Тык-тыква №2 (1/2)

Ответ подростка после вполне масштабной речи Гроссмана был крайне неожиданным, но, тем не менее, Джон, оставаясь спокойным, поучительно ответил: теперь-то педагог в нем отказывался молчать: — Молодой человек, не стоит употреблять в своей речи оскорбительных выражений. Это абсолютно не прибавляет Вам солидности. Но, казалось, тот вовсе и не собирался слушать наставлений Джона: подросток вновь ответил ему репликой, пестрящей бесчисленными ругательствами, на что Джон смог лишь разочарованно покачать головой, да глубоко вздохнуть: — Мне кажется, вы совершенно не владеете магией эмпатии. Вы ведь должны понимать, что мало кто пожелает оказаться на месте человека, осыпаемого бранью. Поэтому и не стоит оскорблять людей, даже когда вы обижены. В конце концов, разве вы хотите передать Ваше настроение другому? В крайнем уж случае, когда темперамент затмевает здравый рассудок, можно хотя бы найти более приемлемые слова для выказывания своего недовольства, не так ли? Но отвлечёмся от наставлений. Я всё же настаиваю на том, чтобы вы подали на меня заявление в полицию. Естественно, я и без того уверю Вас: подобного более никогда не повторится. Я и до сих пор едва ли отошёл от шока: не каждый день по моей вине едва ли не гибнет человек, знаете ли. Дважды на одни и те же грабли я стараюсь не наступать. Что же касается медосмотра, то, несмотря на моё посещение врачей на прошлой неделе, я вполне могу для полного успокоения совершить обход повторно.

Вот только несколько удивительным для Гроссмана оказался явный протест подростка касательно высказанного Джоном предложения. Жаль только, что наш герой даже не допустил предположения, что подростку несимпатично не предложение, а сопровождающее его насилие со стороны всё того же Гроссмана. Тем не менее, игнорируя вопли ребёнка, Джон впихнул его в машину, а уже после, когда сам занял водительское кресло, решил нравоучительным тоном добавить: — Я ведь уже просил Вас об этом, юноша: прекратите ругаться. Это ведь жестокое убийство чарующей атмосферы эстетики в нашем мире!

Скорее всего, осознание своей бесчеловечности по отношению к эстетике подействовало, ведь подросток на какое-то время всё-таки замолчал. Так, в полнейшей тишине, они и доехали до стоянки около дома Джона, и лишь тогда ребёнок решил подать голос, беспардонно ?тыкая? и уточняя, правдивы ли его, Джона, первоначальные намерения. ?И всё-таки в моей голове никак не укладывается, как можно называть совершенно незнакомого человека на ?ты??!? Жаль, конечно, что в голове Гроссмана вполне укладывалось, как можно тащить к себе домой чаёвничать едва ли не убитого им самим незнакомца… Ну да и ладно. Вообще, Джон, к счастью, решил из вежливости перенести лекцию на тему норм поведения на потом, тем более, что его доселе крайне удивлял вопрос подстрока, что и заставило его ответить:

— Ну, не грабить и убивать же я намерен. Ко всему прочему, я имею привычку сообщать о своих намерениях заранее. В соответствие с этим, я оповестил Вас заранее о том, что в мои планы входит напоить Вас чаем, а не убить прямо в своём доме, если, конечно, Вы не против. Впрочем, если даже и против, то уже поздно слишком что-либо менять… — последнюю реплику Джон добавил, слабо улыбаясь, что для его поведения было уже крайне аномально.

Хотя какие там странности, если уж Гроссман едва ли не сбил паренька на пешеходном переходе(!) из-за неисправности (!!) своего (!!!) автомобиля (!!!!).

