Пламя и миражи. (8) (2/2)

Такие жутко знакомые тени.

Тысячи раз он видел, как они пожирали людей заживо, оставляя лишь бездушную оболочку. Сотни раз – как обращали их в пепел, отчаявшись добраться до души.За этими тенями стояла древняя ненависть, упорная, терпеливая, безликая. Ненависть, ведомая исступленным, слепым голодом – вечным голодом Тьмы по Свету, обреченным ненасытно желать и никогда не утолить своего желания.Теперь эта мерзость желает ее.Его огненную птицу.Нет. Нет, Хаос все поглоти, НЕТ!!!Джед мог бы поклясться, что с его губ не сорвалось ни звука – но Рей услышала. Обернулась – волосы плеснули смоляным и алым, глаза – лиловые звезды в огне пожара.

Губы ее дрогнули и, кажется, прошептали что-то – или то была улыбка? Он не успел понять.Потому что заметил это.Крошечный черный блик на самой грани видимости. Почти невидимый в кипящем оранжевом хаосе. Тонкий, как соринка на краю зрачка. И острый, очень острый.С каждой секундой приближающийся к цели.…думать было некогда.Вдох.Мир застыл контрастной шахматной доской. Мир рассыпался и сложился заново – четким и ясным, беззвучным и прозрачным. Движения стали плавными, мысли – стремительно-отрешенными, а время – густым и текучим, как старый мед.Сосредоточиться.Найти единственно верную точку в сплетении пространственных струн.Нащупать угольно-черную тонкую нить.И встать…на ее…пути.И время остановилось.Все остановилось.Кроме черной нити, вибрирующей в пространстве.Нити, на одном конце которой была жалящая смерть.…На несколько секунд ему показалось, что он не сможет дышать.Боль была чудовищной. Боль выжигала мысли и останавливала сердце, каленым льдом ввинчиваясь в сознание. Боль грозила лишить рассудка.Ему и раньше приходилось останавливать стрелы в полете. Но этот осколок металла явно не был обычным – а вот ему самому обычное хладнокровие изменило напрочь.

То, что он испытывал сейчас, было в сотню раз сильнее, чем обычный дискомфорт от отдачи физической инерции. По нервам било присутствие чужой осознанной воли – настойчивой, умной и злой, чудовищной в своем хладнокровном упорстве.Воли, которая превосходила его собственную, ибо принадлежала не человеку.Сила, сосредоточенная в черном металле, жгла нервы, колоколами взрывалась в висках, словно он – не силой мысли, а собственным телом – останавливал сорвавшуюся в пропасть скалу. Мозг напрягся, взламывая барьеры скорости и гравитации, чудовищным усилием воли останавливая несущиеся в пространстве частицы, гася инерцию и принимая на себя отдачу застывшего в сети мгновений лезвия.Он ощущал – остро, как ожоги или порезы на коже – как дрожат и одна за одной рвутся ментальные нити, как невидимые щиты идут трещинами, ломаются с хрустом, словно сахар – но на их место тут же встают новые, еще и еще, звенят и стонут от чудовищного напряжения, но стоят.

Пока стоят.Время замерло чередой вспышек, черно-белых контрастных стоп-кадров, в которых заточенный кусок металла миг за мигом пропарывал пространство. Время осыпалось секундами, как горсть твердых стеклянных горошин: не удержать в руках. Джедайт почти физически чувствовал, как они выскальзывают сквозь пальцы и бьются о черный пол – каждый удар, как выстрел.Линии перспективы переплелись и изломались, как охапка сухих прутьев, пространство взорвалось острыми углами десятков измерений, вспарывая разум, кружа голову до тошноты. Закрытые глаза не спасали – он видел, каждым пульсирующим нервом, каждой горящей клеткой кожи видел месиво багрово-алых стихий, пересеченных угольной чертой, на одном конце которой была смерть, а на другом…Пространство передернулось еще раз, обдавая волной дурноты, и черта свернулась в твердую черную точку, похожую на холодный, внимательный, злой зрачок.И посмотрело на него.Посмотрело совершенно осознанно, холодно, внимательно и зло.И даже… заинтересованно.Джед едва не поморщился от странного ощущения – не болезненного, но неописуемо мерзкого, словно паутина, налипшая на лицо. И, как паутину, этот взгляд хотелось смахнуть в сторону – он осязаемо давил, проникая вглубь мозга, словно тонкое щупальце. И невозможно было шевельнуться, даже отвернуться, потому что надо было удержать, во что бы то ни стало удержать его на себе, не отпустив, иначе эта мерзость доберется до…Нет!!!Разум приказывал не паниковать – но сердце не слышало его, сердце исходило гневом и болью, леденело от ужаса и кипело от ярости, сердце кричало о чем-то судьбе, умоляя и грозя одновременно……Точка дрогнула и взорвалась. Чернота разлилась, сминая пространство, как грязную промокашку, стрелами ударила в зрачки.

Липкая и вязкая тишина заложила уши, затопила легкие, не давая слышать, не давая дышать. Ее разбивали только быстрые, неровные удары сердца, сухие, как стук метронома. Каждый отдавался болью в висках, и Джеду казалось, что следующего он просто не выдержит. Итогда………нет, действительно, умирать дважды за несколько суток – это прямо-таки обидно………а Рейана сейчас тамодна. Против этого…Ну уж нет.Что-то непривычное полыхнуло изнутри, наполняя новой силой. Больше, чем гнев. Глубже, чем страх. Ярче, чем ненависть.Кто-то хочет убить Рей.

А значит, он обречен.Кем бы – или чем бы – он ни был.И Джед открыл глаза.…Сосредоточиться.Скользнуть мыслью по невидимой траектории от конца к началу.Отыскать цель……и нанести удар.Пробить чужие щиты было неожиданно легко. Его воля ударила коротко и остро, разрушая связи, перекрывая каналы, останавливая дыхание. Сдавленный крик, шипение чужой, угасающей магии… Дикий мысленный вопль… затем хрипы… тишина.Самого незаметного из серой четверки боялись не зря. Он не промахивался мимо цели.Никогда.…Нить оборвалась со звоном, ударив по нервам, как отпущенная тетива. Тонкий, плачущий лязг металла о камень показался взрывом, расколовшим тишину – и та обрушилась на него ревом пламени, шипением плавящегося стекла и криком знакомого девичьего голоса.

Кричала Рейана. На совершенно незнакомом ему языке.Она бросала слова, как стрелы – сухие, короткие, резкие, похожие на заклятия, они сотрясали пространство, переполняя его жаром и гневом. Она взывала, призывала, приказывала…и огонь изогнулся, на миг приняв форму……птицы.

Огромной пылающей птицы с перьями из солнца.

Птица раскинула крылья, распахнула клюв – воздух содрогнулся от ее беззвучного крика……и погас.И стало тихо.Кажется, потом он упал на колени, на несколько секунд ослепнув от искр перед глазами. По лицу скользнуло что-то, неприятно щекоча губы, он бездумно провел рукой, испачкав ее в густо-красном и липком, почувствовал соленый вкус во рту. Этого еще не хватало……– Джед!Он открыл глаза – через силу, виски ломило нещадно – и увидел прямо перед собой встревоженный лиловый взгляд. Оранжевые сполохи метались вокруг зрачка, пламя волос медленно затухало, будто впитываясь в белую кожу.– Тебя зацепило? Ты почему молчишь? Ну же, Джед!! – В голосе Рейаны проскальзывало что-то, очень похожее на панику. – Нет. – Заставить себя говорить было нелегко – горло пересохло, и от металлического запаха явственно мутило. – Просто… отдача. Сейчас пройдет.Марсианская хранительница нахмурилась, явно собираясь высказать что-то возмущенное (и наверняка справедливое), но потом выдохнула и… промолчала. Потом потянулась к нему – прохладные ладони легко легли на виски, кончики пальцев зарылись в волосы – не спросясь, словно она имела на это право.Да что уж там говорить. Она имела на это право.– Болит? – спросила негромко. Тонкие руки излучали невидимую энергию, впитывая боль, вливая в кровь тепло.– Немного. – Джед прислушался к своим ощущениям. – Но это не критично.Рейана фыркнула и пробормотала что-то сердитое о безголовых героях, вечно лезущих на амбразуры. Лорд Иллюзий только усмехнулся: пусть сердится, лишь бы была невредима.Лишь бы была жива…– Ну вот зачем ты влез, а? – не унималась она. – Я бы справилась с обоими…– Ни капли не сомневаюсь, – согласился Джед, проводя ладонью по губам и запуская выборочную аннигиляцию. Кровь зашипела, исчезая, оставляя после себя россыпь голубоватых микро-вспышек. – Но я не мог остаться в стороне, принцесса. Не спрашивай, почему.Она и не спросила. Только встала с колен, потянулась, стряхивая с волос последние капли огня – те рыжими искрами рассыпались по залу, прежде, чем погаснуть.

