VI (1/1)

— Господин Канбей! — Ханбей резко опускает ладонь на письменный стол напарника. Канбей, который до этого бессмысленно глядел в пустоту, вздрагивает и поднимает голову. — Ты хоть слышал, о чём мы говорим? Что с тобой творится в последнее время? — он щурит взгляд — и неизвестно, вызвано это недовольством или же волнением.Канбей отвечает сурово, желая пресечь любые попытки что отчитать, что пожалеть его:— Вы постоянно обсуждаете какую-то ерунду, посему я отвык беспрерывно вслушиваться в ваши беседы.— Но на этот-то раз дело действительно важное, — потягиваясь, отзывается Ханбей. — Таки не каждый день жёны перспективных сотрудников беременеют.Канбей едва заметно хмурится:— Вы это о ком?— Ага, заинтересовался! — лицо Ханбея озаряет довольная улыбка; тем не менее напарник в ответ на его оживлённость лишь отворачивается, прикрыв глаза:— Ни капли. Одним мелким ?дворянином? больше, одним меньше — мне всё равно. Возможно, вам и нравится сплетничать, будто девицам. Однако меня в подобное попрошу не впутывать.Учитель разочарованно вздыхает. Хидейоши, который всё это время наблюдал за их беседой, но хранил молчание, качает головой. Поднявшись из-за стола, он всё-таки вносит свою лепту в разговор якобы непринуждённым:— Ты и правда смурнее привычного, Канбей. Раньше был тучка, а теперь — целое тучище. Не виновно ли в этом появление… в некой организации… некого Исиды?Канбей, не в силах скрыть испуга, оборачивается в сторону Хидейоши. К облегчению первого, последний уже увлечён тем, что пробует выровнять стопку бумаг — слишком большую, а потому не поддающуюся спешной встряске. Когда Хидейоши, второпях, всё-таки мнёт уголок одного из листков, с его уст срывается тихое, но отчётливое ругательство.Возникшие перед его лицом алые числа заставляют его сначала подпрыгнуть на месте, а затем — воскликнуть:— А-а-а! Я ведь так совсем без зарплаты останусь! — он швыряет бумаги на стол. — Будь проклят этот зануда Акечи! На черта он эту ?политику вежливости? придумал?!Канбей едва не хмыкает, когда система, распознав слова ?проклят? и ?на черта? как ещё два ругательства, утраивает штраф. Хидейоши тем временем, схватившись за голову, наигранно хнычет.— Вы, между прочим, тоже как в воду опущенный ходите, господин Хидейоши. На любую мелочь теперь отзываетесь нытьём. И упрямо молчите почему, — устало замечает Ханбей. Воздев ладони к потолку, он добавляет скорбным тоном: — Неужто не осталось больше вокруг жизнерадостных людей? Неужто я обречён на одиночество в своём оптимизме?У Канбея от всего происходящего — будто прежнего уныния было мало — вдруг начинает раскалываться голова. Хидейоши тем временем вторит интонации Ханбея:— Да тут и рассказывать нечего. Я более не мил господину Нобунаге, вот и всё. Причём по совершенно глупой причине. Подумаешь, задолжал отчёты за год…— За год?! — у Ханбея даже руки опускаются. А у Канбея даже проходит голова. — Вы как это так умудрились? Даже я ему самое большее по полгода бывал должен.— Ну… Так и умудрился, — Хидейоши зачем-то потирает столешницу пальцем — как будто нашёл там пятно. — Ну не люблю я их составлять. Там столько всего считать надо… и вспоминать. А считать и вспоминать я тоже не люблю. И писать. Я люблю больше по делу делать, а не… а не вот это вот, — он всплескивает руками в сторону измученных бумаг перед собой.Ханбей задумчиво потирает подбородок.— Помнится мне, за вас прежде напарница отчёты составляла? — произносит он. Хидейоши от этих слов ёжится, будто от порыва ледяного ветра.