Пламя и миражи. (9) (1/2)

…Времени оставалось все меньше, они оба чувствовали это – тогда, в свою предпоследнюю встречу. Время бесцветным песком утекало сквозь пальцы, и каждая секунда до крови резала душу.

Удивительно еще, что Джедайту вообще удалось вырваться в тот раз. Отголоски едва затихшего эха войны снова расползались по Внутреннему Кругу, пробуждая тревогу. Невидимые тени на Терре сгущались все больше, и серая четверка была как никогда нужна дома.

Правдами и неправдами Лорд Иллюзий выторговал себе несколько часов, а прямой телепорт Эндимион ему организовал уже по собственному почину, отговорившись усмешкой: ?Что я, не понимаю, что ли?? и уже невысказанным серьезным: ?Не задерживайся?. У них в самом деле было очень, очень мало времени.И даже они сами не знали тогда, насколько.Почти все краткие часы того мучительно-сладкого свидания они молчали. Им было нужно сказать друг другу так много, а минут, отпущенных им, так оставалось мало, что казалось расточительством тратить их на слова. Да и какие слова можно было найти?..…– Тебе пора. – Рей говорит негромко, но слова колоколами бьют в грудь. Оранжевые блики скользят по ее ресницам, каплями падая на щеки. А зрачки темны, непроницаемо, безысходно темны, полны лиловых теней.

– Да. – Гортань саднит от непролитой соли. – Меня… ждут на Земле.Другая на ее месте нашла бы тысячу вопросов – зачем, надолго ли и будет ли он скучать, и чтобы он был осторожен, и что будет скучать она сама… но она только молчит. Смотрит на него сквозь огонь, неподвижная, нежная, сморит невозможными, древними, юными своими глазами, и оранжевое плещет в фиолетовом, переплетаясь с ночью.

– Я не спрашивала огонь о том, что будет. – Ее голос звучит странно хрипло. – Не хочу знать наверняка. Не хочу не надеяться.Джедайт на миг закрывает глаза.Наверное, он солгал бы – да, он солгал бы, чтобы утешить, да вот беда: ни он, ни она лгать не умеют, и не спасет никого эта ложь. Война беспощадна, это знают они оба, и путь в смерть ведет только в одну сторону – и это они знают.

Но бегство от долга стократ хуже смерти. И это они тоже знают. Оба.И поэтому он ничего не расскажет ей. И поэтому она не спросит больше ни о чем.Он осторожно тянется к ее руке, сжимает теплые пальцы, перебирает их, ища слов, которые могли бы утешить и зная, что их нет.– Я вернусь, – говорит он наконец, сам себе не веря – но страстно желая поверить. – Так или иначе, но я вернусь к тебе, феникс.Глаза ее – темные озера. Темные, темные озера, древние, горькие, мягкие, как бархат, чистые, как огонь.

Единственные глаза.И грустные. Невозможно грустные и невозможно всезнающие – что бы она там ни говорила о своем нежелании смотреть в будущее.– Да, – она опускает ресницы, потом поднимает их – тяжко, медленно. – Так… или иначе.Алые блики переливаются на ключицах, кольцом охватывая шею, путаясь в волосах. Алые блики играют на песке и подоле белой полотняной сорочки, отчего кажется, что та залита кровью.

– Помнишь, я говорила однажды, что нет цепи, которая бы удержала феникса?– Да, – отвечает он. – Помню.Она долго молчит, лиловые зрачки пьют огонь.– Я была неправа, – говорит она наконец. – Такая цепь есть. Одна.Глаза ее – две пропасти – смотрят сквозь огненную пелену, и рыжие сполохи мечутся в них беззвучно, как птица, запертая в стекле.Сейчас, в этот момент, она до сердцевины души раскрывает себя, отдавая себя, позволяя приблизиться так, как никому и никогда не позволяла. Впускает его туда, куда даже сама проникает не всегда. Впускает – и сама подходит невероятно близко. Становится его сердцем, его дыханием, его жизнью.

Это почти… больно. Так смотреть. Это все равно, что восходить на костер. Но отвести взгляд – значит навсегда упасть в бездну. Оборвать нить. Исчезнуть.Тянется, берет его ладонь. Пальцы тонкие, белые, тени как кружево, сжимают крепко – сердцу нечем дышать.– Ты тот, в чьих глазах я вижу свою душу.Голос тихий, как шелест песка, и слова древнего языка шелестят, как песок, как ветер из былого в грядущее.– Ты тот, кто может звать меня любым именем, каким захочет.Огонь гудит, тщится поймать рыжими пальцами звезды – да не дотянуться ему, не достать до небес.– Ты тот, чей голос я услышу с любого берега жизни и смерти.Она склоняет голову, черные мягкие волосы – плащом на его руке, траурным, королевским шелком. Поцелуй жжет ладонь, словно клеймо.– Я признаю себя принадлежащей тебе.Слова падают в сердце, словно печать.Слова взламывают душу, как брошенное копье – отвесно, до самого дна – и та идет сетью трещин, выпуская наружу то, запертое так давно, что казалось погасшим. То, неуправляемое, иррациональное, живое, от которого бывает так…Больно.Рейана, что же ты делаешь, Рей, огненная моя!..

Зачем ты говоришь мне это сейчас, когда я не могу – не имею права – тебе ответить?.. Сейчас, когда ничего уже не изменить, когда мы уходим на почти-верную смерть, когда времени у нас меньше, чем монет в нищенской суме!Сейчас, когда я беззащитен перед тобой. Сейчас, когда я должен защитить тебя.От себя самого.Ослепительное, кипящее волной поднимается со дна разорванного в клочья сердца, сжимает горло, жжет глаза, мешая смотреть…И бессильно бьется в стену намертво запертых губ.Нет.Никаких оков для тебя, феникс.

Не сейчас, когда мне нечего оставить тебе, кроме горя.Но, о Великое Небо, я…Я люблю тебя.

Он молчит сейчас, не размыкает губ, но это признание – в прикосновении пальцев, в странно беззащитном взгляде, в улыбке, спрятанной под сдержанностью.

Я люблю тебя. Он не произносит ни слова, но слова шепчет сердце, говорит в полный голос, кричит так, что крик достает до колючих звезд.Я люблю тебя – пульсирует в венах, в шелесте вздохов, в треске огня.

Я люблю тебя, я-люблю-тебя, ялюблюлюблюлюблю….Никогда и никого не будет, кроме нее. Никогда и ничего не будет – без нее. Даже если этот день, эти часы, эти минуты – единственное, что им позволено – ничего больше не будет. Даже если он не вернется – он навеки останется здесь, в этой пустыне, держа ее за руку.

Навеки.…Они так ничего больше и не сказали тогда.Они молчали. Ни объятий, ни поцелуев, ни слез, ни обещаний. Только стиснутые ладони и переплетенные до боли пальцы. Только глаза смотрели в глаза сквозь танцующее пламя.Они отсчитывали последние секунды – ударами сердца, выдохами и вдохами, толчками пульса, бьющего в виски.Они молчали. Они прощались.И прозрачно-темное, пересыпанное звездами небо безмятежно раскинулось над ними там, где плескалось когда-то море жидкого камня, и земля воздевала к небу огненные руки, то ли молясь, то ли танцуя.И тонкие ржаво-красные дуги, изваянные ветром из песчаника, поднимались навстречу пересыпанной звездами вечности.Их последней вечности перед тем, как все закончилось.Закончилось для всех.…Последний осколок лег на место.Фитиль почти догорел, и яркий бледно-золотой лепесток трепетал и метался, разбрасывая тени по стенам – прозрачные, дымно-оранжевые пятна рябили и переливались, напоминая шкуру диковинного хищного зверя.Джедайт пошевелился, разжав пальцы – они онемели, словно держали лед… или раскаленный металл. Кожа горела, как обожженная, и гладкий фарфор ранил, словно наждак, врезающийся в открытую рану.

Сколько все же энергии занимает в нынешнем мире процесс восстановления разрушенного! Словно сам этот мир отвергает исцеление, любя разрушение больше созидания. Словно разрушение вплетено в саму ткань этого мира…Разве за такой мир они отдавали свои жизни? За такой мир заплатили разрушенными судьбами единственных нареченных?Такого мира они хотели?Победили ли они тогда… или проиграли?Поздно задавать себе такой вопрос. Слишком поздно.Слишком поздно… пламя свечи дрогнуло, словно в такт этим, мысленно произнесенным словам… или он сказал это вслух? Как же болит голова…Джед тряхнул головой, боль чугунным молотом ударила по вискам изнутри, отвесно вонзилась в затылок, ознобом прошла по позвоночнику, липким потом выступила на лбу, набросив на глаза мерцающую паутину.

Нет, Кунсайт завтра точно ему выскажет все, что думает о таком отношении к собственному здоровью. И будет, в общем-то, прав…

Кунсайт… остро-холодный лед, пахнущий свежестью… на ноющий затылок, на лоб… как было бы хорошо… если не лед, то хотя бы воды, хотя бы глоток…Но зато работа закончена. Маленькая расписная чаша лежала в его руках фарфоровым округлым совершенством, и фениксы танцевали в черноэмалевом небе ее боков, золотясь под огненными бликами свечи. Нарядные, яркие, с пышными хохолками и длинными хвостами из красно-оранжевых перьев.

