Глава 7 (1/1)

Он плохо помнил следующие дни. Все будто заволокло туманом, вязким и непроглядным, в котором тонули не только звуки, но и мысли. Это не было приятным ощущением, но и неприятным тоже, пожалуй, нельзя было назвать, и он был не прочь остаться в таком состоянии навсегда. Ни о чем не думать, не чувствовать, не помнить. Лишь иногда жгучая боль выдергивала его из этого блаженного состояния. В плечо вгрызались чьи-то клыки, а вместе с ними приходила и другая боль, куда страшнее физической. И, когда она возвращалась, он метался и глухо стонал, и слезы текли по его лицу. Тогда над ним склонялись люди в белых халатах. Когда-то он помнил, как они называются, но сейчас это не имело значения, как и все другое. Они что-то делали с ним, до чего ему тоже не было дела, и он снова проваливался в туман.Но так не могло длиться вечно. К сожалению или к счастью, боль постепенно ослабевала. Рана - он вспомнил, что это называется раной, - заживала, и ему больше не давали уходить в туманное забытье. Только память с каждым днем ранила все больнее, и от нее не найдется лечения, он знал. Разве что разбить голову о стену, чтобы раз и навсегда выбить из нее память об Ольге. Другого способа нет. Пока он жив и остается собой, она всегда будет рядом с ним. Паять. Боль. Вина - если бы он не отпустил ее, или пошел с ней, или догнал похитителей раньше, Ольга была бы жива! Что ж, может, когда-нибудь он и сделает так, когда станет совсем невыносимо. Это же дико просто - вот она только что была на свете, она - прекрасная, пленяющая всех, кто ее видел хоть раз, так что ему впору было даже пожалеть своих соперников. А теперь ее нет, нет и не будет больше! Как это возможно? Иногда к нему приходили и другие люди, но Сергею не было до них дела. Кое-кто из друзей и знакомых, желавших выразить соболезнования... Дурачье, они вправду думают, что могут чем-то помочь? Им все равно, никто не любил Ольгу, как он, они ничего не потеряли с ее смертью. И он согласно кивал им в ответ или отвечал односложно, не желая разговаривать. "Похороны прошли без тебя... Ты не сердишься?" - это Леонид, навещавший его чаще других. Как будто есть разница, сердится он или нет. То, что похоронили в убранной цветами могиле, не было уже не только Ольгой, но и ее телом, ведь ее сожгли. Только у него перед глазами она по-прежнему стоит живой, пока он сам жив. "Сергей Михайлович, если вам что-нибудь будет нужно, обращайтесь, мы поможем", - это Маша со своим отцом, возвращающиеся со своих похорон. Ну да, тот роковой банкет принес горе и их семье! Он старательно выражает ответное соболезнование, а про себя думает: "Машенька, добрая девочка, какой же ты ребенок еще! Что мне может быть нужно теперь, кроме новой встречи с ней?" Раз пришел даже отец Евгений. Этот, похоже, понял его лучше других, ему и положено всех понимать, по должности. Он долго говорил о промысле Божьем, о необходимости выдержать все, что исходит от Него, о том, что после смерти встречаются вновь лишь те, кто праведно прожил жизнь... Сергей сразу понял, к чему тот клонит. Значит, чтобы вновь обрести Ольгу, придется ждать, быть может, очень долго, иные пути для него закрыты добрым Богом. Добрым?! Ведь Он отнял Ольгу, как ревнивый поклонник, решив, что она слишком хороша для земной жизни! Спросить бы об этом священника; но было еще мало сил для споров. Он закрыл глаза, пытаясь сосредоточиться, найти слова, которые разобьют наповал все доводы отца Евгения. Но, когда открыл их, оказался в палате один.