и тревогу, и даже страх. И пусть все эти эмоции нисколько не полноценные — лишь намёки, а не чувства, — но каждый из этих едва уловимых оттенков пропитан такой всепобеждающей искренностью, что волк на время теряет дар речи. — Если бы не я, он сумел бы покорить свои способности. — Киёоки снова пытается нахмуриться — о каких способностях говорит змей? — Если бы не я, он не боялся бы творить пламя. — Шима едва заметно вздрагивает. Неправда. Волк даже подумать не мог, что Исида страшится своего же огня. Помнится, сила не слушалась Мицунари в тот вечер, когда Киёоки только пришёл к Хидейоши… Однако Исида был слишком взволнован — ещё бы ему не быть взволнованным после магии тенгу! — так что некоторая нестабильность в чарах была вполне объяснима. Вот только теперь получается… Неужели на самом деле всё намного ужаснее? А ведь по тому, как лис себя ведёт, не скажешь, будто он в чём-то не уверен. Хотя Шима давно уже понял, что это лишь напускное, но он и не подозревал, насколько серьёзные страхи терзают сердце юного по его меркам лиса. — Если бы не я, он не считал бы себя угрозой для окружающих, — тем временем совсем глухо продолжает Йошицугу. Взгляд его снова становится непроницаемо-спокойным. — Он никому не рассказывает об этом. И делает всё возможное, чтобы другие ни о чём не догадались. Но есть те немногие, кто знает, каких усилий ему стоит держать себя в руках.Отани замолкает, и между двумя сущностями ненадолго повисает тишина. Киёоки пользуется ей, чтобы поразмышлять над правдой, которую прямо сейчас раскрыл змей. В голове сами собой всплывают слова Шигенобу: ?Из него должен был вырасти опасный демон?… Однако затем лёгкое покалывание в кончиках пальцев напоминает волку о его первом прикосновении к Мицунари. Шима смотрит на свою правую ладонь, пытаясь выловить ей отсветы ближайшего охранного костра. Оберегающего, ни в коем случае не гибельного…?Нет, я ни за что поверю в то, что он демон… — Эта сущность просто не может быть опасна для леса… — Ты ошибся, Укон… Господин Дзюнкей ошибся…?Киёоки ведь чувствует… А прежде чутьё никогда его не подводило. Если сообщало, что нужно ждать неприятностей, — неприятности обязательно случались. Если молчало, не возражая против действий своего хозяина, то всё проходило гладко. Рядом с Мицунари же оно кричит. Кричит о том, что эта и есть та сущность, которую он столько времени искал. Что это и есть господин, которому он готов служить до конца. И дело даже не в ?истинности?, к которой Киёоки до последнего времени относился с крайним недоверием. Чутьё прямо сообщает волку: вот та сущность, что способна защитить близкие тебе идеалы. Вот тот, кто может наделить твою жизнь смыслом. Резкий, грубый, не способный разобраться в своих же чувствах — однако при этом честный, упрямый, желающий жить по справедливости. За доказательствами и ходить далеко не надо — сколько времени он не даёт залечить себе руку? Исиде до сих пор больно двигать кистью — Киёоки чувствует это, — однако лис считает нечестным пользоваться магией и добротой волка. Пусть и отговаривается тем, что якобы ?не желает остаться в долгу?… На самом деле он просто слишком принципиальный… Внезапно опомнившись, Киёоки понимает, что прямо сейчас на него с неприкрытым любопытством смотрит Йошицугу. И не просто с любопытством, а будто бы даже удивлённо. Но как только Шима переводит взгляд на Отани, тот сразу же принимает незаинтересованный вид. Волк усмехается, а затем тихо, будто боясь неосторожно ранить слегка приоткрывшуюся душу змея, спрашивает:— Ты не думал о том, что его огонь проявился бы в любом случае? Рано или поздно, несмотря ни на что? Может, ты и не виноват вовсе?