Джед поднялся вслед за ней и впервые огляделся.То, что он принял за просторную залу, оказалось галереей. С одной стороны ее обрамляла краснопесчаная стена, украшенная стеклом и медью, с другой – ряд высоких арочных проемов, на четверть забранных каменным кружевом. За ними лежала спящая пустыня, и пыльно-сверкающий шлейф Небесной Дороги нависал над ней, как полог. Где-то внизу перемигивались редкие оранжевые огоньки ночных улиц, но сюда не долетало ни звука.И только испещренный трещинами и местами оплавленный стеклянно-смальтовый пол напоминал о случившемся. Да еще две неподвижных фигуры, в нелепых позах распластанные на этом полу.Джедайт поморщился. Он ненавидел убивать людей. На самом деле ненавидел. И хотя назвать человеком то, что управлялось черной силой, было уже нельзя, все же… Это было мерзко.И потом, на глазах у Рейаны… Мерзко вдвойне.– Не хмурься. – Твердая ладонь легла ему на плечо. – Я видела смерть, и она меня не пугает. Знаю, что нельзя было иначе.– Опять читаешь мысли? – пошутил Лорд Иллюзий, просто чтобы сказать что-нибудь. Осознание хрупкости волоска, на котором все висело несколько минут назад, с неожиданной силой ударило по сердцу.– Чувства, – ответствовала Рей, и подошла к ближайшему телу. – Вот этот на меня напал. Я засекла его на три с половиной секунды раньше атаки и успела поставить щит. Кто он, интересно?– Один из беглецов с Терры, – мрачно ответил Джед, изучая равнодушно-застывшие черты серого лица и глаза, заполненные сплошной смоляной чернотой. – Из знатных. Предположительно, из боковой ветви королевского рода. Много недовольных тогда было…– Погоди-погоди! – перебила она. – Он никак не мог быть с Терры! У него аура вообще не та была!– У таких, как он, нет живой ауры, только морок. – Джед осторожно коснулся распластанной кисти носком обуви, и тело неожиданно рассыпалось грудой бурого песка. – Видишь? Они големы, существа без души и разума, управляемые волей хозяина.– Откуда у голема такая сила? – тихо спросила Рей. Она не побледнела, но не отрывала глаз от нагромождения песчинок, теперь лишь отдаленно напоминавших человека.

– А вот откуда. – Лорд указал на тускло поблескивающий черный камушек, торчащий из серой массы там, где раньше было лицо. – Канал связи с хозяином. Теперь уже ненужный. Марионетка сломалась…Рей не ответила, только молча отошла ко второму телу. И вздохнула неожиданно резко, как от боли, заставив Джедайта рефлекторно метнуться к ней.– Это… марсианин, – потрясенно прошептала она. Ее спутник осторожно наклонился, вглядываясь в застывшие черты, навсегда сохранившие выражение фанатичной ярости.– Нет, принцесса, – сказал он вслух. – У таких нет родины. Он больше не твой соотечественник.– Но был им, – сказала Рей. Лицо ее было неподвижно и строго, в углах губ залегли горькие тени.– Такие есть на каждой планете, – покачал головой Джедайт. – Если у одного оказалась гнилая душа, то это не значит…Вместо ответа принцесса наклонилась и хладнокровно толкнула мертвого в плечо. Оскалившаяся голова качнулась в бок, одна из рук соскользнула и упала на зеркально-черный пол. Но песка – не было.– Это не голем, – бесстрастно сказала она. – Он действовал по собственной воле. Как и те, что стреляли в птиц у скалы. – Голос ее был напряженным и звонким, осанка – прямой, как струна. – Дети Марса пошли против своего отца.– Собственную волю тоже можно исказить до неузнаваемости. – Джед положил ладони ей на плечи. – Есть много способов. Ложь, страх, зависть, жажда власти… Достаточно подтолкнуть.И есть некто, умеющий это делать в совершенстве, подумал он.

Но Рей, как всегда, поняла все без слов.– Это ведь та тварь, узнавать о которой ты тогда приезжал на Луну? – помолчав, спросила она.– Да, – кивнул Джед. – На Терре есть только одна сила, которая способна на подобное, и это...– Металлия, – закончила Рей.

Ветер за окнами резко взвился, крикнув почти по-человечьи, где-то внизу плеснул песком о камни. На несколько секунд вдруг стало очень холодно.Потом Хранительница отошла в сторону, пристально разглядывая маленькое, черное даже на фоне темного пола, пятнышко, в очертаниях которого отдаленно угадывался зазубренный четырехгранный кинжал. Наклонилась, потянувшись рукой…– Стой! – Забыв обо всех правилах этикета, Джедайт рванулся к ней, перехватил запястье, резко дернув на себя так, что она едва не упала. – Не дотрагивайся до него!– И не думала даже. – Она нахмурилась, вопросительно глядя на него. – От этой вещи веет гибелью. Я просто хотела просканировать поле…

– Это – хуже, чем смерть. – Джед резко выдохнул и отпустил ее руку. –Оно заклято магией бездны. Оно предназначено убивать не тело, а душу.Он неотрывно смотрел на черный перекрученный кусок стали, похожий на ядовитый зуб. Какие-то несколько секунд – и он мог бы попасть в цель, и тогда…Ногти до боли впились ему в ладонь, раздирая кожу. Горячие пальцы обхватили руку, насильно разжимая, гладя, успокаивая.– Мою душу не так-то просто убить, мой лорд, – мягко сказала Рей. – Моя стихия защищает меня.– Знаю, огненная. – Джедайт бледно улыбнулся. – Но это – не та истина, которую я решусь проверять. – Он помедлил. – И потом, им достаточно было просто временно вывести тебя из игры.

– Вывести меня из игры?

