Глава 6 (1/1)

А тем временем Сергей, скрепя сердце простившись с Ольгой, не находил себе места. Все представлялись наяву страшные видения о том, что сделают с его женой, как только дойдут до кондиции, когда человек утрачивает всякий стыд и превращается в скота. Ольга, конечно, будет сопротивляться, может быть, попытается сбежать... А может, Мамонтов додумается дать ей снадобье, возбуждающее неистовую, порочную страсть, и она сама станет гоняться за любовниками... один, двое, десять сразу - ей все будет мало. И ничего-ничего не останется в ней от той Ольги, которую он любит, одно лишь жадное бесстыдство. Тогда и ему самому останется только выпить той же отравы и превратиться в бессмысленного похотливого скота.... с Ольгой или с другой - все ведь станут одинаковы. При ярком свете - как в темноте, где не отличить одного человека от другого. Плохо это, когда не глаза, а душа, сердце, разум - в темноте!И он поднялся, не в состоянии ждать условленного с Ольгой времени. Когда вышел во двор, собираясь взять из гаража машину, из своего логова в кустах выпрыгнула серая собака. Осторожно схватила зубами рукав его куртки и жалобно заскулила. - Что с тобой, Подруга? - удивленно спросил Сергей, быстро ощупал ее округлые бока, коснулся влажного носа. - Вроде, здорова... А, ты, наверное, соскучилась, хочешь поиграть, да? Извини, не могу сейчас, подожди, пока я вернусь... Пока мы вернемся, - поправил он сам себя, потому что от предыдущих слов мурашки пробежали по коже. А собака вдруг подняла вверх узкую серую морду и завыла тоскливо и протяжно, будто все, кто страдал на земле, выбрали ее своим глашатаем, чтобы обвинять Небеса. Сергею почудилось, что он вот-вот различит какие-то слова в этом заунывном плаче, от которого волосы становятся дыбом... Не помня себя, он кое-как открыл гараж и выгнал "Ласточку", слыша позади собачий вой.Пока выбирался на проезжую дорогу, успел немного успокоиться. Может быть, Подруга предупреждает его о том, что может случиться несчастье, но его еще не поздно предотвратить? Хорошо, что он поехал раньше назначенного срока! Он успеет вовремя, спасет Ольгу, и все будет как раньше, только они станут любить друг друга еще сильнее... Уже темнело, когда он выехал на одну из проселочных дорог, ведущих к "Золотой лозе", расположенной на другом краю города. Хорошо, что вовремя: темное время лучше всего подходит для темных дел...Возле дороги возились какие-то люди, тащили доски и кирпичи, собираясь перегородить проезжую часть. Но Сергей не остановился перед строящейся баррикадой. Он понял, что его не хотели пропустить сюда. Вот как, они мешают ему попасть к жене?! Нет уж, он не отдаст ее так просто, никакому Мамонтову!.. Еще никогда он не дрался по своей охоте, даже в детстве, с другими мальчишками, хоть и не отставал от остальных, да и в армии только защищался, как мог, и никогда не любил вспоминать то время. А сейчас он готов был бросить вызов, и его не волновало, каким будет ответ. Вместо того, чтобы притормозить, "Ласточка" взбрыкнула перед препятствием, как норовистый конь, и перемахнула строящуюся баррикаду. Сергея при этом сильно подбросило на сиденье, и он готов был поклясться, что слышал грохот отваливающихся деталей, но он уже преодолел препятствие. В свете фар увидел, как отскочили кто куда строившие баррикаду люди, и едва не расхохотался. Он был сейчас готов на все, чтобы выручить Ольгу, и не чувствовал ни капли страха. Хоть на таран, если бы они не дали дорогу!.. А все же в этом состоянии было нечто приятное, пусть и неприличествующее, вроде бы, современному человеку...Стоянка перед рестораном была вся заставлена машинами, как на подбор большими и дорогими. Сергей, еще во власти воодушевления, небрежно втиснул "Ласточку" между двух монстров, и бросился вперед.В окнах праздничного зала горел свет, играла музыка. И, как ни в чем не бывало, двумя каменными памятниками застыли у входа охранники. Кажется, какое им дело до Сергея, нет же дел до бесчинства тех, кто им платит... Нет, ожили, сдвинулись с места и не пускают!- Я за своей женой! - выпалил Сергей, и один из "памятников" повел его внутрь. "До выяснения личности", надо полагать. К своему начальству. И к Ольге. Дверь оказалась запертой, но у охранника нашлись ключи.