Пламя и миражи. (6) (2/2)

– У нас получится. – Смесь бесшабашной девчонки и древней богини упрямо и весело глядит на него голубыми глазами. – У нас всегда получалось.– Хотелось бы в это верить, милая…– А я не верю. Я знаю.И Мина потягивается и закидывает руки к небу, чувствуя, как тысячи веселых шальных искр пробегают по телу незримым потоком силы……и где-то на полпути от Земли к Солнцу поток золотого ветра распарывает спящие, желто-тяжелые облака, и те колышутся, как колыхались когда-то светлые травы Второй Планеты, и она – впервые за тысячи тысяч оборотов – неслышно смеется……смеется, встряхивая окончательно спутанными волосами, и дрожа от восторга и счастливого какого-то ужаса, потому что что-то прямо сейчас происходит, совершенно точно происходит, и она вот-вот поймет, что, и тогда…– И все же ты продрогла. – Ей на плечи ложится светлый плащ, шершаво-плотный снаружи, но такой мягкий и теплый внутри. Ветер замирает, став просто холодным, а чудо прячется обратно в скорлупку – до следующего раза.Ну ничего, мимолетно думает Мина, уютно сворачиваясь в комочек, я подожду, когда ты вырастешь и вылупишься наконец. Я терпели-и-ивая…

А пока…– Знаешь, я-таки обожаю твой плащ, – мурлычет она, прижимаясь к его плечу светлой макушкой.– Да? Только его? – Голос Первого Лорда просто убийственно-серьезен, но Мина знает, что там, за полуопущенными ресницами, сейчас пляшут серебристые искры. Она прикусывает губу, чтобы не рассмеяться, и старательно изображает задумчивость.– Ну… тебя я, конечно, тоже люблю, – вот тебе, милый! – Но твой плащ я все-таки люблю больше.– О. – В деловито-спокойном тоне Кунсайта не дрожит ни одна струнка: он вовсю наслаждается этой игрой. – Так мне предлагается ревновать к куску ткани?– Ревнуй. – Венера с тщательно отработанной небрежностью пожимает плечами. – Если, конечно, хочется тратить время на глупости.Она говорит, а внутри у нее все звенит от веселого азарта, потому что серые глаза уже давно стали огненно-голубыми, и кровь под сожженной северным солнцем кожей несется дико и горячо, в такт ее собственному сердцу, и главное не упустить тот миг, когда…Упустила.Серебряно-снежный вихрь налетает на нее, подхватывает – легко, как лепесток, и мир уносится куда-то вбок… вниз… неважно – да и есть ли он сейчас, этот мир?..– Есть некоторые глупости… – губы обжигают висок, скользят ниже – …которыми я готов заниматься… – вдоль вены на шее – …очень долго… – теперь выше, еще выше – …я бы даже сказал, всю…– в глазах белое пламя, жаркий выдох прямо в рот: – вечность.Вечность длится целую минуту, полынно-медово-солнечную, льдисто-снежно-звонкую, бесконечно долгую минуту, наполненную ударами сердца, забывшего дышать. Потом Мина смеется – низко, тягуче – и прячет смех в изгибе смуглой шеи.– Интересно, – шепчет она. – Значит, я – это глупость?– Ты – это безумие, – обреченно выдыхает Первый Лорд, откидывая голову и ловя зрачками пылающее светило. – Мое божественное, прекрасное, невыносимое, обожаемое безумие, с которым совершенно невозможно расстаться.Она улыбается ему в плечо, зажмуренные ресницы искрятся кружевом золотых лучей.– Открою вам страшный секрет, милорд. – Голос ее мечтательный, как сон за миг до пробуждения. – Ваше невыносимое безумие тоже совершенно не может расстаться с вами. – Она прижимается плотнее и вздыхает: – И не хочет.– И Хвала Небесам…Он шепчет это так тихо, что не разобрать – волны или человеческий голос, или вообще ветер хулиганит, треплет волосы.