– Нас очень грамотно заманили в ловушку. – Ярко-голубые глаза сузились и потемнели. – Декорации были продуманы просто блестяще. Так кстати и так драматично убитые птицы, никому не известный исследователь с условно враждебной планеты – и дерзкое убийство оного исследователя, явно совершенное местными в качестве акта мести. Потом, думаю, должно было обнаружиться истинное имя моей скромной персоны, что вызвало бы шквал обвинений со стороны Терры и волну подозрений со стороны Марса. Военный конфликт был бы обеспечен. Но… – улыбка Джедайта стала хищной, – они не учли одного очень важного фактора.– Меня.– Да, огненная. Тебя. Никто не мог просчитать, что ты кинешься спасать безвестного инопланетного гостя – и преуспеешь в этом…– Только те, кто не знал меня, – процедила Рей. – Я не бессловесная марионетка. Я – кирия Четвертой Планеты, хранительница ее сил. Никакая война не началась бы без моего согласия. А я бы его не дала, пока в своем уме… – Она осеклась, потом тихо добавила: – Ясно.Джед осторожно обнял ее за плечи.– Но мы снова спутали им карты, принцесса. Ты не из тех, кто сдается без боя.– На себя посмотри, – невесело хмыкнула та. – Ментально останавливать металлический дротик в броске – это, сам знаешь, опасно. Он мог перенаправиться на тебя, особенно этот, зачарованный.– Этот – не мог, – помрачнел Джед. – Его готовили специально для тебя.– Вот как. – Рей прищурилась. – Для меня, значит. Предусмотрительные.– Именно. – Лорд Иллюзий отошел к ажурной балюстраде, посмотрел на синеющий горизонт. – Они избавляются от нас, затем меня задним числом обвиняют в покушении… готовый свидетель уже есть, улика тоже… Пока заинтересованные лица разберутся в ситуации, вражда между планетами уже будет неискоренимой. – Он жестко усмехнулся. – Элегантно. Одним ударом поразить и Марс, и Терру. Очень грамотный план.– Да, – сухо согласилась Рей. – Очень.Она подошла к распростертым телам и резким движением очертила в воздухе круг, отгораживая их стеной огня. Алая волна поднялась – и схлынула, оставив после себя лишь мелкий белый пепел. Потом наступила на черное обгорелое пятно, оставшееся от несостоявшегося орудия убийства. Ярко-желтые искры брызнули из-под ступни, раздался сухой рассыпчатый хруст… и все.– Все, – сказала она. – Огонь очищает все.Потом отошла к каменной стене, села прямо на пол, подобрав босые ноги. И закрыла глаза. Сине-зеленые утренние сумерки легли на ее лицо глубокими усталыми тенями.Джед молча сел рядом, разглядывая гаснущие звезды, запутавшиеся в каменном кружеве арочных проемов. Помедлил.

– Прости, огненная.– Опять? – Она не обернулась. – За что на этот раз?– Я должен был предугадать подобный ход событий. – Он откинул голову, прижавшись затылком к стене. Прохлада камня, инкрустированного стеклом, уносила остатки боли из ноющего затылка. – Должен был понять, куда они направят удар. Должен был успеть, прежде чем…– Должен, должен, должен… – она вздохнула. – Не слишком ли много ты берешь на себя, мой лорд?

– В самый раз. – Он прикрыл глаза. – Сила разума заключается именно в том, чтобы предугадывать возможные события и предупреждать нежелательные из них. Я был слишком самоуверен, и вот результат.– Золотые слова! – Рей коротко хохотнула, и этот звук тронул сердце неожиданным теплом. – Ты и сейчас самоуверен. Думаешь, что должен руководить всем и всеми. Это вообще-то моя планета, лорд, нет?– Твоя, принцесса. – Он отыскал в сумерках ее руку, сжал, улыбнувшись. – Но это была зона моей ответственности.– Слишком многое ты включаешь в эту самую зону. – Даже не видя, он точно знал, что в этот момент она скептически наморщила нос. – Ни судьбе, ни смерти, ни времени нет до твоей ответственности никакого дела. Все, что мы можем – сражаться, радоваться или оплакивать происходящее. Позволь себе хоть иногда просто быть, генерал.– Опасно действовать, опираясь лишь на эмоции, – заметил Лорд Иллюзий. – Они мешают трезво оценивать обстановку.Рей тихо вздохнула.– Джед, – неожиданно спросила она. – Скажи, как ты нашел меня? Ведь через эту галерею мы не проходили, когда я показывала тебе дворец.– Не знаю. – Он нахмурился, в замешательстве вспоминая, что несся по коридорам, не имея ни малейшего рационального намека на направление – и однако же, точно чувствуя, куда бежать. – Просто… знал.– Вот тебе и ответ, – пожала плечами она. – Иногда ты начинаешь знать, только когда прекращаешь думать.Джедайт, не выдержав, рассмеялся, хотя весело ему вовсе не было.– Ну разве что иногда, принцесса, – мягко заметил он. – В редких и исключительных случаях. А иногда…Он осекся и надолго замолк.

– …Иногда утрата контроля ведет к катастрофе, – продолжил он. – А эмоции, выпущенные на волю, легко поддаются злой воле и сводят с ума.– К катастрофе, вот как… – протянула Рей. – Ты говоришь об этом так, словно знаешь все... на собственном опыте.– На собственном опыте? – Джед усмехнулся с неожиданно острой, злой горечью. – Можно и так сказать.Он помолчал, впитывая в себя предутреннюю, пахнущую росой и холодным небом, тишину. Все вокруг дышало безмятежностью… только сердце – там, глубоко – билось неровно и беспокойно.Этот осторожный вопрос заставил его прикоснуться к тем тайникам памяти, которые были заперты давно и надежно – за ненадобностью... и из соображений безопасности....На самом деле он очень мало помнил те дни. Они были наполнены страхом, смрадом и безумием медленно умирающего города, спокойным отчаянием близкой смерти и ощущением крушения реальности, которое вызывало даже не ужас, а полное выгорание эмоций – пустоту, перед которой мертвеет сердце и цепенеет разум.Детская память подводила его: сны и горячечные видения наслаивались на картины реальности, копируя ее с чудовищной, издевательской четкостью. И лишь отдельные отрывки он помнил ясно.…Серые, визжащие молниями, черно-дымные облака – низкие, тяжелые, они насажены на шпили башен, как на колья, и сочатся красным, точно брюхо раненого зверя…

?Беги, мальчик. Спасай себя?.?Я вас не оставлю, учитель!??Мое время окончено. Твое только начинается. Твой долг сейчас – сохранить свою жизнь?.?Но я так не могу! Я не хочу!!??Ты – должен?.…Тяжелое, багровое небо, разбухшее, вдоволь напившееся крови… красные блики на скользких, пахнущих металлом камнях мостовой… тонкая сетка густых, запекающихся лужиц между ними… стены, липкие от жирной копоти…удушливый чад паленой плоти, не дающий не дышать, ни думать… крики…?Даже если у тебя не останется ничего, у тебя останется долг. Его ничто не изменит. Ничто не сокрушит. Держись за него?.?Долг? Какой долг? Зачем? Перед кем???Перед Террой, мальчик?.?Я… не понимаю…??Поймешь, когда она позовет тебя?.…Крики. Агония, боль, ненависть, ужас, упоение убийством, азарт охоты – тошнотворная смесь, вытравляющая разум и превращающая сознание в сплошной слепо-звериный вопль…?Я не могу!!!??Можешь. Ты еще сам не знаешь своей силы, мальчик. Ты – можешь?.Огонь. Красный, оранжевый, рыже-черный, жжет глаза, жжет кожу, жжет рассудок… огненные брызги на битых стеклах… огненные глаза не-людей, пришедших убивать…?Твои эмоции – бреши в твоей душе. Не допускай их!?Они не люди, они – мертвые, чужие, их разум – гниль, их мысли – огонь и безумие, у них черные дыры на месте сердец… черные, черные, сочащиеся тленом и ненавистью, они – призраки… их – по-настоящему – нет…?Их нет. Гнев. Страх. Боль. Лишь иллюзии. Не чувствуй их!?Боль. Цветная, жаркая, колючими плетями впивающаяся в сердце, в мысли, в душу… в глазах цветные сполохи, застилающие мир…?Сохрани свою душу, мальчик. Во что бы то ни стало, сохрани себя!?Туман. Бесцветный, блеклый, стирающий ориентиры и краски, глушащий крики… полный шепотов, зовущий, манящий, сладковато-горький, как безумие…Я смогу. Я… должен. Я должен… должен… должен……иначе сойдешь с ума и станешь частью этой кровавой каши, исчезнешь, сгинешь, растворишься в пустоте, перестанешь быть…У меня есть… то… что им… не принадлежит……перестать быть… исчезнуть, раствориться, прекратить существовать, прекратить чувствовать, прекратить…У меня. Есть. Долг.…Крики, стоны, агония, ярость, смерть, смерть… вливается через уши, через зрачки, через горло, душит, переполняет насквозь, растворяет, подчиняет…Не чувствуй. Если хочешь выжить, ничего не чувствуй!…Они близко, они совсем близко, они чуют его, как псы, волки, крысы, от них не убежать, они – тьма, зловоние и ужас, они – хуже, чем смерть, они…Ничего.