В ту ночь ему привиделся сон - первый со времени после гибели Ольги. Он шел куда-то через лес наобум, ища тропинку, но никак не мог найти. Может быть, там и не было никаких троп, очень уж тесно росли со всех сторон деревья, большие и маленькие, сплетаясь кронами так густо, что неба над головой было не разглядеть, и под темным пологом леса царила вечная ночь. Темный лес, лес его жизни, в котором он, похоже, безнадежно заблудился. На темных стволах деревьев были вырезаны человеческие лица, он как будто узнавал некоторые из них, но скорее умер бы, чем спросил у них дорогу. Он, не оглядываясь, проходил мимо, а деревья с лицами людей переговаривались скрипучими голосами у него за спиной и злобно смеялись. А он продолжал метаться между ними бесконечно долго, пока, совсем обессилев, не упал возле выступающих из земли, узловатых корней какого-то дерева. Нет, самостоятельно ему не выйти отсюда! Ничего, что могло бы указать ему путь: ни тропинки, ни хотя бы солнца или луны и звезд в небе! Один лишь медведь нашел бы дорогу в Темном Лесу. Медведь - живая душа леса, далекий предок и покровитель его страны, его рода, на-рода. Только медведь может вывести на свободу его из этого леса. "Медведь, приходи, спаси своего потомка!" - отчаянно звал Сергей во сне. Тяжело и беспокойно он спал в ту ночь, и проснулся от собственного крика:- Медведь, приходи! Но наутро после этой тревожной ночи он чувствовал себя на удивление крепким и бодрым, как будто все-таки обрел нечто важное. Настолько, что врач, наконец, снял повязку с его плеча и разрешил покинуть больницу, велел только обращаться, если зажившая рана напомнит о себе. Сергей поблагодарил его, но точно знал, что не придет, что бы ни случилось.Иди куда хочешь... А куда ему идти, чего хотеть теперь? Только не домой, где все напоминает об Ольге, это пока еще слишком для него... Куда же? Чья-то теплая ладонь легко коснулась его руки, когда он, стоя на крыльце больницы, закрыл глаза, против воли наслаждаясь уже настоящим весенним теплом. Испуганно вздрогнув, открыл глаза. Перед ним стояла Маша.Для нее это время тоже не прошло даром. Девушка стала старше и строже, даже как будто выросла. Смерть матери в одночасье превратила ее из полуребенка во взрослую женщину, возложила ответственность за дом и за отца, потому что не дело мужчине брать на себя домашние хлопоты, если есть почти взрослая женщина. А несчастье Сергея вызывало у нее сочувствие и желание быть рядом. По крайней мере, сразу нельзя оставить его одного, - сказала себе девушка.- Извини, я не хотела тебя пугать, - Маша, как и прежде, покраснела в его присутствии. - Я за тобой... Сегодня выходной, вот и решила тебя встретить. Ты сейчас хочешь домой или куда-то еще? Рука больше не беспокоит?Он взглянул на руку пустыми глазами, медленно пошевелил пальцами.- Нет, не беспокоит. А насчет дома ты верно сказала... - он на мгновение провел ладонью по глазам и проговорил с трудом: - Я хотел бы пойти туда... к ней, - выговорить слово "кладбище" Сергею помешал тугой комок в горле.Маша кивнула, и они пошли рядом через цветущий весенний город.А весна была в самом разгаре. Еще не слишком жаркое солнце лило свой ласковый свет на благодарную землю, ему пока далеко было до летней беспощадности, сейчас оно стремилось оживлять, а не убивать. Еще не запыленная листва на деревьях сияла свежей зеленью, а трава и цветы, переполненные жизненной силой, прорастали кругом чуть ли не сквозь асфальт; по крайней мере, так показалось Сергею, но уж каждой трещинкой, каждой выбоиной в тротуаре, не говоря о газонах, они точно постарались воспользоваться. Была пора цветения и сирени, и на каждом переулке слышался тонкий и одновременно дурманящий аромат. В прошлом году они с Ольгой ходили ночью слушать соловьев и собирать сирень, а на обратном пути он нес ее на руках через проезжую часть вместе с огромной охапкой цветов и веток, и Ольга смеялась... Есть ли в этом мире хоть что-нибудь, в чем не ощущалось бы так остро ее присутствие - именно теперь когда ее больше нет?!Только присутствие рядом девочки не позволило ему застонать от боли куда страшнее, чем от недавней раны, такой, что можно было сойти с ума. Но Маша была рядом, глядя с тревогой и беспокойством, а мужчине не следует быть слабым перед детьми. Маша первой решилась прервать тяжелое затянувшееся молчание.- Подруга ощенилась позавчера, - сказала она, надеясь хоть чем-то разрядить обстановку. - Четверо щенков, такие же серые, смешные как плюшевые медвежата. Она сперва рычала на меня, потом стала подпускать, ведь я ее кормила, пока тебя не было.Сергей хотел бы улыбнуться, но улыбка и тут вышла горькой.