Часть 5 (1/1)

—?Знаете, Маяковский, а ведь вы?— вредитель…—?Взаправду? —?иронично спросил Владимир, посмотрев на сидящего рядом Сергея.Они ехали в следующий город, где их ожидала публика с концертами. Мужчины сидели на одной полке, почти плечом к плечу. Имажинист уже немного выпил.—?Вы рифму поганите,?— с ухмылкой пояснил Есенин.—?Не каждому дано понять новое, прогрессивное. Вы из тех, кто застряли в прошлом веке,?— отозвался Маяковский и хмыкнул.—?А ещё вы ревнивец,?— продолжил блондин таким тоном, словно речь шла всё ещё о рифме.—?Чего? —?удивлённо протянул Владимир, но получилось слишком наиграно.Он был бы и рад скрыть свои зарождающиеся чувства, рад бы задушить их, но они не собирались считаться с мнением поэта. Чем дольше Есенин находился рядом, тем сильнее и крепче они становились. И Владимир то и дело гонял в голове мысли наподобие: ?Павловский рисовал его в непотребном виде! Чувствую же!?.После расставания с Лилей, что произошло, конечно, по её инициативе, Маяковский был уверен, что сердце больше ни к кому не загорится. А оно загорелось, но его выбор ошеломлял Владимира.—?Вы меня к тому художнику приревновали,?— с хитрым прищуром глядя на Маяка, ответил Сергей и улыбнулся.—?Не несите чушь! Вы слишком высокого о себе мнения! —?вспыхнул Маяковский.—?То есть, вы продолжите упираться, что не имеете ко мне никаких чувств? —?ухмыльнулся Есенин.—?Так если и впрямь не имею!—?И не ревновали?—?Ни капельки.Они смотрели друг другу в глаза, за окнами летел весенний лес, небо хмурилось. Порой Сергей менялся со скоростью света. Ещё пять минут назад он мог быть мягким, пленительным, таким, как любят большинство барышень, а потом внезапно обратиться хулиганом, обидеться, рассердиться, вспыхнуть.И эти слова футуриста отчего-то сильно задели Есенина. Он ощутил жгучую, почти детскую обиду. Порывисто встав, блондин подошёл к двери и взялся за её ручку.—?Ну и леший с вами! Ваши стихи такие же чёрствые и мёртвые, как вы!Выпалив это, Сергей ушёл в своё купе и заперся в нём. Хотелось выпить, но для этого бы пришлось идти в вагон-ресторан, поэтому Есенин просто взял со стола сушку, лёг на полку и постарался успокоиться. Обида душила.Он, значит, предлагает Маяковскому поцелуй. Сбегает от художника. И ради чего? Ради этих пренебрежительных слов? Сергей ведь почувствовал, что Владимир испытывает к нему симпатию, так почему же тот не признался в ней?Не зная, чем себя занять, как отвлечься, Есенин взял бумагу и карандаш, и начал записывать наброски, которые позже станут стихами.Время текло вальяжно и размеренно, имажинист увлёкся работой, и как то всегда бывало в такие моменты, позабыл о внешнем мире.Его отвлёк неожиданный и довольно громкий стук в дверь.—?Кто? —?машинально спросил Сергей, выплёскивающий чувства на листок бумаги.—?Это я,?— раздался приглушённый голос Маяка.Сердце Сергея ёкнуло. Он посмотрел на дверь и слегка нахмурился.—?Есенин, откройте! —?потребовал футурист, стуча кулаком по двери. —?Есенин, это важно!—?Не открою,?— огрызнулся тот.—?Хорошо,?— помолчав, глухо сказал Маяковский. —?Хорошо, будем разговаривать через дверь. Легко, коли вам так хочется.Есенин вздохнул, отложил листок и посмотрел в окно. Тихо капал весенний дождь, оставляя на вагонном стекле причудливые водянистые рисунки. Сергей полулежал, одна нога стояла на полу, вторая была вытянута к стене, находясь на полке, сам поэт опирался на локти.