— Господин Хидейоши обязательно помог бы ему овладеть этой силой, — легонько качает головой Йошицугу. — У него бы получилось. Если бы в тот день я прислушался к своей интуиции… Я ведь знал, что случится беда… И всё равно пошёл… — Отани начинает едва заметно хмуриться и, окончательно бросив попытки выглядеть бесстрастным, сокрушённо вздыхает. — Можно сказать, что моя вина надуманна, а по сравнению с вашей — совершенно несерьёзна. Вот только сами вы тем временем не виноваты напрямую. Вы ведь просто выполняли приказ. Более того — вы ни о чём не подозревали до самого последнего момента. И непосредственно от вашей руки в тот день не пострадала ни одна сущность.?Что… да откуда он столько знает?!? — мысленно восклицает Киёоки, а вслух говорит:— Напрямую, не напрямую — я всё равно виноват. Разницы никакой.Йошицугу хмурится ещё чуть сильнее и упрямо заявляет:— У вас ведь есть семья. Подумайте о ней. Разве они смогут жить спокойно, зная, что вы поплатились за то, к чему причастны лишь косвенно? Будь я вашим сыном, я бы отправился мстить.Последние слова Отани заставляют Киёоки похолодеть. Однако, поразмыслив несколько мгновений, волк прямо спрашивает:— Значит, сколько ты его уже знаешь?Змей не сопротивляется.— С раннего детства.— И кто же поработал над его памятью?Отани опускает взгляд.— Простите, но этого я вам сказать не могу.— Эх, всё с тобой ясно, — вздыхает Киёоки и начинает смотреть в пустоту. Некоторое время оба молчат. Вроде бы пора уже сворачивать беседу, однако Шима до сих пор не желает сдаваться. Мотивы Йошицугу ясны… Однако лгать ради этого Мицунари… Упрямство и желание избавить лиса от неведения всё-таки перевешивают. Волк прислушивается к ветру, что треплет кроны деревьев, но отвлекается, когда слева раздаётся:— Скажите, господин Шима, а вы азартны??Вот тебе и уместный вопрос посреди ночи?.— Уже нет, — слегка ворчливо отвечает волк и обращает настороженный взгляд на Йошицугу. Тот вздыхает.— Очень жаль. Я хотел заключить с вами пари, — загадочным тоном объявляет он, и Шима позволяет себе прищуриться.— Какое ещё пари??Он что, издевается??Отани склоняет голову набок и ровным тоном произносит:— Три битвы. Если после них ничего не изменится, то я не буду вам мешать. Можете спокойно рассказать ему всё. К тому времени положение дел обретёт крайне чёткие очертания, а потому он не воспримет всё так болезненно. Может быть, вам даже повезёт и вы останетесь в живых после признания, — с явной насмешкой заканчивает он.Шима заинтересованно хмыкает.— А если что-то изменится? — спрашивает он.В глазах Йошицугу начинает мелькать что-то, отдалённо напоминающее ликование, когда он отвечает:— Тогда вы уже сами не пожелаете ему ничего рассказывать.?Поразительная самоуверенность?, — заключает Шима, недоверчиво глядя на змея. Разум тем временем вовсю вращает выданные Отани условия, пытаясь найти в них подвох.— Три битвы, говоришь? — переспрашивает волк, и Йошицугу кивает в ответ, после чего будто невзначай добавляет:— После одной из них мы доберёмся до земли через реку. А там, как известно, растут редкие травы. Ну что, господин целитель? Может, хотя бы профессиональный интерес позволит вам отложить на время раскрытие страшной тайны??За травы купить меня желаешь?!? — хочется воскликнуть Киёоки, однако ему удаётся остановить себя чуть ли не в последний момент. Вместо этого он задумывается над тем, что в итоге скорее выигрывает в споре, чем проигрывает. Если отказаться, Йошицугу наверняка найдёт другой способ скрыть правду от Мицунари. А действие этого договора он ?продлить? уже не сумеет. Так что после трёх сражений волк спокойно сможет во всём признаться. Отани ведь не сказал, что будет препятствовать этому, если ?что-то изменится?. Он сам загнал себя в ловушку, когда поверил, будто Киёоки сможет просто взять и ?