II (1/1)

Прочесть человека в отчаянии — слишком просто. Масацугу перехватывает мальчишку возле двери — и, встав спиной к выходу, строго заявляет:— Возвращайся в свою комнату. Живо.— Отец, пусти меня, — янтарный взгляд напротив сияет мольбой — и бесконечной решимостью. — Пусти, иначе… я за себя не ручаюсь.— Не пущу, — Масацугу на всякий случай напрягает плечи. Прямо сейчас он видит в стоящем перед ним юноше не кого иного, как самого себя — семнадцатилетней давности. Он видит в нём себя — и поэтому прекрасно знает, как уберечь его от ошибки, что он так и норовит совершить. — Поверь, в будущем ты скажешь мне за это спасибо.Юноша выбрасывает вперёд руку — слишком медленно, слишком неумело; Масацугу не составляет труда перехватить тонкое запястье и, ударив сына по ладони, замкнуть его же колдовство.— Проклятье! — Мицунари падает на колени, резко ослабнув; тело его начинает сотрясать дрожь. — Отец, ну пожалуйста… Я всего лишь хочу увидеться с ним… Я не убегу, клянусь…— Мне уже клялись однажды, — суровым голосом откликается Масацугу. — Но клятвы своей не сдержали. — Мицунари замирает. — Да, это я попросил Хидейоши впредь держать тебя подальше от сгибов.Юноша судорожно вздыхает.— Так ты… знаешь?Отец опускается на ковёр рядом с сыном. Осторожно коснувшись подбородка, без слов просит его взглянуть на себя. Тот повинуется; в глазах его — паника, что обычно испытывают пойманные за руку воры.— Конечно знаю, Мицунари, — почти шепчет отец, не изменяя, однако, своему безжалостному настрою. — Поверь, я понимаю тебя лучше, чем ты можешь себе представить…Сын отбивает его руку; отшатнувшись, прижимается спиной к стене.— Да что ты можешь понимать?! — восклицает он, едва сдерживая слёзы. — Мы с тобой нисколько не похожи! Ты даже не любил никого никогда… по-настоящему… — он прячет лицо в коленях. — Отец… прошу… выпусти меня… только раз… мне больше ничего не нужно… напоследок… умоляю…У Масацугу едва не опускаются руки: он впервые видит сына таким. Таким ослабленным, беспомощным, потерянным и… одиноким. От единственного взгляда на него в груди предательски щемит…Однако мужчина вовремя отбрасывает от себя совершенно не нужные ему сейчас чувства — и, поднявшись, чеканит:— Не веди себя как девчонка. — Мицунари вздрагивает. — Какой смысл тешить себя глупым ?напоследок?, если в будущем вам всё равно ничего не светит? ?Любовь? — это всего лишь выдумка. Не более чем иллюзия счастья. У тебя есть невеста. И в твоём сердце должно быть место только для неё.Запоздало, мужчине приходит в голову мысль наплести магический замок на дверь. Однако Мицунари, мрачно хмыкнув в ответ на слова отца, поднимает голову.И пустота в его янтарном взгляде ясно говорит о том, что больше не нужно никаких замков.***Масацугу — прирождённый маг; если не знать, что этот человек на два месяца прерывал свою колдовскую деятельность, смело можно решить, будто он целые дни проводит в тренировках. Движения — отточенные и верные; будто краской, волшебством он рисует заплату для прорванной ВСП. Канбей, зачаровавшись, едва не забывает и о своей части работы; вот только, как бы они с Масацугу ни были сильны, брешь оказывается слишком крупной.— Нам лучше объединить силы, господин Курода! — кричит Исида. Порывистый ветер, вызванный нестабильностью потока, треплет его тёмные волосы, собранные в высокий хвост; разбрасывает в стороны полы чёрного пальто. — Подойдите!Канбей послушно приближается и, по взгляду считав указание, кладёт ладони напарнику на плечи. После чего закрывает глаза и, сосредоточившись, пускает магию. Теперь даже по движению рук Масацугу видно, что ему намного проще справляться с прорехой; и тем не менее силы покидают обоих слишком быстро.