— Ну… составляла… А теперь… не составляет… уже целый год, — пожимает плечами он. И, почувствовав на себе невольно-пытливые взгляды слушателей, вдруг вспыхивает: — И даже не спрашивайте меня о причинах!?Да я и без того о них догадываюсь?, — мысленно замечает Канбей.Ханбей же, вдруг помрачнев, выражает свои мысли вслух:— Говорил же я вам, что игры с девичьим сердцем никого ещё до добра не доводили…Хидейоши сердито отворачивается от него:— О каких играх речь, Ханбей? Я никогда и ничего не обещал ей! И вообще, мы с ней всего лишь друзья детства! Подумаешь, в пять лет я её в щёчку поцеловал! Подумаешь, в десять мы пообещали друг другу жениться, когда вырастем! Мы ведь тогда дети совсем были! Всё уже тысячу раз изменилось!— Это для вас, — замечает Ханбей. — А вот госпожа Нене неизменно питала к вам самые тёплые чувства. И была предана вам всем сердцем — с самого детства. Вы бы хоть поговорили с ней об этом, что ли. Разъяснили всё.Хидейоши нервно дёргает плечом.— Мне думалось, Нене не глупая и сама всё поймёт. А она напридумывала себе всякого… и ещё обиделась потом на то, что я, видите ли, изволю на свидания ходить — и при этом не с ней. Ну чем не дурочка?Ханбей закрывает лицо ладонью.— Она хотя бы тем не дурочка, что до сих пор не отказалась напарничать с вами, — произносит он. — Неужели вы не понимаете, что она вас по-настоящему любит? И ждёт, когда вы образумитесь!— Глупости это всё, — пусть и робче, но всё-таки возражает ему Хидейоши. — Ей просто нужно всё время о ком-то заботиться, вот и всё. Чтобы чувствовать себя нужной. Вот только я, повторюсь, ничего ей не обещал. Ну, то есть в сознательном возрасте. Так что пусть обижается на мои увлечения сколько хочет. Пусть хоть бросает. Отчёты составлять я уже скоро привыкну. А нового напарника, если что, найти нетрудно. Да ведь, Канбей?Канбей тем временем уже успел наполовину отвлечься от беседы. Поэтому, услышав своё имя, он почти вздрагивает. И рассеянно замечает:— Вы уверены, что я подхожу на роль знатока в данном вопросе?— Как по мне, вы с Ханбеем подходите на роль знатоков по многим вопросам, — хмыкает Хидейоши. Голос его уже звучит легче: кажется, выговорившись, он избавился от львиной доли того напряжения, что снедало его в последнее время. Вот бы Канбей мог кому-то точно так же выговориться… — Возвращаясь к Исиде. — Сердце предательски ёкает — ну почему они просто не забыли об этой теме? — Ты, случайно, не потому грустный, что у него теперь постоянная напарница?После таких слов Канбею даже удаётся посмотреть на Хидейоши. И даже изобразить недоверие:— Полагаете, мне есть дело до этого вредины?— Вестимо, что есть, раз вы порой даже до дому вместе ходите, — всё ещё не отойдя от мрачного настроя, ворчит Ханбей. — Я-то человек неглупый, понимаю, что вы успели сдружиться за времена напарничества. Однако есть тут некоторые шутники…— Шутники пусть вон идут на сцене выступать, — хмурится Курода, невозмутимо опустив взгляд на документы перед собой — уж им-то заполняемые вовремя и в должной форме. — А у нас тут дела серьёзные. Мирового, между прочим, масштаба. А мрачнее обычного я потому, что устал. Со всеми такое случается.Хидейоши понимающе хмыкает:— Ясно всё с тобой, — и вновь ныряет в своё бездонное море бумажной работы. Ханбей тем временем подозрительно молчит, и Канбей реагирует на новый источник напряжения тем, что опять поднимает глаза:— Учитель?— Не нравится мне, как ты в последнее время себя ведёшь, Йошитака. — Плечи едва заметно дёргаются от звучания второго имени. Учитель никогда не называет его подобным образом просто так. Только в тех случаях, когда желает достучаться до него сквозь его ледяной щит и сообщить нечто крайне важное. — Будь осторожнее. Это со мной всё ясно, а у тебя ещё вся жизнь впереди… И вы оба настоящие молодцы. Что ты, что господин Хидейоши. Испортили мне настроение на целый день. А я ведь был такой радостный утром!