Музыка гремела, огни сияли, но страшная картина представилась глазам вошедших. Первым, что увидел Сергей, был распростертый окровавленный труп Александра Мамонтова; его ни с кем нельзя было перепутать, и у Сергея беспомощно оборвалось сердце: что тут должно было произойти, чтобы сам Мамонтов не справился? Но эта мысль мелькнула лишь на мгновение, а потом он лихорадочно заметался среди столов, вокруг которых сидели спящие люди: Ольги нигде не было! Она исчезла, как и все женщины! Только поодаль лежала одна, тоже убитая; Сергей как будто узнал ее, но уже смутно, ему было не до нее, как и не до воспоминаний.В ушах, точно грохот горного обвала, не переставая гремело: "Ольга! Ольга! Ольга!" И чей-то злобный ехидный голос пронзительно отвечал: "Нет ее! Нет ее!"- Оля! Оля! - кричал он уже вслух, тряс заснувших людей, пытаясь найти хоть кого-то, способного рассказать, кто похитил Ольгу. Но напрасно, скорее от мертвых можно было добиться ответа, чем от этих спящих. И он снова звал, сам не зная зачем, еще надеясь на чудо: - Оля! Оля!Неожиданно послышался отклик - еле слышный стон откуда-то снизу.- Оля! - хрипло позвал Сергей со страхом и отчаянной надеждой.Стон повторился на том же месте, где-то на полу. Сергей бросился туда и увидел Эльвиру; только по рыжим волосам он сумел определить, что это она. Лицо женщины было искажено от боли, вокруг рта - кровавая корка. Она была еще жива и открыла глаза, но взгляд их был мутным.- Я поеду в Америку. Я буду самой прекрасной, самой лучшей и желанной... Америка будет у моих ног!.. Америка, где доллары растут на деревьях... - Эльвира! Эльвира, скажи, где Ольга! Что вы с ней сделали, проклятые?! - Сергей тормошил женщину, пытаясь докричаться, не чувствуя, как по его лицу ползут слезы. Но та продолжала твердить свое:- Америка ждет меня... Пойду в Америку: скоро все обо мне узнают. Там богатство, счастье, свобода... Америка... - Эльвира страшно захрипела, у нее снова пошла горлом кровь, потом она вытянулась и умерла.Сергей поднялся, брезгливо вытирая руки. Последнее "откровение" умирающей все же подсказало ему мысль. Америка... Джинн из кувшина, которого Мамонтов вызвал, не сумев справиться с ним...Его руки так сильно дрожали, что он долго не мог нажать на нужную кнопку телефона. Но вот, наконец, пошло соединение, и он сумел хрипло выговорить несколько слов голосом умирающего от жажды: - Леонид, это я. Ольгу похитили! Кажется, американцы. В "Золотой лозе". Мамонтов убит, гости спят, а ее нет, слышишь? Приезжай!Его друг Леонид Хвостов, недавно получивший звание капитана теперь уже полиции, не стал терять времени, а сразу же собрал опергруппу, с которой выехал к "Золотой лозе". В то, что говорил Сергей, трудно было поверить, настолько это казалось невероятным. Но, во-первых, его друг, при всем своем художественном воображении, никогда не страдал галлюцинациями. А во-вторых - дело касалось Ольги!А ведь он, Леонид, встретил Ольгу раньше Сергея. Ему и раньше случалось сопровождать начальство на подобные мероприятия, где бывала со своими подругами Ольга. Даже во сне видел ее пышные волосы и белозубую улыбку. Да вот не догадался поговорить с красавицей, как с обычной девушкой, не решился ради нее поставить все на кон, как Сергей. А его друг рискнул - и выиграл. Но Сергей всегда был способен на большее, чем другие, это еще в армии было заметно... И когда он вдруг нежданно-негаданно пригласил его свидетелем на свадьбу с красавицей Ольгой, Леонид согласился, стараясь ничем не выдать своих чувств счастливым новобрачным. И все-таки неотступно думал: решись он познакомиться с подругой богатого и властного Мамонтова - женился бы на ней сам...Их с Сергеем дружба с тех пор не то чтобы пошла на убыль, но встречаться стали намного реже, для чего, впрочем, не приходилось выискивать оправданий, особенно Леониду с его "собачьей" службой. Правда, он старался забыть Ольгу. Год назад женился на дочери своего начальника, полковника Орлова. Пытался быть хорошим мужем, ради нее и из уважения к ее отцу, а сам то и дело думал: не та, совсем не та... И лицо-то у его Юли совсем простое, русско-крестьянское, и фигура слишком крепкая, неженственная, и походка - точно сваи вбивает. Куда ей до Ольги! Не помогла женитьба забыть ее, только хуже стало. Порой Леонид думал: если бы вдруг Ольга развелась с Сергеем, стала вновь свободной - он в тот же день ушел бы от жены, тогда бы ему и тесть-полковник не указ, пусть хоть голову снимает. Уж второй раз он бы не упустил Ольгу... Потом спохватывался, ругал себя: плохо желать другу несчастья! Сам ведь признаешь, что потерять Ольгу - несчастье... Но навсегда избавиться от таких мыслей, заклясть их, как самого злого демона, Леониду никак не удавалось...