— Придётся черпать из внутренних запасов! — предупреждает Исида.Когда материя на сгибе наконец обретает целостность и транслирующий поток следует чётко по курсу, Масацугу едва не падает на колени.— Господин Исида! — Канбей успевает подхватить его в последний момент.Тот, покачав головой, отстраняется.— Простите… временная слабость.Только теперь оба замечают, что сейчас уже — глубокая ночь.— Что-то мы замешкались, господин Исида.Никакой дурак не повезёт их обратно в столь поздний час.— Мда, дела, — бормочет приземистый мужчина в тёмной куртке, ведя напарников за собой. Фонари вдоль по улице загораются по мере их приближения — и гаснут, едва только пропадает необходимость освещать путь. — Мы ведь не думали, что всё настолько плохо. Полагали, что вы справитесь до вечера и спокойно уедете. Потому помещения и не готовили. Место-то глухое, даже деревня отсюда далековато. Без транспорта — три часа пешком. Я сам в лачуге всё это время ночевал, но в ней ещё теснее, чем тут, — он раскрывает дверцу, за которой тут же вспыхивает свет.Масацугу окидывает взглядом предоставленную им комнату — а точнее, подсобное помещение, чудом оказавшееся не слишком запылённым, — и, улыбнувшись, хлопает мужчину по плечу.— Всё в порядке, господин Мурасаки! — Канбею едва не становится дурно от того, как сияет его напарник, произнося эти слова. К счастью, Курода вовремя замечает, что у того, при всём его жизнерадостностном настрое, дёргается правая бровь. — Тут даже диван есть… одноместный… невиданная роскошь! Лучшее место, чтобы переночевать! — Исида кашляет. — Скажите, пожалуйста, а у вас нет… этого, как его… фу-тона?— Простите… но мы таких древностей не держим, — пожимает плечами Мурасаки.Канбей нервно сглатывает.— Ну ничего, мы же с господином Куродой напарники! Да ещё и маги! Разберёмся как-нибудь! И на этом спасибо, как говорится! Могли ведь вообще на улице остаться ночь пережидать! — теперь радость Масацугу становится слишком наигранной, чтобы хоть кто-то в неё поверил. Тем не менее хозяина подсобки это не пугает — наоборот, услышав слова Исиды, он резко суровеет и окидывает собеседников настороженным взглядом:— Вы, это, может, без магии как-то? Я сам маг, однако теперь-то, после починки… лучше подождать недельку или даже две…— Мы осознаём это не хуже вас, — не выдерживает Канбей. — Всё-таки недаром работа… ем… — он запинается, — в центре. В колдовских материях мы разбираемся. А господин Исида просто желал вас успокоить, вот и всё.— Ну да, ну да, — соглашается господин Мурасаки.Однако взгляд его всё равно остаётся недоверчивым, когда он то и дело оборачивается, уходя.Едва они закрывают за собой дверь, как Масацугу резко становится хмурым.— Офигеть приключеньице, — бурчит он, оглядывая залитый рыжеватым светом пол. — ?Кодзияма? оказалась более широким понятием, чем я думал… и в итоге мы теперь в такой глуши, что даже лишней комнаты для героев дня не нашлось. Ну что, будем спать по очереди или сидя? — спрашивает он, кивнув в сторону дивана — старого настолько, что даже нельзя толком понять, какого именно он цвета. Кажется, по молодости этот предмет мебели был зелёным. — Эта штука же, судя по всему, не раскладывается.Масацугу подходит к ?этой штуке?, чтобы проверить своё предположение. Канбей, опомнившись, твёрдо заявляет:— Я предпочту пол.— Тут же пыльно. И холодно, простудитесь, — ёжится Масацугу.— Исцелюсь магией.— А отдача?— Плевать. Некоторые всю жизнь так живут.— Угу. И будете потом ходить контуженный из-за меня, — Масацугу скрещивает руки на груди.— Да почему же сразу из-за вас? — глухо откликается Канбей, натягивая повыше воротник чёрного пальто.Ведь на самом-то деле всё и правда из-за него.