Совсем не такие, как настоящие.Конечно, сказал себе Джедайт, давно уже не осталось никого, кто знал, как выглядели эти птицы на самом деле. Даже в его время лишь единицы видели живого феникса.И то его время тоже безвозвратно ушло…Так много чудес, которые уже не вернуть. Так много ран, которые уже не излечить.

Так много ошибок, которые уже не исправить.Так… поздно. Слишком поздно для всего.…Наверное, и то, давнее его молчание было ошибкой, подумал Джедайт, прикрывая ладонью глаза.

Имел ли он право тогда молчать? Тогда ему казалось, что имел.

Имел ли он право решать за них обоих? Решать за нее?…Они – все четверо – тогда промолчали. Они – все четверо – самонадеянно решили взять все бремя на себя. Они – все четверо – были движимы главным стремлением: защитить.Знать бы тогда, чем обернется их воительницам эта защита. Знать бы, куда заведет их эта гордыня.Вот только не бывает в жизни сослагательного наклонения.И чудес… почти не бывает.…А ведь она никогда, никогда ни о чем не просила. Не настаивала, не задавала вопросов. И никогда не требовала слов любви. Ничего, ни одного признания.Она знала все – без слов.Но… может, именно это ей и было нужно? По крайней мере, тогда, в их последнюю ночь на Марсе, когда ее глаза смотрели на него сквозь огонь, словно пытаясь прочесть в его лице что-то.

Она всегда была горда, так горда и так ранима, она никогда не призналась бы в слабости, особенно ему.

?Феникса нельзя приручить. Он останется, только если сам этого захочет?.А она ведь хотела. Хотела остаться, хотела разделить его путь и пойти по нему до конца по обычаю женщин своей планеты.

И она прошла бы до конца. Это было ее право.Но именно этого он допустить не мог. Не мог своими руками отправить ее на гибель вместе с собой… хотя получилось, что именно туда и отправил.Он был неправ, во всем неправ. Столько ошибок, следующих одна за другой…Если бы он поговорил с ней тогда! Если бы сказал, на что они все собираются пойти… на что, возможно, пойдут ради Терры и мира в Системе! Если бы не был так уверен в том безрассудном плане… впрочем, другого у них не было. А должен бы быть.

Если…Столько безнадежно опоздавших ?если?, которые ничего уже не смогут изменить.

Слишком много ошибок уже сделано. Слишком, слишком много.Слишком поздно…?Поздно…? – шелестящим эхом пролетело между стеллажами. Он опять сказал это вслух?..Голова прямо-таки раскалывается, как же это выматывает…Свеча дрогнула, черно-желтые тени заполошно заметались по стенам, искажая очертания, вызывая головокружение и тошноту. Джед прикрыл глаза рукой – неяркий свет резанул зрачки, как бритва. Надо все-таки отдохнуть, хоть немного, а то он совсем никуда не годен…?Никуда не годен… не годен… не годен…?

Он вздрогнул, сбрасывая с себя короткий морок, с силой провел ладонью по лицу. Невыносимо хотелось уснуть. Уснуть, не думать, не чувствовать, просто исчезнуть…?Исчезнуть…?Да что с ним такое?!..Если бы он толькомог сосредоточиться…Если бы только перестала так болеть голова… и сердце. Грудь ломило, и с каждой минутой все сильнее, словно там рос холодный чугунный комок, перекрывая дыхание, парализуя мысли. Это была даже не боль, а…Тревога.

…Тревога.

Рей никак не могла стряхнуть это ощущение – и не могла понять его.Тревога появилась медленно, необъяснимо, незаметно, наполнила пространство как неслышный, но назойливый комариный писк, наждаком царапающий нервы. Тревога сочилась из углов – терпкая, мутно-бурая, как остывший до горечи чай. Тревога давила.Рей нахмурилась, напряженно вглядываясь в темноту. С таким же успехом она могла вообще не открывать глаз: ночь лежала на лице плотным черным сукном, едва не душа. Мрак был осязаемым, прочным, липким. Мрак давил на грудь, не давая вздохнуть, не давая подняться.Сейчас ведь не должен быть такой воздух, подумала она, ведь в эту пору он всегда прохладен и свеж. Это только летом, когда ночи так жарки, синий, полный светлячков сумрак липнет к коже, как теплый мед…

А этот… холодный.

Это неправильно, зазвенел тревожный молоточек рассудка, так быть не должно. Сейчас ведь луна. Сегодня не должно быть дождя. Сейчас весна. Весной синие, холодные, прозрачные ночи. Не такие черные, как эта.

Это неправильно.Рей обреченно вздохнула, откинула одеяло, встала, присела к огню. Протянула руки – ища то ли тепла, то ли поддержки, то ли ответа.Ответа не было.Огонь тоже тревожился, огонь шипел и метался под ее пальцами, но упрямо отказывался показывать хоть что-то. Тогда, в прошлый раз, на одно мгновение ей показалось… На одно жуткое, сводящее с ума, мгновение…Рей поморщилась, стараясь изгнать из памяти ощущение жгуче-ледяной, выпивающей жизнь, удушливой волны ненависти, которая едва не коснулась ее. Или… все-таки только померещилось?.. Учитывая ее расстроенные чувства, такое вполне могло бы быть. Или не могло?..…Рыжие сполохи стали расплываться перед глазами, путаясь в ресницах. Рей нервно мотнула головой, прогоняя липкую полудрему, но безуспешно. Она не поняла, как и когда смятенный поток ее мыслей превратился в плавное, сонное течение – но лучше от этого не стало.

Сон не приносил облегчения. Да и не сон это был – томительное, тягучее забытье, выпивающее, а не возвращающее силы, не дающее спокойствия, раз за разом гонящее мысли по опостылевшему замкнутому кольцу……Могли ли они тогда, давно, выбрать что-либо, кроме смерти?

Разум может взвешивать варианты. У сердца вариантов нет. Оно всегда знает, как единственно правильно, даже если обманывает себя.Вот только их сердца не имеют права на обман. Чьи угодно – но не их.Они, сейлоры, разные, да. Но они очень похожи. И, несмотря на неизменную веру в лучшее, никто из них не строит бесполезных иллюзий. Если они борются за что-то, значит, оно стоит того, чтобы за него бороться....Стоит?..Рей вспомнила отчужденно-застывшие глаза Джедайта, похожие на потрескавшееся стекло. Что он прячет там, за своей болью? И стоит ли это того, чтобы сделать шаг по углям?

Хотя кого она обманывает.Она уже сделала этот шаг.

?Ты ведь уже простила, Рей?.Ах, Ами. Мудрая, проницательная Ами. Ты ведь тоже все понимаешь, правда?Ами, ах, Ами, зря ты считаешь себя слабой. Ты сильнее многих из нас. У тебя хватает мужества отделять мысли от чувств, сохраняя ясность и вторых, и первых. У тебя хватает мужества не скрывать от себя правду.?Нас ведь тоже тогда никто не заставлял умирать, Рей?.Вот только правда у нас с тобой разная. Одна и та же, но – разная.Да, нас не заставляли умирать тогда. Не просили, не убеждали, не приказывали. Нам дали свободу выбирать.Нас заставили выбирать.Милосердно до жестокости, право слово.Рей подумала, чувствуют ли ее подруги то же, что она сейчас. Стало ли прощение концом их мучительного пути – или только его началом?

Чувствуют ли они, будто идут по углям, рассыпанным по тонкому льду? И значило ли для них простить – только сделать первый шаг по этому огненному ковру? Как они подбирают слова, запинаются ли, случайно встречаясь глазами, полными прошлой боли?Ведь каждая из них несла камень под сердцем. Каждая – свой. Ами рассказала свою историю, но были и те, о которых молчали Мако и Мина. Было то, что отразилось в глазах Усаги, когда Рей в гневе упомянула имя Эндимиона. То, о чем воительница Марса никогда не спрашивала пламя – потому, что была не уверена, что ей хватит сил услышать ответ.Она была жестока в разговоре с подругами, очень жестока и несправедлива – впрочем, боль никогда не бывает справедливой. А в ней тогда говорила именно боль.И девочки это знали. Каждая из них знала, даже Усаги. Особенно Усаги.А ведь она так ничего и не рассказала о той, давней встрече с Эндимионом во дворце Берилл, подумала Рей, вспомнив глаза подруги. Не сердитые, не ошеломленные, не обиженные, а… грустные. Словно прячущие что-то за этой грустью. Словно Усаги очень хорошо понимала, о чем говорит огненная жрица. Возможно, даже лучше нее самой.

Что ты скрываешь за беззаботной улыбкой, кролик?..…Прости меня.…прости, прокатилось по углам сухое хохочущее эхо. Прости?.. П…сти-и…Рей вздрогнула, вскинула голову. Она что, разговаривает во сне?

Но все было тихо, она могла бы поклясться, что не слышала ни единого звука. Все было тихо…Даже как-то слишком тихо.

