Седьмая часть: В последний раз... (1/1)

Перекатившись во сне на вторую половину кровати, я неожиданно просыпаюсь и, блаженно потянувшись, начинаю сонно оглядываться, похлопывая по постели рукой.Пусто. Моран, черт возьми…

Резко соскакиваю с постели, сердце тут же недовольно отзывается острой колющей болью, прикладываю ладонь к груди, болезненно морщась. Мне едва за тридцать, а мотор уже отказывает. Нервно осматриваюсь, пытаясь найти тебя. Спросонья не могу сосредоточиться, бездумно шаря взглядом по немаленькому пространству комнаты, сердце набирает ритм, заходясь беспокойным аллегро. Не до конца осознаю, что происходит. Может, я сплю еще? Кошмары меня мучают часто, на протяжении всей жизни, не только последние месяцы.Но под ногами четко ощущается мягкий ворс ковра – никакой это не сон, а самая обычная реальность, постепенно становящаяся большим кошмаром, чем сны. Заметив, что дверь приоткрыта, я, тщательно прислушавшись, уловил характерный шум, исходящий из кухни – шум посуды. Да в чем же дело, черт побери!Быстро выхожу из спальни, так и не накинув халата, чуть ли не бегом направляюсь на кухню, сонно потирая глаза. Замерев в дверях, я сперва даже не верю глазам: мой Себастьян, одетый в одни пижамные штаны, стоит возле тумбочки и что-то усердно делает, на плите стоит сковородка, в которой, судя по запаху, жарится яичница с беконом. Запах этот я узнаю сразу, он всегда будит во мне зверский аппетит. Раньше, я помню, ты чуть ли не ежедневно готовил мне такие завтраки, а если хотел за что-нибудь наказать – варил овсянку, знаешь ведь, паршивец, что я ее терпеть не могу. При воспоминании об этом на лице машинально вырисовывается улыбка, но взгляд цепляется за резко очерченный позвоночник, выпирающие от худобы кости, и улыбка исчезает, ее привычно заменяет грусть и тянущая нервы тоска, напоминающие о твоей болезни. Нет, ни в коем случае я о ней не забыл. Просто… просто иногда так хочется верить, что все не так, как есть на самом деле… хочется… очень…А спал я сегодня на удивление хорошо, ты не заходился ставшим уже привычным диким кашлем, тебе не лихорадило и не рвало. Даже болезненным тихим воем ты меня не будил. Я, наконец, выспался за последний месяц, и на душе стало как-то по-другому. Как-то хорошо, что ли… И за это, мне почему-то стыдно перед тобой, Себастьян. Тебе так плохо, та умираешь, с каждым днем я теряю тебя, теряю своего мальчика. Мне страшно думать о том, что проснувшись однажды, я пойму, что тебя нигде нет и не будет – ни на кухне, ни в спальне, нигде вообще. Но день этот неумолимо быстро приближается, а я даже не успеваю насладиться последними мгновениями нашей совместной жизни. Не помню, сколько слез было выплакано за эти месяцы, сколько нервов потрачено. Наверное слишком много, потому что проблемы с сердцем на пустом месте не появляются. Почему-то я никогда не думал, что нас ждет такая печальная судьба, не думал, а вышло вот так. Так беспощадно. Так губительно…Бесшумно, на цыпочках, подойдя к тебе, явно увлеченному процессом готовки и не замечающему ничего происходящего вокруг, я ласково обнимаю тебя, прижимаясь к спине, хорошо прочувствовав скелет и дряблую кожу. Ты, явно не ожидав такого, вздрагиваешь, и издаешь какой-то странный испуганный звук. Нахмуриваюсь. В жизни не видел, чтоб ты так вздрагивал, а уж издавать такие звуки… Значит становишься все слабее и слабее.