— Никогда не любил эти чёртовы сгибы… Колдовать толком не выходит, после починки вообще магия под запретом… Да ещё холодно как в проклятой Ювии… — Масацугу вновь ёжится. — Но, как ни крути, это я согласился на миссию. Так что если выбирать пол, то выбирать буду я. — Он задумывается. — А вообще, нам обоим завтра необходимо быть бодрыми.— Это необходимо только вам, — спорит Канбей — но собеседник упрямо качает головой.— У меня картина. А у вас — отчёт. И второе даже важнее первого. Да и чтобы на поезд нормально сесть, выспаться стоит обоим, — говорит Масацугу, стягивая шнур с волос. — О, а так теплее, — хмыкает он, поправляя рассыпавшиеся пряди. — В общем, — Исида делает шаг к дивану. — Будем спать рядом и греть друг друга. Вам бесплатно, а мне приятно. Сойдёт?— Не сойдёт! — восклицает Канбей прежде, чем успевает себя остановить.Масацугу переводит на него непонимающий взгляд.— Да что с вами такое? Вы настолько не терпите чужой близости?— Категорически, — бурчит Канбей, отворачиваясь и надеясь, что Масацугу не заметил растерянности на его лице.Нет, нет, нет, он же этого просто не вынесет!Когда плеча касается ладонь, внутри будто пламенем вспыхивает.— В таком случае давайте будем спать по очереди. Четыре часа вы, четыре — я… — Канбей непреклонно качает головой, всё ещё не осмеливаясь оборачиваться. Масацугу вздыхает. — Да ну вас, — подавляя зевоту, он подходит к дивану. — Так себя ведёте, будто боитесь, что изнасилую. — ?Эм…? — Вы что, совсем не устали? Я вот с ног валюсь… Короче, вы как хотите, а я спать. Доброй ночи, господин Истукан.Когда позади раздаётся скрип — и едва слышное ругательство авторства небезызвестного художника, Канбей позволяет себе обернуться и окинуть взглядом лежащего лицом к стене напарника. Видя, как движутся его плечи в такт выравнивающемуся дыханию, Курода наконец признаёт, что и сам измотался до жути. Этот случай прорыва ВСП оказался намного страшнее всех предыдущих; чёрт бы побрал тех хулиганов, что это сотворили. Хотя… какие ?хулиганы?? Тут наверняка постарался какой-то сильный маг — или группа колдунов. Но, как бы то ни было, теперь тело ноет, моля об отдыхе, и от одной мысли о возможности лечь и хотя бы немного расслабиться у Канбея едва не подгибаются колени.Приблизившись к дивану, Курода осторожно опускается на его край. Тот отзывается предательским скрипом.— Да ложитесь вы уже, — ворчит Масацугу сквозь полудрёму, едва не заставляя Канбея подпрыгнуть на месте и умчаться в дальний угол — туда, где стоят небольшой толпой какие-то швабры с ручками всех цветов радуги. — Я же всё равно не успокоюсь, пока вы этого не сделаете.Канбей вздыхает.— Ладно, как скажете, — он окидывает взглядом оставшуюся ему недополовину дивана, прикидывая, как именно расположиться. — Вот только… места ведь всё равно маловато для двоих.Масацугу всё-таки заставляет его испуганно встать — вдруг зашевелившись.— Святое Чудо… какой же вы тугой иногда… — тихо ворчит он, разворачиваясь к напарнику лицом. Но почему-то избегая смотреть ему в глаза, вдруг говорит: — Да обнимите вы уже меня, а. Тогда мы спокойно уместимся. Нет, серьёзно, вы ведь не девушка…Пару мгновений Канбей размышляет, к чему вообще было последнее предложение — но затем, поняв, что слишком устал, вновь садится.— Вы точно мне доверяете?— Да точно, — Масацугу приподнимает левую руку. — Или вы… того… по мальчикам?Канбей едва не падает.— Это ведь запрещено.— Этого никто не одобряет, — поправляет его Масацугу. — И жениться таким людям нельзя. Ну, друг на друге. Ох, чёрт… — он закрывает лицо ладонью. — Клянусь, если вы не ляжете прямо сейчас, я потрачу остатки сил на то, чтобы вас прибить!— Простите.Объятия с Масацугу вновь оказываются доверчивыми и тёплыми. Достаточно тёплыми, чтобы Канбей понял: он пропал.