- Щенки? Так и должно быть, жизнь дальше идет... Только без Ольги! Я думал, эта весна наступает для нас с ней, а следующей весной у нас уже сын будет или дочь. А теперь... Он не ждал ответа, да и Маша не перебивала, сознавая, что ему надо выговориться. Ей очень хотелось взять его за руку, одним этим жестом напомнить, что он не одинок, но девушка догадывалась, что это оскорбит его гордость и память об Ольге. И она напряженно думала, с какой стороны к нему лучше подойти. Сергей и сам понял, что сказал лишнее. Взглянув куда-то выше ее головы - Ольга лишь на пару пальцев уступала ему ростом, но Маша была на голову ниже, - он тихо произнес, извиняясь:- Я не хотел жаловаться... Тем более взваливать на тебя свои беды, у тебя и своих довольно. Просто мне пока еще трудно сдерживаться... С меня как будто содрали всю кожу и бросили, так что любое прикосновение причиняет боль... Черт, опять жалуюсь!.. - он махнул рукой и ускорил шаги.Маша обогнала его и встала впереди на узкой улочки городской окраины, самой старой части города, где большинство домов дореволюционной постройки теперь стояли заброшенными. Никто не мог видеть их, и девушка проговорила почти гневно:- Мне, конечно, не понять, что ты чувствуешь. Мама была для меня просто мамой, не больше и не меньше, как в любой семье, не светом в окошке. Но если я делаю тебе хуже, так и скажи. Я уйду, чтобы не причинять тебе боль.- Что ты, не надо! Я вовсе этого не имел в виду, - Сергей заставил себя твердо посмотреть в глаза девочке. - Пойдем. С тобой лучше, чем одному. К тому же, я и дороги не знаю к ее... могиле, - в этот раз он смог выговорить страшное слово. А про себя подумал: сегодня эта девочка кое-как скрашивает его одиночество, а что будет завтра, послезавтра и дальше?.. Он не знал, чем занять один этот день до вечера, а впереди были годы...Он не заметил, как девушка чуть заметно усмехнулась. "Нужна, чтобы показать дорогу на кладбище... Ну что ж, хотя бы так! Но с этого кладбища ты вернешься, уж я сделаю все, что в моих силах!" На могилу Ольги Сергей принес огромную охапку сирени, которую наломал по пути в старом парке. Осторожно разложил по всему холмику, только-только начинающему покрываться свежей травой. Самую большую ветку посадил в изголовье: быть может, еще прорастет, и тогда в каждую годовщину гибели Ольги над ее головой будет цвести сирень. Вокруг могилы еще не было ограды, не было и каменного памятника, лишь деревянный крест, к которому прислонены венки. На кресте - ее фотография и даты рождения. Эта фотография была сделана прошлой осенью и нравилась Сергею больше всего, а ей самой - не очень. На фотографии пепельные волосы Ольги были распущены и ниспадали настоящим водопадом, такие густые и пышные, что ей никогда не приходилось их завивать или как-то особенно ухаживать, кроме мытья и расчесывания. Ее глаза на фотографии были чуть прищурены, тонкие брови сближены. За это она и не любила фотографию, да еще за получившуюся задумчивой, почти грустной улыбкой. Казалось, будто Ольга на фотографии предчувствовала судьбу настоящей, когда та еще была жива и полна сил, дышала, двигалась, разговаривала, любила его, позировала для его картин, мечтала подарить ему сына... А что теперь осталось? Две даты на жестяной табличке: 27.02.1984 - 13.04.2010.Сергей поцеловал фотографию. Она казалась такой живой, но его горячие губы почувствовали лишь капли росы, осевшие на холодном металле.- Оля, прости меня...Он прижался лбом к кресту, как будто хотел опрокинуть его, но крест надежно сидел в земле. Его плечи задрожали от уже не сдерживаемых рыданий...Потом медленно, как старик, поднялся, умылся принесенной с собой водой. Оглянулся по сторонам, но рядом никого не было. Никто, значит, не видел его прощания с женой. И слава Богу...Маша появилась позже, неся в руках две свечи. Одну из них протянула Сергею. - Возьми. Зажжешь дома, это церковные свечи, освещенные.Он взял свечу из желтого воска, согретую теплыми руками девочки. Свеча пахла медом и ладаном. Почему-то от этого запаха захотелось есть, впервые за все это время. Он не мог вспомнить, как и чем его кормили в больнице.