не пожелать? что-либо рассказывать. Мицунари обязательно всё узнает, пусть и не сейчас. Шима клянётся: через три битвы он выдаст кицуне всё, что прятал глубоко в сердце почти сорок лет.— Ну вот и договорились, — кажется поняв всё без слов, произносит Йошицугу. Ликование в его глазах становится более отчётливым, а Киёоки тем временем никак не может взять в толк, чему змей так радуется. — В таком случае доброй ночи, — склоняет голову Отани и уже собирается уходить, когда Шима останавливает его настойчивым:— Змей. Я хотел спросить ещё кое-что. Те ожоги, что ты скрываешь… — он многозначительно замолкает.Йошицугу отвечает не сразу. Некоторое время постояв в тишине, он вдруг хмыкает и загадочно-зловещим тоном говорит:— Не люблю слишком догадливых сущностей. Дашь им один факт — и они вмиг додумаются до всего остального.— Я сказал это лишь как целитель, — пожимает плечами Киёоки. — И да, это я ещё про шрам от пулевого ранения промолчал… — волк осекается, когда Отани переводит на него откровенно изумлённый взгляд. — Правое плечо, верно? — решает добить его Шима. Йошицугу едва слышно кашляет.— Может, все события тридцатилетней давности восстановите? — с некоторой издёвкой произносит он.— Да ну, я уже спать хочу, — насмешливо отмахивается волк. — Предположу только, что это были охотники. Тебя ранили. И это стало причиной срыва. Его волосы ведь тогда сменили цвет, верно?Йошицугу отшатывается от Киёоки.— Что?..Шима, не выдержав, усмехается:— Ничего себе! Получается, и я тоже на что-то горазд! Честно, не думал, что сумею тебя удивить. И вообще, сам удивлён, как до этого всего додумался!Отани недоверчиво мычит.— Ну конечно, ?удивлён?. Не стоит оправдываться — я не из тех, кто завидует чужим умственным способностям. Своих вроде в достатке… — он внимательно глядит на собеседника. — А вы, оказывается, сложнее, чем можно предположить, господин Шима. Хотя нет, ?сложный? — это не совсем верное слово. Правильнее будет сказать… ?непредсказуемый?. — Сердце Киёоки пропускает удар. — Вы предельно открыты, в высшей мере честны. Однако иногда совершенно невозможно предугадать ваши действия. И, признаюсь честно, меня это даже слегка пугает…?А меня слегка пугает интонация, с которой ты произнёс последние слова?, — мелькает в голове у Шимы — но продолжение речи Отани заставляет его отвлечься от размышлений:— Кстати, когда вы собираетесь сказать Мицунари, что он ваш истинный господин?Киёоки вздрагивает: ?Молодец, змей, достойный ответ на мою догадливость?, — а затем вздыхает и с некоторой печалью говорит:— Не вижу смысла сообщать ему об этом. Мне ведь всё равно никогда не стать его подчинённым… так зачем запутывать и без этого нелёгкое положение дел?— Ясно, — кивает Йошицугу. — Что ж, теперь, когда мы точно всё решили, думаю, я имею право отойти наконец ко сну.И прежде, чем Киёоки успевает обдумать, действительно ли они ?решили всё?, змей ускользает в темноту.***Белый снег, чёрные перья — и стоящее на границе тьмы и света золото смерти, своим сиянием уносящее из мира живых сущность за сущностью. Остатки клана Ода, взятые под опеку дьяволом Шибата, исчезают, неизбежно приближая гибель своего защитника. Любой силе нужна власть. Поэтому после убийства Нобунаги сила тенгу перестала быть силой. И обратилась в бесконечную слабость, ядовитую для того, кто пытается её сберечь. Жестокий, но в то же время естественный закон жизни, согласно которому выживает сильнейший. Демона-тенгу больше нет — и его последователь, не в силах отпустить прошлое, не в силах признать настоящее, окончательно лишает себя будущего… Как же далеко мыслит Хидейоши, если теперь безо всяких сомнений идёт против своего прежнего единомышленника, против клана Ода — даже против своего лучшего друга? Что творится в голове у этой обезьяны? И что на самом деле сейчас происходит в его душе?.. Киёоки усмехается, а затем убивает очередного противника. Убивает не глядя: если запоминать всех и каждого, однажды обязательно сойдёшь с ума. Имеется уже одно воспоминание, что медленно, но верно лишает рассудка. Хватит и его… Следующий противник хищно скалится, пытаясь устрашить, и Шима уже готов решить его судьбу одной атакой — когда вдруг понимает, что сейчас должен находиться совсем не здесь… На мгновение замешкавшись, волк едва не пропускает удар.