Глава 5. (1/1)

За последние три дня население и без того переполненной столицы выросло в несколько раз.Люди, меры, и зверолюди стекались в столицу со всего Тамриэля, как бабочки еще месяц назад слетались на разбухшие от пыльцы,пестрые, округлые лепестки льна.Хотя в Имперском городе нет льна, он растет ближе к Скинграду.Зато в Имперском городе есть люди.Всю дорогу, что одинокий всадник ехал сюда от приората Вейнон, на пути ему встречались толпы жителей Тамриэля, у которых была одна цель – попасть на похороны Императора. Кто-то с семьями, в повозках, заполненных до отказа, те, кто жил поближе – пешком. Телепорты Гильдии магов всех городов работали эти три дня без перебоя, где-то, вроде бы даже в Лейавине, магическое устройство дало сбой, и даже те, у кого было достаточно средств, чтобы позволить себе это относительно дорогое, модное средство передвижения, вынуждены были добираться до столицы так же, как все остальные желающие проститься со своим правителем - в повозках или пешком.Но редгард прибыл в Имперский город не за этим.Он был хорошим воином, пусть и не очень опытным. Три года в личной охране Императора, а перед этим семь долгих лет упорных тренировок в составе Клинков: попытки отточить свое мастерство владения катаной до совершенства, чтобы предупредить малейшую попытку врага нанести вред Его Величеству.Те самые попытки, которые увенчались успехом три дня тому назад.Да, Баурус ощущал жгучее, невыносимое чувство вины от того, что не смог сохранить жизнь Уриэлю Септиму. И это чувство, обрушившееся на него в одну безлунную предосеннюю ночь, лежало теперь на его плечах тяжелым грузом, и сжигало изнутри пламенем Обливиона.Но самое ужасное было в том, что слухи об истинных причинах смерти Уриэля VII поползли по городу с невероятной скоростью, опутывая незримыми нитями каждую улочку, каждый район столицы. А когда клубок слухов заполонил Имперский город весь, без остатка, то мерзкие нити поползли и за его пределами, пока не опутали весь Сиродил, а затем и Тамриэль.То, что Императора и его наследников убили не ассасины Темного Братства, а какие-то таинственные культисты, теперь знали даже нищенки в провинциях.Авторитет Клинков резко упал. Кому нужен орден, который не в состоянии справиться со своей основной задачей, не может защитить Императора?В довершении всего Амулет Королей бесследно исчез.Баурус, конечно, понимал, что поручить доставку Амулета в Приорат какому-то вору, отбывающему наказание в той самой камере, где находился потайной выход из города, доверившись одному только предчувствию, было, по меньшей мере, очень рискованной затеей. Рискованной, если не сказать глупой.

Но что ему еще оставалось? И капитан Рено, и Гленрой пали от рук культистов, также как и Его Высочество. Если бы Баурус отправился в Приорат сам, то пришлось бы оставить тело Уриэля лежать в сырой темнице, словно труп какого-то безродного бродяги, что сотнями мрут в канализации…Клинок не пытался себя оправдать, ни в коем случае. Доверить Амулеткаджиту было крайней мерой. Крайней, но допустимой. Тем более, Уриэль сам передал реликвию заключенному, а значит…Что бы это ни значило, но факт остается фактом: АмулетКоролей бесследно пропал, словно испарился в воздухе вместе с каджитом, который, по всей видимости, решил наплевать на предсмертную просьбу Императора. Где сейчас хвостатый и что он сделал с Амулетом? Пропил, что ли?Главной задачей Бауруса сейчас было найти потерянную реликвию. «Любой ценой» - так звучал приказ Джоффри.Описание каджита было уже во всех отделения Легиона, в том числе и здесь, в столице. Впрочем, если постараться, то за три дня можно уехать хоть в Морровинд, или в родной Эльсвейр например, но клинок решил начать свои поиски именно в Имперском городе. В конце концов, Император погиб именно здесь, и здесь же стоит начать собирать информацию буквально по крупицам, искать малейшие зацепки. Все, что касается Амулета, имеет первостепенную важность.Тем более, сегодня похороны Императора и его сыновей.***Площадь Дворцового района, посреди которой и возвышается Башня Белого Золота, та самая площадь, что обычно служит мирным пристанищем усопшим жителям столицы, сегодня не отличалась ни покоем, ни умиротворенностью.Вековая пыль камней древней мостовой, по которым когда-то ходил сам Тайбер Септим, поднявшаяся от шагов тысяч и тысяч ног взвилась в воздух, которым дышали тысячи ртов, воздух, звучащий тысячами голосов, которые смешались на дворцовой площади в единый, непрерывный гул.