А теперь вот Сергей говорит ему, что Ольга похищена неизвестно кем! Этого он не желал ни ее мужу, ни ей самой, никогда...- Это я сам пожелал, - изможденно прохрипел сидевший на полу среди мертвецов Сергей. И, встретив непонимающий взгляд друга, пояснил: - Отец Евгений мне посоветовал молиться, чтобы банкет не состоялся, и я молился. Вот и... - кивнул на мертвого, застывшего с яростным оскалом на окровавленном лице Мамонтова: - Он хоть что-то для нее сделать мог, а я - нет...- Погоди, - Леонид поднял Сергея с пола, встряхнул. - Мы еще можем ее спасти! Американцы, ты говоришь? А где их искать?- Где искать американцев? В Америке, - тупо ответил Сергей.- А до того? Подумай: разве они могут сейчас улететь из аэропорта, после того, что натворили? Я слышал, у них свой самолет. Где он может их ждать? - Заброшенный аэродром? - Сергей встрепенулся, почувствовав проблеск надежды. - Ты думаешь, они улетят оттуда? - Другого выхода у них нет, как я понимаю, после того, что натворили, - Леонид взял друга за плечи и вывел в коридор. - Они хорошо подготовились, скорее всего, у них был здесь шпион. Но теперь им надо торопиться.- Тогда поедем и мы! - к Сергею, вместе с новой надеждой спасти Ольгу, вернулось воодушевление. - Скорее же! Нельзя медлить...- Сиди пока, - Леонид с силой удержал его на скамейке. - Подождем других опергрупп. Тем негодяям теперь нечего терять, боюсь, станут отстреливаться, а нас мало. Сергей повернул к нему искаженное мукой лицо.- Ты ничего не понимаешь! Там моя жена...Леонид горько усмехнулся: "Сказать бы тебе, как я не понимаю..." Но сейчас уж точно было не время об этом говорить, и вместо этого он сурово бросил: - Сиди! Один, без оружия, все равно ничего не сделаешь. Скоро все соберутся...Он не успел договорить - пластиковая дверь, обычно открывающаяся без шума, в этот раз гулко ударилась о стену, и, едва не сметая обоих, в зал ворвался Николай Мамонтов. Он уже знал о гибели брата, ему сообщили, пока он ждал в засаде Сергея. Сразу, как только нашли тело... Это было невероятно, но разве мог кто-то решиться так чудовищно подшутить? Со страшным не то стоном, не то рыком Николай, как подкошенный, рухнул на колени у тела брата. Он видел достаточно смертей, чтобы не узнать ее теперь, и не надеялся на чудо. Плакать тоже не мог, только глухо рычал, точно что-то его душило.Потом он заговорил - отрывисто, с усилием, обратился к мертвому Александру, как никогда не говорил с живым, тоном упрека, обвинения:- Что же ты, брат? Всегда знал, как будет лучше для нас обоих. Всегда был прав. Всегда добивался своего. Что же теперь случилось? Что теперь делать, а? - он с силой ударил обоими кулаками в мраморный пол; кирпич от таких ударов разлетелся бы вдребезги, но мрамор выдержал, только с разбитых рук живого брата закапала кровь, смешиваясь с кровью погибшего. Он не заметил ничего, не почувствовал боли. "Нет больше брата. Один остался..."...Комната. Большая комната в трехкомнатной квартире, особенно родная теперь, когда приходится ее покинуть. Фотография на столе в траурной черной рамке - высокий черноволосый мужчина и миловидная женщина. Большое зеркало напротив завешено покрывалом.Два мальчика девяти лет, хорошо одетые, с аккуратно подстриженными черными волосами, высокие для своего возраста. Один стоит, прислонившись к дверному косяку, молча, сцепив зубы, точно готовится принять важное решение. Второй, прижавшись спиной к огромному шкафу, не переставая кричит и злобно размахивает руками, не подпуская тех, кто должен сегодня навсегда забрать их из дома.- Уйдите! Не пойду никуда! Здесь останемся, это наш дом, наш! - мальчик захлебывается криком и непрошеными злыми слезами. Но стоит только одному из сопровождающих подойти ближе, как мальчик бросается на него с кулаками и тут же ставит подножку, едва не сбивая с ног. - Не подходи! Убью! Кусать буду!..