— Проклятье!Сосредоточившись и разобравшись с врагом, Киёоки оборачивается. Да, ему нужно именно туда, сквозь чащу, на соседнюю поляну… Тело дёргается вперёд раньше, чем разум успевать понять, в чём вообще дело. А точнее, не столько разум, сколько сердце, которое шепчет всего два слова.?Наваждение. Смертельное?.— Это не нормально, это совсем не нормально! — рычит Киёоки на самого себя — но в то же время спешит со всех ног, едва не налетая на деревья. С ним такое впервые, он совершенно сбит с толку… Однако все мысли покидают его голову, когда он, выбежав из-за деревьев, видит Мицунари — поверженного. Волк в ужасе застывает. Снег вспыхивает золотом то здесь, то там: ещё недавно на этой поляне было убито несколько сущностей. Шима делает шаг к Исиде; тот внезапно вздрагивает и хватает снег рукой, будто пытаясь достать до лежащего рядом веера. Но глаза открыть не может, хоть и пытается — значит, и правда находится под действием иллюзии… смертельной. Нужно сделать что-то, сделать как можно скорее… Однако взгляд неожиданно вылавливает ещё одну фигуру поблизости — едва заметную на фоне тёмных стволов. Сначала кажется, что это всего лишь тень — чёрная и подозрительно неподвижная, но затем Киёоки различает и наброшенный на плечи синий плащ, и наполовину открытое лицо, и сияющий ненавистью взгляд… и обнажённый клинок. Волк тут же бросается к лису. Падает на колени, касается ладонью лица. Горячий… даже слишком. Значит, сейчас он изо всех сил борется…— Ты его не спасёшь, — шипит тень, делая шаг назад. Киёоки дёргается в сторону врага, однако затем вдруг передумывает. И секундной заминки оказывается достаточно, чтобы противник с тихой усмешкой исчез в деревьях — причём исчез совершенно бесследно. Словно сама природа поглотила его, скрыла ото всех своей силой. Кто это был? Зачем он это сделал? И, главное — как сумел застать Мицунари врасплох? Помотав головой, чтобы в неё не забирались лишние вопросы, Киёоки наскоро осматривает Исиду. Серьёзных ран нет — только на шее небольшая царапина, будто случайно задели… Ну хотя бы что-то обнадёживающее. Говорят, ослабленную ранами сущность наваждение охватывает намного быстрее и болезненнее. Осталось только придумать теперь, как вывести лиса из иллюзии… Душа тут же холодеет.?Да я ведь понятия не имею, как это делается!?Волки в наваждениях не разбираются — разве что поддаются им с лёгкой руки! Нужен кицуне — вот только есть ли рядом достаточно сильный? А даже если и есть — прямо сейчас идёт сражение, которое вряд ли окончится раньше, чем Мицунари пропадёт в мире снов!— Кей… мацу… — не совсем внятно зовёт Исида. Киёоки тем временем уже на грани отчаяния. Нет, не может быть, чтобы его истинный господин погиб здесь и сейчас… Он ведь выжил тогда… Почему же теперь… Мысли окончательно смешиваются, перед глазами всё плывёт… Шима хватается за меч, пытается встать. Нужно догнать этого иллюзиониста… Догнать любой ценой и вынудить его снять заклятие… После нескольких попыток подняться волк осознаёт, что просто не в силах этого сделать. Тело не слушается, будто пьяное… Мицунари, сквозь сон, хватает его за рукав. — Не оставляй меня… умо… ляю…Лис обращается нисколько не к нему. Однако Шима всё равно отвечает:— Не бойся, я ни за что тебя не брошу.?