Не.

Чувствуй.Вспышка. И тишина.

И мир исчез.

Мир стал прохладой и свежестью, сиянием, прозрачностью и чистотой.

Мир разлетелся на осколки и собрался заново – совершенно иным.Мир стал дождем и воздухом, стеклом и светом, сетью мерцающих линий и ярких точек, переплетением графиков и траекторий, черного и белого, истины и лжи.Мир стал правильным.Мир раскололся на до и после.Там – ярость и ужас, и безумие, и мечущееся сердце, и хаос эмоций.Здесь – покой и ясность чистой мысли. Все бури заперты, все волны усмирены. Четкие контуры, острые грани. И тишина. Наконец-то, благословенная тишина.Ничего не чувствовать.Ни-че-го.…Потом, много позже, он узнает, что сила ментальной вспышки была в тот момент так велика, что разрушила связь Металлии с его марионетками в радиусе полумили. А тех, что были в зоне сотни метров, просто распылило на микрочастицы.

А еще он узнает, что тот выброс энергии почти до предела исчерпал все его жизненные резервы, и он был на полволоска от полного выгорания.Узнает – и ничего не почувствует.Потом он долго, очень долго будет учиться чувствовать заново. Гораздо дольше, чем управлять собственными силами. И бесцветно-серые глаза только спустя несколько лет вернут себе прежний бирюзовый оттенок.Но все это будет потом.…А тогда он стоял на крепостной стене, и ветер рвал копоть с его волос, ветер пах солью, металлом и гарью, слезами и морем. В мыслях была полная ясность, в сердце – абсолютная пустота, а в руках – арбалет со взведенной стрелой. Предпоследней.Последнюю он, обломав древко, спрятал за пазухой.Для себя.... – На своем опыте, – повторил Джедайт.– Все верно. – Здесь, в узорно-красной мозаичной ночной тишине, пролетел едва ли десяток секунд, но каждая из них была размером с бездну. – Да, можно сказать и так. Знаю.Пальцы сомкнулись на его запястье горячим кольцом, и только тогда Джед понял, что у него совершенно ледяные руки. Он дернулся, намереваясь освободить ладонь, споткнулся о взгляд марсианской принцессы, как о камень.Она смотрела ему прямо в глаза – так, как смотрела всегда, прямо, не пряча того, что тлело в лиловых кольцах вокруг зрачков. И это был очень странный взгляд. Очень спокойный и очень твердый и очень решительный и одновременно очень... нежный. Хотя трудно представить, как что-то может быть твердым и нежным одновременно. А вот поди ж ты, может, оказывается... А еще там было... нет, не сострадание. И не жалость. А что-то более глубокое и важное.Понимание.

И принятие – абсолютное и безусловное.И еще гнев. И – боль. Его. И за него.

Боль – и гордость.– Вот ты, значит, какой. – В голосе ее звучала сложносочиненная интонация – то ли печаль, то ли насмешка, то ли ласка, то ли сочетание их всех сразу.

– Какой есть. – Джед заставил себя улыбнуться. – Другим уже не стану. Ты… – Он чуть помедлил. – Ты считаешь меня странным?Он не знал, что в этот момент в его глазах мелькнуло что-то очень уязвимое. Что-то, совсем не принадлежащее Третьему Лорду Терры, зато хорошо знакомое тому, давно забытому десятилетнему мальчишке из сгоревшего города. И Рей увидела это.

Она потом никогда не скажет ему, но запомнит – навсегда.– Да, – вслух легко ответила она. Потом знакомым-знакомым жестом провела по его голове и улыбнулась: – Но хорошим.– Уже не таким хорошим, принцесса.– Не тебе решать. – Она смотрела задумчиво, будто сквозь него. Будто в самую душу смотрела, и душе было больно и горячо от этого взгляда.– Именно мне. – Он погладил тонкую ладонь и горько улыбнулся в ответ. – Другие необъективны.– Как знать, – протянула она. – Те, кто любят тебя, вовсе не считают тебя странным. Считаешь, что они ошибаются?– Нет, – отвечает он. – Но они снисходительны и небеспристрастны.– Когда любишь, видишь особенно ясно, мой лорд, – улыбнулась Рей.– Необъективно.– Зато правильно.В голосе Хранительницы Огня звучало столько спокойной уверенности, что земной лорд невольно обернулся, впервые за эту ночь – увидев.Она была в тонкой белой сорочке, и волосы ее беспорядочно рассыпались по плечам тяжелыми черными лентами. Босые ноги отражались в мозаичном стекле пола, как в воде, и серебряная нить с бубенцами на лодыжке слабо посверкивала в лиловеющем предутреннем свете.Она была такой невероятно хрупкой, такой непохожей на огненную богиню, державшей стихию в своих ладонях.И она была такой сильной.

– Да? – выдохнул Джед. – А что же видят твои глаза, огненная? Каким я отражаюсь в них?Она повернулась к нему, смотря пристально и нежно. Где-то глубоко, на самом дне ее зрачков плескался свет – не огонь, другое, теплое, ровное сияние, которое – Джед вздрогнул, узнав – он уже видел однажды.

Там, за гранью.?Ты найдешь этот свет в твоем мире, человек?.Этот свет смотрел сейчас на него, обретенный на самом дне смерти, вызволивший его из такой пропасти, из которой не выбираются в одиночку даже сильнейшие.Она смотрела – без вызова, требования, вопроса, без кокетства и заявления прав. И именно поэтому перед этим взглядом падали все границы, все его щиты и барьеры, которыми он ограждал свою душу. Она не заявляла прав – и именно поэтому имела все права, какие только он мог ей предложить.Она просто смотрела.

А потом сказала то, что он меньше всего ожидал от нее услышать.– Живым, – сказала она. – Я вижу тебя живым. Настоящим.Джед выдохнул неожиданно резко, чувствуя, как внутри что-то разлетелось на осколки. Что-то, о чем он давно забыл, что ограждало его от мира так долго, что он перестал это замечать. И он не мог понять, хорошо это или плохо.Он вспомнил слова своих друзей, и все эти взгляды, которыми его провожали остальные – отчужденные, насмешливые, опасливые.?Лорд без сердца?.Порой он и сам сомневался, есть ли оно у него, жив ли он до конца. Тот сожженный город его детства выжег и какую-то важную часть его самого. Тогда это спасло его – только отказавшись от способности чувствовать, он смог выжить и сохранить разум. Но…Но есть тот – та, которая не сомневается в нем ни капли. И не будет сомневаться никогда, он был в этом уверен так же точно, как в расположении звезд на небе и цвете солнечных лучей.Есть – она.Свет, который он все-таки нашел в этом мире.Почти застонав, он прижался лбом к ее лбу, потом обнял крепче, пряча лицо в волосах, неожиданно мягких, забыв подумать, как это должно выглядеть со стороны. Но она поняла, не удивилась, обняла, твердымкольцом рук обвив плечи.

И она была теплой – теплой, как огонь горящей свечи.– Спасибо, – беззвучно прошептал он. Наверное, даже не ей – а светлеющему небу над головой… и тому невидимому голосу, который отправил его тогда обратно.Но она услышала. И улыбнулась, крепче сжимая руки.– Солнце встает, – прошептала она.– Что? – не понял Джед.Рей отстранилась, смотря ему прямо в лицо.– Солнце, – повторила она. – Заря близко. Третья заря.И глаза ее – открытые, невозможно древние и безрассудно юные, странно беззащитные – и непобедимые в этой беззащитности – сказали все.Ее рука легко легла ему на висок, перебирая волосы – и ощущение тепла от ее ладони было таким естественным, таким родным, таким… правильным.И Лорд Иллюзий понял, понял с жуткой и обезоруживающей ясностью, куда шаг за шагом привела его эта тропинка. Куда она привела их обоих. Так незаметно, так быстро, и так легко, Небо, как легко, будто…И что же им теперь…А впрочем…Он молча накрыл ее пальцы своими, прижав к щеке.На ярко-пунцовой нити горизонта зажглась первая алая искра.…Мир полыхнул красным и исчез, сгорел в невидимом огне, стал плоским, как бумага – и одновременно многомерным, как тысячегранный рубин. Реальность, видимая обычно лишь одной из своих бесчисленных сторон, сложилась в одно, восхитительно жуткое и непереносимо прекрасное целое, и разум облегченно исчез, капитулируя перед совершенством и сверхъестественностью происходящего.