От сковородки брызжет горячим маслом, оно шипит и потрескивает, чуть ли не попадая на тебя, и сразу хочется оградить, защитить от всего, что может причинить тебе вред. Да, всю жизнь ты заботился о моем благе, защищая и оберегая, спасая мою жизнь,а теперь все наоборот – я пытаюсь тебя спасти, уберечь, и теперь я бы отдал свою жизнь в обмен на твою. Потому чтонаконец-то понимаю, что люблю, что ты – как внушительный кусок мозаики, если его убрать, картинка не будет полной, не будет такой, какой должна быть. От меня ничего не останется. Твоя болезнь уже убила во мне часть моего существа – Британская империя может спать спокойно, король криминального мира лишь фикция и воспоминание о самом себе, но это и не важно. Без всего этого я бы смог прожить, а без тебя – нет. Слишком много места ты занял в моей жизни, Себастьян. Я знаю, что и ты любишь меня, хоть говорил ты это нечасто, да и не особо… Какие мы были глупые и гордые… Какие мы были… такими нам уже не бытьТы, поставив на тумбочку кружку с кофе, от которого исходил дивный аромат – боже мой, я почти забыл какой божественный кофе ты умеешь варить – медленно поворачиваешься ко мне, слабо улыбаясь.А я замечаю, что лицо стало каким-то другим, более оживленным, да и мертвенно-бледный оттенок кожи почти незаметен. Внутри у меня, честно признаться, тут же все свело тем странным ощущением, которое называют ?бабочки в животе?. Но лишь на мгновение. Улыбка быстро сходит с измученного лица, губы болезненно кривятся, и я сразу понимаю, что тебя снова атакует боль. Я уже давно не спрашиваю где, потому что и так знаю ответ – во всем теле.Ты плохо видишь, и еще хуже ориентируешься в пространстве, тебе нужна опора, словно восьмидесятилетнему старику – из за частых приступов головной боли ты запросто можешь потерять сознание, неожиданно упав навзничь, поэтому на голове, где стало заметно меньше прекрасных белокурых волос, есть несколько довольно-таки заметных шишек. Еще совсем недавно при взгляде на тебя на глазах наворачивались слезы. Сейчас – нет, просто не могу. Понимаю, что это бессмысленно, лучше от этого не станет ни тебе, ни мне.Но сейчас, глядя на твое посвежевшее за ночь лицо, я понимаю, что стало действительно немного лучше. Ошибаюсь ли я? Или ты правда выглядишь более живым?- Почему ты встал, Себ? – тихо интересуюсь, заглядывая в пустые голубые глаза снизу вверх, и придерживая за тонкую талию, словно боясь, что ты можешь в любой момент рассыпаться.- А что я инвалид, лежать круглые сутки? – делаешь тяжелый вдох и прикрываешь глаза, ощущая неистовую тяжесть в груди. Тебе невероятно тяжело дышать… Худые, кажущиеся такими беспомощными, руки, слабо обвивают мою шею, и я чувствую твою боль, будто забирая ее себе.- Тебе все-таки не рекомендуется вставать… - так же тихо отвечаю, прижимаясь сухими губами к ложбинке на груди, чуть приподнимаясь на цыпочки и стараясь не причинить своими действиями еще большей боли. И, кажется, мне это удается, более того: слышу, как затаиваешь дыхание, чувствую, как начинаешь хаотично поглаживать меня по волосам.Неужели тебе стало лучше, Себастьян…- Мне немного полегчало, - отвечаешь, будто читая мои мысли и я снова машинально улыбаюсь, нежно поглаживая подушечками пальцев по спине, замечая, как по телу проходят мурашки. Мой мальчик… я скучаю по твоему телу… по твоим стонам… по тебе возбужденному… но я понимаю, что лучше не рисковать, дабы не убить тебя…- Я решил сделать тебе приятно, - с нотками раздраженности заканчиваешь фразу, мягко отстраняешь меня, наклоняясь к плите, выключая конфорку.Я не могу убрать улыбки с лица, какое-то удовлетворенное чувство облегчения проносится по моему телу крупной волной. Я искренне счастлив слышать это, и видеть, что тебе стало немного лучше. Неужели я дождался этого дня?Беру твою худощавую руку в свою, медленно прохожусь взглядом по следам от многочисленных уколов, по синякам… и улыбка начинает пропадать с моего лица, будто ее и не было.Мой мальчик решил сделать мне приятное… мой мальчик… мой Себастьян…- Тебе правда лучше? – поднимаю вопросительный взгляд, поглаживая внутреннюю сторону ладони другой рукой.- Ты разве не видишь сам? – чуть улыбаешься, но даже это дается тебе с трудом.