Ох, ну почему же это случилось именно с тобой… Если бы я был таким же лисом, как ты, я бы сам отправился в это наваждение — и… — Киёоки вздрагивает, когда его разум, будто ледяной шип, пронзает озарение. ?Отправился?… С чего он решил, что у него ничего не выйдет? Волки… они ведь легко поддаются наваждениям! И особенно чистокровные. Что, если попробовать… Наверняка ещё есть возможность! Если поторопиться, можно успеть… Киёоки сжимает оружие ещё крепче, после чего опять склоняется к Мицунари. Ему некогда просчитывать, как скоро на этой поляне может оказаться враг. Лучше просто сделать всё как можно быстрее… Ладонь сама собой замирает возле шеи лиса. Что? Да быть такого не может… Однако усилившееся головокружение подсказывает: иллюзия была запущена именно через царапину. — Да что же это за… одни странности кругом… — Вот только туман перед глазами не позволяет об этом задуматься. — Ладно, хорошо. Прямо сейчас нужно просто забыть об упрямстве — и поддаться…?***Открыв глаза, Киёоки не видит вокруг себя ничего, кроме темноты. Он всё так же сидит, однако меча в его руке уже нет.?Восхитительно!?Чуть поодаль раздаётся сдавленный вздох.— Мицунари?— В… олк? — будто через силу.Шима тут же встаёт. Напряжённо вглядывается в темноту вокруг себя, пытаясь найти Исиду.— Пламя. Ты можешь использовать пламя? — наконец спрашивает Киёоки. Лис мычит что-то невнятное. Волк тем временем движется к нему на ощупь — и уже вскоре хватает кицуне за рукав. — Что с тобой?— Ты… не видишь?Глаза наконец привыкают к темноте достаточно, чтобы Киёоки сумел различить фигуру лиса — и какие-то стебли, опутывающие всё его тело.?Значит, он задушить его решил?.— У него что, совсем никакой фантазии нет? — ворчливо спрашивает Киёоки, пытаясь разорвать один из стеблей — тот, что охватывает шею лиса. — Так, а мой меч…— Он учёл… наше оружие… — хрипло произносит Мицунари, в то время как растение медленно усиливает хватку. — А если ударить магией, она обернётся против…— А давай-ка ты немного помолчишь и не будешь тратить воздух, — просит Киёоки, напряжённо размышляя.— Слушай… Его не получится… разорвать руками, — шепчет Мицунари. — И разгрызть не выйдет. Уходи отсюда, пока не поздно.— Не могу, — отвечает Шима. — Я ведь часть иллюзии, а потому способен лишь рассеяться вместе с ней. — Исиду, кажется, даже слегка изумляют подобные слова. Вот только Киёоки пока не до этого. — Вижу, по-хорошему оно отпускать тебя не хочет. Что ж, тогда будем по-плохому, — низко рычит волк и стягивает ленту с волос. — Этот иллюзионист, конечно, молодец, что не пропустил сюда наше оружие. Однако он должен понимать, что нельзя предусмотреть всего, — теперь в руках у Киёоки уже не чёрная лента, а кинжал. Тот самый, который ему когда-то давно отдал Укон. Неужели это оружие наконец-то пригодится… Шима столько лет таскал его на запястье — вдруг понадобится. Однако оно всё не надобилось, и в итоге волк решил последовать примеру прежнего хозяина ленты и связывать ей волосы. Чтоб хоть какая-то польза была. И тем не менее час этого кинжала всё равно пришёл. Хотя Киёоки, конечно, не совсем понимает, где в его действиях ?подлость?… Уже через минуту неприступный стебель сдаёт позиции, и Мицунари делает глубокий вдох. А ещё через некоторое время получает возможность двигаться. Киёоки снова связывает волосы, а лис разминает конечности, которые уже успели слегка онеметь, после чего щёлкает пальцами. На его ладонь тут же садится небольшой огонёк.— Значит, ты всего лишь часть моего сна? — спрашивает он у Киёоки, поднимая пламя на уровень своих глаз. Огонь в его руке кажется таким безобидным, что невольно хочется его коснуться — но Шима знает, что в таком случае он наверняка обожжётся. Вздохнув, волк отвечает:— Я такая же часть сна, как и ты. А точнее, часть иллюзии. Мы ведь сейчас оба внутри наваждения, верно?