Гроссман вышел из машины, и, убедившись, что поставил её на должное место на парковке, подождал, пока ?почти-сбитый-бедный-несчастный-ребёнок? так же из неё выйдет. Банальный манёвр с подключением сигнализации на авто — и теперь Джон по обыкновению направился домой, мысленно думаю о скорейшем изучении правил дорожного движения почётный сто десятый раз. Родная многоэтажка встретила Гроссмана привычным молчанием (впрочем, редко с кем здание могло заговорить), так что, не встретив ничего необычного, Джонатан, доставая ключи на ходу, принялся подниматься ввысь по ступенькам: всё потому, что существование лифтов он никогда не признавал весомым фактором. Таким образом, добравшись до шестнадцатого этажа, он отпёр дверь, дожидаясь подростка, вовсе и не предполагая варианта о том, что тот мог убежать ещё давным-давно. Конечно, помимо всего прочего, незнакомец уже несколько раз успел выказать недовольство по поводу достаточно грубых речевых оборотов, которыми так пестрила речь Гилберта, но тот и не подумал попридержать язык: в конце концов, как ещё можно выражаться, когда какой-то ненормальный посреди ночи затянул тебя в машину и увёз в неизвестном направлении? Уж точно не на витиеватом викторианском английском. Тем не менее, сам мужчина продолжил уверять Смита в том, что ничего такого ужасного и не запланировал — всего-то чай — а если бы и запланировал, то он бы сообщил об этом заранее, и парень успел подивиться, насколько глупым его считает собеседник. — Ну да, конечно. Именно это ты бы мне и сказал, — буркнул Гил, старательно отцензурив всю речь, что крутилась у него на языке, а от того уменьшив её в десятки раз. Удерживать его явно никто не собирался: либо псих был уверен в своих силах, либо он не хотел тут же на месте прибить своего заложника, и для душевного спокойствия Смит всё же тщетно старался склониться ко второй версии: мало ли, не все же в мире поголовно злые маньяки, ждущие, когда им под колёса выпрыгнет беззащитный подросток. К тому же, последней каплей послужило то, что мужчина поставил свою машину на сигнализацию, и эта наивная попытка защитить своё транспортное средство невольно вызвала нервный смешок: от сигнализации (только если это не электрошокер, испепеляющий нарушителя на месте — такое было в каком-то третьесортном кино) польза была только в том, что хозяин хоть услышит, когда именно угнали его машину.

Неумеха-водитель спокойно себе пошёл к дому, кажется, совершенно забыв о своей несостоявшейся жертве, которая теперь явно пребывала в состоянии сильного смятения: с одной стороны, этот парень мог затянуть его в лес, в какую-нибудь посадку за городом и там спокойно себе выпотрошить, а тут он вот так просто оставил его стоять рядом с машиной, совершенно, казалось, не заботясь о том, что подросток может вот так просто взять и сбежать.

?Да пошло оно всё к чёрту?, — с внезапно накатившей злобой подумал подросток: в голове вновь вспыхнули далеко не самые весёлые мысли о безвыходном положении, куда он, на пару с обстоятельствами, себя и загнал, безрадостном будущем и о тупом тазу с тупой кашей — всё же лучше умереть сейчас, нежели возвращаться домой.

?Может, они хоть тогда меня заметят, — промелькнула в голове мысль, пропитанная обидой на родителей. — Интересно, а следующего ребёнка они назовут Шестым или Семнадцатым?? Подъем на своих двоих по лестнице на шестнадцатый этаж (какая ирония, что количество этажей совпадало с детьми в семье Смитов-Дарлингов) могла вымотать и обозлить кого угодно, а особенно, если ты и до этого был ужасно вымотан и озлоблен, и, понятное дело, что просто так смолчать Гилберт попросту не мог: — Для чего лифт вообще придумали, олимпийский ты мишка? И не говори, что он не работает: я видел, как из него какая-то бабка выходила, — подросток тяжело привалился к стене, а потом и вовсе съехал по ней на пол, тщетно пытаясь восстановить дыхание. Конечно, в спортивном отношении он не был хлюпиком — лёгкая атлетика, кажется, была единственным его школьным талантом — но всё равно после кросса через весь город и нервного напряжения в виде страха перед смертью подобные нагрузки всё же окончательно подкосили его.

— Я из-за тебя теперь встать не могу, придурок…

Джон был шокирован, притом весьма серьёзно. Подумать только, что утверждал его новый знакомый! Эта информация даже отказывалась восприниматься его сознанием. — Ничего подобного, юноша! Я вам целиком и полностью не верю! — возмутился Джон, но вовремя одёрнул себя и решил извиниться за несколько распущенный тон общения, — Прошу прощения, просто Вы меня очень удивили. Я лишь хотел сказать, что считаю таких людей ужасными подлецами. Я буквально убеждён в том, что необходимо заранее предупреждать о своих намерениях. К примеру, стань я преступным лицом, непременно бы извещал своих жертв о моих же намерениях. Таким образом, это давало бы хоть какие-то шансы ни в чём неповинным гражданам на спасение.