— Ханбей, мы честно не хотели, — ненадолго вынырнув, пытается разрядить обстановку Хидейоши, но товарищ лишь отмахивается от него:— Да ну вас к чёрту! И тебя да ну, дурацкая система! — ворчит он на алые числа, что всплывают уже перед ним.Ему удаётся ускользнуть из кабинета прежде, чем Канбей успевает отойти от смятения.— Что… он… — остаётся лишь неуклюже развести руками. Хидейоши, улыбнувшись, неловко машет в сторону двери.— С ним такое бывает. Я называю это ?приступами неуместной серьёзности?. Лично мне кажется, что он просто ревнует. В смысле, тебя ревнует. Ибо ты и правда слишком изменился… с его появлением.— Да мы ведь даже работаем в разных концах офиса! — не выдержав, восклицает Канбей — однако тут же оправляет галстук и понижает тон: — Пожалуй, мне стоит извиниться.— Перед кем? Перед Ханбеем? А за что?.. — непонимающе сыплет ему в спину Хидейоши. Вот только Канбей решает притвориться глухим.Да и мысли его сейчас нисколько не об учителе.Масацугу уже месяц методично скрывается. После четырёх недель лихорадочной эйфории, тайных встреч и пылких слов — вдруг взял и оборвал все связи на другие, мучительные четыре недели. Без предупреждения. И без объяснения причин. Он ходит на работу всё той же дорогой, всё так же здоровается с Канбеем, если им случается пересекаться, и даже позволяет сопровождать себя — если, опять же, им случается пересекаться. Вот только беседы их никогда не заходят дальше двух фраз в режиме ?вопрос плюс ответ-который-ясно-даёт-понять-что-тема-собеседнику-не-интересна?, а попытки связаться с ним на рабочем месте обрываются уже приевшимися отговорками, которые Масацугу упрямо передаёт через Михо.О встречах вне офиса даже и говорить не стоит. Поначалу Канбей упорно пытался выловить Масацугу хоть как-то — но тот успешно ускользал от него каждый раз, когда Куроде казалось, что он вот-вот загонит его в угол. То ему ?некогда?, то он ?занят?, то ?сегодня не могу?. Каждый раз одно и то же — разными, но неизменно лживыми словами.?Ему кажется, что я посягаю на его свободу? Я наскучил ему? Или он испугался, что нас могут раскрыть? Или всё-таки влюбился в свою невесту? Или в кого-то другого? Что, чёрт побери, в голове у этого художника?!? — произошедшее и, более того, отсутствие явных причин этому произошедшему стало настоящим потрясением для Канбея. Только недавно они с Масацугу были так близки друг другу, что, казалось, готовы были поделиться самым сокровенным… А теперь…А что же теперь?..Через две недели Канбей сдался. ?Не хочет — не надо?, — поддавшись глупой детской обиде, подумал он. Но за обидой, незаметно, однако стремительно, к Канбею подкралось уныние. Не только внешнее, уже ставшее его визитной карточкой. Уныние внутреннее, пробурившее душу насквозь. Печальная рассеянность вдруг стала для него привычной обыденностью; безразличный автоматизм действий — спутником в любых делах. Он не помнил, как просыпался и ложился спать; как завтракал и ужинал; как заполнял бумаги и латал ВСП — он просто это делал, без единой эмоции в сердце. Действительность казалась ему размытой и больше похожей на сон; дни слились в сплошное чёрно-белое, однообразное и безликое. Жизнь без любимого художника, как бы смешно это ни звучало, резко потеряла для него в красках.И сам Канбей, с поразительной скоростью, обратился в бесцветное существо — ни на что не отзываясь душой и безэмоционально выполняя свой долг.