— Угу, — кивает лис. — Причём внутри крайне пустого наваждения. Ты прав, у автора иллюзии совсем нет фантазии. Хоть бы солнышко для красоты подвесил. Ладно землю под ноги постелил, а не ?чёрное покрытие?. О, смотри, тут даже камешки есть, — он немного опускает пламя, дабы увидеть, что находится у них под ногами. — Прекрасное место, чтобы провести тут вечность… Ты же в курсе, что мы тут застряли навсегда?— Навсегда? — недоверчиво переспрашивает Киёоки. — И ты так спокойно об этом говоришь?— А что, разрыдаться предлагаешь? — язвительно откликается лис. Некоторое время оба молчат, но затем Киёоки вспоминает кое-что: — А разве иллюзия не разрушается, если отыскать её слабое место?Исида презрительно фыркает.— Ты вообще знаешь, что оно такое — ?слабое место иллюзии?? — Киёоки обращает на лиса выжидающий взгляд, и тот, прикрыв глаза, объясняет: — Слабое место наваждения рождается из неуверенности. Творец иллюзии всегда допускает, что его творение — нереально по своей сути… Творец обычной иллюзии. В то время как создатель смертельного наваждения совершенно уверен в своих намерениях. Он не допускает иного исхода, кроме убийства. Для него всё в высшей мере действительно. И из этого можно сделать один вывод. Из смертельного наваждения не бывает выхода. Так что зря ты меня спасал, — заканчивает лис, и душа Киёоки даже на миг поддаётся отчаянию. Неужели всё потеряно и они обречены скитаться здесь до конца своих дней?.. Тем не менее волк отвлекается от печальных мыслей, когда вдруг понимает: хоть его сердце и потеряло надежду, разум всё равно упрямо продолжает бороться, выискивая в памяти хоть какую-то подсказку. Он ведь недавно говорил с кем-то о наваждениях… Ах, точно! С Куродой Канбеем!— Послушай-ка, лис… — медленно начинает Киёоки. — С одной стороны, прямо сейчас мы находимся в наваждении. Но, с другой — нас самих тут, по сути, нет. Это иллюзия внутри наших разумов заставляет нас быть внутри иллюзии. Верно ведь?Лис хмыкает:— Кажется, ты в своих собственных мыслях запутался, волк.— В этом-то как раз и суть, — скрестив руки на груди, отвечает ему Киёоки. — Получается что-то вроде замкнутого круга. А замкнутый круг всегда подразумевает неоднозначность. Мы можем верить, что находимся внутри наваждения, — но что, если взглянуть на это с другой стороны?Мицунари задумчиво хмурится:— Тогда получится, что это наваждение внутри нас. Вот только… что это меняет?Киёоки пожимает плечами:— Слышал я где-то, что внешняя сила всегда лучше внутренней. Что будет, если не пытаться вырваться из наваждения, а попробовать вырвать его из себя?Исида недоверчиво фыркает:— Хочешь сказать, ты первый, кто до этого додумался? Наверняка были и другие личности, которые до этого доходили… Вот только почему-то я не слышал, чтобы кто-то выбирался из иллюзии, просто ?взглянув на всё с другой стороны?, — в его голосе появляются нотки раздражения. — Не сработает это.— А ты сначала попробуй… — настаивает Шима, но Мицунари обрывает его резким:— Не буду я ничего пробовать! Наваждение — в наших разумах, волк! Если я его вырву, то мы можем на всю жизнь дураками остаться!— Зато хоть выберемся отсюда, — не выдержав, хмыкает Киёоки. Лис сердито шипит ему в ответ. Некоторое время оба молчат, однако затем Шиме вдруг приходит в голову спросить:— А кто такой Кеймацу?Мицунари переводит на него полный недоумения взгляд.— Мне-то откуда знать? — Просто ты его звал, когда я только тебя нашёл, — продолжает Шима. — Сквозь сон. Однако здесь никого, кроме нас, нет, — он окидывает взглядом темноту вокруг.Мицунари задумывается.— Не помню я никаких Кеймацу, — через некоторое время произносит он. — Может, тебе послышалось?