Вокруг нарастала странная, болезненная неправильность. Священное пламя не давало обычного живого тепла, и оранжевый свет его гас в двух шагах, словно поглощаясь липким, плотным, таким не-ночным мраком. Огненные языки казались картинкой, нарисованной на черной бумаге.И мир тоже казался мертвенным, ненастоящим. В скудном ночном свете предметы смотрелись плоскими, словно фигурки, вырезанные из картона. Вязкая, как мутный кисель, тишина вилась вокруг змеей, и эхо умирало в ней, едва родившись.И эта тишина тожебыла какой-то… неправильной.Тишина ширилась и давила, как густая смола. Тишина была осязаема и тверда, как слежавшийся горный снег – и так же холодна, зыбка и опасна. Она душила, колыхалась, грозя вот-вот обвалиться в пропасть невидимой слепящей лавиной, которую – еще секунда – и ничем, ничем уже не остановишь, и тогда… И что тогда, принцесса?..Это ей снится?..

Это эхо… откуда в нем насмешка, ирония? Оно словно… издевается над ней? Разве, принцесса? Разве ты боишься меня? Или… себя?Рей яростно тряхнула головой, безуспешно стряхивая дрему, которая – она поняла это – явно была искусно сплетенным мороком. Медленно, борясь с собой, она склонила голову – спутанные волосы легли на руки, на пол, как черная тонкая паутина. Темнота свилась в кокон, прильнула к ладоням, скользнула по шее, прохладно дыша в самое ухо – невесомая, почти ласковая. И огонь не мог прогнать ее. Не мог……Нет! Я не хочу! НЕТ!!..Гнев плеснул в ней жгучим, яростно-алым… и захлебнулся в липкой, шепчущей тишине.

А чего ты хочешь, принцесса? Прощения?

…Прощения?..…Светлейшая Селена – тогда, давно – не осуждала Небесных Королей за содеянное, даже сочувствовала им. Хотя знала, что скоро они придут на ее планету, как убийцы…Огонь – и лунный свет. У них разные понятия о справедливости, не так ли? И о страдании.Селена смогла простить. Даже тогда, она смогла.И что же, силой это было – или слабостью?

Слабостью?..А она, Рей? Сможет ли простить она?

…А должна ли?.. Это то, чего ты хочешь?

Это действительно то, чего ты хочешь, принцесса-воин? О, прости, БЫВШАЯ принцесса, конечно же……Так много всего случилось. Так много потеряно навсегда. Легко говорить о прощении лишь тем, чье сердце холодно, как хрусталь. Легко говорить о прощении тем, кто по-настоящему не любил. А ты – ты ведь любила, принцесса?Любила ли она? Великое Небо, она?! Любила ли??Рей едва не рассмеялась – грудь скрутило болью, неожиданно острой и свежей.…Что с нами произошло, Джед? Что мы позволили сотворить со своей жизнью, своим миром?

Когда-то нам казалось, что мы будем вместе всегда. Что нет ничего, что смогло бы разлучить нас. И я – я, знавшая будущее! – никогда не могла представить, что ты сможешь стать моим врагом. И тем более, что ты сможешь… А он – смог. И спокойно наслаждался этим. Убивая тебя. Убивая твой мир. И ты все еще хочешь для него прощения, принцесса? А нужно ли оно ему? А знал ли он на самом деле, как ты страдала? Знал ли, как это – умирать?В самом деле, да знает ли он, что это такое? Если бы он понял!..От этой мысли Рей замерла, чувствуя, как где-то внутри нее щекотно зацарапал сладко-холодный комочек. Хочешь ли ты, чтобы он понял все? Хочешь ли ты, чтобы он почувствовал все, что чувствовала ты? Хочешь ли, чтобы он страдал, как страдала ты? Хочешь ли, чтобы ему было так же плохо, как и тебе?Нет, беззвучно прокричала Рей. Нет, я ведь не такая. Мы все не такие! Мы сражаемся за справедливость… Но ведь это будет только справедливо? Не так ли, Воин Добра и Справедливости?Тишина шептала, мягкая, невесомая, вкрадчивая, щекочущая, как сотни проворных паучьих лапок, ткущих невидимую паутину… Хочешь ли ты наказать его?

Хочешь ли ты, чтобы он ответил за все сполна? Увидеть его боль? Так, как он когда-то видел твою?Так, как когда-то он…

Старая боль резанула неожиданно ярко, опалив жаром и холодом – металлическим, острым, разрывающим кожу души. Старые раны не такие уж и старые, оказывается. Да и могут ли они излечиться до конца?…Может ли вообще до конца исцелиться такое?..

Говорят, время лечит.

Кто не испытал – тому не понять. Не понять!Вот так, шептало холодное, сладкое изнутри нее. Вот так, больше, больше… Не борись с собой, не сдерживай себя. Твой гнев справедлив, твой гнев оправдан. Отдай свою боль ему, он заслужил это, ведь так?Это не я. Нет. Нет!Это. Не. Я.Это ты, отвечала тишина. Конечно же, это ты. Не лги себе, принцесса. Все правильно. Все справедливо. А ты имеешь право желать справедливости.Рей рванулась, сцепив зубы. Еще и еще. Холод и жар стиснули грудь, липкой чернотой обволокли легкие, не давали двигаться. Боль раздирала пространство под ребрами, не ее боль, как с ужасом поняла Рей, но боль вполне реальная, выматывающая силы, выпивающая жизнь.Что происходит?..Все правильно, вкрадчиво прошептала тишина. Ему больно так, как было тебе. Ведь это именно то, что ты хотела.

Это то, чего онахотела?..…Джедайт?..Она попыталась мысленно потянуться к нему – впервые за эту земную жизнь. Это было неумело, это было безнадежно, их старая нить, скорее всего, разорвана…но нет, вот она, цела…Удар.Рей задохнулась и выгнулась дугой, как от электрического разряда, под нахлынувшим на нее шквалом агонии.…Джедайт!!!Что происходит??Только то, что ты сама хотела, прошептало эхо. Только то, что ты считаешь справедливым. А ты ведь имеешь право желать справедливости.Тишина сгущалась вокруг, терпеливая, вязкая, хищная. Тишина выжидала. Тишина смыкалась в кольцо. Тишина лишала воли. Не сдерживай себя.Рей дернулась, почти физически ощущая, как тянутся мягкие, тяжкие путы сна, сковывающие тело. Поднялась на локте, перевернулась набок, упала – в голове закружилось и зазвенело. Ты имеешь право желать возмездия. Ты имеешь право на гнев. Ты имеешь право на ненависть.Она зажмурилась, глубоко вздохнула, с усилием заставляя себя дышать медленно – и закашлялась. Воздух был густым и холодным, как осенний туман, воздух наполнял легкие, не принося кислорода, парализуя, давя на грудь, разливая в крови студенистый бесцветный ужас. Второй вздох, усилие, третий…Четвертого она сделать уже не могла. Не борись с собой. Не борись…Сердце метнулось, забилось тяжко и рвано, и каждый удар отзывался в висках шуршащим, шепчущим звоном, каждый удар разрывал грудь, опаляя ее огнем… огнем, запаянным в стекло, огнем, гаснущим от удушья – и есть лишь несколько мгновений, несколько яростных, исступленных мгновений, когда он еще может бороться, и он будет, будет гореть……до самого…

…конца………Джед!!..Он услышал ее.Ее мысленный голос едва пробивался сквозь тошнотворный звон в ушах и, окутанный пеленой боли, был едва различимым эхом, неосязаемым колебанием тишины, давящей на виски, как смола. Ее голос казался иллюзией, галлюцинацией измученного сознания, вызванной неистовой жаждой теплоты.

Но это был ее голос.И ничто кроме этого не имело значения.Он сосредоточился, попытавшись дотянуться до нее – виски прошило болью, под веками запестрели искры. Плотное, безжизненное пространство этого мира не отзывалось, оно было мертво, как болото, оно засасывало в себя, не давая пошевелиться. А времени оставалось мало, так мало!

Внезапная вспышка ярости перекрыла кислород. Ничтожество! Он почти ничего не может сейчас в этом изменившемся мире, с резервами, исчерпанными почти до нуля, с несмываемым клеймом предателя на душе. Он ничего, ничего не может!..Джед зажмурился, резко втягивая в себя воздух. Тревога липким змеиным кольцом сжимала душу, и пульс бился заполошно и рвано, словно спеша куда-то и не успевая…Не успевая. …Рей!..Нет, остановил себя он. Нет. Сейчас нет времени предаваться сожалениям и ненависти к себе. Слишком зыбок баланс сил, слишком хрупка оболочка, и, если она разрушится, страшно представить, что вырвется наружу, и сколько сил потребуется, чтобы обуздать тогда сердце.

А сейчас ему как никогда нужны все его силы. Весь его разум.Разум.Разум достаточно холоден, чтобы взвесить все варианты, чтобы определить все пути причин и следствий, чтобы, будь оно все проклято, не чувствовать.Не чувствовать! …Больно……Тишина вливается в грудь, как свинец, душит, стягивает вены резиновыми лентами, сжимая мир до точки, обведенной тонкой красной чертой, где-то за ней, далеко, глухо и неровно, как чужое, бьется сердце, мыслей нет, мысли давно сгорели в этом белом слепящем, льющемся с неба, чье имя уже не вспомнить…

…Ей больно…Секунды утекали по капле, обжигая, как угольки, и каждая оставляла в сознании зияющую опаленную дыру, и становилось все труднее контролировать себя, и… Ты не успеешь, прошептала тишина. Ты знаешь, что не успеешь.