Трое присутствующих в комнате взрослых - двое мужчин-воспитателей и пожилая женщина - директор детдома, - отходят в сторону, переговариваются между собой. Уже звучат страшные слова: "Неконтактное поведение... Повышенная агрессивность... Специнтернат..."И тогда первый мальчик, услышав все, подходит к разъяренному брату и совершенно спокойно, даже деловито отвешивает ему пощечину. Тот смолкает от неожиданности и стоит, опустив голову, весь красный, сопя и дрожа от злости. А первый брат, взяв за подбородок, заставляет запрокинуть голову и выговаривает ему, точно старший: - Уймись сейчас же! Мы не можем остаться дома. Я бы тоже хотел, но нас все равно заберут. Если не прекратишь истерику, нас разделят, и тебя отправят в специнтернат, ты понял? В психушку! Второй мальчик всхлипнул последний раз и затих. Кажется, его испугало тогда не еще малопонятное слово "специнтернат", а угроза, что его разлучат и с братом, единственным, кто остался, когда не стало родителей.- Я... не хочу разделяться. Лучше вместе с тобой.Первый мальчик усмехается и говорит заботливо, совсем как мама:- Тогда иди, умойся. Ты же мужчина, а не зареванная девчонка. Мы оба мужчины, мы должны все выдержать... Немного позже, когда воспитатели забрали их из опустевшей квартиры, первый мальчик шепотом просит директрису, позволив ей вести себя за руку:- Вы только нас не разлучайте, пожалуйста! Нам никак друг без друга нельзя. Только я могу справиться с братом, он без меня пропадет. Я обещаю за ним присматривать, клянусь, он при мне ничего не натворит. Только не разлучайте!Директриса ложит пухлую, унизанную кольцами руку на голову мальчика - тот терпит и это.- Хорошо, хорошо, Сашенька, я поговорю, чтобы вы с Колей были вместе. Ты молодец, заботишься о брате...Никогда впоследствии Николай Мамонтов не признавался брату, что слышал тот давний разговор. Сроду ничего не скрывал от него, а вот это скрыл. Стыдно было за себя давнего, и неловко говорить, что знаешь до конца, насколько обязан брату. Да у него и слов-то таких никогда не нашлось бы; умение складно говорить тоже досталось Александру, как и многое другое. А теперь вот его нет. И ничего уже не скажешь. Да и какие тут слова? Надо было ему сегодня быть здесь, вместе с братом, может быть, спас бы его. А он без толку проторчал в засаде на проклятого художника, оставив брата одного... Значит, если бы не художник, не его проклятая баба, сейчас его брат был бы жив?! Все-таки они принесли несчастье! "Скажи мне, брат, это они убили тебя?" Но молчит Александр, уже никогда не скажет своему брату-близнецу, как быть дальше. Только на лице застыл яростный оскал. Со многими, погибшими в бою, так бывало. Это ли ответ? Другого не будет, не жди. Никогда, никогда...На одно мгновение Николай Мамонтов поднял голову от тела брата, чтобы метнуть ненавидящий взгляд в Сергея - тот о чем-то докладывал новой, приехавшей только что группе полицейских. Взгляд - как прицел автомата, если бы его одного было достаточно, лежать бы художнику мертвым. Но нельзя, не здесь и не сейчас... И Николай снова неподвижно застыл рядом с мертвым братом, сам едва ли более живой.А Сергей не заметил ничего, целиком поглощенный жгучей тревогой, страхом за Ольгу и - вопреки всему! - надеждой ее вернуть. Какое дело ему было до мамонтовского братца? К тому же, он не больше был склонен вдаваться в его доводы, чем тот - в доводы самого Сергея.Помещение постепенно заполнялось людьми. Появились врачи, деловито осматривающие спящих и мертвых, и эксперты-криминалисты. Они требовали от всех уйти и не мешать, но не всегда удавалось выпроводить родственников пострадавших: те, уже оповещенные, едва не штурмовали ресторан.Одним из первых приехал Борис Сосновский. Вбежал, бросился к телу Эльвиры и остался так, никого не замечая. Он бережно баюкал на коленях ее голову, точно она спала и могла проснуться. Этот плакал, не стесняясь, и слезы щекли по его щекам, падали на бледное лицо мертвой, на ее красное платье, на ее голые плечи. Его появление заинтересовало Сергея: в Борисе он в этот страшный час увидел себя. Подошел к нему и мягко положил руку ему на плечо:- Я сейчас поеду за теми тварями. Поедем с нами, ты тоже имеешь право!