— Скажите, а у вас есть невеста?Смысл вопроса доходит до Куроды не сразу. Осознав, что Масацугу безотчётно терзает пуговицу на его пальто, Канбей наконец сбрасывает наваждение и переспрашивает:— Невеста?— Ну да, — как-то глухо откликается Масацугу. Почему-то Канбей сейчас может живо представить, каким именно этот человек был в детстве. Забавным в своей противоречивости и том, как резко он переключается с одного настроения на другое. Рассудительным не по годам, мило хмурящим тёмные брови в минуты задумчивости… — Каждому магу из влиятельного семейства положено иметь невесту. У меня вот она есть… — Сердце предательски ёкает. Но затем верх над бессмысленным разочарованием берёт логика.— И вы при всём при этом…?…Каждый месяц находите себе новую девушку??— А вы думаете, почему отец зовёт меня ?безответственным?? — всё так же тихо и как-то печально бормочет Масацугу. — Он всё надеется, что я смогу полюбить кого-то из-под палки. А мне, может быть, вообще хочется найти ?ту единственную?… — голос художника окончательно ослабевает. Канбей позволяет себе обнять его чуть крепче прежнего.Почуяв намерения присутствующих здесь людей, свет в помещении гаснет.— Судя по всему, наши усилия не прошли даром, господин Исида. Система откликается как положено, — даже слегка улыбается Канбей. Кажется, он впервые в жизни и правда старается звучать утешающе. Масацугу тихо мычит, соглашаясь. — У меня тоже есть невеста, — наконец сообщает Курода. — Только мы с ней… не очень ладим.Исида хмыкает.— А я свою даже не видел ни разу, — совсем уже шепчет он. И от шёпота этого — мурашки по коже. — Родители собирались устроить нам что-то типа встречи. Но я взял и сбежал из дома — чтобы стать художником.— Какой же вы, однако, бунтарь.— Однако.— А в хранители же вас как тогда занесло? — Канбей почти невесомо проводит ладонью по гладким волосам. И подавляет изумлённый вздох, когда Масацугу вдруг подаётся чуть ближе и доверчиво обнимает за пояс — словно испытывая.Курода всеми силами пытается успокоиться — лишь бы не выдать себя.— Мне нужно было жить на что-то. Но застрять в штате тоже не хотелось. Поэтому я и последовал примеру одной забавной парочки журналистов и стал… кем-то типа наёмника. Только наёмника-одиночки, которому постоянно нужен был напарник. И так уж вышло, что мне тогда как раз попались вы… тоже весь такой брошенный…— Ну, я был не совсем ?брошенный?…Они ненадолго замолкают. Масацугу, снова безотчётно, мнёт в руке пояс на пальто Канбея. Наконец Курода спрашивает:— Что за ?парочка журналистов??— Ну… их все знают под разными именами, — тянет Масацугу. — Но лично мне они представились как Кацутаке и Шигенобу. Я даже набрасывал их портреты, могу как-нибудь показать…Он постепенно засыпает — это слышно по его дыханию; ощущается по тому, как его тело становится всё более безвольным.— С удовольствием взглянул бы, — тихо произносит Канбей, ощущая себя настоящим дураком. Ведь теперь оказалось, что ему достаточно просто держать Масацугу в своих руках, чувствовать, как тот бесконечно доверяет ему, — и всё. Прежде он боялся подобной близости, страшился, что чувства возьмут над ним верх и разрушат их своеобразную, но привязанность друг к другу… Но теперь Канбей ощущает себя счастливым от одних лишь объятий. Счастливым в тихом смысле — когда на душе воцаряется светлое спокойствие и какая-то слишком детская радость, так и норовящая принять форму глупой улыбки. И не нужно больше ничего — лишь бы находиться рядом, лишь бы ощущать тепло. Слышать ровное дыхание, пытаться уловить биение сердца…На границе между явью и сном Канбей понимает, что ещё никогда прежде не засыпал настолько умиротворённым.