…мир остановился и замер, как плоская картинка, бессмысленный, никому не нужный теперь мир, ненастоящий, серый, медленно, по капле, по секунде теряющий кровь… Она умрет, она уже умирает, и ты ничего не сможешь сделать.…пламя заперто в стеклянный шар, душа бьется внутри, ломает крылья, кричит, срывает голос, срывает кожу, пространство звенит от крика, крошится, как сухой песок – там, за невидимой стеной… Она снова умрет. Как тогда.…Рей…Нет!Даже если это будет последним, что он сделает в этой жизни.Даже если это будет последним, что он вообще сделает в жизни.Она – не умрет.Никогда больше.Никогда.Не разум – сердце – рванулось вперед, через вязкую муть пространства, через морок и боль, сквозь призрачную стену, разбивая собой стекло и……разбиваясь.Вдребезги.Пустота взорвалась ему в лицо оранжево-алым, пустота закричала, рассыпаясь дождем осколков, и каждый из них жалил, как игла – но боль не имела значения.Потому что сквозь марево полуугасшего сознания он услышал то главное, что так жаждал.Вздох. Тихий. Облегченный.Живой.А значит, все было не напрасно.Не напрасно… Рей.…– А?..Рей вскрикнула и резко открыла глаза.

Она что, задремала?Вроде бы нет… по крайней мере, не настолько, чтобы видеть сны, да еще такие отчетливые.Отчетливые?..Тогда… почему она ничего не помнит?..И откуда это ощущение сухой, жгучей горечи на губах и тонкого, выматывающего звона, сверлящего уши? Откуда эта боль, эта тень угасающего ужаса и гнева? Откуда эта невозможная, сосущая сердце, смертная тоска?Откуда это настойчивое, полузабытое чувство, будто…Будто кто-то… позвал ее?..…Все, что он еще мог чувствовать, была боль. Она была повсюду: и в пульсирующих висках, и в затылке, куда, казалось, вколачивали раскаленный прут, и в глазах, горящих, словно от кислоты. Горело и горло, и кожа рук – будто ее, эту кожу, с них содрали.Он медленно, с трудом разлепил ресницы, болезненно прищурился:даже неяркий свет невыносимо резал зрачки. Реальность кружилась и расползалась на тошнотворно-пестрые клочья, собрать которые в одно целое не представлялось возможным – не было ни сил, ни основы. Память рассыпалась сухим песком, заволакивая разум и обжигая губы. Холодно…Почему так холодно?..Он нахмурился, с усилием выдохнув, стараясь собрать воедино хотя бы редкие, доступные ему фрагменты. Откуда-то всплыло твердое знание: сознанию нельзя дать угаснуть. Иначе – конец.Яркое пятно иглой прошило глаза – четкое, в отличие от размытых клякс теней и света. Черно-красный фарфор, золото, летящие птицы…

Свеча затрещала, желтый огонекметнулся, словно попав в ловушку.…летящие фарфоровые птицы, то единственное, что он смог восстановить. Вот этот маленький, яркий, хрупкий осколок разбитой реальности, хоть что-то из утраченного безвозвратно. ?Безвозвратно…?Он потянулся рукой, осторожно провел пальцем по гладкому фарфоровому краю, ощущая глянцевый бок… и замер, ощутив крошечную, почти незаметную глазу щербину.

Ту, для которой не хватило осколка.Он стиснул виски – те отозвались уже привычной звенящей болью. Звон становился все громче, разрывая мозг, вытесняя слова и мысли. Темнота вокруг неожиданно вспыхнула – ярким, лихорадочным многоцветьем огней. Они заполнили все вокруг, обожгли, ослепили…Свеча задрожала, угрожая погаснуть.…ослепили – но там, на внутренней стороне век непереносимо ярко отпечаталась картина, выжженная на сетчатке – на сердце – навсегда.Черный, играющий влажными бликами, фарфор. Длинные струящиеся хвосты. Идеальная, покрытая узорной вязью перьев, гладкость.И крошечный скол на ней – как разрез.

На шее одной из птиц.Точно поперек горла.Свеча вспыхнула – ярко, обжигая глаза.?Трудно будет сделать так, чтобы следов не осталось…?Трудно. Но он надеялся… на что? На чудо?

?Я не надеюсь. Я склею?.Он коротко, хрипло рассмеялся, и этот смех прозвучал как крик.Все правильно. Предателям не позволено надежды.И чуда им не позволено.Свеча зашипела и захлебнулась воском, наполнив комнату удушливым запахом гари. Резким, горько-горячим, разъедающим горло.

Он закашлялся, голова отозвалась раскаленно-белой болью, дурнотой ударило в грудь, и звоном в уши…А потом все погасло.И стало уже не больно.И наступила тишина.

Серая, мягкая, глубокая. Никакая.И медленно-медленно, спустя одну – или тысячу – секунд со дна этой тишины стал нарастать звук.

Слабый, едва слышный, как течение равнинной реки.

Настойчивый, как писк комара.

Назойливый и ширящийся во все стороны, как шум приближающегося пожара.

Режущий, стрекочущий, выматывающий, как звон тропических цикад.

Ровный, непрекращающийся, сводящий с ума, бесконечный, шелестящий…Пепел.

Это был пепел.Пепел, летящий на ветру.……Нефрит сам не знал, что заставило его в тот вечер – вообще-то даже ночь – поторопиться с возвращением домой. Строго говоря, он совсем не собирался возвращаться – очень уж не хотелось надолго оставлять Литану. Но что-то настойчиво гнало его домой, какой-то неотвязный внутренний сигнал, почти на грани ощущений – словно на краю сознания ворочалось нечто огромное и неразличимое. И очень, очень мешающее.

Слишком мало для тревоги, слишком невесомо для страха, слишком неопределенно для предчувствия… и слишком настойчиво, чтобы это проигнорировать.Поэтому он открыл телепорт (слава Небесам, со знакомыми координатами не было проблем), успокоив себя тем, что непременно успеет вернуться к рассвету, до того, как Лита проснется – и успеет поймать ее первую, самую сладкую утреннюю улыбку.

В атмосфере вокруг дома не ощущалось никакой неправильности – как, впрочем и в самом доме, отметил Нефрит, открыв дверь. Полутемный холл по-прежнему был уютным, гулким и немного пыльным. Привычным. И никаких вызывающих опасение перемен он не заметил.Вот только невидимая нить в груди все натягивалась и натягивалась, дергая и теребя душу надрывным чувством тревоги, тем более беспокоящей, что она была необъяснима.Интересно, остальные тоже это чувствуют?И, кстати, где все эти остальные?..Нефрит сосредоточился, пытаясь нащупать мысли товарищей. Выходило все еще неважно: в инертной, плотной, насыщенной низкочастотными колебаниями и полями среде современного мира ментальные волны гасли, как рябь на масляном пятне. Скорее всего, потребуется много недель тренировки, чтобы приблизиться хотя бы к стандартному уровню, не говоря уж об их прежнем, с досадой подумал он, а то ведь не дело это, друг друга не слышать, а нынешние средства связи куда как ненадежны, да и по качеству совсем не то – ни эмоций, ниобразов не передают……Так, ну, Кунсайт с Эндимионом, помнится, планировали что-то вроде тренировки на морском берегу (былое вспомнить, похоже, решили). Как только вернулись со своих свиданий и снабдили Лорда Звезд строгими и ценными указаниями по поводу безопасной доставки их дам домой, так сразу же и сбежали. Взрослые, солидные люди, называется…Зойсайт… а, кстати, где этот рыжий?.. Наверное, опять отирается у Амелии под окнами, даром что окна эти на двадцать-каком-то этаже… Нефрит сочувственно вздохнул, мысленно пожелав принцессе Меркурия терпения и настойчивости, а другу – смелости (которая у него иногда присутствовала прямо-таки в избытке, но в присутствии синеволосой феи – исчезала бесследно). Эх, устраивать чужие судьбы они все горазды, а вот в своей разобраться…Стоп, а Джедайт?..Ну этот, наверное, опять сидит в библиотеке, делая вид, что ничуть не переживает. Сколько он уже так?..Вообще-то за него как раз обычно приходится беспокоиться в последнюю очередь, ибо Лорд Иллюзий всегда был самым осмотрительным и здравомыслящим из их компании. Вот уж кто всегда мог позаботиться и о себе, и об остальных, поддерживая общий моральный дух не только разумным отношением к реальности, но и стойкостью.Впрочем, именно стойкие ломаются внезапно, мелькнула непрошеная мысль. Не надо ему там так сидеть в одиночестве. Лучше уж побеспокоить его, пусть недовольничает, зато здоровее будет.

Хотя… света из комнаты не видно, может, все-таки внял жалобному голосу рассудка? Нет, если судить по ауре, то вроде бы он здесь…

Он что, один в темноте сидит? – подумал Нефрит, машинально открывая дверь. Остановился на пороге, пригляделся – сумерки в библиотеке были какими-то уж особенно плотными и густыми.