Борис поднял на него растерянные глаза.- Я? Нет-нет, я не могу оставить ее...- Но там Ольга! Поедем же. Эльвиру ты уже не вернешь, хоть их поможешь поймать... Но Борис замотал головой, точно сломанная кукла.- Что мне твоя Ольга? Эльвиры больше нет, ее не вернуть ничем... Гоняйся за кем хочешь, лови кого угодно, а меня оставь... Эля, Эля, ты не слышишь меня? - спрашивал он, целуя холодное лицо женщины. У Сергея больно сжалось сердце: снова показалось, что это он сам сидит над телом Ольги. Но нет, она должна быть жива, иначе зачем ее похитили? И, если удастся настичь проклятых... А, вот уже все готово!- Я не могу тебя пустить, ты не опер, даже оружия не имеешь, - сказал ему Леонид. Но зачем его слушать?- Она моя жена, ты не можешь меня не пустить!Не слушая больше никаких возражений, Сергей прыгнул в свою "Ласточку" и, до отказа включив газ, первым помчался в сторону заброшенного учебного аэродрома.- Ольга жива! Я ее найду! - крикнул он с вызовом, замечая в зеркало заднего вида следующие за ним полицейские машины.У американцев действительно было все продумано заранее, они ехали в чужую страну отнюдь не наобум. Больше года прожил здесь брат Тобиас, между прочим, сын одного из братьев Святой Евангельской Церкви от русской эмигрантки, наивно приехавшей в Соединенные Штаты на поиски счастья. Ее сын, в совершенстве зная русский язык, был послан, чтобы подготовить почву для всходов истинной веры - и чтобы помочь своим братьям заманить в ловушку намеченные жертвы. Именно брат Тобиас, работая в "Золотой Лозе", незаметно добавил во все напитки сильнейшее снотворное, противоядие от которого имели при себе лишь свои. Он же незаметно вывел их с похищенными спящими женщинами через черный ход, и он же теперь вез их в грузовике к заброшенному аэродрому, где они оставили самолет. Да, но на этом удача и закончилась... Этого не мог не признавать мистер Джозеф Кленкен, отец Джозеф, как к нему почтительно обращались единоверцы. После сегодняшнего фиаско почтительности наверняка поубавится, этого следовало ожидать. Совет первосвященников не простит ему неудачи. Святая Евангельская Церковь потому и пережила столько веков преследования духовными и светскими властями, потому и смогла укрепиться на своей родине и протянула руки дальше, что ее братья всегда действовали с умом. Они уже давно не жалкая кучка сектантов, вынужденных скрываться в пустыне от тех, кто искажает смысл священных книг. В те, страшные для них времена братьев было мало, они были бедны, и их преследовали как диких зверей. Но то время давно прошло. Сейчас у них есть обширные фермы, где женщины и дети выращивают все необходимое для жизни. Они научились делать большие деньги и владеют целыми корпорациями, хоть и записанными на всякий случай на других лиц - все та же мудрая предосторожность: глупо складывать все яйца в одну корзину. Теперь отцы Святой Евангельской Церкви могли жить, как великие пророки древности, как царь Давид и сын его Соломон. А младшим братьям было к чему стремиться.И все-таки сокровища, какими владели они, были прискорбно малы по сравнению с теми, что умудрялись собрать люди без всякого благословения Господа Бога, из одной лишь своей жадности и тщеславия. Это было несправедливо: даже дикари из "развивающихся стран" на юге и востоке, никогда и не слышавшие, как правильно почитать Бога, вдруг начали выбираться из крайней нищеты и шли вперед, точно воображали, что мир принадлежит им. Было бы смешно видеть, как полуграмотные негры или латиноамериканцы пытаются прыгнуть выше головы. Но вместе со смехом в сердцах благочестивых братьев поднималась обида: неужели каким-то выскочкам позволено больше, чем избранникам Божьим? Так не раз думал Кленкен, следя за новостями большого мира, так думали и другие первосвященники. А потом один из тайных единоверцев, скрывающий этот факт под безупречным обликом конгрессмена, сообщил братьям: будет неплохо показать зарвавшимся дикарям их место. Ибо они опасны не там, что, дорвавшись до власти и богатства, хотят иметь еще больше. Пока они остаются такими же дикарями, только в золоте - это еще ничего. Но среди них могут найтись и такие, что возьмут у великих государств не только внешний блеск, но и самое главное - силу, напористость и умение работать. Те самые качества, которым Штаты обязаны своим процветанием. Те, благодаря которым и Святая Евангельская Церковь выросла и укрепилась, вопреки всему. Никому из них не было нужно, чтобы кто-то сравнялся с ними. Они прекрасно поняли друг друга.