Точно подслушав его мысли, мудрая маленькая женщина проговорила: - Я там приготовила тебе ужин. Тебе и папе, когда вернется - работу-то он все-таки нашел, хоть и не такую, как у Мамонтова. Мужчин надо кормить. Грибной суп, жареная картошка, салат из крабовых палочек, пирожки с вишней. Только не говори, что ты есть не хочешь!- А? - Сергей неохотно оторвался от своих мыслей, но, услышав этот перечень блюд, был вынужден признаться себе, что, поскольку он сам еще остается живым, физическое состояние по-прежнему имеет свои права. - Нет, пожалуй, все-таки хочу!На губах девушки, тронутых помадой, появилась робкая улыбка.- Я так и знала! Свежий воздух приносит аппетит, так все говорят. Тебе, к тому же, надо выздоравливать, в такое время грех болеть, - она развела руками, словно хотела обнять все, что видела вокруг: цветущие деревья, этот светлый солнечный день, саму весну.А Сергею скорее подошло бы, чтобы на земле вновь настал ледниковый период, чтобы кругом царила вечная стужа и непроглядный мрак, чтобы только свирепый северный ветер неистовствовал над опустевшей землей, такой же мертвой, как его душа. Но говорить этого при девочке не следовало, и он покорно последовал за ней - домой.Переступить порог оказалось не так трудно, как он ожидал. Здесь все оставалось как при ней, как в тот страшный день, когда они оба покинули этот дом. Но, видно, его груз памяти, вины и боли уже не мог сделаться тяжелее; он ощутил только светлую печаль. Совсем не так, как в тех местах, где витают мстительные призраки. Впрочем, может быть, она придет ночью? Подумав так, он устыдился своих мыслей, и вместе с тем отчаянно захотел, чтобы она пришла.Обед прошел в молчании. Маша, догадываясь о его чувствах, не решилась и пытаться его отвлечь в этот раз. Кроме того, не могла же она оставаться рядом постоянно. Лишь на прощание произнесла неуверенно: - Тебе не будет неуютно остаться здесь одному?.. Может, к нам в гости? Хоть в первую ночь? Папа тебя приглашал.Но Сергей покачал головой. Нет. Уж в этом он точно уверен.- Скажи ему спасибо, но я должен остаться здесь. Не беспокойся, я не повешусь и не вскрою вены. Это уж точно нет, - он усмехнулся, вспомнив наставления отца Евгения. Впрочем, пожалуй, не стал бы и без них. Не то чтобы его сейчас волновали религиозные запреты, после того как Бог отнял у него Ольгу. Но если бы в результате она оказалась потеряна для него навсегда?! Не, все что угодно, только не это! Будет другой способ. Должен найтись.Он проводил Машу и выключил свет. Лечь одному в постель, еще хранящую прикосновения Ольги, запах ее волос, было выше его сил, и он постелил себе матрас на пол. Закрыл глаза и стал ждать....Она спустилась к нему по выгнутой упругим луком радуге, горящей неземными переливами цветов. Она и сама была как радуга, в платье, горящим всеми оттенками радужного спектра. Ее волосы украшал венок из живых цветов, тоже разноцветных. Такой он не изображал ее. Никогда прежде. Такой она могла стать только наяву.- Ольга, это ты! Ты жива! - в его сердце вновь всколыхнулась надежда. Он уже протянул руки, чтобы обнять ее... Но она остановилась там, где радуга упиралась в землю, и качнула головой, так что не понять было, подтверждает она или отрицает.- Не Ольга. Той Ольги, что ты знал, больше нет. Я - птица феникс, сожженная в пепел огнем. Я - Утренняя Радуга. Ты знаешь, в радугу превращаются все цветы, сорванные до срока, они расцветают на небе вновь. Вот, погляди, как ярко горит наша сирень фиолетовым пламенем! Я - тоже цветок, сорванный безвременно. И все-таки, цветы расцветают для всех - и для тех, кто их съест.Сколько слов, странных и непонятных! Раньше Ольга никогда не говорила так. Он послушно внимает им, но, пожалуй, с еще большим наслаждением слушает ее голос. По крайней мере, голос у нее остался прежний. И глаза - такие же огромные и светлые, всегда как будто удивленные. А о чем еще можно думать, когда она рядом?- Но ты придешь ко мне? - снова спрашивает он с надеждой.