Потом, подойдя ближе, заметил что-то светлое на полу.Шагнул вперед.И увидел.……Нефрит ошибался.Оказалось, ментальная связь вполне может восстановиться сама.Оказалось, для этого на самом деле нужно не больше нескольких секунд.Джедайт лежал на полу ничком, неловко подогнув под себя левую руку и отбросив в сторону правую. Ладонь его была судорожно стиснута на воротнике рубашки, словно та душила его. Волосы, всегда аккуратно причесанные, рассыпались в беспорядке, выделяясь на геометрическом фоне ковра светлым пушистым пятном.Вокруг не было крови, в воздухе не ощущалось признаков яда или какого-то другого грубого материального или магического воздействия… и от этого было еще более жутко.Разум замер – но тело действовало по старой, отработанной годами привычке.Нефрит рванулся вперед, провел ладонью над телом, задержавшись над головой и грудью – проверяя целостность ауры. Приподнял, перевернул, придержав безвольно упавшую голову.

Джед был бледен, бледнее, чем обычно, так что синие тени, уже много дней привычно окружающие глаза, казались почти черными. Лицо его даже сейчас сохранило свою обычную бесстрастность, и нужно было сильно постараться, чтобы заметить тонкую страдальческую морщинку между бровями. Казалось, Лорду Иллюзий просто снится какой-то на редкость неприятный сон.Вот только проснуться от этого сна было явно невозможно.Дыхание его не было дыханием спящего. Оно было хриплым и неровным, оно то и дело прерывалось и замирало, словно за каждый глоток воздуха приходилось бороться, и вздохи, слетающие с потрескавшихся губ, то и дело срывались на стоны.Сердце у Нефрита болезненно дернулось – и ухнуло в ледяную пропасть: Джедайт никогда – никогда! – не показывал собственной боли. Даже во сне, даже в состоянии забытья. Даже в тот момент, когда из его плеча выдергивали стрелу, а потом прижигали рану вживую. Даже в тот день, когда в последний раз вернулся с Марса – с совершенно спокойным лицом и мертвыми серыми глазами…Грудь обожгло ужасом, как током – и в следующее мгновение по ментальной сети полетел безмолвный сигнал, не звучавший на Терре несколько тысячелетий. На три вектора, по прозрачным, натянутым сквозь эфир, нитям, дрожа и звеня: опасность! беда!Зов Красной Тревоги, означавший, что над кем-то из них нависла смертельная угроза.Зов, который каждый из пятерых услышал бы даже с другого края Галактики. И пришел бы – несмотря ни на что.Теперь главное было – продержаться.

Нефрит резко выдохнул, концентрируясь, обхватил руками голову друга. Сжал пальцами виски, пытаясь восстановить пошедший вразнос баланс энергетических токов. На мгновение мысленно коснулся сознания – и, не выдержал, задохнулся от волны холода и боли, пробиться сквозь которую было невозможно. Может, Энд сможет, где уже их всех носит, секунды утекают, время, время, время!!!…Джед, Джед, осел ты этакий, до чего же ты, гениальная задница, сам себя довел? До чего же ты нас всех довел? И как нам всем теперь из этого выбираться?..Тревога ширилась и росла, заполняя грудь удушливым липким комом, перекрывающим воздух, впрыскивающим в кровь холодный серый яд, вязкой болью отзывающийся в напряженной, как рвущаяся струна, душе.

Нефрит стиснул зубы, понимая, что надолго друга не удержит, что его затягивает, неумолимо затягивает вслед за ним в зияющий холодом черный провал беспамятства – но рук не отпускал. Просто не мог, хотя пальцы неумолимо остывали, а легкие разрывало от недостатка кислорода.Сзади что-то грохнуло об пол и резко выругалось голосом Зойсайта. Тот буквально вывалился из портала где-то в метре от пола – явно очень спеша, без своего обычного эффектного изящества. Приземлился, неуклюже ударившись об пол локтями и коленками одновременно и неразборчиво ворча – и оборвал ворчание тотчас же, как только оценил обстановку.Чтобы сориентироваться, огненному лорду потребовалось не больше полсекунды. Он метнулся вперед, резко рванул Нефрита в сторону, отбрасывая его руки, и тот, почти теряя сознание, почувствовал, что снова может дышать.

– Совсем сдурел?! Куда суешься? – крикнул Зойсайт. – С твоей-то эмпатией! Затянет тебя – и что нам с вами обоими делать?– А что мы будем делать, если затянет его? – проговорил Звездный Лорд. Он приходил в себя, глубоко и жадно дыша, как едва не утонувший пловец – и ощущая, как медленно, невыносимо медленно восстанавливается исчерпанный почти до дна резерв. – Всмотрись. Это не простое переутомление, Зой. Он выгорает, как метеор в атмосфере. Медлить нельзя.Рыжеволосый лорд нахмурился, осторожно переложил светловолосую голову с ковра себе на колени. Провел кончиками пальцев по липкому от пота лбу, коснулся затылка. Помрачнел, окончательно перестав быть похожим на мальчишку.– Влипли мы, – лаконично констатировал он. – Энд где?– Вызвал. Скоро будет.– Скоро – не сейчас. Давай-ка хватайся со мной. Да не вздумай на себя перетягивать, делим поровну, смотри у меня, слышишь!– Слышу-слышу, генерал Зойсайт, – бледно улыбнулся Лорд Звезд. Умеет же рыжий насмешить даже там, где все поводы для смеха умерли еще в зародыше!..Потом, превозмогая противную слабость, потянулся к лежащему другу, снова прижав пальцы к золотисто-пшеничным вискам. Знакомый холод хлынул в душу, правда, теперь не так остро, но так же изматывающе.Больше они не разговаривали. Секунды тянулись медленно, как резиновые нити – и так же медленно, по капле, с ними уходила сила.

Нефрит не шевелился, крепко закрыв глаза – так легче было переносить отвратительное головокружение. Зойсайт, наоборот, шипел и дергался. В четыре руки они пытались удержать хотя бы видимость баланса, но энергия утекала как вода в сухой песок, и было уже почти невозможно держать и совсем невозможно отступить… Проклятие, Кун с Эндом там что, на Плутоне тренируются или на внешнем кольце астероидов?!..Они появились через несколько, растянувшихся на бесконечность, десятков секунд.

В неподвижном воздухе библиотеки раскрылось голубоватое окно портала, окатив комнату волной солено-ледяной йодной свежести. Двумя тенями оттуда скользнули Эндимион и Кунсайт.

Хранителю было достаточно одного взгляда. Увидев безжизненное лицо Джедайта, он без единого звука метнулся вперед, мягко-быстрым движением отстранил обоих друзей и склонился над его головой, оплетая пальцами лоб и затылок, призывая живую силу, текущую в сердце планеты. Из его рук заструилось теплое прозрачное золото – а глаза, наоборот, потемнели до черноты, открывая обморочную бездну.

Кунсайт, не проронив ни слова, встал сзади, сжав ладонями плечи принца, как делал в прошлой жизни тысячу раз, создавая энергетическую связь. Зойсайт с Нефритом молча взяли Джеда за ладони, намертво переплетая пальцы, отдавая те капли энергии, которые еще могли отдать.Это была битва.Неожиданная, непонятная, битва с неизвестным, невидимым, безымянным врагом, подкравшимся изнутри. Битва тем более страшная, что они ее не искали и не ждали – уж точно не здесь, в месте, которое они только-только начали звать домом, не сейчас, когда они только-только вырвали для себя у судьбы хоть один глоток покоя.Но это ничего не меняло. Это была битва, и на кону в ней стояла жизнь одного из них.А значит, жизнь всех пятерых.И пусть противник был невидим, а вместо мечей были только сердца и руки. И пусть у них не было ни войск, ни доспехов, а полем брани были их собственные сознания – не имело значения. Это была битва.А значит, они не могли проиграть.Сцепив руки, шипя и беззвучно выдыхая ругательства – а потом уже молча, потому что сил для ругательств не оставалось – они держали его, держали в четыре пары рук, держали над невидимой, неизвестной пропастью, и знали: если падать, то сразу всем.Зойсайт кривился, до крови кусая потрескавшиеся губы. Нефрит замер в напряженной неподвижности, и лицо его сильнее, чем обычно, напоминало классическую статую. По нему скользили слабые блики ночного света, не прибавляя жизни, а наоборот, добавляя сходства с полированным камнем.Кунсайт был похож на занесенный клинок, готовый ждать до бесконечности – только бесконечность эта становилась все короче. Лицо его застыло в выражении сосредоточенной, холодной ярости. Под полуприкрытыми ресницами мерцало электрическое серебро, а сквозь смуглый тон кожи все явственнее просвечивала бледность, похожая на медленно прорастающий иней.

А вот ярость на лице Эндимиона не была ни спокойной, ни холодной. Она искажала его обычно уравновешенные черты пугающей маской, а синие глаза полыхали, как два золотых горна, темных и ярких одновременно. Руки его подрагивали, вливая чистую золотую жизнь планеты в почти опустошенную, почти выпитую неведомой силой оболочку, за которую еще каким-то упрямым чудом цеплялась душа.Напасть на одного из его людей было очень плохой идеей – кем бы ни был нападавший, это знали все. Напасть на одного из Небесной Четверки, которых он считал братьями ближе кровных, было самоубийством.