Все, что Джед привык считать собой, в считанные секунды сгорело в этом алом совершенстве, и он пропал – или наоборот, наконец-то полностью появился на свет, став самим собой – тем настоящим собой, который живет в каждом человеке, а просыпается лишь на несколько мгновений в жизни – заглядывая вечности в лицо.И вечность держала его за руки тонкими горячими пальцами, и у нее были глаза смеющегося ребенка и древнего дракона, лиловые, как первая ночь мира, и его собственное сердце билось двумя горячими комочками плоти, разделенными на два тела, и соединенными невидимой нитью, пронзающей его и ее грудь.…Джедайт никогда не искал определения слову ?любовь?, ибо знал, что бессмысленно рационально определять иррациональное – но теперь понял вдруг, что определить его нельзя потому, что оно само является началом всему, определяет все – тысячей символов на тысяче языков, миллионами слов, написанных, сказанных и несказанных, и тех, которые лишь могли бы быть сказаны – все они, так или иначе, замыкались этим, первым, произнесенном когда-то в безмолвии, начавшем мир.Это было чудо – словно удивительнейшая из книг, где каждая страница написана сотней наречий и одновременно прозрачна, как ветер – книга, которая становится тем толще, чем больше страниц прочитываешь, книга, читать которую – восторг и ужас, потому что языком другой души открывает она все тайны мироздания, которые до этого и не мечтал узнать – и каждая ее страница – о тебе, о том тебе, которого ты не знал раньше и знал всегда, о тебе-настоящем, которого забыл за суетой лет и вот теперь вдруг вспомнил, увидел в отраженном лиловом взгляде – дерзком и скорбном, юном и древнем одновременно – узнаешь?Узнаю.И больше не нужно было ни слов, ни объяснений. Дыхание и кровь, пульсирующие в венах одной на двоих души не оставляли шанса скрыть друг от друга хоть что-нибудь. Само это понятие казалось диким, и……чувства, что пробуждались в нем, почти пугали.

Это было что-то иррациональное, яростное до безумия, выходящее за пределы рассудка, что-то древнее, что-то от зверя – и одновременно что-то от полубога. Оно переплавляло изнутри, ломая привычные рамки и границы, добираясь до самого глубокого, где-то-в-недрах-души-спрятанного ядра, которому ни на одном из языков нет названия. Оно смеялось над разумом и шутя сметало волю, если та шла против.

Это было больше, чем любовь. Больнее. Безумнее. Радостнее.

Стихия, скрытая в сердце. Отражение, в котором видишь свое истинное ?я?. Жажда обладания и желание защитить. Крик и шепот. Гнев и нежность.

Это было больше, чем любовь.Это была Рейана.…Когда она поняла, что обратной дороги нет? Рей не знала.

Каждый шаг сам по себе казался незначительным, каждое слово – мимолетным, сказанным вскользь. Но все вместе они сплелись в прочную сеть, которая легла на их судьбы узором раз и навсегда определенных событий. Каждая нить врезалась в сердце, настраивая его на ритм другого, уже-не-чужого пульса.Хотя… она ведь поняла это с самого начала. Еще не видя его, приняла безоговорочно, узнав не лицо, а душу в том зове, что заставил ее развернуться в тот алый вечер и полететь на помощь неизвестно кому.Она всегда думала, что, полюбив, будет чувствовать себя пойманной в ловушку.Она ошибалась.Полюбив, она поняла, что нашла утраченную половину себя. Ту самую, которая стоила того, чтобы пойти за нее на смерть.

Ту самую, которая стоила того, чтобы эту смерть победить.В нем она чувствовала силу, равную себе – и полностью противоположную. И – идеально подходящую ей в этой противоположности, совпадающую с каждой чертой ее характера, как одна деталь мозаики совпадает с другой.

Эта сила, столь отличная от ее собственной, странно притягивала – ясная, холодная и чистая, как концентрированный луч неимоверной мощи, направленный столь же несокрушимой волей. Спокойная и невозмутимая, она была абсолютно лишена жестокости. Идеально уравновешенная, она указывала на дух такой силы, что ему не нужно было демонстрировать свое могущество и превосходство. Настолько сильный, что он мог позволить себе… просто быть незаметным.Рей постигала чудо узнавания незнакомого и одновременно родного, странного – и своего до боли, понятного каждой нотой слова и молчания, будто потерянного и забытого когда-то – и найденного вновь. Словно половина ее-самой нашлась и смотрит насмешливо и нежно – узнаешь?Узнаю.Это было чудо – песня, услышанная во сне, что слышала и никак не могла узнать, вспомнить, песня, звучавшая в крови и нервах, томила непроизнесенным – и вдруг ожила и зазвенела, и обожгла восторгом – вот оно, то самое. То самое, что искала всегда, сама не зная, что ищет, ждала, не подозревая, что ждет.Это сладкое и жуткое чудо – быть, всей полнотой существа, воплощенного в двух, ставших одним целым.Чудо узнавания – воспоминания того, кого знала, кажется, всегда, и как только могла забыть?

…Так просто. Так естественно. Так единственно верно.

Сила – и нежность.Разум – и чувство.Мысль – и сердце.Ветер – и пламя.

Любовь – и…Любовь. Просто, без всяких ?и?.Словно вся жизнь была лишь подготовкой к тому, чтобы по-настоящему начаться только сейчас.Чтобы постигнуть разницу между ?влюбиться? и ?любить?, между вспышкой полудетского восторга и медленным, кропотливым выплетением нитей, связывающих душу с душой – взгляд, жест, движение ресниц, улыбка, незаметная в уголке губ, правильное слово, правильное молчание – каждая деталь по отдельности тоньше паутинки и значит почти так же мало, а вместе – канат, который оборвать можно только располосовав душу на части.

Чтобы, сгорев дотла и воскреснув, стать наконец бесконечно и полностью – живыми.…А живы ли они сейчас, подумала Рей, бездумно считая минуты бессонной ночи, такой бесконечно длинной, что за нее можно было несколько раз умереть и родиться.Странно, но ее прошлая жизнь вдруг стала казаться реальнее нынешней. И те, давно угасшие эмоции и чувства – более важными. Более... настоящими. Как будто не та эпоха осталась далеким сном, а эта, нынешняя – таяла, как серый мираж.Хотя как теперь отличить прошлое от настоящего? Теперь, когда они так переплелись, что разделить их можно, только разрезая по живому?..…Привязанность – от слова привязывать.И тогда, давно, она привязывала себя к нему – вздохами, ударами сердца, прикосновениями, молчанием и словами – вплетала себя в полотно его жизни, накрепко, навечно – так, чтобы разорвать их можно было только с кровью. Нерушимо, как слова вплетаются в песню, узоры – в камень, огонь – в ночь, а звезды – в небо.

Она привязывала. Она привязывалась.И их с Джедайтом тоже можно было разделить, только разрезав по живому.Впрочем, именно это с ними когда-то и сделали.Разрезали надвое.На две не-совсем-живые половинки.Рей закусила губу почти до крови. Безразличный, рассудочный, холодный расчет в глазах Темного Лорда Иллюзий был непереносим. Пожалуй, непереносимее всего остального, и так непереносимого самого по себе.