Со всех сторон слышались стоны и вой. Крики людей, потерявших надежду, людей, которые не имели ни малейшего представления о том, что их ждет в ближайшем будущем. Отчаяние накрыло толпу с головой, и Баурус чувствовал это, сейчас они все дышали не пыльным воздухом столицы, а именно этим всепоглощающим отчаянием, что повисло над площадью знамением беды, как еще несколько часов назад висели над ней и над столицей Массер и его вечный спутник.«Девятеро оставили нас!»«Что же теперь с нами будет?»Баурус слышал в этих криках предсмертные слова императора, а тысячи таких непохожих между собой лиц слились в одно – лицо Уриэля Септима.Клинку уже начинало казаться, что рассудок покинул его, и что тяжесть вины все же пересилила давление вериг долга и чести, даже желание отомстить, но в этот момент началась страшная давка – из Башни Белого Золота вынесли четыре пышно украшенных цветами золоченых саркофага с барельефами, изображающими драконов и героев..Создалось ощущение, что всем присутствующим в этот момент на Дворцовой Площади в головы пришла одинаковая мысль – любой ценой увидеть покойных Септимов, и многолюдная, стонущая, обезумевшая от отчаяния и отравленного зловонным дыханием множества ртов воздуха толпа ринулась, словно громоздкий двемерский центурион, к месту, где сейчас стояли тяжелые саркофаги с представителями императорской династии.Словно сквозь туман или толщу воды Клинок видел выражения лиц этих людей, преобладало все то же исступленное отчаяние, но кое-где в глазах мелькало страстное волнение. Они хотят увидеть императора?Многие, очень многие сегодня не увидят не только покойного Уриэля VII, но и рассвет нового дня, поскольку давке в день похорон императорской семьи суждено было унести множество жизней в этот темный и беспросветный, как глаза фалмеров, день.***«Как же люди убоги в своем однообразии».Рейне оказалась в давке абсолютно случайно. Кто-то, спокойно вроде бы стоявший от нее за несколько шагов, вдруг бросился вперед, кто-то рванулся за ним, кто-то подался назад, но большинство рвалось к саркофагам. Толпа подхватила ее и понесла, как волны озера Румаре несколько дней назад унесли в глубину своих темных вод каджита и его тайну.Какая-то бретонская девочка слева упала, но Рейне даже и не подумала подать ей руку, а все из страха оказаться на ее месте, оступившись, упасть на булыжную мостовую и быть затоптанной неиствующей толпой.Рейне не пыталась сопротивляться необоримому движению людской массы, в какой-то момент она поняла, что не знает, куда ее несет огромное гудящее месиво из людей и меров, она может лишь плыть по течению потных тел.И отчего-то именно в этой чудовищной давке она ощутила апофеоз леденящего и в то же время выжигающего одиночества, которое не отпускало ее с тех пор, как она уехала из Чейдинхола.Что было дальше, данмерка помнила плохо. Кто-то кричал, она сама, вроде, тоже. Зачем-то Рейне со всех ног, изо всех сил устремилась к гробу с телом императора, хотя изначально пришла на площадь из праздного интереса. Она не осознавала, что большинством присутствующих здесь и сейчас людей овладела паника овец, потерявших своего доброго пастыря - или не хотела осознавать.Она просто… веселилась.Таким вот странным образом - поддавшись общему безумию безликой ревущей толпы, Рейне наконец достигла состояния, к которому отчаянно стремилась все последнее время, и которого не достигала ни под влиянием алкоголя, ни табака, ни настойчивой и требовательной мужской любви – состояние абсолютного безразличия к происходящему вокруг.В ушах у нее стоял лишь ненавязчивый перезвон колокольчиков на собственных щиколотках, и где-тодалеко, далеко в зеленом Чейдинхоле и далеко в ее подсознании – звучал смех Фарвила Индариса.***Баурус был в числе тех немногих, кто пытался хоть что-то сделать, организовать людей, утихомирить паникеров в толпе, что заставляли окружавших их метаться из стороны в сторону, как испуганных овец, насколько это было возможно. Крики людей, теперь уже не крики отчаяния, а боли в давке, вызванной охватившим толпу ощущением полнейшего хаоса, доносились со всех сторон, заглушая звук его собственного голоса, низкого, но в то же время мягкого, звучного баска, характерного для редгардских мужчин. Воздух стал еще более пыльным, раскаляясь с каждым новым солнечным лучом все сильнее и сильнее, еще громче в нем звучали отражения множество звуков.Баурус что-то объяснял имперскому стражнику, не забывая подталкивать людей к настежь распахнутым воротам в кварталы, как тут взгляд его упал прямо в центр орущей, беснующейся, как орава скампов, толпы, на какое-то яркое пятно, двигающееся по какой-то странной и причудливой траектории.