События по приезду во двор, мы описали ранее, посему пропустим их, упомянув лишь то, что, к радости Гроссмана, подросток, кажется, не решился сбежать. Такой вывод можно было сделать как минимум из доносившегося позади недовольного бурчания, которое Джонатан не стал игнорировать.

— Во-первых, — вновь начал свои поучения Джон, — не ?бабка?, а ?женщина?… ну, или, во всяком случае, ?бабушка?. Не стоит так грубо отзываться о людях, знакомых или нет, ведь это отравляет всю социальную среду. Вы только подумайте: что было бы, если бы каждое Ваше грубое изречение уничтожало одну молекулу озона? Мы все бы просто умерли в тот же миг от ударной дозы солнечной радиации, честное слово. Стоит сказать, что мне весьма лестно Ваше сравнение, но я не имею ничего общего ни с медведями, ни с Олимпийскими играми. Стоит мне упомянуть и тот, что я давно знаю о наличии лифта в нашем доме,но лично мне куда более симпатично пешее путешествие по ступенькам, тем более, что спешить мне совсем некуда. Пока я не считаю себя пожилым, а значит, нахожусь в состоянии, в котором можно спокойно подняться или же спустится с 16-го этажа. На протяжении этой речи Джонатан тщетно пытался отыскать в связке ключей нужный, чему препятствовало отсутствие света именно на том этаже, где и находилась квартира нашего героя. ?Как печально, что при данном уровне развития промышленности, её разветвлённости, развития и общедоступности образовательной системы кто-то в нашем доме так любит предавать забвению лампочки шестнадцатого этажа? Тем временем, ребёнок продолжал жаловаться на жизнь, а в частности, на самого Джона, но тот всё ещё пребывал в полном спокойствии, вовсе не жалея о своём предложении пригласить потерпевшего в дом. — В который раз повторяю вам, молодой человек — хватит называть меня различными нелестными метафорами. Я бы тоже мог назвать вас, к примеру, (и заранее прошу прощения, кстати) безмозглым и бескультурным… но я отчего-то не делаю этого, верно?

Наконец, ключ был с трудом найден, да и то лишь на ощупь, после чего дверь была неизбежно открыта, в то время как откуда-то с пола донеслись возмущённые жалобы подростка. — Не выдумывайте. Я же не заставлял Вас карабкаться по стене на сотый этаж, так что совсем уж не вижу повода говорить мне о том, что вы и встать не можете! — с усмешкой ответил Гроссман, заходя в дом, и включая свет в прихожей. Навстречу, как всегда грациозно, вышла сонная Моргана. Видимо минутой ранее собака мирно спала, но долг добропорядочного пса вынудил сеттера выйти приветствовать сожителя, как всегда гордо подняв рыжую морду и подставляя голову под руку, с явным намёком на ?погладь!?. Конечно, не послушать собаку Джон тоже не мог, а посему, потрепав пушистую макушку пса, промолвил: — Я тоже рад Вас видеть, Моргана! Собака, словно в ответ, кивнула и отошла в сторону, внимательно глядя на странного посетителя. С некоторым безразличием и долей недоумения переведя взгляд с мальчика на Джона, и увидев, что тот не подаёт никаких признаков паники и прочего, собака неторопливо скрылась с поля зрения в соседней комнате. Тем временем, наш герой свершал типичные манипуляции, положенные к исполнению любым приличным гражданам, входящим в дом родной, что включает в себя разувание, мытьё рук и тому подобное, бросив по пути подростку: — Вы тоже проходите. Не бойтесь, собака не кусается, вероятно. О степени странности этого его?вероятно? Джон даже не подумал. Впрочем, к нему так редко заходили гости, что прогнозировать на все сто процентов поведение собаки Джонатан и не мог, хотя искренне полагался на приличие собственной любимицы, доверяя ей целиком и полностью. Теперь же Джон направился на кухню, где и планировал заварить чай, чем, собственно, и занялся. Итак, спустя какое-то время минут, чай был приготовлен. При этом мы могли бы окунуться в чарующую атмосферу приготовления этого шикарного напитка, описание чего было бы сопряжено бесчисленным потоком замечательных эпитетов и метафор, но не судьба, увы. Главное, что результаты вышли ожидаемыми, а значит, чай был готов к употреблению, убедившись в чём, Гроссман поставил чаши на стол, куда отправилась позже сахарница и ваза с печеньем и конфетами. Некая наивность незнакомца, быть может, и напускная, чтобы заранее не пугать свою жертву, всё же раздражала, хотя отчасти Гилберт уже начал даже привыкать к ней, так что просто буркнул: — Ну и дурак, — но всё внутри противилось от того, чтобы оставить это в столь лаконичной форме, посему парень, громко фыркнув, продолжил свою мысль: — Тогда бы ты точно никого не убил, ведь жертвы бы сбегали, а заманивать их как раз нужно хитростью. Вот, как ты сейчас. К тому же, ты так говоришь, словно враньё тем, кого хочешь убить, хуже, нежели сам факт из убийства.