Так и была создана схема, до этого дня прекрасно работавшая во многих странах Южной Америки, Азии и даже Африки. Будущие жертвы, как правило, сами давали о себе знать, приезжая в Штаты "На людей посмотреть и себя показать", воображая, что за океаном захотят иметь с ними дело. Самоуверенные наглецы, представлявшие себя равными американцам с их огромным опытом! Их принимали как дорогих гостей, льстили им, называя самыми лучшими учениками, охотно соглашались вступить в долю. Все только затем, чтобы "партнеры" рады были поделиться тем, что так нужно самим братьям Святой Евангельской Церкви - деньгами и женщинами. Деньги нужны, чтобы жить в достатке и изобилии, как Бог велел своим избранникам, а женщины тоже входят в понятие достатка и изобилия, да, кроме того, должны рожать детей. И их, усыпленных, одурманенных, доставляли к себе в поселения, где они становились женами посвященных братьев, в зависимости от положения тех в общине. У женщин положение могло быть лишь одно, но, если оно кого-то не устраивало, деваться было некуда: в чужой стране, не зная английского языка, без документов... Бывшим партнерам, обманутым и обобранным, так же оставалось лишь смириться. Обычно просыпались они наутро, с головной болью, понятия не имея, что произошло, не находили ни "добрых американских друзей", ни женщин, зато с удивлением обнаруживали свою подпись на документе,гласящем, что фирма им больше не принадлежит. И все - доказать, что подпись подложная, еще никому не удавалось, ни одна экспертиза ни в каком суде этого бы не подтвердила. Да если бы и доказали, все предприятия, фактически принадлежащие Святой Евангельской Церкви, записаны были на подставных лиц, так что выйти на подлинных владельцев не удалось бы и в этом случае. Недаром же они - американцы, наследники пророков древности, те, кому Бог отдал землю.С русскими им прежде сталкиваться не доводилось; правда, проповедники-евангелисты, такие, как брат Тобиас, действовали и там, но в целом на эту страну пока не приходилось обращать особого внимания. Пока Алекс Мамонтов не приехал, как его коллеги из других стран, перенимать опыт. И не взялся за дело так с такой решимостью и размахом, что американцы забеспокоились: этот и впрямь способен многому научиться, а то и опередить своих учителей. Таких людей в первую очередь следовало опасаться. Тогда-то Кленкен и познакомился с Мамонтовым. Разумеется, лишь как владелец крупного металлургического завода, ни словом не обмолвившись об остальной своей деятельности. И постарался заручиться его дружбой, хоть это было непросто: Мамонтов всегда держался с независимым видом, отнюдь не считая, как другие, дружбу американцев за особую честь для себя. Но все же он не казался Кленкену слишком опасным. Для своей страны этот человек, видимо, был умен и прогрессивен, но от Штатов намного отстал по своим взглядом на то, как делаются деньги и налаживаются отношения между людьми. Ему бы жить лет сто назад, во времена "золотой лихорадки" на Аляске, когда лишь с помощью "Кольта" и железного кулака могли водворить хоть какой-то закон те самые люди, что создали основу первых финансовых состояний. Это были сильные, решительные мужчины, и все-таки они показались бы наивными простаками тем, кто привык в тиши кабинетов проворачивать куда более хитроумные операции! Но все-таки Мамонтова следовало обезвредить. Такой, как есть, он уже был угрозой интересам страны за океаном: там никак не ожидали, что русские так быстро поднимутся до партнерских отношений. Совсем недавно в России бывшие бандиты из подворотни могли надеть малиновые пиджаки и обвешаться золотыми цепями, но им никогда не хватило бы ума создать настоящее предприятие международного уровня. А такому человеку, как Алекс Мамонтов, это могло удастся. Следовало осадить его, столкнуть обратно в грязь, откуда вылез. После этого еще многие русские трижды задумаются, стоит ли карабкаться вверх... Но все пошло совсем не