И кем бы ни был враг, исход для него был предрешен – это тоже знали все. В подобных сражениях Хранитель Терры не брал пленных.Впрочем, сейчас, вероятно, появились те, кто не знает этого достаточно хорошо. Или… наоборот, слишком хорошо знает.Кто-то, достаточно могущественный, чтобы бросить вызов им пятерым. И, по всей видимости, достаточно хорошо их знающий, чтобы бить в самые уязвимые места. И бить наверняка.…Атмосфера тревоги в сумрачном пространстве библиотеки неумолимо сгущалась. Даже золотые потоки энергии на руках Эндимиона не могли отогнать тяжкой, липкой темноты, которая сгущалась, выползая из углов, подобно живому (или не-живому), жадному и дикому существу. Темнота была медленна и терпелива. Темнота выжидала.И это чувствовали все.Джедайт дышал резко и рвано, и каждый раз промежутки между вдохами становились все длиннее, а сам вдохи – короче и слабее, походя скорее на судороги легких, безуспешные попытки вырвать несколько драгоценных частиц кислорода.

И каждый такой промежуток тишины наждаком раздирал нервы.Нефрит и Зойсайт, забыв свои обычные препирательства, держали холодные руки Третьего Лорда, чувствуя, как все реже и реже становится неровный пульс – все сильнее сжимали ладони, словно этим могли его удержать. Кунсайт крепче стискивал пальцы на плечах своего принца, невероятным усилием поддерживая баланс. Белизна его лица уже могла соперничать с волосами, а дыхание оставляло в воздухе облачка ледяного пара. Серые глаза мерцали тусклым серебром, и тускнело оно с каждой секундой все сильнее.– Энд, – хрипло сказал он наконец. – Ты выдыхаешься.Тот в ответ прошипел что-то нечленораздельное и упрямо мотнул головой.– Это… Как черная дыра… – выдохнул Зойсайт, слизнув кровь с потрескавшихся губ. – Что это вообще за дрянь такая?..– Уходит, – беззвучно проговорил Нефрит. Лицо его было неподвижно, глаза закрыты. Только голос выдавал чудовищное напряжение. – Мы… не… удерживаем.

Эндимион замер. Профиль его стал заостренно-хищным, почти пугающим.– Ну уж нет, – процедил он сквозь стиснутые зубы. – Нет, слышите вы?!Руки его загорелись ярким, почти опаляющим золотом. Серый, густой сумрак вокруг них стал осязаемо-плотным, почти удушающим, зазвенел от напряжения, словно в воздухе столкнулись сотни невидимых стальных игл.– Я его не отдам, – прошипел принц на грани слышимости. – Что бы и кто бы это ни было, я его не отдам, ясно?!!– Энд. – Первый Лорд крепче сжал пальцы на холодеющих плечах. Ладони его призрачно мерцали от ледяной силы, струившейся сквозь кожу. – Резерв на нуле. Я буду держать, сколько смогу, но могу я не долго. Как и все мы.– К Хаосу! – рявкнул принц. Его глаза стали совершенно черными, золото переливалось поверх ночи как жидкий огонь. Он оглядел всех и произнес, рвано, гневно, выталкивая слова как снаряды: – Я больше не потеряю никого из вас, ясно?! Какая бы метальева дрянь на нас не напала! Я. Не отдам. Никого. Из вас. Никому! Никогда!!Зрачки его полыхнули золотым, и золото раскаленнойлавой рванулось по венам, сгущаясь в маленькие солнца на кончиках пальцев.– Слушай меня, – негромкий голос Хранителя беззвучно сотряс пространство. – Слушай меня, Джедайт, Третий генерал Небесной Четверки, я – твой Король, и я приказываю тебе остаться!Густая тишина повисла в воздухе.

Ее разрушил свистящий прерывистый вдох… потом еще один и еще.

Затем дыхание выровнялось.– Все. – Эндимион откинулся назад – Кунсайт едва успел подхватить его и уложить потяжелевшую голову себе на плечо – и обессилено закрыл глаза.– То есть как все? – не понял Зой. – Ты хочешь сказать…– Все, что мог. Сделал. – Слова вырывались короткими выдохами на грани слышимости. – Он в стазисе. У грани. Ниже не соскользнет… клятва удержит. Но и выше не выберется. Не могу… вытащить… – Он закашлялся, светящаяся голубым ладонь Кунсайта тут же прижала яремную вену, регулируя пульс.– Ровнее дыши, – проворчал тот. – У тебя резервы на нуле. Силы береги. Не хватает нам еще и тебя потерять.– Мы… еще никого… не потеряли, – яростно прохрипел принц. – И не потеряем!..– Если не будем сходить с ума, – вздохнул Нефрит, наконец, открывая выцветшие до сине-стального глаза. Безвольной руки Лорда Иллюзий он не выпускал. – Энд, серьезно, побереги себя. Пока ты есть, есть и надежда для всех нас. А если тебя не будет, то где мы все окажемся тогда? Твоя жизнь, уж прости, важнее.– Слыхали уже эти речи, – прошипел Эндимион, почернев глазами. – Тогда, на Терре. Ик чему они привели?– К тому, что все мы сейчас здесь. – В спокойном голосе Первого Лорда, как поток воды в снежном коконе, пряталась тревога. Его пальцы, безошибочно находя контактные точки на висках и шее друга, посылали короткие энергетические импульсы, восстанавливая почти до дна исчерпанный резерв Хранителя.– Кончай с этим, Кун, – слабо дернул головой тот. – Ты сам на пределе.– Кто бы говорил, – проворчал Зойсайт. – Ты бы себя сейчас видел. Худющий, лохматый, страшный, в чем только душа держится…– В упрямстве, – коротко и невесело усмехнулся Нефрит. – Исключительно и только в нем. Вот придет завтра Серенити, увидит тебя такого, и какими глазами мы на нее смотреть будем? Принца не уберегли…– Я не кисейная барышня. – В тихом голосе оного принца было слишком много усталости, чтобы осталось место для гнева. – И сам себя поберечь способен.– Ой ли? – усомнился Звездный Лорд.– В том и дело, что ой. Кун, хватит. Я в норме. – Он встал, пригладил темные волосы и шагнул вперед, ухитрившись не пошатнуться на первом шаге. На втором Нефрит с Зойсайтом успели подхватить его под руки.– И что я там говорил про упрямство? – вздохнул Второй Лорд. – Твое Высочество, ты нам нужен живым. И я не шучу. Мне иногда случается говорить верные вещи, как ты помнишь.Эндимион обернулся, заглядывая ему в лицо. Взгляд его, пристальный, темный, требовательный, задавал вопрос. Звездочет по-своему кивнул – опустив и поняв веки в знак согласия.– Ведь знаешь, я и сам не люблю предсказаний, – тихо сказал он.

– Зато они тебя любят, – невесело съязвил Зой.

– Ох, рыжий, ну вот хоть сейчас не начинай…– Успокойтесь, оба. – Резкий голос Первого Лорда был подобен ведру воды, перемешанной со льдом. – Не время сейчас.Он легко, как подростка, подхватил принца на руки и отнес на кушетку – тот распластался по ней невнятной черной тенью, зажмурившись и уронив голову на подлокотник.– Джеда бы лучше уложили, – выдохнул Эндимион, не открывая глаз. – Ему сейчас нужнее.– Не уверен, что его вообще можно трогать. – Кунсайт склонился над бесчувственным телом Лорда Иллюзий, сжимая запястье и считая пульс. – Энергобаланс фактически на нуле, сердце скачет, как безумное. Любой толчок… Нам даже вчетвером его не вытянуть.– Вытянем, – процедил Эндимион, изо всех сил стараясь дышать ровно. – Должны.

– Тебя самого вытягивать впору, – покачал головой Нефрит.

– Поспорь еще у меня, – не открывая глаз, проговорил принц.– И поспорю, – отозвался тот. – Если повод разумный.

– Хватит вам уже, разумные, – хмуро заметил Зойсайт. – Наш с вами разум вон, без сознания валяется.Все невольно посмотрели туда, где сломанной куклой лежал Джед. Уж он-то точно внес бы сотню дельных замечаний – и изрядную долю спокойствия. Как не хватало сейчас его незаметного, но такого уравновешивающего присутствия!Они переглянулись, и Зой озвучил то, что безмолвно билось в мыслях у всех.– Что… это вообще было? – хрипло спросил он.– Да, – кивнул Кунсайт. – Хотелось бы понять, во что мы на сей раз влипли, господа. У тебя есть предположения, Энд?– Нет, – мотнул головой тот. Я не смог понять, что это за энергия. Даже нет, не энергия… Пустота. Черная дыра, как воронка…– Пустота, пожирающая саму себя… – задумчиво произнес Нефрит. – Был, кажется, такой эпитет, у древних… Вспомнить бы, что он означал…– Джед бы вспомнил… – невпопад заметил Зойсайт и осекся, оборвав себя сам.– Да, – жестко заметил Кунсайт. Глаза его были серо-стальны и полны усталости. – Скорее всего, он даже знал бы точно. Но сейчас он нам ничем помочь не может. Наоборот, это наша задача – ему помочь. Так что будем справляться сами.– Знать бы еще как… – Нефрит, присев, взял вторую руку Джедайта в свои. – Эх, ведь он уже с утра явно был не в порядке, надо было его еще тогда остановить…– Его остановишь, как же, – хмуро встрял Зой. – И он давно уже не в порядке. Он же никого не слушает. Уперся как носорог и уработал себя до смерти…– Сплюнь, рыжий! – фыркнул Звездочет. – Накаркаешь еще!– Сам-то…Зойсайт не успел договорить. Его прервал хриплый свистящий вздох – голова Джедайта метнулась туда-сюда, мазнув по ковру светлыми волосами.