Я молчу несколько секунд, совершенно не зная, что сказать. Кажется, будто все мысли в моей голове перевернулись вверх дном: радость смешалась с печалью, а боль с наслаждением. Только почему так происходит со мной я, к сожалению, не могу объяснить…. Хотя, думаю, причина и так понятна- Завтрак? – улыбнувшись в ответ, мягко перевожу тему, смотря на яичницу в сковородке, а потом вновь перевожу взгляд на твое лицо.Чуть пожимаешь плечами, отвечая:- Ага. Все-таки ты терпишь меня… Я же вижу, как ты страдаешь, Джим… - опускаешь взгляд, будто стыдясь своего ответа.Но попадаешь в точку – я страдаю, глядя на тебя. Но пусть я лучше буду страдать видя тебя настоящего перед собой, чем наблюдать какую-нибудь иллюзию, которую нарисует мое весьма богатое воображение. Я готов терпеть то же самое, что и ты, мой мальчик…- Милый… - мурлычу, заключая твое худощавое тело в крепкие объятия, притягивая к себе за шею и блаженно прикрывая глаза. Ты же, явно не ожидая подобных действий, издаешь тихий стон и опираешься на тумбочку, притягивая меня еще ближе забедра. Ах, это я виноват… тебе же нельзя…. Но почему я чувствую, как твое дыхание стало неистово обжигающим, а внизу кое-что упирается в мой живот? Нетрудно догадаться, ведь я знаю, что возбудить моего Себастьяна не составляет труда. Все-таки твоя похотливая натура останется с тобой навсегда, ее никакая болезнь не уничтожит… и, признаться честно, мне это до жути нравится.- Лучше не стоит, Бас… - неожиданно для себя проговариваю я, все-таки осознавая риск последствий.Моран, малыш… твое учащенное дыхание сводит с ума, ты быстро отодвигаешь вещи, стоявшие на тумбочке, усаживаясь на ее край, и пытаешься притянуть меня к себе. Сейчас я крупнее тебя, Себастьян, ненамного, но крупнее. Сам подхожу вплотную, аккуратно укладывая руки на плечи и дико боясь, что сейчас начнется очередной приступ, что все закончится…-Я хочу… - шепчешь, обвивая мою талию тонкими руками,а я, придерживая тебя за шею, затаиваю дыхание, - хочу, понимаешь? – Твой шепот такой умоляющий, такой дрожащий, - в последний раз, Джим…И тут я сдаюсь, не раздумывая больше ни секунды – от твоих слов внутри все сжимается в комок. Я стал слишком чувствительным из-за твоей болезни, впрочем, тебя я не виню. В чем-то мне это даже нравится.- Мальчик мой… - прижимаюсь к тебе всем телом, чувствую, как тебе тяжело дышать, как ты борешься… - я так хочу тебя…Длинные худые пальцы, дрожа, подцепляют пуговицы на моей пижаме, расстегивая, ты с трудом переводишь дыхание: я только догадываюсь, что ты чувствуешь, не дай бог никому испытать подобное.

- Я скучал по твоему телу… очень скучал… - шепчешь, расстегнув, наконец, пижаму и неспешно снимаешь ее – помогаю, делая все аккуратно, без резких движений –разглядывая меня. – Ты видишься мне… иногда… - я не уточняю, не хочу знать, что ты видишь под обезболивающим, а ты чуть дергаешь головой, будто отгоняя видение и сосредотачиваясь на мне настоящем.Провожу кончиками пальцев по резко очерченным скулам. Пускай этот раз будет нежным… и до боли жаль, что последним.- И я скучал, Басти… - из всего вороха имен, которыми я тебя называю, это ты любишь больше всего, и я тут же замечаю довольную улыбку, даже отразившуюся в глазах. – Но ты уверен, мм? – обеспокоенно смотрю на тебя, хотя и прекрасно знаю ответ, ведь останавливаться уже не имеет смысла. Сердце заходится бешеным ритмом от твоих прикосновений, беспокойство не отступает, но как-то… притупляется, что ли… Не выдержав, наклоняюсь, нежно прикасаясь губами к скулам и тихо мурлычу.Слабо киваешь, я знаю, что ты опасаешься за себя, но все-таки возбуждение пересиливает тревогу. Тихо застонав, чуть отклоняешься назад, тебе снова больно – резкая боль в затылке, я знаю уже все симптомы, милый… Ты так не любишь, когда я вижу твои слабости, но что поделать… Вот ты улыбаешься, словно мои губы согревают твою больную душу, исцеляя хотя бы ее. Подаешься еще ближе, мягко целуешь мои плечи и тихо-тихо постанываешь, но не болезненно, как в последнее время, я слышу, что тебе хорошо.