Естественно, проблематика лифта, а также бабки/бабули опять вывела всё ещё находящегося в подавленно-нервном состоянии подростка из себя: мало того, что он по инерции воспринял намёк о пожилом возрасте на свой счёт, так его ещё и обозвали сначала безмозглым, а потом ещё и некультурным — прекрасная причина, чтобы закатить очередную истерику и выплеснуть хоть немного того раздражения, что скопилось внутри. — И о безмозглости мне говорит человек, едва не сбивший подростка на пешеходном переходе? Я хоть правила дорожного движения знаю, придурок, — Гилберт поднялся с пола, скрестив руки на груди и всё ещё несколько затравленно косясь на мужчину. — Да и вообще, какая разница бабка или бабуля? Всё равно она никогда об этом не узнает, поэтому называть её можно как угодно.

Прелестная рыжая собака, появившаяся откуда-то из глубин квартиры, поразила парня до глубины души: явно высокопородистая, она проявляла крайнюю сдержанность в общении со своим хозяином, а не бросалась на него со всех лап, сшибая всё вокруг на пол.

— Моргана? А разве это не какая-то там королева была? — удивлённо выдавил подросток, всё ещё любуясь тем, как красиво блестела её шерсть. — Стоп, что значит ?вероятно?? — он отдёрнул руку, которой уже собирался погладить красавицу, но спокойная и даже величественная морда собаки лучше всякого говорила, что это была лишь шутка хозяина. — Добрый вечер, Ваше Величество. Позволите? — с этим словами Гилберт прошмыгнул внутрь квартиры. Наверное, если бы у мужчины был кот, то он бы точно убедился в том, что загнал себя в лапы маньяка, но такая собака как-то развевала все подозрения — хотя подросток всё равно несколько затравленно осмотрелся вокруг, прежде чем пойти вслед за хозяином на кухню.

Запах чая был просто великолепен, и этот аромат идеально сочетался с интерьером квартиры, с собакой, да и, пожалуй, с самим мужчиной, который выглядел достаточно интеллигентно: теперь, когда Гилберт не дрожал от страха перед неизвестным, он мог получше рассмотреть хозяина квартиры. Да и сам чай был редкостью в доме Смитов-Дарлингов, так что парень решил насладиться моментом по полной, если уж выдалась такая возможность (к тому же, рядом с ним стояла вазочка со сладким, к которому он питал самые нежные чувства, а это сильно повышало настроение).

— Эм… — Смит несколько смутился (всё же после дозы глюкозы, раздражение опустилось на приемлемый стабильный уровень). — А как тебя зовут хотя бы? И… Не называй меня на ?вы?. Это конечно лестно, но звучит странно...

После кружки чая, а также доброй половины печенья из вазочки (Гилберт не встретил даже невысказанного упрёка за своё обжорство), подросток окончательно успокоился, и, как следствие, ему действительно стало стыдно за своё поведение с человеком, который, пусть и едва не сбил его, но обращался куда лучше, нежели даже его родные родители.