Разговор, произошедший между Ханбеем и Хидейоши, будто пробудил его от долгого сна. Последние две недели вдруг показались долгим и мучительным десятилетием, делящим жизнь на до и после. И разрыв между двумя этими временными ощущениями, как обнаружилось, с каждым днём весомо прибавлял в метраже, нескончаемо опустошая — до того, что казалось: высасывать уже нечего, а невидимая чёрная дыра всё равно упрямо тянет последние крохи отсутствия.?Если подобное состояние затягивается… оно вряд ли оканчивается чем-то хорошим?..?Теперь Канбей намерен поговорить с Масацугу во что бы то ни стало. Даже если придётся обмануть Михо; даже если придётся взломать дверь кабинета магией; даже если придётся связать недонапарника и выпытывать ответы щекоткой. Не ради него, так ради себя. Напряжение, что повисло между ними грёбаный месяц назад, уже измотало Канбея настолько, что он готов пойти на крайние, даже чрезвычайные меры. Разница между ?до? и ?после? оказалась слишком пугающей, чтобы немедленно всё не решить — возможно, раз и навсегда.Три раза стукнув костяшкой пальца по двери, Канбей ждёт какое-то время — и даже не удивляется отсутствию ответа. Скоро обед, а значит, Масацугу, оголодав, вполне мог замечтаться или вообще отвлечься от работы ради зарисовок. Поступай так кто угодно, Канбей счёл бы его безответственным лентяем. Однако на этого конкретного лентяя у него примерить стандартные рамки мышления не получится, хоть убей.— Господин Исида, — зовёт Канбей, даже зная, что и теперь отклика не получит. Он сейчас готов войти хоть без спроса — но для начала стоит проявить хотя бы подобие вежливости.К счастью, поблизости почти сразу возникает Михо: с двумя стаканами кофе в руках.— Здравствуйте, господин Канбей. Давно вас не видели поблизости. Я уж испугалась: не заболели? — она обеспокоенно хмурится. Канбей едва заметно качает головой, в мыслях судорожно подбирая слова, которые позволили бы ему добраться через эту девушку до её напарника. Но — вновь к счастью — Михо не собирается завершать разговор на двух фразах: кажется, состояние собеседника волнует её в самой что ни на есть искренней форме. — Вы бы зашли к господину Исиде. Мне думается, он… скучает без вас. — Канбей едва не изумляется. Михо тем временем, немного склонив своё заострённое личико, продолжает: — Он не говорит ничего, но я-то чувствую… Вы ведь раньше… довольно близко общались… часто вместе работали… А теперь на него столько всего навалилось, даже с другом не встретиться… И вы тоже весь такой занятой… — Канбею становится окончательно не по себе. Но он не успевает поддаться тревоге, поскольку девушка — уже в третий раз к счастью! — вдруг просияв, вручает Канбею один из стаканов. — Вот, я придумала! Передайте ему кофе от меня! Вам будет повод зайти, а мне… — она оглядывается, не закончив.Канбей слегка настороженно хмурится.— У вас назначена встреча?Михо едва заметно смущается, отступая назад по коридору.— Не то чтобы. Просто… нужно кое в чём помочь подруге, а господин Исида задержит меня на весь перерыв. Он как начнёт о своих рисунках… Нет, мне интересно, но… Помочь очень нужно. Спасибо за понимание, господин Курода! — махнув рукой, она едва ли не убегает прочь.Канбей ненадолго поднимает глаза к потолку, вспоминая.??Подруге“? Неужто она о новоиспечённой госпоже Отани? Только не говорите мне… что это о ней Ханбей с Хидейоши… Они ведь только-только поженились… Но это сейчас неважно?.И, как можно скорее отмахнувшись от мыслей о том, что ему самому очень даже пора задуматься о жене и детях, Канбей открывает дверь в кабинет.