Впрочем, Мине все равно. Она плотнее закутывается – в его плащ и его объятия – и молчит, впитывая в себя минуты, как крошечные капли бессмертия. Плотная ткань пахнет дымом, вереском и морской солью, и в этот знакомый, родной до дрожи запах хочется окунуться, как в море, как в нежность, как в ту далекую зимнюю ночь, когда он вот так же держал ее и нес, а она старательно притворялась спящей, дышала ровно-ровно, а сердце колотилось где-то в горле, словно птица, вдруг понявшая, что клетка не заперта, а у нее все-таки есть крылья, а небо совсем близко и…Как давно это было? Сколько лет назад, сколько эпох? жизней?Или… только вчера?Впрочем, сейчас это неважно. Сейчас можно сидеть, завернувшись в запах вереска и воспоминаний, и улыбаться, потому что в эту минуту в мире в кои-то веки все наконец-то почти правильно.И Мина улыбается. И, глядя на истекающее расплавленной сталью небо, старательно надеется, что и дальше все будет хорошо. Просто обязательно должно быть.Все было плохо. Нет, даже не так.Все было неправильно.Усаги поняла это сразу, как только одолела последнюю ступеньку храмовой лестницы. Хотя, если честно, она поняла это еще раньше, только все не решалась себе признаться.

…Вчера, когда они навещали Рей, она почувствовала это в первый раз. Холод. Или не холод… Что-то жгучее и в то же время мягкое, вкрадчивое. Почти противное.

И почти… приятное.Это не было похоже на ощущение от прикосновения темной силы. Это вообще ни на что, ей знакомое, не было похоже. Прозрачно-тихое, всегда спокойное пространство маленького храма было словно… пыльным. Только пыль была другая, невидимая и едкая.И все опять было неправильно. Как будто…не по-настоящему. Нервно-блестящие, отрешенные глаза Рей, нахмуренная Мина – это Мина-то! – и сжатые добела ладони Ами… Они говорили, но все их слова казались чужими и потерянными, словно крошечные искры внутри огромного гулкого зала. Они улыбались, и у них почти получалось, но улыбки выходили бледными, и их было слишком мало, чтобы заполнить темную, вязкую тишину.

Они пили чай, расспрашивали, Рей что-то отвечала, они кивали… рассказывали о школе, о повседневных делах. Они говорили, говорили…А тишина молчала.Тишина молчала о том, что произошло здесь почти неделю – всего неделю? – назад. О том, почему так рассеянна Ами, о кольце на руке Мины, об отсутствующей Мако… и о самой Рей. О Рей тишина молчала наиболее оглушительно. Прямо-таки кричала этим молчанием.Темные, невыразительные, безжизненные глаза огненной жрицы и ее сухо-вежливые, такие же безжизненные ответы на тревожные расспросы девочек были настолько не похожи на ее обычное поведение, что Усаги становилось просто страшно. Казалось, здесь сидит не живой человек, а пустая оболочка, сухая и ломкая, как прошлогодний лист – тронь понастойчивей, и сломается. Это было просто до того неправильно, что впору было рассердиться – знать бы только, на кого. Усаги честно попыталась, она почти нарочно искала повод для ссоры, ведь раньше им с Рей для этого и повода-то не надо было…Но ничего не вышло. Воительница Марса только пожала плечами в ответ на очередную дразнилку и равнодушно сказала: ?Извини?. Это Рей-то?!!Это было уже даже не просто неправильно, а прямо… Ну нет, Усаги даже и не знала подходящих слов!А еще она не знала – не могла понять – почему они все-таки не поговорили тогда о главном. Почему сидели как заколдованные, и никто не так и набрался храбрости спросить ?Рей, что с тобой происходит? Это из-за…?Хм. Это ?из-за? все и так, конечно, знают. У каждой из них пятерых оно свое, и у всех – общее.Так что же, теперь молчать об этом? Им? Друг с другом? Ну уж нет.И Усаги решила: сегодня она спросит. Вот так прямо возьмет и спросит, если никто больше не решится. Тем более, Мамору вроде бы упоминал, что Джедайт собирается поговорить с Рей.Ну и хорошо. А вдруг все наладится? Вот и у Мако с Нефритом вроде бы… а про Мину вообще говорить нечего, она сияет – за версту видно.