Прохожусь языком по шее – запрокидываешь голову, и тогда я приникаю к сухим губам, медленно лаская языком, ласково веду ладонями по груди, стараясь не обращать внимания на выпирающие из-под тонкой кожи кости.- Басти… - скольжу пальцами по истощенному животу, а потом ниже, обхватывая вставший член сквозь ткань пижамных штанов, - ты не меняешься… - улыбнувшись, поглаживаю напряженный ствол, тихо постанывая и тяну штанывниз, снимая их.- Ммм… аах… - на миг затаиваешь дыхание, слабо придерживая меня за бедра, и полностью отдаешься поцелую, в мою власть… как-то съеживаясь… знаю я, о чем ты думаешь… даже сейчас проклинаешь себя за то, что я вижу тебя таким… забудь, милый, хоть сейчас – забудь… я же вижу, что ты все больше возбуждаешься от моих действий. Как же давно у нас не было секса… С того дня, как ты, сидя в моем кабинете, зачитал мне свой диагноз – точнее сказать: наш с тобой приговор. Забудь. И я забуду. – Да… это да… - закусываешь сухие губы, и, кажется, что сейчас ты не чувствуешь никаких признаков боли или тяжести – только приятное возбуждение, - Джим… - помогаешь снять штаны, а я слышу тихие болезненные звуки и молюсь, чтобы приступ не начался сейчас.- Тише, тигренок… - провожу ладонью по члену, вновь целуя в губы, чувствую, как отвечаешь, выгибаясь, чуть кусая мои губы.Кладешь руки на тумбочку, царапая ее, дышишь тяжело и прерывисто, а взгляд становится жадным, похотливым.Раздеваюсь, наклоняясь к паху, провожу языком по головке, обхватывая губами; начинаю посасывать, чувствуя напряжение обоих тел. Отстраняюсь, поднимая на тебя глаза – ты сейчас такой красивый: стонешь, напрягаясь всем телом, цепляешься пальцами за деревянную поверхность. Возбуждение захлестывает волнами, сводя с ума.

- Джим… - слабо стонешь, притягивая меня за шею. Покрываю быстрыми поцелуями лицо и шею, лихорадочно соображая, что использовать вместо смазки – уходить за ней в комнату, отрываться от тебя, совершенно не хочется. Отклоняюсь чуть назад, дотягиваясь до бутыли с оливковым маслом.- Будет не больно, малыш, я постараюсь… - влажными, скользкими пальцами обвожу сжатый вход, чуть толкаюсь внутрь, ловя губами твое настороженное, напряженное дыхание, - малыш… расслабься.Киваешь, а я опускаясь на колени, обхватывая губами член, провожу языком по всей длине ствола, глубоко двигаю головой, чувствуя как ты выгибаешься и отзывчиво двигаешь бедрами, осторожно растягиваю тебя, стараясь причинить как можно меньше боли.Стонешь, я так люблю, когда ты стонешь… Поднимаю взгляд на тебя – кусаешь губы, чуть хмурясь, будто заново привыкая к этим ощущениям.Легко проталкиваю в тебя уже три пальца и поднимаюсь, притягивая к себе за бедра, еле сдерживаюсь – так хочется вновь насладиться твоим телом, вновь почувствовать тебя, - сейчас, милый…как же я тебя хочу… - придерживаю тебя, изгибающегося, под поясницу, аккуратно, короткими толчками, проникая в тебя.- Себ… да… - хорошо, да… все равно, хочется вцепиться в бедра и жестко трахнуть тебя, как раньше, но я прекрасно понимаю, что этого ты не выдержишь. И ты хочешь, я знаю – обхватываешь меня за плечи, прижимая к себе, впиваешьсяв кожу ногтями, царапая, постанываешь, почти в унисон со мной, часто моргая смотришь мне в глаза.- Хорошо?.. – киваешь в ответ, откидывая назад голову, с губ срывается хриплый протяжный стон.- Хорошо, да… Джим…Несильно ускоряюсь, не в силах сдерживаться, наслаждаюсь ощущениями, стараясь не закрывать глаза. Часто дышишь, чуть хрипло, со стоном, выгибаешься, сжимая меня в себе – значит скоро кончишь; быстрее двигаешь бедрами, расцарапывая мою спину. Тихо вскрикивая, утыкаюсь лицом в изгиб твоей шеи, шепчу тебе что-то ласковое, кончаю вслед за тобой, прижимая к себе, слыша рвущееся с твоих губ мое имя.- Басти…- Да, Джим… - отвечаешь хриплым шепотом, не давая мне отстраниться ни на дюйм.Обессилено прижимаюсь к тебе, обнимая, поглаживая, целуя, забывая, кажется, обо всем.