– Джедайт! – Эндимион дернулся, пытаясь встать, зажмурился от тошнотворного приступа головокружения, поднялся на локте. – Ты нас слышишь? Джед!!Тот рванулся, словно борясь с невидимым врагом, морщинка между бровей углубилась, исказив лицо маской страдания. Нефрит наклонился, придерживая его голову, нахмурился:– Лоб горит, – сухо сказал он. – А руки наоборот, ледяные. Энергия падает.– Да что ж это такое! – вдруг резко выкрикнул Зойсайт. – Джедайт, прекращай уже это! Джедайт, да твою ж мантикору! Джедайт!– Не надо, Зой, – тихо сказал Кунсайт. – От того, что ты будешь ругаться, он в себя не придет.– А откуда ты знаешь?! Может и придет! Сам же видел, его же аж коробит, когда кто-нибудь рядом бранно выражается!– Его уже и так вон как коробит, и без твоих выражений, – покачал головой Нефрит.– А может, они как раз и действуют!– Рыжий, не питай иллюзий…– …ил…люзии…Шепот был едва слышен, но его услышали и мгновенно прервали спор.– Джед? Что ты сказал, Джед? Ты нас слышишь? – встрепенулся Зойсайт, наклоняясь ближе и едва сдерживаясь, чтобы его не встряхнуть.– Он не ответит, Зой, – Первый Лорд тихо положил руку ему на плечо. – Он слишком далеко.– …нет…– Джедайт!– …нет… – не шепот, эхо шепота. – …ничего нет… ее нет… совсем…Голос окончательно сорвался в тишину, и без того бледное лицо Третьего Лорда стало стремительно сереть.– Джед! – Эндимион, собрав наконец силы, скатился с дивана, едва не выругавшись. – Не смей! Ты меня слышишь? Джедайт!Но он не слышал.…Он не слышал ничего, кроме ветра.Он не чувствовал ничего, кроме ветра.Он почти не помнил ничего, кроме ветра.Ветра – и пустоты.…Конечно же.Он должен был понять сразу. Но позволил себе надеяться, глупец.Все было ненастоящим.

Все это было только сном, бредом измученного сознания. Издевательской, краткой передышкой, глотком воды среди ада, после которого ад становится еще кошмарнее.Конечно же. Все справедливо.Предателям не позволено надежды.…Ничего не было.Маленькая леди Сатурн, Иллюзион, Энд и ребята, утренний город, старый дом, кофе, книги и булочки…

Ничего не было.Белый, залитый солнцем, каменный двор храма, сердитая кошка Луна, серьезные лица девочек-сенши…Ничего этого не было.

Фарфоровая чаша в тонких руках, черные волосы, грустные лиловые глаза, острые грани осколков на старых камнях…Ее тоже не было.

Она была сном. Бредом.…Рейана…Ее. Не. Было.Все правильно.Предателям не дано прощения.…Пепел забивал горло, не давая кричать. Ветер срывал соленые капли, прежде, чем они успевали выступить на ресницах.Ее не было.…Ветер выл на одной ноте, пронзительно и надрывно, ввинчивался в сознание, не давал думать.Он упал на колени, закрывая руками голову, зажимая уши – но никуда, никуда было не деться от этого звука, рыдающего, стонущего, зовущего, невыносимого, выгрызающего мысли и память…Он хотел бы умереть.Но предателям не позволено даже смерти.…Пепел летел по ветру, впивался в кожу, в мысли, в дыхание, обгладывал до костей, пожирал заживо, стирал сознание, мысли, чувства, надежду.

Стирал все, что было – им.И он зажмурился, обхватив руками грудь и стиснув зубы, оберегая то крошечное, что осталось в нем живого, призрачную память о вспыхнувшей на краткий миг надежде… беззвучно твердя кровоточащими губами последнее, что еще не стало пеплом…Имя.…Рейана……Больно.Почему так больно?..Рей никак не могла прийти в себя, глубоко дыша и растерянно оглядываясь вокруг. Странно, в воздухе отчетливо пахло пожаром, хотя нигде не было видно ни следа сажи или пепла. Священное пламя было ровно и спокойно, идеальную чистоту деревянного пола, татами и расписных ширм не нарушало ни малейшего пятнышка гари.Но ночь пахла огнем и тревогой. Ночь теребила и звала.Куда? Неужели……Что за сон ей снился?.. Кошмар?.. Почему она не помнит?..Рей сжала виски ладонями. Там, в голове, на месте воспоминаний о только что привидевшемся сне была вязкая серая хмарь.И это было неправильно. Это было совершенно неправильно!Рей сосредоточилась, вслушиваясь в мысли, в разум, в память. Бесполезно.Вокруг была тишина. Безмятежная, весеннее-свежая, прозрачная, полная звезд, нераспустившихся бутонов и шорохов ночного сада. Живая тишина.И все было вроде бы хорошо, кроме…Рей вздрогнула.…Боль.Опять эта боль.Она ныла и дергала за сердце, она не кричала, а уже тихо, безнадежно рыдала где-то в центре груди. Боль не давала покоя и звала…Совсем как тогда, давно, в прошлой жизни, когда она спешила на помощь…Сейчас она тоже должна спешить, почему-то подумала Рей. Она должна спешить, иначе…Иначе что?Что тогда произойдет?Рей не знала.

Сдвинув ширму, она вышла на веранду, огляделась, запрокинув лицо в небо. Звезды переливчато мерцали в самом зените, далекие, безмятежные. Деревья тихо перешептывались с ветром. Все вокруг дремало, готовясь встретить утро. Все вокруг дышало покоем.И только внутри нее нарастала буря.Тогда она сделала то единственное, что могла. То, что, непонятно почему, вызывало у нее ужас.

Она отключила разум и легко, как всегда делала во время медитаций, окунулась в сумрак собственных эмоций. Нащупала резкую горячую нить, спутавшую сердце. И скользнула по ней – так далеко, как смогла… …холод……тревога……боль… ?Ведь это то, что ты хотела?……шепот… ?Ведь ты имеешь право желать справедливости?……ужас……удушье… ?Пусть ему будет больно так, как было тебе?……ненависть…Рей вскрикнула, выпадая из транса, и зажала рот обеими руками, пережидая приступ ужаса и боли. Как она могла забыть? Что за сила атаковала ее – и смогла заблокировать память об атаке?! И как она вообще осталась жива?.. И……Джед?!.. ?Пусть ему будет больно так, как было тебе?…Ну уж нет! ?Но ведь у тебя почти ничего не осталось?……У нее почти ничего не осталось.

У нее больше нет ни драконов, ни огненных птиц, ни красных рассветов Марса. От Фобос и Деймос остались лишь имена, и золотая Фира давно спит под ржавым песком.У нее не осталось даже ее прежнего имени.У нее нет ничего……Ничего, прошептала тишина откуда-то изнутри ее существа. Оставь все, как есть, ведь ты уже ничего не изменишь. Ничего не вернешь…Она стиснула кулаки, до крови закусила губу. Ничего не изменишь, значит?Ну, посмотрим.Дочери Марса сдаются только мертвыми. А она, как ни крути, еще жива. И намерена таковой остаться.Рей улыбнулась – короткой, гневной улыбкой, которую подруги редко видели у нее, а враги – часто. Перед тем, как погибнуть.

…Кажется, тут кто-то говорил о праве на гнев?Хорошо.Будет вам гнев.И не говорите потом, что вас не предупреждали.Она закрыла глаза, собирая всю боль, все пламя, весь непролитый соленый крик, разрывающий ее сердце. Сжала в тугой, огненный, нестерпимо горячий комок. Глубоко вдохнула и……отпустила.…Огненная…Стрела…Марса!Она не призывала жезл для перевоплощения.

Она не становилась в позу атаки.Она забыла, что в человеческой форме сила, скорее всего, не откликнется, а если откликнется, то серьезно навредит ей самой.Она забыла, что это не ее планета, и ее возможности здесь ограничены.Она забыла обо всем, кроме летящего по ее венам огня.

В этот момент она и была – огонь.…Кажется, потом она выбежала во двор.

Она не подумала, что на ней, вообще-то, была ночная одежда. Она не знала, куда ей бежать и как она сможет туда добраться. Она не знала, что будет делать потом.Она знала только одно.Она должна быть с ним. Сейчас!Негромкий хлопок и порыв холодного воздуха заставил ее обернуться.

Как раз вовремя, чтобы увидеть в паре метров от себя серебристое окно портала.…– Что нам делать? – прошептал Зой. – Он ведь так долго не протянет.Все молчали, чувствуя, как редкими, короткими, драгоценными глотками утекают секунды. Джедайт дышал все реже и прерывистее, бледность на его лице уже начала переходить в мертвенную голубизну – и даже теплые оранжевые блики от зажженных Зойсайтом свечей не могли прогнать этой холодной, терпеливой тени.– Как он подпустил к себе эту мерзость? – тихо произнес Кунсайт. – Его щиты всегда были совершенны, чуть ли не на порядок прочнее, чем у любого из нас. Особенно против ментальных атак… Он просто не мог не заметить.– Если только его не волновало что-то, более важное, чем собственная защита, – заметил Нефрит. – Кроме того, в последние дни он был на пределе…– Да уж, вот от кого не ждали, – выдохнул Эндимион. – Джед, Джед, ну где была твоя голова?!– Да уж ясно где…

– Чашка, – вдруг сказал Зойсайт.