Масацугу сидит со скрещенными на груди руками, откинувшись на кресле и закрыв глаза. Судя по всему, он даже не слышал, что кто-то зашёл в помещение. Неужто дремлет?Бесшумно приблизившись, Канбей тихо опускает стакан с кофе на стол Михо: там, по крайней мере, есть пространство, свободное от бумаги с набросками. Зачем-то оглянувшись на дверь, мужчина позволяет себе впервые за долгое время всмотреться в любимое лицо. Теперь сердцу его кажется, будто и не было никакого месяца разлуки. Телу — будто они не прикасались друг к другу лет сто. И, переплетаясь, эти два чувства наконец-то позволяют вдохнуть — рвано, но свободно.Теперь ясно, что именно ?красит? мир вокруг. Привязанность и жажда единения, на двух уровнях — духовном и телесном — не просто существующие, не просто направленные на того, кто так дорог, но и имеющие надежду на ответ.Масацугу, как и грозился, остриг волосы при первой же возможности; теперь он неизменно зачёсывает их назад, из-за чего взгляд его — куда бы он ни смотрел — кажется более открытым и уверенным. Невзирая на прежние заявления, Масацугу оправдал свой выбор тем, что теперь вроде как работает ?по-человечески?, а потому и выглядеть должен подобающе. Вот только непокорная натура всё равно берёт в нём верх, и он нет-нет да и выпустит на лоб несколько прядей… Совсем как сегодня…Канбей вздрагивает, когда понимает, что сейчас даже эта мелочь способна свести его с ума.?Проклятье, держи себя в руках, — он судорожно сглатывает. — Тебе предстоит важный разговор, а ты…?Голос Масацугу заставляет его вздрогнуть:— Если вы думаете, что я вас не заметил, господин Курода, то очень ошибаетесь. И простите, но я сейчас занят. Спасибо за кофе.И снова — отговорка, так похожая на те, что он слушал две недели кряду, и ясно дающая понять, что с Канбеем решительно не желают иметь дела. И тем не менее сегодня Канбей, так же решительно, настроен сражаться до последнего. Вновь окинув Масацугу взглядом и осознав, что уже изнывает без него, он переходит в наступление:— Могу я отвлечь вас буквально на полминуты, господин Исида?Масацугу вздыхает — с нарочитой усталостью. И, подняв веки, обжигает недовольным взглядом — будто делает одолжение.— Ну что вам? Так сильно соскучились? Я всего лишь ушёл в творческий запой. Когда выйду, сообщу.Теперь вздыхает Канбей — кажется, возмущённо. И тому есть веский повод — ибо Масацугу, кажется, уже откровенно издевается над ним.— А заранее сообщить об этом мне вы, кажется, не сочли нужным? Или хотя бы в один из первых дней своего ?запоя?? — цедит Курода сквозь зубы, обходя стол и оказываясь в непосредственной близости от собеседника. — Вы уверены, что мои чувства к вам достаточно несерьёзны, чтобы я мог спокойно пережить целый месяц вашего молчания?Канбей намеренно говорит сложно — заставляя вслушиваться в каждое своё слово. Какое-то время Масацугу смотрит прямо перед собой, хмурясь, однако затем воспитание берёт в нём верх и он всё-таки поворачивается лицом к собеседнику — пусть и прямо в кресле.— Неужто… прошло так много времени? — взгляд его бегает вокруг, не желая задерживаться на собеседнике. — Клянусь, целый месяц будто пролетел за пару дней. А у меня плохо с математикой, знаете ли…Канбей резко склоняется к нему, вынуждая замолкнуть.— Угу. А ещё… с умением лгать, — шепчет он. Масацугу распахивает глаза, будто в испуге, после чего наконец встречается с собеседником взглядами. Канбей пользуется этим — и жадно всматривается в каждый проблеск тех эмоций, что сейчас ему доступны. Янтарь действительно искрится страхом и изумлением, но сильнее их другое.