В далеком прошлом она много раз слышала о змеином хладнокровии Третьего, которое пугало больше ярости – но лишь усмехалась в ответ, почти не веря. Да, ей приходилось видеть то, несгибаемо-стальное, почти жуткое в своем бесстрастном упорстве в его душе – однако с ней он почти никогда не был бесстрастным. И принцесса Рейана была уверена в том, что ей одной (кроме названых братьев) известна иная, человечная сторона ее возлюбленного. Даже чувствовала что-то вроде гордости за силу возлюбленного – и за то, что эта сила никогда не обратится против нее.

И уж конечно, она никогда не думала, что увидит его своим врагом.До того дня.Тогда она узнала оборотную сторону Джедайта – и ужаснулась. Ужаснулась маске чужака на его лице, лице человека, ближе которого у нее не было. Ужаснулась тому, сколь черны оказались тени оборотной стороны того, что было самым благородным в его душе.Ужаснулась тому, что теперь уже не сможет забыть этого – другого – Джеда. Проживи хоть миллион лет – не сможет. И даже если он опомнится, а она простит – не забудет.Потому что нет в мире такой силы, которая бы сделала бывшее небывшим. По крайней мере, она такой силы не знала.

Рей всегда жила сердцем. Даже ради того, кто был ей дороже жизни, она не смогла бы отказаться от своей сути. Не смогла бы притвориться, что не помнит, что все по-прежнему.

Потому что ничего уже по-прежнему не было. Ничего.

Потому, что она знала – он тоже помнит.И страдает, помня.Справедливо страдает, в общем-то, подсказал ей не ко времени проснувшийся холодный рассудок.

Когда-то, умирая, она предвидела эту его агонию. Око за око. И тогда она была почти рада тому, что он тоже поймет, каково это...Вот только одного она не предвидела – как больно будет ей видеть его страдания.Сейчас она совсем не уверена, что хотела бы ему этого. Совсем, совсем не уверена.Сейчас, воочию ощущая боль родного ей человека и зная, что она справедлива, она проклинала справедливость.

Но не могла отступить от нее.И не могла забыть.Рей закрыла глаза.…Как она сможет теперь жить – не забывая?..…Как он мог существовать все эти столетия – не помня?..Яркие образы прошлого пробивали бреши в незримой плотине, запирающей эмоции, и те накатывали волнами, одна разрушительнее другой. Огненно-льдистые, сладостно-горькие, счастливо-гневные потоки размывали фундамент самообладания, так тщательно выстроенный и так дорого стоивший измученному разуму. И (что уж себя обманывать) не менее измученному телу.Джедайт крепко зажмурился, стиснув ладонями голову.Боль бродила под веками россыпью колких искр, толчками била в виски, кольцом опоясывала лоб и затылок. Боль была постоянна и привычна настолько, что стала почти незаметной. Даже… почти приятной.На несколько секунд он позволил сознанию расслабиться и раствориться в ощущении горячего песка, жалящего кровь и нервы. Физическая боль помогала отвлечься от той, другой, что гвоздем засела где-то в сердце и пульсировала, как невскрытый нарыв, при каждом неосторожном прикосновении, неосторожном воспоминании о…Нет. Нет, не надо. Не об этом. Не сейчас.

Сейчас – время других воспоминаний. Тех, что грудой разноцветных осколков фарфора, красок, эмоций, радости, ярости и боли были рассыпаны перед ним сейчас. Таких хрупких, обманчиво нежных, словно лепестки – и таких колких, раздирающих ткань души ласковыми цветными шипами. Алыми, вишневыми, золотыми…Алый……цвет платья Рей на фоне черного с золотом парадного убранства Большого Зала приемов Терры – как мазок дорогой цветной туши на парчовой бумаге.

Она идет по центральному проходу сквозь наполненное людьми, исходящее любопытством и шепотом пространство – только ленивый не явился сегодня сюда, чтобы увидеть ?ту самую дикарку с Марса?, босоногую принцессу без шелков и корон, колдунью с черными вороньими глазами.

Впрочем, корона все-таки есть, но церемониальные серебро и рубины Дома Марса и впрямь смотрятся едва ли не бедно – красные камни меркнут и теряются в смоляно-огненной атласной роскоши ее волос, как всегда распущенных и спадающих почти до колен. Плутонианский бархат алым пламенем обнимает ее плечи, вишневыми волнами спадает с бедер и локтей, играет переливами багрянца в широких складках и, наконец, затухает пурпурными искрами в угольно-черной тени подола, скупо шитого серебром.Она идет – одна, без сопровождения, вопреки всем церемониям и протоколам, и в каждом шаге ее больше достоинства, чем во всей пышной, увешанной драгоценностями и титулами толпе вокруг.Она идет – и рядом с ней все прически и кринолины смотрятся как полнейшая чушь, пустая, никому не нужная мишура. Так золотая упряжь не нужна дикой лошади, а драгоценная ваза – редкому пустынному цветку.

Чистая кожа, волосы, причесанные ветром, смеющиеся губы, сладкие, как излом граната… Перламутр и шелк, рубины и аметисты. Нежность и дикость, огонь и лилии.Красота, не нуждающаяся в позолоте.Самая настоящая красота.Она идет – подходит ближе к трону, где стоят они пятеро – поднимает глаза – и чуть улыбается, встречаясь с ним взглядом…Где-то сбоку восхищенно вздыхает Зой – и в порыве чувств весьма ощутимо пихает его в бок: локти у младшего лорда преострые. Нефрит загадочно и довольно улыбается, и даже у железобетонного Кунсайта на лице явственно читается одобрение. А Эндимион…А Эндимион делает одну странную и прямо-таки скандальную вещь. Он преспокойно спускается со ступенек трона (не далее как утром проклинаемого на все лады за помпезность и неудобство) и шагает навстречу титулованной гостье. Встречает принцессу на полпути и – зал взрывается вздохами – склоняясь, целует ей руку!Джед мысленно улыбается, представляя волны сплетен и слухов, которые захлестнут столицу уже в ближайшие несколько часов, домыслов и предположений о новой пассии земного принца, потеснившей наследницу Луны – свою подругу, между прочим! – и обо всех пикантных подробностях тайного романа, страстях, переживаниях и пересудах, в которых не будет ни малейшей капли правды.Потому что правду знают лишь они четверо.Потому что только они слышали те слова, которые сказал Эндимион прежде, чем поцеловать руку Хранительницы Марса:– Спасибо тебе за жизнь моего брата, принцесса.Вишневый……бархат подола усыпан белыми лепестками. Он совсем мокрый от росы: в террианской столице уже стоят прохладные ночи.Рей сидит на широком бортике фонтана, поджав ноги в дорогих, шитых серебром туфлях. Парадный генеральский мундир наброшен на ее алое платье, распущенные волосы черной накидкой лежат поверх, а светло-розовые лепестки облетающих вишен снегом ложатся на черное, белое и алое в переливчатом лунном свете.В такие минуты, думает Джед, жалеешь, что ты не художник. Или поэт. Ну, на крайний случай, писатель. Нет, попался же тебе, принцесса, вот такой академический сухарь, который и комплимента-то толком сказать не может…Но я все равно не отпущу тебя, огонь мой, думает он еще. Пусть я и не смогу объяснить словами, что ты значишь для меня… что ты – мой единственный шанс.

Потому что у таких, как я, шанс только один.

…– Здесь пахнет дождем! – Рей сбрасывает туфли, касаясь газона босыми ногами. – И цветами!

Трава густо покрыта росой, и ноги у нее уже мокрые, как и подол роскошного платья, но ей, похоже, все равно.