А вдруг все уже наладилось, и там все уже ее ждут, и смеются, и пирожки лопают? Без нее?.. А она тут стоит на лестнице, как глупая, и страдает?И, правда, а вдруг все уже совсем хо…Нет.Все было плохо.Маленький уютный дворик, помнящий столько их серьезных встреч и столько шутливых посиделок, был залит яркими – даже после полудня – лучами солнца, пуст людьми и полон затхлой, жгучей, как негашеная известь, тревогой. Почти… гневом.Воздух, нагретый каменными плитами, был сухим, сыпучим и стеклянно-колким – трудно дышать. Идти тоже было трудно – продираться сквозь противно-вязкое липкое желе. Словно все напряжение той, первой встречи впиталось в пространство этого маленького двора, да так тут и осталось. Осело на горячих камнях, как невидимая глазу ядовитая копоть.…А она-то решила, что достаточно всем вернуться, как все сразу возьмет и станет хорошо, будто в сказке. А ведь, казалось бы, не понаслышке знает, какими страшными и безнадежными оказываются иные сказки…

Усаги вспомнила, как стояли здесь и смотрели друг на друга все участники этой драмы. И кто бы мог подумать, что они будут мучить друг друга целую неделю? Впрочем, Мамору, наверное, знал, он всегда все знает, молчит только…?Они должны разобраться сами?… Разберутся они сами, как же!Впрочем, Усаги уже поняла, что все будет не так просто, как казалось сначала. И даже не так сложно, как казалось потом. А еще гораздо, гораздо, гораздо сложнее.И это было очень грустно.Это было очень трудно. Спокойно сидеть, разговаривать с подругами, разливать чай, улыбаться в правильных местах. Отвечать на вопросы.

О, особенно отвечать на вопросы. Для этого приходилось сосредотачиваться, следить за мыслями и выражением лица. Вспоминать. Зачем? Разве это кому-то поможет?..Рей вдруг поняла, как она устала. Она обвела глазами комнату, замечая напряженно-вопросительное выражение на лицах девочек, непривычно тихо сидящих вокруг стола.

Непривычно строгая Мина – у лорда Кунсайта, что ли, научилась? Внимательные глаза Мако, стремительно меняющие цвет с ярко-зеленого на буро-коричневый. Ами, в сотый раз поправляющая идеально ровную стопку учебников на углу стола, и все больше и больше сдвигающая ее к краю. И напряженное, несчастное лицо Усаги – такое, будто ей больно, и она изо всех сил сдерживается, чтобы не заплакать…Близкие и дорогие ей люди. Можно сказать, самые близкие и дорогие ей – в этой жизни и всех прочих. Всерьез и навсегда, не бросаясь словами.Глаза подруг нетерпеливо поблескивали, и от их участливого выражения Рей неожиданно захотелось кричать.Они волнуются, подумала она. Они очень волнуются за нее, они искренне хотят помочь, они никогда не оставляют своих в беде. (То есть, это мы никогда не оставляем своих в беде, что это я, поправила она себя).Да, они своих не оставляют. И поэтому не уйдут и не отстанут, и надо им что-то ответить, объяснить, а что тут объяснишь, если даже думать об этом было… нет, уже не больно, просто незачем. Вообще все незачем.– Рей… все в порядке?Ну и какого ответа можно ждать на такой вопрос?– Разумеется. – Улыбаться, оказывается, бывает больно. Но нужно. –Что у меня может быть не в порядке?– Ты виделась с Джедайтом?

А вот это, Мина, запрещенный удар. Запрещенный.– Да.– И?

Венера, вечная болтушка, говорила сейчас – как шла по тонкому льду. Но шла не сворачивая. Кунсайтова школа, однозначно.– И ничего. – Рей отвечала равнодушно, безразлично-вежливо, надеясь, что расспросы прекратятся. Но они не прекратились, конечно же.И приходилось что-то зачем-то отвечать.Слова, чужие, неправильные, мертвые, застревали в горле комками сухой земли. Царапали. Оставляли горький привкус.…Да, встретились, да, поговорили. Обсудили. Попрощались. Разошлись. Ни у кого ни к кому нет претензий. Все. Да, именно, все хорошо. Нет, никто никого не покалечил, Мако, что за глупости. Нет, никакой вражды, а почему должно быть иначе? Нет, не ссорились, мы же не маленькие оба. Дальше? А что дальше? Да, да, все хорошо, разве не ясно?..Слова падали в стыло-холодную, черную неправильность, и тонули в ней – стремительно, глухо. И рассыпались горошинами по твердому полу, раскатывались в стороны, и все никак не складывались в единый узор. Воздух казался твердым и холодным, как стекло, забивал рот, не давал дышать.