На этот раз она уже явственно качает головой, между изогнутых бровей пролегает скорбная морщинка. - Я не могу больше. Так не должно быть. Утренняя Радуга не сходит на землю просто так. Чтобы она появилась, должен пройти ливень. Большой ливень, тот, что все смывает и уносит...- Так пусть он и меня унесет поскорее! - выходит из себя Сергей. - Пусть и я смогу, наконец, подняться к тебе по радуге! Если бы те твари стреляли получше...Но она поспешно вскинула руку, отвращая его слова: сгиньте, развейтесь четырьмя ветрами! И проговорила почти строго:- А ты не позволяй ливню унести себя. Ты должен бороться сам, не плыть по течению, искать свой путь. Иди вперед!Как будто он это уже слышал, но прежде не придавал значения этим словам, а в ее устах они обретали высшее значение. И он спросил с надеждой: - Там, в конце пути, я увижу тебя, ведь правда же? Ты будешь ждать меня? Вместо ответа она лишь загадочно улыбнулась, взмахнула руками, как крыльями, и взлетела по радуге вверх, где и растаяла в огненном сиянии красной полосы. А та неожиданно вздрогнула и распалась множеством маковых лепестков, медленно осевших на землю. Всюду, куда ни взгляни - одни маковые лепестки, алые и горячие, словно кровь.Проснувшись, Сергей начисто забыл, о чем ему говорила Ольга. Он помнил только радостное волнение от того, что снова увидел ее, и, хоть горечь потери никуда не ушла, он, по крайней мере, знал, что она простила его. "А все-таки, какая она красивая! Кажется, там еще красивее стала... Увидеть бы ее еще хоть раз!"Наутро он не смог оставаться в опустевшем доме. При солнечном свете все еще сильнее напоминало, что Ольгу он теперь может увидеть лишь во сне. А стоило подумать о мастерской, где жила "Душа Света" и другие ее лики, как Сергея начинала бить дрожь. Это же дико - ее нет, а с картин она смотрит, по-прежнему живая...Именно об этом, а не о чем-либо другом, он заговорил со встретившимся совсем неподалеку от дома отцом Евгением. Тот хитро прищурился, увидев Сергея, не скрывая, впрочем, своей заинтересованности в его судьбе.- Рад, рад видеть тебя с утра пораньше, сын мой! Хотел как раз навестить тебя, как, вижу, ты и сам идешь навстречу. Уделишь старику несколько минуточек для разговора? Сергей остановился. Почему бы и нет? Какая разница, чем занять оставшееся время, с кем говорить, чтобы хоть со дня на день, но все-таки жить? Тем более, священник все-таки. Может, и скажет что-нибудь умное...- Можем и поговорить, если хотите, - неопределенно ответил он.- Вот и отлично! - казалось, неподдельно обрадовался отец Евгений. - Тогда пойдем в церковь? Или лучше здесь? - он указал на скамейку возле одного дома.Вот тут-то Сергей страдальчески поморщился и высказал все-таки священнику свои тайные, кощунственные мысли:- Нет, в церковь не пойду! Там икона с ее лицом. Та, за которую вы нас ругали. Я теперь не смогу видеть ее, и другие картины тоже. Вот на картинах, созданных рукой смертного человека, - он вытянул перед собой ладони с длинными сильными пальцами и долго рассматривал их, как бы пытаясь понять, каким образом им удавалось творить, - на них она осталась живой, а наяву, созданная Всесильным Творцом, погибла задолго до назначенного срока. Так кто же сильнее, а, отец Евгений?Старый священник терпеливо выслушал человека, готового сейчас бросить безумный вызов самому Богу. Он понимал, что заставляет его говорить так. И вызов, когда сверкают глаза, когда хочется бороться и действовать - это хорошо, очень хорошо! Вот бы еще хватило его подольше, да направить в нем это состояние на полезное дело...- Ты сам сейчас верно сказал - человек смертен. Так откуда в тебе столько гордыни, особенно теперь? Созданные тобой портреты не умирают, говоришь ты? Верно, они не могут умереть, потому что никогда не жили; только уничтожить их все-таки можно, и даже гораздо проще, чем человека. Но можешь ли ты вдохнуть душу хоть в одну из твоих нарисованных Ольг? Сделать так, чтобы она снова была с тобой, живая? Именно это отличает творчество от создания. Первое доступно человеку, и то далеко не каждому, но второе - только Богу.