– Что? – не понял Нефрит, забыв обидеться, что его перебили.– Чашка, – повторил Лорд Огня, неотрывно смотря на стол. – Разбитая, помнишь, Джед тогда собрал осколки? Он сказал, что склеит ее и вот, склеил.

Нефрит осторожно взял в руки полукруглый лепесток фарфора, доселе не замеченный никем из них. Красно-черно-золотое, гладкое и совершенное переливалось в его пальцах – ни малейшего намека на следы починки или клея. Молекулярное сцепление. Регенерация неживой материи. Высший пилотаж… И столько усилий…– Зачем? – тихо спросил он.

Зойсайт понял суть вопроса и так же тихо ответил:– Это Рейанина чашка. Она тогда ее в руках держала. А потом уронила и разбила, о камни. Ее чашка, понимаете? Джед потому и хотел ее склеить…– Ясно, – прошептал Эндимион. – Ох, Джед, Джед…Кунсайт не сказал ничего. Он молча смотрел на яркую безделушку в руках Нефрита. Чашка Рейаны, значит……Наверное, это плохая идея. Может быть, даже безнадежная. Вмешиваться в то, что и так разбито вдребезги…

Мина, скорее всего, была бы очень и очень против. Или, возможно, наоборот, за – ее решения иногда продиктованы столь сложной и таинственной логикой, каковая ему не доступна. Но…?Ей больно?.Знала бы ты, как сейчас больно ему, девочка…Приняв решение, он поднялся и легко шагнул в сторону, открывая портал – так быстро, что только Эндимион успел его заметить. Ответив на его непонимающий взгляд коротким кивком: ?Не надолго?, Первый Лорд шагнул в снежно-ледяное кольцо проколовшей пространство магии.

Туда, где была та единственная, которая, как он надеялся, еще могла помочь.…Кунсайт не думал, о чем будет говорить, и что будет делать. Честно говоря, сейчас он и сам этого не знал. Серьезная беседа с Рейаной по сложности стоила хорошей схватки – тем более, что именно схватка была местом одной из их последних встреч лицом к лицу (не считая той, недельной давности, во дворе храма) – и тогда он едва не убил ее подругу-принцессу. Ярость и страх в глазах огненной воительницы он хорошо помнил до сих пор, и видеть эти эмоции снова у него не было никакого желания.

Уже оказавшись на каменном дворе, он с запозданием сообразил, что являться вот так запросто к девушке посреди ночи – это не совсем вежливо и даже несколько неприлично. Но обстоятельства не оставляли выбора, и, кроме того, отступать он не привык, поэтому…Стоп.Похоже… его здесь ждали?Рейана не спала. Более того, она была уже во дворе – и она была в полной боевой форме.

Сейлор-фуку на ее теле переливалось пламенными сполохами, аура пылала огненным, пульсирующим кольцом – и воздух вокруг опалял жаром, оплывая и потрескивая. Тонкие шпильки ярких туфель кинжалами вонзились в камень, оставляя на многовековых плитах звездообразные трещины-шрамы. Волосы, багровые от сполохов, облаком плыли вокруг ее головы.А на лбу вместо диадемы ярко сиял огненный знак Четвертой Планеты.Она обернулась – и, заметив его, рванулась вперед с таким выражением лица, что Первый Лорд с трудом удержался от того, чтобы не отступить назад – хотя бы на полшага.

– Рейана, я… – осторожно начал он, но та не дала ему договорить:– Что с ним?Кунсайт пораженно замер. А потом подумал, что Мина, возможно, была права, и чувства огненной жрицы куда как глубже и сильнее, чем можно подумать. Возможно, что ничего еще и не потеряно. Возможно…– Мы не знаем, Рейана, – сказал он вслух. – Он жив, – добавил быстро, заметив в лиловых глазах панический сполох, едва не прорвавший и без того нестабильную ауру. – Он жив, но без сознания. Эндимион сумел удержать жизнь в его теле, но вот душа… мы не знаем, где она сейчас. Его разум не откликается, не реагирует. Словно находится в глубоком сне.– В кошмаре, – прошептала Рей.– Что?– Не во сне. – Лиловые глаза бывшей (бывшей?) марсианской принцессы горели огнем. – В кошмаре.

– Откуда ты… – начал Кунсайт и осекся. – Хотя да. Конечно же, ты знаешь. Прости.– Не знаю, – возразила та. – Чувствую.

– Рейана… – он остановился, подбирая слова. – Я знаю, что между вами все сложно… и долю нашей общей вины с себя ничуть не снимаю. Но сейчас…– Хватит болтовни, –резко перебила она. – Ты не за этим сюда пришел. – Ее глаза чуть сузились. – Веди.Немногословна, как мужчина, подумал Первый Лорд. И, как всегда, заслуживает уважения более, чем многие и многие из мужчин.– Тебе нужно будет взять меня за руку. – Он протянул ладонь, не касаясь первым. – Будь осторожна: у нас полярные силы.Горячие пальцы твердо легли в его ладонь, алая аура зашипела, переплетаясь с невидимым льдом.– Смотри сам не обожгись, – усмехнулась воительница Марса.

И, не колеблясь, шагнула в снежно-голубой портал....Второй раз за эти дни Рей видела всех четверых вместе. Хотя нет, пятерых – потому что Мамору был здесь, и этот новый Мамору был с ними явно одним целым.Хотя опять нет. Уже не Мамору. Определенно Эндимион.Как только она шагнула в темную, пахнущую горячим воском, книжной пылью и тревогой, комнату, к ней синхронно обернулись три пары глаз разного цвета и одинаковой настойчивости. Даже сейчас, в обстановке более чем домашней, они выглядели так, словно прямо сейчас шли на битву.

Ничего не изменилось, подумала Рей.

Да, все верно. Это сенши когда-то упали из одной жизни в другую, не сохранив даже имени. А они – они просто перелетели из эпохи в эпоху, разве что перьев на серых крыльях прибавилось. И… шрамов под перьями.

Их лица показались ей неожиданно измученными – даже больше, чем неделю назад, когда она видела их в первый раз. Впрочем, тогда она их толком не разглядела, не до того было… Что ж, мирная жизнь иногда бывает неотличима от самой настоящей войны, мысленно вздохнула Рей, и вздох этот получился чуть менее ироничным – и чуть более сочувственным, чем она бы хотела.Нет, она вовсе не испытывала жалости. Дочь планеты воинов, она презирала жалость и не была склонна легко прощать. И эти четверо, стоящие перед ней сейчас, прекрасно знали это.Она смотрела на них – отрешенно, словно бы видя впервые.Она смотрела на них – тех, кого когда-то так рада была назвать братьями. Тех, кто когда-то предал все, что было для нее свято. Тех, кто уничтожил все, что было ей дорого.И они знали это – было видно по глазам. По глазам, в которых кипела непередаваемая смесь вопроса, тревоги… надежды? И – одна и та же просьба: помочь. И ни капли сомнения, что она – сможет.Кто бы мне помог, невесело усмехнулась Рей. Внутренне усмехнулась, не дрогнув ни одной чертой белого, как рисовая бумага, лица. Боль нарастала, раздирая ребра изнутри, не оставляя места для вдоха.Молчание затягивалось. Потом Мамору с трудом поднялся и шагнул ей навстречу.– Рей, – тихо сказал он. – Спасибо.Глаза его были обведены черными кругами, словно маска, которую он носил когда-то, въелась в кожу.– Не благодари. – Голос стал неожиданно хриплым, и она осеклась. – Еще не за что.– Есть за что. – Взгляд земного принца были непроницаемо темным. – Даже если ты больше ничего не сможешь сделать, только быть здесь… все равно спасибо.– Сдаваться не в твоем характере, Ма… – Рей замерла. – Эндимион.– И не в твоем… Рейана.Девушка вздрогнула. Старое имя, произнесенное знакомым голосом, обожгло хуже кипятка.А потом они расступились – и Рей увидела. И замерла.И молча, забыв обо всех, шагнула вперед.Джедайт лежал на ковре, безвольно откинув голову и протянув в сторону руку. Друзья явно пытались устроить его поудобнее, но в неловкой, изломанной позе тела, похожего на брошенную марионетку, не было уютной, мягкой естественности, свойственной сну. Он был похож на сломанную куклу, и, кажется, даже ясное, всегдааккуратно уложенное золото волос выглядело спутанным и потускневшим.Рей подошла, смотря невидяще, двигаясь бессознательно – словно ее тянуло невидимой нитью. И действительно, тянуло – то, знакомое, продернутое сквозь не-вспомнить-сколько тысячелетий тянуло настойчиво и тревожно. Присела, взяла его за руку – холодная, какая холодная! – и заметила на ладони четыре запекшихся красных полумесяца.

Сердце толкнулось в грудь тяжелым и холодным комком. Она закрыла глаза, прикусив губу до соленого металла на языке. Потом подняла голову, рассеянно, вопросительно обвела всех глазами, словно вдруг забыв, что не одна здесь.