— Может, и послышалось, — соглашается Киёоки. Почему-то он догадывается, кому именно принадлежит это имя. — Кстати, кто тебя вообще сюда загнал?— Понятия не имею. Я даже лица разглядеть не смог.— Не думаешь, что этот иллюзионист как-то связан с наваждением, которое сбило вас во время преследования Акечи?— Я вообще сейчас об этом не думаю, — ворчит Мицунари. — Потому что смысла нет. И давай уже пойдём куда-нибудь, а то я не могу стоять на месте. Умирать — так в действии.Они решают шагать прочь от растения, которое некоторое время назад едва не задушило лиса. Через минуту кицуне произносит:— Вот зачем ты вообще сюда пришёл? — в его голосе сквозит искренняя досада, и Киёоки даже на пару мгновений поддаётся непониманию. Но уже вскоре до него доходит истина.— Только не говори, что ты теперь себя виноватым чувствуешь.— Мне обидно, что ты из-за меня пропадёшь, — упрямо переиначивает кицуне слова Шимы. — Лучше бы меня это растение задушило, чем так. Будем теперь тут бесцельно бродить… — Исида вдруг замирает. — Подожди-ка, — он оборачивается к волку. — А как ты вообще сюда попал??Долго же до тебя доходило?.— Через твою царапину. Иллюзия-то сквозь неё направлена была, — просто отвечает ему Шима. Мицунари склоняет голову набок — совсем как котёнок.— А так бывает? — растерянно спрашивает он. Киёоки кашляет.— Думаю, тебе лучше знать… — наконец выдавливает из себя он. — Ты ведь вроде лис…Мицунари сердито фыркает.— Да что же это за колдун такой? Впервые слышу, чтобы наваждение направляли через… рану, — уловив, куда направлен взгляд Киёоки, Мицунари осторожно касается своей царапины. После чего задумчиво мычит — и вдруг обращается к Шиме: — Слушай-ка, волк. А что, если ты эту царапину исцелишь?Киёоки на мгновение задумывается.— А мы тут не застрянем из-за этого ещё сильнее?— Не путай исцеление и запечатывание, — ворчит Исида. — Это две разные вещи. Печать закрепляет нынешнее состояние. А исцеление — возвращает к прежнему.— Я вообще не задумывался о разнице между этими понятиями, — честно признаёт Киёоки.— Ну вот тогда тебе пища для ума, — пожимает плечами Мицунари. После чего перехватывает волосы одной рукой. — Давай, делай своё дело, целитель. Поглядим, что получится.Киёоки смотрит на лиса пару мгновений — а затем не удерживается от усмешки:— Да неужели сам Исида Мицунари позволил мне себя излечить…— Это просто ради опыта, — рычит в ответ Исида. Хоть раз бы улыбнулся в ответ на шутку… Шима вздыхает.— Ну ладно, давай попробуем. Только закрой глаза, а то я тебя смущать не хочу.— Ч-чего?! — тут же вспыхивает лис, и Киёоки смеётся в ответ. — Какого…— Прости, я не удержался. Слишком уж ты напряжённый какой-то, — извиняющимся тоном произносит Шима. — Не бойся и стой смирно, — просит он и протягивает руку к шее лиса. Тот сначала невольно отшатывается, однако затем, встретившись с волком взглядами, сдаётся. Киёоки привычно выпускает магию в сторону царапины — и не успевает та затянуться, как перед глазами у волка резко темнеет.***Ощутив под ладонью твёрдую рукоять меча, Шима вздрагивает и просыпается. Он снова сидит на снегу, а Мицунари снова лежит рядом. Поначалу лис подозрительно неподвижен — однако уже через мгновение он резко вздыхает и распахивает глаза.— Это… реальность? — сипло спрашивает он, приподнимаясь на локтях. Царапина с его шеи никуда не делась, что вполне ожидаемо. Его ведь излечили во сне… И Шима почему-то более чем уверен, что наяву лис себя исцелить уже не позволит.— Да, самая что ни на есть реальность, — твёрдым голосом отвечает он Исиде, однако всё равно не выдерживает и касается снега рядом с собой. Он, как и предполагалось, по-настоящему холодный… Однако затем волк внезапно замечает: вокруг намного темнее, чем было тогда, когда он только отправлялся в иллюзию вслед за Мицунари. Сражение ведь началось утром, а теперь — уже вечер?.. От размышлений Шиму отвлекает утомлённо-тихое:— Мицу… нари?