Редгард с интересом следил за этим алым пятном, смотрел на лицо скуластой данмерки с искривленным в страшной и странной, в чем-то даже нелепой усмешке, ртом. Рыжие, не медные и не золотистые, а ярко-алые, красные волосы и такого же цвета откровенное платье, крепко обнимающее худые плечи, контрастировали с серой массы горожан из бедных районов города и провинциальных зевак.Время замерло, остановилось, словно повинуясь чьему-то немому приказу, и Баурус отчетливо увидел, как данмерка проходит сквозь толпу неимоверно легко, для этого ей даже не приходится расталкивать людей, она сами будто бы расступаются перед ней, даже не осознавая, почему. Она склоняется над гробом Императора - в руке у нее что-то блеснуло таким же алым, как и ее волосы, светом, и тут же скрылось в складках пестрого платья, бережно спрятанное от несытых, волчьих взглядов Клинка.В следующую секунду онауже срывается с места и бежит с площади, расталкивая на своем пути бредущих к воротам, полузадавленных, задыхающихся от пыли, умирающих от жары людей, не оглядываясь, зажимая руками уши и, судя по тому, как шевелятся ее губы, еще и что-то бессвязно бормоча себе под нос.Сам не зная почему, редгард, оставляя на усмотрение Легиона дальнейшую организацию людей, бежит за ней, не теряя из вида ее вызывающе алые волосы.***Как только дверь борделя захлопнулась за ней, как только рев толпы и пыль столичных улиц остались снаружи, Рейне грузно сползла вниз по стене и тяжко выдохнула.На нее смотрели семь пар густо подведенных глаз, столь же красивых, как и их обладательницы. Одной из них была Лайлетта - хорошенькая альтмерка, появившаяся в борделе задолго до Рейне, и, судя по всему, считавшаяся лучшей проституткой Имперского Города. Рейне не раз задавалась вопросом: каким образом высокая эльфийка докатилась до того, чтобы стать тем, кем является сейчас? Вряд ли у альтмеров профессия куртизанок считается почетной или престижной, это совсем не похоже на гордый народ Высоких Эльфов. Впрочем, Рейне никогда ни у кого здесь ничего не спрашивала, у нее был какой-то тайный, неосязаемый и ни разу не упоминавшийся вслух договор с другими девушками: она не лезет в их жизнь, а они в ее, и до сих пор это всех устраивало, а правило "невмешательства" неукоснительно соблюдалось под строгим, пристальным взглядом Серины, которая, как казалось Рейне, было единственным человеком, кто вообще ее здесь понимал.Серина очень ценила Рейне. Нет, ни о какой «материнской» заботе здесь и речи идти не может, просто данмерка последний месяц приносила борделю львиную долю доходов. С появлением Рейне клиентов прибавилось, она оказывала на них какое-то странное, в чем-то даже гипнотическое воздействие, в конце концов, многие любят экзотику, а любителей яркоглазых рыжеволосых женщин нашлось в Имперском городе предостаточно, чтобы Серина вскоре выделила Рейне отдельный этаж, и предоставила ей больше привилегий, чем всем остальным своим подопечным. Было только два условия – данмерке нужно меньше пить и больше улыбаться.Но последние несколько дней Серины в городе не было, чем Рейне нагло пользовалась – вусмерть пьяной ее можно было видеть на улицах столицы чуть ли не каждый день, а в те редкие моменты, когда Рейне была трезва, на пухлых губах ее не играло и тени той кокетливой улыбки, которую требовала ее нынешняя профессия.- Ты была там? Говорят, народу в город понаехало – на улицах не протолкнешься... – начала было одна из девушек, но Рейне, буркнув под нос что-то вроде «Это кошмар», поспешила покинуть своих коллег.«Если хотят увидеть массовое столпотворение имперских фанатиков, пусть прутся туда сами, нечего ко мне лезть».Оказавшись в своей комнате, она достала из волнообразных складок алого платья Амулет Королей – теперь она точно знала, что это такое, и с силой швырнула его на широкую кровать с балдахином. Тоже алым, кстати.Когда, она, проснувшись недавно утром на этой самой кровати, с раскалывающейся головой и пересохшим горлом, обнаружила у себя некий странный, но потрясающе красивый предмет, то долго не могла вспомнить, откуда же он у нее взялся. Судя по позолоченной, а, может, и действительно золотой, цепочке с миниатюрным замочком – это украшение. Ну и естественно она не удержалась от того, чтобы напялить на себя столь красивую вещицу.