Ночь висит над садом – низко, как полог шатра, ворохом листьев и теней, тихая и полная шепотов– Ночью всегда пахнет дождем, – он присаживается сзади, близко, едва касаясь. – Роса выпадает. От этого и аромат свежих растений сильнее.– Для тебя это обычное дело, да? – Она оборачивается, глаза поблескивают в сумраке, детские и мудрые одновременно. – Твоя планета очень красивая. Но, наверное, когда видишь чудо каждый день, то привыкаешь к нему, и оно перестает быть чудом.Он придвигается еще ближе, скользит ладоням по угольно-блестящим прядям, лаская.– Нет, феникс, – шепчет он ей в затылок. – Не всегда так. Есть чудеса, к которым никогда не привыкнешь. Они чудеса навек.Она молча откидывается назад, прижимаясь спиной к его груди. Она горячая, как костер. Она не говорит ни слова, но Джедайт точно знает, что она в эту минуту улыбается.– Ты сейчас такая красивая, – неожиданно для себя говорит он. – Даже сердцу больно.Рей оборачивается, чуть подняв бровь. Никакого кокетства, только удивление.– Из-за короны и платья?– Нет, – он слабо улыбается. – Из-за тебя самой.Она фыркает: ну и чушь же ты говоришь иногда, милый.– Это так важно?– Нет. – Джед осторожно привлекает ее к себе. Ночи Земли теплее марсианских, но здесь коварно сырой воздух, можно простыть не заметив, а у ее платья открытые плечи… – Нет, это совершенно неважно. Просто… смотреть на тебя – все равно, что смотреть на звезды. И больно, и радостно одновременно.– Повезло тебе, – смеется она. – А если бы я оказалась косоглазой, длинноносой и с веснушками? Вот тебе и все звезды.– Неважно, – пожимает плечами он. – Все равно это была бы ты. И… – Он улыбается– …я не имею ничего против веснушек.Она хмыкает, кажется, скептически.– Ты красива потому что ты – это ты, – спокойно говорит Джед, не отводя взгляда от неба. Он не добавляет ничего больше, но Рей давно уже умеет читать оттенки его голоса, и оттенки мыслей, и оттенки чувств – и то, что скрывается за ними – так ясно, как и самому их хозяину не всегда удается.– Вот как? – медленно спрашивает она. – Ну, значит, по миру гуляют сотни таких принцесс. Невидимо, без шелков и корон.– И босоногих, все верно, – невозмутимо подтверждает Лорд Иллюзий. Где-то в уголках его глаз невидимо прячется улыбка. – Хотя не так уж их и много, Рейана. Настоящие принцессы встречаются очень редко.Его голос спокоен, никакого подтекста нет ни в тоне, ни в выражении, но взгляд ощутимо греет. От тепла, растворенного в его голубизне, Рей неожиданно становится жарко внутри.

– Ну, тогда желаю тебе найти хоть одну, лорд, – прячет она смущение за усмешкой.– Так я и нашел, – просто отвечает тот. – И не ?хоть?, а ту самую. Одну. Другой не будет.Они молчат. Долго. Потом улыбаются – одновременно и все так же, молча. Потом она снова отворачивается, откидываясь спиной ему на грудь.– А… если бы я не была ею, все было бы иначе? – Лиловые глаза не отрываясь смотрят в земное, совсем другое, небо.Он молчит, поняв суть вопроса. Разглаживает тяжелые пряди, влажные от росы, растирает напряженные плечи. Это сложный вопрос, но он не станет лгать. Рейана заслуживает абсолютной искренности.– Наверное, все было бы иначе, – отвечает он наконец и чувствует, как мышцы под его руками напрягаются сильнее. – Может, проще. Может, сложнее. Трудно понять. Но по большому счету это не имело бы значения.Он разворачивает ее к себе, чтобы видеть глаза.– Неважно, принцесса или обычная девочка, воительница или жрица, богиня или человек. В любом случае это была бы ты, Рейана. А кем и как – неважно. Главное, чтобы ты – была.– Я – есть, – улыбается она, но слова ее звучат, как клятва. – Я есть и буду всегда.– Обещаешь? – строго спрашивает он.Кажется, она улыбается.– Обещаю.Золотой……луч полуденного светила проникает сюда лишь на пару минут – и быстро гаснет, растворяясь в прозрачном сумраке, как в густом синем молоке.Голубовато-серые отвесные скалы, замкнутые в узкое кольцо, испещрены продольными бороздками, напоминающими диковинные узоры. Они немного похожи на стены храма – странного храма, где вместо пола гладкая смоляно-черная гладь озера, а вместо купола – темно-синее небо, потерявшееся где-то невозможно высоко и испещренное вечно негаснущими звездами.

Солнце здесь – редкий гость. Совершенно невозможно представить, что совсем близко за этими каменными стенами лежат мили и мили сухого, алого, жаркого, песчаного моря, залитого белым полуднем до краев.

Здесь обитают тишина, покой и прохлада.Здесь огненные птицы высиживают своих птенцов.… – Они очень редко откладывают яйца, – шепотом рассказывала Рей, пока они пробирались внутрь по лабиринту узких скальных проходов. – Только когда кто-то из них умирает. Поэтому птенчиков почти никто никогда не видел. Пока не покроются перьями, они боятся яркого солнца и холода, и взрослые птицы прячут их у таких вот озер.– Так может, зря мы их беспокоим? – так же шепотом отозвался Джед. Серо-сумрачная тишина и шепчущее эхо вокруг не настраивали говорить громко. – Вряд ли мать с детенышем расположена видеть чужаков.– Не зря. – Рей мягко потянула его за руку. – Она не испугается нас. И потом, кому из нас тут нужно перо?– Перо? – не понял Джед. – А! Ты про мое обещание…

– Про него. Ты ведь тому рыжему братцу пообещал, верно?– Верно, – удивился он. – Зойсайту. А как ты…– Он огненный, как и я. – Рей улыбнулась вполоборота. – Такое сразу чувствуешь. Пламя феникса нас манит непреодолимо. Живое пламя.– Вот почему Зой так просился на Марс, – осенило Джедайта. – А мы-то думали, чего он так уперся…– Родная стихия тянула, да, – кивнула она. – Ничего, побывает еще.

Джедайт помолчал.– Он… понравился тебе? – спросил осторожно.– Они мне все понравились, – легко ответила его собеседница. – Правда, принцу вашему голову я все-таки оторву, если он Кролика обидит. Серенити, то есть.– Он не обидит, – поспешил заверить Джедайт, пряча улыбку. – Эндимион души не чает в лунной наследнице.– Ну-ну… – Рей фыркнула. – А рыжий ваш забавный. Он смешной, но хитрый, как лис. Здорово будет с ним потягаться силами! Знаешь… – добавила она доверчиво, – у меня никогда не было братца, только сестры…– Теперь будет сразу четверо, – мягко ответил Третий Лорд, борясь с желанием обнять ее и пригладить растрепанные волосы. – Еще надоесть успеют со своей заботой, они это могут.– А сам-то? – рассмеялась Рей, потом резко затихла. – Все, пришли.Тропа вывела их на узкий, в один шаг, скальный карниз, под которым поблескивала черная и гладкая, как стекло, поверхность озера. Отвесные каменные стены вокруг густо заросли мелкими белесыми цветочками с плотными, будто восковыми, лепестками. Время от времени один из них опадал и глухо, без единого всплеска, уходил под воду, долго еще мерцая в невозможно прозрачной и невозможно глубокой темноте, пока окончательно не исчезал из виду.– Огневицы, – сказала Рей. – Они не вянут. В огне не горят, зато на солнце цветки тают, как смола. Только в тени и растут… Ягоды у них лечебные, фениксы их любят. Я раз попробовала – горькие, ужас. А они клюют.– Ну, о вкусах не спорят… – задумчиво откликнулся Джед. – А где же…– Здесь, – ответила принцесса, опускаясь на колени там, где заросли были особенно густыми, и отводя в сторону плотный цветочный полог.…Птенец был взъерошенным, очень решительным и, кажется, очень возмущенным. Тощее тельце покрыто тонкими мокрыми ниточками неопределенного цвета. Они выглядели до того смешно и жалко! Почти невозможно было поверить, что в будущем эти тряпочки превратятся в роскошные перья из мягкого необжигающего пламени, за каждое из которых любой король отдаст не одну горсть дорогих камней...