Говорить с Владимиром совершенно не хотелось. Он догадывался, о чём затянет свою песнь Маяк. Начнёт требовать извинения за те острые, даже гадкие слова, что сказал обиженный блондин в порыве чувств. А обида-то никуда не делась, клокотала в груди, да так, что имажинист даже за стихи взялся.Но Владимир удивил Сергея. Он заговорил совсем не о том, и голосом глубоким, чувственным.—?Есенин, я… Я сглупил. Сглупил, потому что солгал, смалодушничал, испугался. За эти несколько дней, что мы провели вместе, моё мнение о вас изменилось. Я не знаю, что со мной, но вы… Вы зажгли в моей душе огонёк. Думаю о вас. Порой так гадко становится, что в петлю готов. И к Павловскому этому и впрямь приревновал. Я понимаю, что… —?Маяковский замолчал, а потом заговорил ещё более нервно:?— Понимаю, что у вас теперь есть против меня все карты, я открыл вам душу. Но вы мне… нравитесь. И я не знаю, что с этим делать, поскольку раньше мне не нравились мужчины. Но я уверен в том, что вы нужны мне. Хотите высмеять или прогнать? Что ж, я вас пойму. Это и впрямь смешно, должно быть.Владимир замолчал. Он вдруг с какой-то тупой и больной ясностью понял, что если Есенин сейчас его прогонит и отвергнет, он просто пойдёт и застрелится. В своём купе. Без размышлений и сомнений. Маяковский уже был готов к уходу из этого мира, его остановил Сергей. И теперь тот знает об его чувствах, и если они не взаимны, то покончить с собой есть две причины.Первая?— он не сможет жить с ещё одной кровоточащей раной. Достаточно было Лили, что не любила его. Ввязываться в подобную связь снова?— нет, лучше сдохнуть.Вторая?— стыдно. Стыдно будет жить, зная, что Сергей в курсе его влюблённости и мысленно, должно быть, насмехается над ним.—?Думаете, что я рехнулся? Что нельзя вот так, как гимназист какой, в мои-то лета? Ха, можно! —?горько продолжил Владимир, с какой-то исступленной болью думая, что теперь уже терять нечего. —?Что в вас особенного? Чёрт знает. Вы светлый хитрец, как луч солнца осеннего, рассеянный, почти не греющий, но солнечный. Много в вас разного, Есенин. Не думайте, что я заблуждаюсь?— я вас хорошо знаю. Разве о поэте что-то скажет более, чем его стихи? Но то было на бумаге. Слова на бумаге и только. Теперь же я видел ваши глаза непростительно близко, а глаза не могут лгать. Какие же они голубые…Есенин потрясённо молчал, неотрывно глядя на дверь.В эту секунду Маяковский положил на неё ладонь с другой стороны.—?Знайте, что я, если люблю, то всё сделаю. Весь мир к ногам брошу, а любимого человека?— никогда не брошу! Вот так. И не тавтология это, это сердце такое дефектное. Буду любить, как преданная собака, даже если гнать будете… Только я поношенный сейчас, не каждая рана затянется. Если буду совсем тряпка?— вытрите мною пыль с вашей лестницы*.Владимир сглотнул, ожидая. Секунды текли невыносимо долго, до дрожи, до боли.Он ждал, что раздастся смех, и Сергей бросит какую-нибудь шпильку, или вовсе прогонит, испытав ужас от услышанного.?Что ж, его можно будет понять… Любой бы выгнал?,?— с мрачной самоиронией подумал Владимир.Но сердце трепетало и надеялось на другой ответ.Сердце?— странная вещь. Даже в полном отчаянии, даже в чернейшей безысходности оно всегда умудряется на что-то надеяться! Он, Владимир, поломанный и истерзанный отношениями с Брик, снова бросается под поезд."?— Только если не предложите лечь на рельсы.—?А вы разве не поняли, что мы уже на них??,?— всплыл в голове недавний разговор с Сергеем.Как он это предвидел? Неужто ощутил своей тонкой душой?Тишина резала нервы, рука Владимира, лежащая на гладкой поверхности, подрагивала.И вдруг щёлкнул замок, отворяя дверь. И вместе с ним ёкнуло сердце Маяковского.