Но не тут то было – Амулет, словно одушевленный, никак не хотел одеваться на длинную шею Рейне. Сначала он выскальзывал у нее из рук, словно они были смазаны одной из мазей, нередко помогающих ей в ее работе. Потом у нее долго не получалось застегнуть Амулет- пальцы деревенели, отказываясь приподнимать крошечную защелку. Но Рейне решила, что она упрямее какой-то там побрякушки, и, после получаса мучительной возни, ей наконец-то удалось надеть и застегнуть Амулет.Грудь, в том месте, где рубин соприкасался с ее кожей, обожгло словно она только что выпила чистый спирт,а на те участки шеи, на которых лежала золотая цепь, будто бы положили оголенный провод. После непродолжительной агонии, за время которой Рейне словно сожгли, потом собрали из пепла по кусочкам, а потом опять сожгли, она приняла решение больше никогда не пытаться надеть на себя проклятую побрякушку.Но, несмотря на это, девушка все же продолжала повсюду его с собой таскать, поглядывая в потайное отделение юбки, не потерялся ли чертов амулет, так же внимательно, как и за наличием специальной высушенной и в мелкую пыль перемолотой травы в мягком атласном мешочке, которую Серина настоятельно рекомендовала ей принимать вместе с питьем каждый раз перед приходом очередного клиента, чтобы избежать "нежелательных последствий".Рейне было плевать на траву, вероятность понести все равно ничтожно мала, а вот амулет для нее стал чем-то особенным, и эта таинственная связь между ней и этой поистине колдовской вещицей не могла ее не пугать. Особенно потому, что амулет явно имел над ней какую-то странную власть. Рейне замечала, что, порой, идет в то или иное место не потому, что этого хочет она, а потому, что этого хочет амулет. И сейчас, подозрительно легко вырвавшись из толпы скорбящих граждан Империи, она смутно догадывалась, что именно он побудил посетить ее похороны Уриэля VII.Она рассмеялась собственным мыслям.«Тебе самой не смешно, Рейне? Живой амулет? Бред дикий, странно, я вроде бы еще сегодня не пила...».Несмотря на попытки утешить себя и с горем пополам оправдать собственное странное поведение, данмерка понимала, что здесь присутствует какая-то мистическая составляющая, и это пугало ее еще сильнее, чем факт своей «привязанности» к Амулету.Она никогда не любила магию. Несмотря на врожденную способность темных эльфов к магии разрушения, сотворить на ладони крошечный огненный шарик, чтобы прикурить, было верхом способностей эльфийки. Магия всегда пугала Рейне, отталкивала ее от себя с неведомой силой, словно отказываясь подпускать к своим древним Тайнам и Законам.

Как-то в детстве - данмерка помнила этот момент из своей жизни еще до Сиродиила так четко, будто бы все произошло только вчера - они с матерью были в лесу, собирали сухой хворост для очага и кое-какие травы для похлебки, и наткнулись на некромантов – в окрестностях Чейдинхола их можно встретить довольно часто, в особенности около полуразрушенных айлейдских руин и развалин древних фортов Первой Империи людей. Тогда некромантия была еще не запрещена Травеном, но ее применение в Гильдии уже не слишком-то одобрялось, на некромантов смотрели косо, как смотрят на настойчивых попрошаек в любом крупном городе. Поэтому отдельные личности, талантливые именно в этом древнем и мрачном искусстве, предпочли оставить Гильдию и уйти в лесную глушь, дабы продолжить свои противоестественные эксперименты там.В тот весенний день некроманты не были настроены враждебно по отношению к Рейне и ее матери, они просто вежливо попросили их уйти. А чтобы показать, что будет в противном случае, одна из некромантов, кажется тоже данмерка, исключительно вежливо призвала небольшого скампа.Крик маленькой Рейне, наверное, услышали даже в Балморе, судя по тому как взметнулись вверх стая воронья, до этого с живостью клевавших падаль неподалеку от логова некромантов, гулким эхом отозвался ее вопль в бликах полуденного солнца, завибрировавших на глади полупрозрачной, нетронутой цивилизацией, воды меленького лесного ручейка.Скамп, как ни странно, тоже закричал, только его нечеловечески-скрежещущий, словно звук умирающих двемерских машин, крик резал слух, сплетаясь с воплем Рейне, пока скамп не растворился в прохладном весеннем воздухе. Некроманты удивленно сказали ее матери, что у маленькой данмерки какая-то странная непереносимость магии Призыва, без видимых на то причин. У магии Призыва на нее, впрочем, тоже.Зато она отлично умела управляться с кухонным ножом – чему только не научишься, если приходится обороняться от пьяного отчима.Размышления Рейне о собственных достижениях в области самозащиты и магических искусств прервал шум, доносившийся с нижнего этажа.