Неуклюжий, голенастый, птенчик скреб лапами по камню, разминая в крошку остатки скорлупы и что-то протестующе пища. Настороженные круглые глаза, лиловые, как спелые ежевичины, посверкивали крохотными гневными искорками. Короткий золотистый клюв был распахнут так широко, что было видно ярко-красный язычок, похожий на пестик диковинного цветка. Джед видел такие в тропиках Земли.Да, это потешное сердитое создание мало напоминало величественных Детей Огня – тех, что бесшумно проплывали в небесах, как призрачные миражи, сотканные из пламени. Бессмертные, неуязвимые, одетые в броню из шелка и золота...

Так вот они какие в детстве… Такие же беззащитные и трогательно-отважные, как и все детеныши, еще не видевшие зла. Только где же его мать?..И в этот момент тишину разорвал мягкий шелест, и золотые прозрачные тени легли на камень, заставив его сиять.И Джедайт обернулся.Он не знал, что ожидал увидеть. Он был наблюдателем и ученым, и не склонен был доверять фантазиям и пустому воображению, хотя, конечно, какие-то предположения у него имелись. По большей части, самые чудесные и невероятные.Но крылатая гостья разбила все эти предположения в пыль.Она была… прямо сказать, обычной. У нее не было ни фазаньего многоцветья, ни орлиной царственности, ни изящной лебединой шеи. У нее не было пышного павлиньего венца из перьев на голове и изысканного хвоста птицы-лиры. Легкая, размером с дикого журавля, с тонкими, почти хрупкими лапами, вцепившимися в камень. Короткий, совсем не хищный клюв. Круглые, почти черные глаза, похожие на ягоды терна, смотрящие скорее любопытно, чем настороженно.Словом, самая обычная птица.Если бы не золото, одевшее ее в солнце. Если бы не живой, переливающийся огнем, свет, рассыпанный по воде, цветам и скалам, превращающий воду в пламя, скалы – в мерцающий мрамор, а неказистые цветочки – в крошечные звезды. Если бы не радость и жизнь, что излучало это дивное существо, пришедшее, казалось из Древних Времен, когда небеса еще касались земли, наполняя ее чудесами.И этой радости и этой жизни не нужны были никакие лишние украшения – они были красотой сами по себе.– У нас есть легенда, что фениксы – это блики света, пролившегося в пустоту, когда зажглось наше Солнце, – прошептала Рей за его плечом. – Каждый раз, когда вижу их, думаю: наверное, все-таки правда… Вот, угости ее. Я собрала ягод.Она вложила ему в ладонь несколько твердых шариков, похожих на сухие вишни. Еще теплые от ее руки, они отчетливо пахли чем-то, вроде можжевельника.– Протяни ей, ну же.Джедайт так и сделал, стараясь двигаться медленно, чтобы не спугнуть птицу. Но та и не думала пугаться – наоборот, ежевичные глаза искрились все большим любопытством, разглядывая гостя. Помедлив немного, она потянулась… и осторожно взяла ягоду с раскрытой ладони. Потом вторую, третью…Джеду неожиданно вспомнилось раннее детство, такое раннее, что оно осталось в его сознании лишь набором размытых бессвязных картинок.

…Он сидит на корточках, боясь пошевелиться, и смотрит на желтую бабочку, присевшую ему на руку. Бабочка щекотно переползает с пальца на палец, лапки у нее жутко тонкие, а крылья, если разглядеть, густо покрыты маленькими чешуйками и кажутся мохнатыми. И вся она такая маленькая и такая удивительная, и кажется, что если вздохнешь чуть поглубже, то она может сломаться… и поэтому он сидит неподвижно, почти не дыша, ему ужасно неудобно и одновременно очень, очень хорошо…И кто бы мог подумать, что много лет спустя, будучи одним из верховной четверки и пройдя несчетное количество войн, он снова испытает то давнее, детское…Да, кто бы мог подумать…Птица неожиданно расправила крылья, обрызгав солнцем камни вокруг – и взлетела, описывая круг среди скал. Крикнула что-то резкое и веселое – и из синей, пересыпанной звездами высоты по широкой спирали медленно спланировал пушистый кусочек солнца.Прямо ему в руки.Золотое перо феникса.… – И все-таки, это странно, – размышлял потом Джедайт, когда они пробирались по каменному коридору обратно. – Птица совсем не испугалась… Тебя – понятно почему, но я? Как она подпустила к своему детенышу чужого?Рей обернулась так резко, что он едва не наткнулся на нее в темноте. Даже в сумерках было видно мягко-лиловое мерцание ее глаз.– Все такой же глупый, – сказала она. И неожиданно потянулась к нему, поправила прядку на виске, отчего дрожь прошла по позвоночнику. – Разве ты еще не понял? Ты – не чужой.Джед прокашлялся – горло неожиданно сжалось.– У фениксов вполне могло быть на этот счет свое мнение, – отшутился он.– У Марса есть лишь одно мнение на всех, – отрезала Рей. – Он принял тебя, и своих решений не меняет. Никогда.?А… ты, огненная?? – мысленно спросил Лорд Иллюзий, обнимая ее. Он не рискнул сказать это вслух.

Но Рей, как всегда, услышала.– Ты знаешь, – ответила она.…Да, тогда он знал. Но все его знания были развеяны темным ветром, искажены, обращены в тени.Все его знания не смогли уберечь ее мир от беды.Которую принес он сам.Марс не меняет своих решений. Но Марс, даже мертвый, не прощает предательства. И тем более не прощает он – убийцу своих детей.

Своей самой любимой, самой драгоценной дочери…Воистину, хладнокровно подумал Джед, его есть за что ненавидеть.…Ненавидела ли она тогда? – спрашивала себя Рей.Хотела ли она тогда увидеть страдание на его лице? Хотела ли она по-настоящему мести?

Он предал тогда, чтобы сдержать клятву. Она – проиграла, чтобы победить. Добровольно приняла его удар, чтобы этим отомстить ему же.Что ж, у нее получилось.И месть ничего – ничего! – не изменила. Не излечила, не исправила, не вернула.Усмешка на губах Рей стала горькой до жестокости.

…Не только в преданной любви дело, Джед. Не только в нас двоих. Мира, частью которого были мы оба, нет больше. И я прожила шестнадцать лет иной жизни, в которой ты был лишь тенью, прошедшей по краю, одним из безликих врагов в одном из многочисленных сражений. И не говори, что я была для тебя чем-то большим. Мы ведь никогда не лгали друг другу, так? И себе не лгали.Если бы все касалось только нас двоих, то мы давно залатали бы эту рану. Но разрушенный мир лежит между нами – оскверненный, растоптанный мир, отброшенный в забвение, захлебнувшийся когда-то в крови собственных детей…Мир, убитый собственными детьми.Наш с тобой мир, Джед.

И даже теперь смотря в твои глаза, я вижу в них отблеск того, последнего пожара.…Рей казалось, что она безнадежно заплутала в лабиринтах времен и жизней, и ее собственные отражения смотрели на нее из зеркал чужими глазами.Рей лежала, ровно дыша, и глаза ее под сомкнутыми веками были прозрачными и темными, лиловыми и полными звезд, как небо давно замерзшей планеты. Звезды таяли одна за одной, просачивались сквозь ресницы и медленно скатывались по вискам, теряясь в волосах.Рей дышала ровно, как спящая.Руки ее были раскинуты в стороны, как крылья сожженной птицы.А глаза человека, сидящего перед свечой в комнате, полной книг, на другом конце города, не были ни темными, ни прозрачными. Они были светлыми, почти металлически яркими, непроницаемыми и резкими, как каленая сталь, и огонь плясал в них золотыми искрами, отчего взгляд человека напоминал взгляд ястреба – острый, хищно-упорный и непреклонно-отчаянный.Ночь молча смотрела на них с высоты – таких близких и таких непохожих. На своем веку она перевидала немало сожженных птиц – и птиц, посаженных в клетки – и ей уже давно не было до них дела.Все, что она могла им дать – это время.Которого……становилось……все меньше.