так. Мамонтова пришлось застрелить, как опасного зверя, но своей смертью он спас учрежденное им предприятие, не дал присвоить его. Так что, в итоге, вся добыча Кленкена от рейда в Россию - два десятка женщин, пусть и красивых. А самому ему с братьями по вере приходится спасаться бегством, и, чего доброго, в этот раз их и дома будут разыскивать со всем прилежанием. Хуже того: Кленкен понимал, что и совет первосвященников, в который он сам входил до этого дня, не простит неудачи. Придется давать отчет пострашнее, чем могли бы спросить официальные власти любого государства. Да поможет ему Бог, если удастся откупиться богатыми подарками! Женщин, конечно, всех передаст первосвященникам, но этого будет мало, они наверняка вытянут у него большую часть всего, чем владеет. И он, один из самых уважаемых среди Святой Евангельской Церкви, превратится в самого презренного, когда все ясно увидят, что Бог отвернулся от него. Участь, которую он столько раз готовил другим, обрушится на него самого. Сейчас, в кабине грузовика, прыгающего по лужам и выбоинам, Кленкен горячо молился про себя, никогда еще ему не приходилось молиться с такой силой. Разумеется, лишь мысленно, ничем не выдавая своих чувств перед подчиненными. Эти ехали спокойно, даже весело, не сомневаясь, что он все за них решит и придумает, как разрешить любые затруднения. Конечно, так и должно быть, любое общество подобно семье, где все повинуются отцу и вождю, патриарху, а он отвечает за всех. Но иногда хотелось бы большей ответственности от молодых. Что они там смеются?- Нет, нет, брат Симеон, я себе уже выбрал - такую черноволосую, с глазами лани! Запомните все, она моя...- Да забирай себе на здоровье, а я беру третьей женой рыженькую, с острым носом, как лисичка. - А самая-то красивая - та, что с короной на голове, белокурая, что не сразу уснула. Вот это настоящая роза Сарона! И, если вы такие дураки, что не могли разглядеть, я возьму ее...- Эй, а почему это ты? - донесся другой возмущенный голос. - Я ее раньше присмотрел, значит, она моя!- Да, если бы ты был первым! А между тем, я, как только она вошла, поклялся себе именем пророка Давидя: вот самая красивая женщина, и она будет моей! - вклинился третий голос.Так спорили братья Святой Евангельской Церкви о судьбе Ольги, которая, вместе с прочими женщинами, в это время лежала, спящая, в кузове грузовика, увозившего их в неизвестность. Слушая споры молодых, Кленкен молча усмехнулся: он-то знал, что ни эта красавица, да и никто из этой партии женщин молодым не достанется, но сообщать им об этом не торопился. Однако такое всеобщее внимание к одной, лишь к одной из женщин ему не понравилось...Уже больше двадцати лет, как с заброшенного аэродрома не взлетал ни один самолет. Но построен он был на совесть, и выровненная, залитая бетоном площадь лишь кое-где потрескалась под напором пробивающихся снизу ростков трав и кустарника. Взлетная полоса, когда ее немного расчистили, тоже оказалась вполне пригодна к использованию, хоть по обе стороны от нее успели вырасти настоящие джунгли. Ну да чего еще ждать от этой дикой страны? Во всяком случае, сюда американцы на всякий случай перегнали самолет, отсюда собирались улететь незаметно от всех. И этот расчет оправдался. Вот он, самолет, ждет с опущенным трапом! Небольшой, не чета пассажирским и грузовым "Боингам", но самый лучший сейчас, летающий кусок общины Святой Евангельской Церкви, единственная надежда для группы американцев. Слава Богу, не оставившему своих избранников - сейчас самолет унесет прочь отсюда их вместе со спящими женщинами! Одну за другой их забирали и уносили в салон, не преминув мимоходом приласкать полуобнаженные тела. Работали быстро, деловито, но се же слышались порой шутки, а то и ехидные смешки: все предвкушали скорые свадьбы с русскими красавицами по освященному тысячелетиями обряду.Но одна из женщин все-таки проснулась, когда ее вытащили из машины, и прохладный ветер пробрался сквозь ее тонкое полупрозрачное платье. Разумеется, это была Ольга. Ей все-таки досталось меньше снотворного, чем другим, она успела понять, что происходит, и, засыпая в ужасе и отчаянии, не могла забыться вполне, и сейчас вспомнила все. - Отпустите меня! Куда вы меня тащите? Я не хочу, не поеду! - кричала она, цепляясь за борта грузовика - мужчины не сразу смогли оттащить ее.