…Почему они все не понимают?.. Она хочет только покоя, только чтобы ее оставили одну в тишине. Зачем и кому сейчас нужны эти расспросы, кому они помогут? Конечно, они-то обрели личное счастье, воскресили давно умершие надежды, и теперь хотят, чтобы всем было так же хорошо. Чтобы все были счастливы, ага.А не могут все быть счастливы. Не всем положено.Рей вдруг удивилась, почувствовав, как изнутри помимо ее воли поднимается волна раздражения и гнева. Сама собой. Как чужая.Они не понимают. Они совсем ничего не…– Кого ты сейчас хочешь обмануть, Рей?

Воительница Марса дернулась, как подстреленная, подняла голову. Спокойные, чисто-синие глаза Ами были ясными до беспощадности. Не отвернуться.– О чем ты… говоришь?– Ты знаешь, о чем. – Подруга говорила тише обычного, но голос ее, ясный и прозрачный, был слышен всем, отражаясь от стен, как водная рябь. – Только почему-то не хочешь этого признавать.

– Что на самом деле между вами произошло? – очень мягко добавила Мако. – И только не говори, что ничего.– А если именно ничего? – огрызнулась Рей. – И вообще, что вы ко мне пристали, в конце концов? Если вы вернули свою прежнюю любовь, то это не значит, что и все остальные тоже должны бросаться друг другу в объятия. Я не обязана…Она не договорила, поперхнувшись тишиной.

…Стеклянно-твердый воздух пошел сетью невидимых трещин, режущих слух до крови, и…– Рей, – жалобно выдохнула Усаги. – Рей, что с тобой? – Она взяла подругу за руку, сжала горячими ладонями. – Мы все понимаем, что……и со звоном разлетелся вдребезги.– Вы ничего не понимаете!!! – резко выкрикнула огненная жрица, вырывая руки. В лиловых глазах полыхнуло тяжелое, недоброе пламя, почти до неузнаваемости исказив черты. – А уж тем более ты, Усаги! Ты говоришь, нельзя терять надежду – а знаешь, как это – надежду убивать? Легко верить в лучшее, которое непременно сбудется, а каково это – надеяться на недозволенное, и знать, что никогда – ты слышишь, никогдаэтого не дождешься? Надеяться – твое право, а нам это не разрешено, слышишь!

…Это было странно.Рей видела себя, словно со стороны и понимала, что говорит ужасные вещи. Но все это было… словно не с ней и не вызывало никаких эмоций. Умом она знала, что ее слова несправедливы, что они обижают самых близких ее подруг, но мысли эти были отстраненны, они звенели о тонкую, гладко-прозрачную корочку, покрывшую сердце, и не проникали внутрь. Сердцу было… все равно.…– У тебя всегда был твой Эндимион, он защищал тебя, носился с тобой, ты никогда не была одинока! А знаешь, каково помнить, как тебя убивают? Убивают, улыбаясь тебе в лицо, наслаждаясь смертью, как любовью – твоей смертью, слышишь, твоей? Каково это – ненавидеть своего убийцу, и любить, и снова ненавидеть – себя, за недозволенное, потому что мы же воины, нам не подобает! – Огонь в глазах Рей погас, и она глухо, равнодушно добавила: – Так что ничего ты не понимаешь, Усаги. Ни-че-го.…все – рав – но…… Они молчали. Долго. Целых несколько секунд.Они боялись вздохнуть. Они сжали руки на коленях, боясь поднять лица, боясь увидеть глаза друг друга. Они не шевелились – как будто если задержать тонкую струйку секунд, то сказанные слова так и не станут реальными, растворятся, будто и не было их, этих жестких, как металлические полосы, перекрученных криком слов.Тишина медленно осыпалась тонкими, прозрачными осколками, и сквозь них сочилась тьма – прохладная, горько-прозрачная, янтарная, как холодный чай, с разбухшими хлопьями мрака на дне.