- Но тогда он мог бы быть и добрее к своим созданиям! У меня бы не поднялась рука ни на одну из моих картин, пусть они и не живые. А он дал жизнь своим творениям, чтобы без жалости погасить ее даже в самом прекрасном из них! - мучительно простонал Сергей. - Но ведь душа бессмертна; ты об этом не забыл? - напомнил ему священник. - Ты же чувствуешь ее? Она не ушла бесследно, она все еще здесь, - он коснулся груди Сергея, - и здесь, - притронулся к его лбу. - Пожалуй, даже слишком много...Однако Сергею было уже не до последних слов; сказанное священником ранее ободрило его и придало новую надежду. Даже его похудевшее смуглое лицо на миг осветилось робкой улыбкой.- Да, правда! Я видел ее во сне, в радуге из живых цветов... Только на то и надеюсь, что нам позволено будет скоро соединиться...- А вот об этом и думать брось! - корявая рука священника неожиданно резко закрыла ему рот, с Сергей даже растерялся. - Если уж пуля тебя только слегка задела, значит, долго жить будешь. Для чего-то ты еще нужен здесь. А может, картины твои нужны. Может, люди когда-нибудь дорастут до их понимания!Сергей лишь обреченно махнул рукой. - Пусть как хотят. Я раньше бился, доказывал им. Теперь мне все равно, поймут они или нет. Я больше не смогу писать картин. Хоть она и стоит перед глазами, но это приносит теперь только боль, а не вдохновение. Нет у меня больше души, умерла вместе с ней. Одной черной краской картину не напишешь.- А я думаю - напишешь еще, да не одну, - снова хитро прищурился старый священник.Медленно, вяло повернулся к нему Сергей, поглядел точно жертва на палача - даже привычного блеска в серых глазах не осталось, их будто заволокло мутью, как бывает у слепых. - Ну что вам еще от меня надо? - спросил тихо; на священника нельзя поднимать голос. - Поищите себе другой объект для ваших проповедей. А мне теперь все равно, для меня уже ничто не важно, даже если ад разверзнется под ногами.- И ад, и рай - у нас в душе, - неожиданно согласился отец Евгений. И непонятно: то ли он решил подыграть своему собеседнику, то ли вправду всегда верил не совсем так, как учит официальная церковь. - Только я вот что думаю о тебе, сын мой. Тебе Бог дал настоящий дар - не только самому видеть красоту, но и показывать ее другим. Грешно ты написал Богородицу со своей покойницы Ольги, а все-таки люди радуются, я же видел сколько раз у себя в церкви, некоторые даже глаза вытирают при виде нее с младенцем. И красота для тебя первая цель, раз твой талант не зачах и там, где не приносил тебе ни денег, ни славы. И ты мучился, что люди тебя не понимают, а все-таки продолжал творить! Это была первая проверка твоему таланту. Ее ты выдержал, а теперь хочешь зарыть его в землю? Это же преступление перед человечеством!..- Где оно, человечество? - презрительно махнул рукой Сергей. - Я вижу только тех, кто погубил мою Ольгу. Хотя больше всех виноват я...- А ты сделай так, чтобы другие люди не были такими, как те! - отец Евгений повысил голос. - Быть может, именно твои картины научат кого-то смотреть на красоту ради нее самой, а не только с вожделением или с жаждой наживы! Хоть одного-двух человек - это уже победа. Ты же художник, тебе дарован священный огонь Творчества. Но, кому много дано, с того много и спросится. Ты не имеешь права убить в себе художника. Это не меньший грех, чем самоубийство. Сергей взглянул на него устало. Теперь он уже не ждал от священника понимания или хоть какого-то полезного совета. О чем было разговаривать со стариком, который по-прежнему не понимает, что перед ним совсем другой человек?- Зря я заговорил с вами, - сказал он вслух. - Только и умеете, что растравлять раны, заставлять их снова кровоточить.- Иногда бывает нужно открыть рану, чтобы она заживала правильно, а не исходила гноем. Священник, как и врач, причиняет меньшую боль, чтобы исцелить большую, - заметил отец Евгений. - Мне вы ничем помочь не можете! С меня хватит!Сергей рывком поднялся со скамейки и почти бегом направился прочь, куда глаза глядят, ни разу не оглянувшись.