Сильнее их — отчаянная мольба.— Прошу… не надо… — произносит Масацугу, пропуская в голос лёгкую дрожь.?Однако вызвана она не лёгким чувством?, — едва подумав об этом, Канбей вдруг ощущает, как внутри у него что-то начинает обрываться… Опомнившись, он резко скидывает это ощущение ещё на полпути. Не надо. После чего сухо произносит:— Позвольте уведомить вас о том, что у меня хандра. Завтра выходной, а посему… могу я похитить вас всего лишь на сегодняшний вечер? Мне нужно по меньшей мере поговорить с вами. По большей… я просто нуждаюсь в вас… — дыхание его внезапно сбивается с привычного ритма.Масацугу тем временем смыкает веки и тихо мычит, будто от резко пронзившей его боли.— Ну я же просил вас… А вы… — наконец, произносит он с досадой — и вновь смотрит на Канбея, уже открыто умоляя его… помочь. Если не спасти. — Вы… губите меня своим присутствием, а я… погибаю, когда вас нет.Столь откровенное признание — становится последней каплей. Канбей, не выдержав, склоняется к нему. Масацугу подаётся навстречу, скорее всего невольно, но Канбею достаточно и этого; дрожа от переполняющих его чувств, он целует возлюбленного в висок, в скулу, спускается к губам… И неважно, что дверь не заперта…— Хорошо… я согласен… только не здесь, прошу… — едва не задыхается Масацугу, отстранившись. В глазах его теперь — такой знакомый и манящий, наполовину пьяный туман. Решив пока больше не настаивать, Канбей всё равно не удерживается от усмешки:— Не сказал бы, что вы слишком сильно сопротивлялись. Знал бы раньше, что вас достаточно лишь потомить чуть дольше…— Вам просто повезло, — сердито начинает Масацугу, дёрнувшись — однако единственного прикосновения к щеке оказывается достаточно, чтобы он вновь, будто ласковый кот, подался навстречу. — Вы застали меня врасплох, — наконец дошёптывает он. И, одними губами, добавляет: — Святое чудо, как же я вас хочу… Целый месяц изнемогаю…Приходится напрячься, чтобы тотчас же не уложить его прямиком на стол. Справившись с собой и вновь заглянув в глаза тому, кто навеки украл его сердце, Канбей произносит:— Теперь каждая минута будет казаться мне вечностью.Масацугу едва заметно смущается от этих слов. Прижав тыльную сторону ладони к губам, он тихо просит:— Вы не могли бы передать мне кофе?Какое-то время они проводят в тишине.— Между прочим, сегодняшний вечер я намеревался потратить на рисование, — ворчливо произносит Масацугу, когда напиток заканчивается и поводов молчать не остаётся. Канбей, стоя у окна, равнодушно хмыкает:— Вам было мало месяца?— Я творческая личность. Мне будет мало жизни. И сегодня я, как назло, собирался завершать заказ, — не меняя тона, продолжает Масацугу. — Быть может, всё-таки отложим встречу? Хотя бы на денёк? — он поднимает нисколько не решительный взгляд на собеседника — и тот окончательно убеждается, что ?заказ? был выдуман на ходу.Сердито выдохнув, Канбей скрещивает руки на груди.— Вы так уверены, что у вас есть возможность пойти на попятную?— Я уверен, что задыхаюсь от переполняющего меня вдохновения, — с напускной уверенностью произносит Масацугу. — И, если позову вас ?в гости?, то, боюсь, вас в порыве и разрисую.Почему-то это заявление вызывает слишком странные чувства. И следующие слова Канбей произносит, даже не подумав:— Ну так и разрисовывайте. Может, я всё это время мечтал стать вашим холстом?Он произносит это в шутку — поскольку сейчас обращать нерастраченные эмоции ему больше не во что.Однако Масацугу, услышав его, изумлённо роняет — как повезло, что опустевший, — бумажный стакан.