Лис и волк одновременно поворачивают головы — и видят Йошицугу, который буквально только что вышел на поляну. Кажется, его лицо ещё бледнее обычного — хотя куда ещё бледнее, — а когда он подходит к Исиде, то двигается как-то скованно, будто его не слушается собственное тело. Кицуне испуганно вздыхает и спешит подняться на ноги.— Йошицугу! Зачем?.. Ты ведь замёрзнешь! — сердито-взволнованно восклицает он и решительно хватает товарища за руки. Но тот даже не вздрагивает от резкой интонации — просто смотрит на Мицунари и молчит. Киёоки даже вспоминается Укон, который тоже зимой частенько тормозил. Волк уже почти начинает ощущать себя лишним, когда тишину поляны снова нарушает чей-то голос:— Нет, ты смотри, он всё-таки его нашёл! — в поле зрения появляется Масанори. Вслед за ним возникает Киёмаса и немного недовольно добавляет:— Причём раньше нас. Хотя еле движется из-за холода…К счастью, ни Мицунари, ни Йошицугу не обращают внимания на замечания Фукусимы и Като — лис занят тем, что отогревает змея от мороза, а змей занят тем, что отогревается. Поскольку Исида имеет в доступе лишь ладони товарища, это должно занять минуту-другую, так что Киёоки решает пока подойти к Киёмасе и Масанори. Вот только шагать получается с трудом, как будто тело отвыкло от движения.— Как долго нас не было? — спрашивает он у двоих товарищей. Те смотрят друг на друга, после чего Като хмуро произносит:— Мы вас ещё с утра по всему лесу ищем. Битва завершилась вчера, а вы как будто испарились. Что произошло?Шима не отвечает на вопрос, поскольку вдруг заходится кашлем. То есть… то есть они пробыли в наваждении не больше получаса — а здесь целый день прошёл?! И… за всё это время на них никто не наткнулся? Ни враги, ни союзники? А их тела при этом умудрились не заледенеть?! Но как?! Да уж… мало было им загадок, так теперь ещё и это…— Да что же оно так долго идёт-то! — сердито восклицает Мицунари. Йошицугу осторожно перехватывает его ладони.— Не торопись, пожалуйста. Ты знал, что вас больше суток не было? — слегка дрожащим голосом произносит он. И, пока Исида вполне себе логично впадает в состояние ужаса, змей бросает взгляд на Киёоки. — Повезло кое-кому, что в тебе достаточно тепла для двоих.На несколько мгновений воцаряется молчание, а затем Шима вдруг срывается на хохот.— Ох, святые прародители, как же я рад, что хотя бы на этот вопрос у меня теперь есть ответ! — сквозь смех произносит волк. Кажется, теперь он на грани истерики из-за произошедшего — того самого произошедшего, которое уже кажется страшным сном. И самое смешное заключается в том, что это ведь и был всего лишь сон, всего лишь иллюзия… насланная неизвестно кем и неизвестно зачем. Настолько сильная, что ей поддался даже Мицунари. Но при этом втравленная через рану — как будто просто взять и обрушить наваждение на лиса было нельзя. Почему именно Исида? Он просто попался под руку или был главной целью? Связан ли этот случай с предыдущим — тем, благодаря которому Киёоки оказался в стане Хидейоши? Был ли автор иллюзии как-то связан с дьяволом Шибата? Или просто воспользовался битвой как возможностью покончить с нужной сущностью? А что, если это кто-то из союзников — тот, кто находится рядом, но на самом деле является предателем?.. Йошицугу снова оборачивается к Киёоки — и в глубине его взгляда, кажется, скрывается усмешка.— Вижу, вы глубоко задумались, господин целитель, — слегка зловещим тоном произносит он. — Что ж, я вполне с согласен с вашим настроением. Ведь у нас теперь есть куча вопросов, над которыми придётся поломать голову.