В ответ послышался лишь смех и непристойные предложения на английском, которых Ольга не понимала и оттого боялась еще сильнее. В ужасе она озиралась по сторонам, продолжая отчаянно сопротивляться, как загнанное животное, не потому что надеется на спасение, но повинуясь одному лишь инстинкту, без всяких сознательных решений.Зато Кленкен прекрасно понимал, чего хотят его братья. Женщина была очень красива, не удивительно, что и они уже готовы из-за нее спорить. Он видел, как смотрел Мамонтов на эту женщину, ради нее он, без сомнения, готов был убить кого угодно. Привезти носительницу раздоров в общину Святой Евангельской Церкви - значит сделать дурной подарок своим братьям по вере...- Тихо! - прикрикнул Кленкен на молодых, уже готовых схватиться за ножи. Те отступили, и он обратился к Ольге, поставив ее на ноги: - Ты хочешь остаться здесь, женщина?Она вскинула на него огромные глаза, в которых сквозь страх уже проступала новая надежда.- Да, очень! Здесь мой муж, и я люблю его. Оставь меня, мы всегда будем тебе благодарны...Действительно, очень хороша. Даже сейчас, еле живая от страха и одурманенная снотворным. Но тем хуже для нее!- Значит, останешься, - Кленкен моментально выхватил из кармана пистолет и выстрелил в грудь женщине, прямо в сердце. Даже самый бездушный убийца не решился бы изуродовать контрольным выстрелом ее лицо. Среди молодых кое-кто негодующе вскрикнул, но прямо оспорить поступок первосвященника не решился ни один. Решение старшего по рангу - закон для любого из рядовых братьев и не подлежит обжалованию.- Скорей, бензина сюда! Сожжем ее и это все! - приказал Кленкен, указывая на обветшавшие постройки, не то ангары, не то сараи, давно нуждавшиеся в ремонте.Спустя несколько минут первая из построек, куда затащили тело Ольги, вспыхнула призрачным синеватым пламенем.И как раз в это время, когда Кленкен, стоя у трапа самолета, торопил припозднившихся поджигателей, на аэродром впереди всех влетела "Ласточка" Сергея, и сам он выпрыгнул на землю, не задумываясь в эту минуту, что ему делать, как драться с вооруженными американцами. Чтобы спасти Ольгу, он был готов на все.И вдруг слепящий огненный свет ударил ему в лицо, куда сильнее и ярче, чем розовый свет занимающейся на востоке зари. Высокий огненный смерч взмыл к небу и закрутился, рассыпая созвездия искр. Казалось, будто здесь в одночасье появился новый вулкан. И в пламени Сергей ясно увидел Ольгу: она поднялась, озаренная багровым светом, протягивая к нему руки. Волосы ее были как раскаленное добела серебро, а глаза - самые яркие искры-звезды. Одежда ее сгорела в огне, и она стояла, обнаженная и сияющая нестерпимой глазу белизной, точно вся из несгораемого асбеста, в центре огромного костра. - Ольга! - закричал Сергей и бросился к ней, забыв про все на свете. Один из тех, у самолета, что-то крикнул на своем языке - Сергей не понял бы его, даже говори тот по-русски. Одну только Ольгу он видел перед собой. Вот уже рядом, за огненной стеной. Уже звезды-искры сыплются рядом с ним, хотят обжечь ему волосы и кожу.- Сейчас, Ольга, сейчас!Что-то больно рвануло за плечо, обожгло куда сильнее, чем прежние искры. Он не понял, что, но голова вдруг закружилась, или это земля повернулась у него под ногами. И в тот же миг обрушился, упал столб огня, в котором он видел Ольгу. Все исчезло. Сергей упал на землю и закрыл глаза - не от боли, но потому что в этот миг осознал с беспощадной ясностью: Ольги больше нет.И он уже не увидел, как на полной скорости влетели полицейские машины, как при виде их последние американцы дали с трапа самолета залп по выскочившим из машины людям, и один из них рухнул на бетон лицом вниз. Не видел, как в самолете захлопнулся последний люк, и вся длинная, сигарообразная конструкция лихорадочно задрожала, пущенная пилотом на предельные возможности, неуклюже пробежала по взлетной полосе и взмыла вверх, унося в далекую Америку преступников вместе с их жертвами. Да если бы и увидел, это бы уже ничего не значило: ведь Ольги больше нет, нет, нет! Если бы она снова протянула к нему руки, поманила за собой, он бы пошел, не задумываясь. Но ее не было, она исчезла.