— Один живёшь? Ну, не считая собаки? — ненавязчивые вопросы должны были вроде как стать ключом к примирению: всё же признавать собственную неправоту Гилберт не особо умел, а тем более извиняться перед кем-либо, так что он просто решил сделать вид, что ничего не произошло. Повертев в руках практически пустую чашку, подросток глубоко вздохнул: жидкости осталось всего на пару глотков, а потом эта краткая передышка закончится и придётся опять возвращаться к реальности. — Не хочу домой, — пробормотал он больше чаинкам в кружке, нежели кому-то конкретному в комнате. В планы паренька, вероятно, совершенно не входил процесс умолкания: теперь он взялся за возможность поспорить с Джоном на тему идеальных преступлений. — Между нами говоря, — с малой охотой начал Джон, — я не вполне пониманию, как именно протекает мыслительный процесс преступников, а потому не рискну расширять эту тему далее. Скажу одно лишь: если кто-то и решился на столь отвратительный поступок, то он должен оставлять шанс и своей жертве. Впрочем, злодеяния и совершаются ради злодеяний, что полностью опровергает мои доводы — это как раз то, о чём я и говорил в начале моей реплики: мне трудно судить о незнакомой материи. Последующий приступ гнева потерпевшего Гроссман мужественно перенёс, вновь пав жертвой угрызений совести. Ему уже было безразлично то, что высказанные им обзывательства были приведены лишь как пример, а не прямое оскорбление его же жертвы: видимо, сам подросток всё принял на собственный счёт.

— Ну и славно, что я никого бы не убил, — решил продолжить он, игнорируя оскорбления. — Убийство — это зло, хотя зла и добра нет вовсе, ибо для каждого из нас представления о них слишком различны, а так как мы не являемся высшими существами, то и судить о подобном не можем. Впрочем, убийство является злом лишь с социальной точки зрения, ведь именно оно наносит невосполнимый урон обществу. На этому тему можно ещё крайне долго рассуждать… А я уже говорил, что не особо доволен тем, что вы меня оскорбляете? Кажется, что-то такое я уже сказал. Так вот: это не эстетично. И… да, я уже много раз извинялся, но в который раз прошу Вашего прощения за сегодняшний инцидент. В мои завтрашние планы входит повторное прочтение ПДД, ведь я и сам понимаю необходимость этого. Кстати, не в обиду сказано, но Вам бы тоже впредь не помешало смотреть на дорогу, перед тем, как её переходить: всё и сегодня могло бы обойтись, если бы вы тоже были чуть внимательнее. Откуда вам знать, что там могло случиться в несущейся на вас машине: может, тормоза и аварийный огонь отказали, а водителя парализовало, и поэтому он не смог крикнуть что-то вроде ?с дороги, пожалуйста!?, — на этой радужной ноте он хотел было остановить свой рассказ, как вдруг вспомнил о манере его нового знакомого несколько переворачивать его же слова, — но я напомню, что этим я совсем не оправдываю собственных действий: я поступил отвратительно. Теперь уже Джон позволил себе глубоко вздохнуть после продолжительного монолога, сделав тем самым паузу, ибо предвидел длительное продолжение его реплики: — Теперь насчёт ?бабули?. Честно говоря, Ваша культура речи с каждой минутой поражает меня всё больше и больше. Для начала,?бабка? — это просто грубо. Я сомневаюсь, что Вам самому было бы приятно, если бы ваши друзья и родные за глаза называли вас кретином, глупым ребёнком, или ещё как-то. Теперь-то понимаете меня? А сейчас мы вновь включаем режим ускоренной прокрутки и останавливаем наш маховик времени лишь на кухне, где, кстати, происходило нечто странное. Чего-чего, но столь резкого изменения в поведении подростка Джон никак не ожидал. Мало того, что парнишка просто замолчал, так ещё и его редкие фразы стали какими-то уж слишком добродушными. — Джонатан Гроссман, — с радостью ухватился за возможность нарушить воцарившуюся тишину Джон, — и, как я полагаю, нечто вроде ?мистера Гроссмана? от вас не дождёшься, поэтому можете называть меня просто Джоном, — а позже добавил с улыбкой. — Только лишь бы обойтись без придурков, дураков, идиотов да кретинов, хорошо? А как вас зовут? И, что касается ?вы?… Боюсь, я не смогу удовлетворить вашу просьбу, ведь исполнить её мне не представляется возможным: мы состоим не в столь дружеских взаимоотношениях, чтобы начать ?тыкать?. Не сочтите это за грубость, но я привык к такой манере общения, работая со студентами, а потому подобные рамки общения для меня принципиальны. А тем временем подросток с неимоверной скоростью принялся уплетать печенье, чем вызвал крайнее удивление Джона, которое, конечно, Гроссман не демонстрировал. ?Такое ощущение, словно этот юноша с неделю ничего не ел…? Впрочем, это странное зрелище невольно вызывало умиление, так что даже Джон не смог сдержать лёгкой улыбки, продолжая пить свой чай.