И ее становилось все больше.

И она становилась все гуще.Весь ужас был в том, что гневные, сбивчивые, уродливые фразы отразили то, о чем – хоть раз в жизни – молчали их души. Не мысли – тени мыслей, не чувства – отблески чувств. Отблески того, о чем ни одна из них никогда не думала – но могла думать. Отблески того, чего никогда не было – но так легко могло бы быть…Словно их собственные уродливые и до жути похожие отражения взглянули на них из зеркала несбывшегося.

Которое вполне могло бы сбыться. И не сбылось.Тени. Или тени теней.

Они никогда, никогда, никогда не завидовали, не осуждали, не винили и не злились. Ни одна из них.

Но они знали.Они знали о том, что могло бы – должно бы случиться у них пятерых – а случилось у одной лишь Серенити.

Реальность не изменишь. Они знали. И Усаги знала, что они знали. И никто никогда, ни словом, ни жестом не воскресил теней почти-несуществующего.До этого момента.И теперь у всех было такое ощущение, что здесь, среди них, лежит мертвец. И это они его убили. И все они соучастники.И притвориться, что ничего не было, уже невозможно.И невозможно, совсем невозможно собрать тонкие, липкие паутинки секунд, натянутых, как нервы, и рвущихся, как нервы – тонко, колко, постепенно. Одна за одной, одна за одной, и...…и когда лопнула последняя нить, воительница Венеры подняла голову. Красивое лицо было непривычно серьезным, почти строгим – и вдруг стало заметно, что она почти на год старше остальных.

– Рей, – очень тихо произнесла она. – Рей, что ты сейчас сказала?…Все это время Усаги сидела, как оглушенная. В ушах звенело так, что она не слышала даже собственных мыслей, хотя какие таммысли… Взгляд рассеянно скользил, цепляясь за мелочи – пятнышки засохшего мороженого на юбке, чуть измятая обложка тетради, стертый почти до дерева грифель карандаша – так отчаянно, как цепляется за мелкие щепки не умеющий плавать. Ясно же, что не выбраться, но еще секунду, еще полсекунды…Усаги с удивлением поняла, что она не плачет. И руки ее не смяли ткань, и карандаш из пальцев не уронила, это надо же…Странно, подумала вдруг она, почему в комнате так темно? Ведь яркое же солнце за окнами, она только что сама видела, и ширмы раздвинуты, а здесь все равно сумерки, коричневые, будто в воздухе разлили черный чай. Он тоже всегда проливается на одежду, оставляя уродливые пятна, и Рей всегда ворчит, что она такая неуклюжая и…Рей.Длинные волосы огненной сенши падали на лицо и колени, как пелена смоляной темноты. Такая же темнота, только невидимая, медленно расползалась по комнате. Шуршала, шелестела бурой мышью.

– Простите.Сыпучий, как песок, голос, никак не ассоциировался с их порывистой подругой, он вообще вряд ли мог принадлежать живому существу. Сухой, ни сердитый, ни грустный. Никакой. Тонкое лицо ее было неподвижно, как у алебастровой куклы. Тоже… никакое.

И Усаги вдруг стало страшно, что, если Рей откроет глаза, то там будут плоские стекляшки, такие же мертвые, как и голос. И это будет так…

– Рей, это ты прости… – сбивчиво, торопливо заговорила она. – Это все я виновата… Я, правда, совсем не подумала… Я же всегда глупости говорю, ты же знаешь… Я, наверное…Она не знала, почти впервые в своей жизни не знала, что сказать и что сделать, чтобы все снова стало хорошо, как раньше, и понимала, хотя так не хотела понимать, что как раньше уже не будет, не будет ни за что и никогда, достань она хоть десяток Серебряных Кристаллов и умри хоть сотню раз. Все стало совсем неправильно, до того неправильно, что не было похоже даже и на кошмар. Оно стало реальностью, и это было самое страшное.– Усаги, подожди. – Теплая, тяжелая рука Мако сжала ее плечо с неожиданной силой. Потом воительница Юпитера подняла потемневшие до осенне-бурого глаза:

– Рей, вот что. Если ты не хочешь сейчас разговаривать и отвечать на глупые вопросы – мы не будем приставать. Но если ты решила устроить так, чтобы мы смертельно на тебя обиделись, разозлились и больше никогда не пожелали тебя видеть – то тут, ты извини, ничего у тебя не выйдет. Ни за что и никогда. Даже и не надейся.– У нас у всех общая боль, Рей. – Мина взяла подругу за руку, не осторожно, а крепко и почти повелительно. – И потеря – тоже общая. И то, что кто-то из нас восполнил ее, а кто-то нет, не значит, что мы забыли, что не понимаем. У нас нет, и не будет никого ближе друг друга. Мы – вместе в любом случае, что бы ты сама об этом ни думала. И что бы ты сама ни решила по поводу своей жизни, мы останемся рядом и останемся твоими…– Сестрами, – ровно закончила Ами. Она заговорила впервые, но голос ее был ровен и четок, словно она подводила итог доказательству теоремы. – Мы останемся сестрами, что бы ни случилось с одной из нас.В наступившей тишине Рей медленно подняла лицо. Глаза ее были глазами безмерно уставшего человека.– Девочки… – тихо сказала она. Чуть громче шепота. – Я тоже все помню. И все знаю. Просто…Она хотела продолжить, но губы ее побледнели до синевы и дрогнули, сминаясь в горький узел.– Не нужно, – улыбнулась Мина. – Это – только твое… ваше с ним, тут ты права. Потом, когда все наладится…Рей дернулась, и зрачки ее плеснули смесью отчаяния и гнева. Но улыбка Венеры осталась все такой же мягкой – и уверенной.– Когда все наладится, – с нажимом повторила она, – ты расскажешь, что сама захочешь, и мы выслушаем, поохаем и посмеемся. Потом. А не захочешь – не расскажешь, это неважно. Но помни, что ты не одна.– И никто из нас не один, – твердо заключила Ами, положив руку на плечо притихшей Усаги. – Пока мы живы, никто из нас не будет один.Тишина зашипела. Тишина стала колко-влажной, как тающая ледяная крошка.– Простите.Огненная сенши подняла голову – так медленно, будто шевелиться ей было больно. Но глаза ее, обведенные тенями, мерцали ровно-горячим, живым огнем.– Простите, девочки. И ты, Усаги… прости. Хотя ?прости? здесь слишком мало, знаю.– Рей, я…– Нет, не нужно. Может, ты так и не считаешь, но я знаю. То, что я сказала, никогда не должно было быть сказано между нами. И помыслено. И почувствовано. Иначе мы ничем не станем отличаться от тех, против кого сражались. То, что я сказала, было низко и жестоко. И это было неправдой, Усаги.Но это могло быть правдой, добавила тишина. Могло.Пять пар ладоней почти машинально переплелись в кольцо – словно объединяя силы для финальной атаки.Могло – но не станет.Не. Станет.…– И вообще, даже если кто-то из нас найдет любовь, а кто-то – нет, мы все равно останемся подругами, – бодро заключила Мина.– Ага. Парни – это, конечно, здорово, но никто не заменит лучших подруг, – добавила Мако, легко улыбаясь. Глаза ее были тревожными и буро-зелеными, как старые дубовые листья.– И потом, я решительно не верю, что ты будешь топтаться на месте, если уж что-то решишь. – Мина подмигнула, возвращаясь к своей прежней беззаботности. – Главное, пойми, чего ты хочешь, а мы поддержим…– Или подержим… Ежели надо будет кое-кого стукнуть. Для вразумления.– Стукнуть!.. – Воительница Марса не удержалась и фыркнула. – Для вразумления! Да ну вас! Глупости всякие придумываете, прямо как Усаги…– Я не глупая!! – возмутилась та, немедленно обретая утраченное душевное равновесие.– Конечно, – охотно согласилась Рей. – Я и не говорила, что ты глупая. Просто ты часто говоришь глупости, вот и все. – И она усмехнулась с тенью прежнего задора: – Но мы привыкли, не переживай.– Какая же ты все-таки вредная, Ре-ей, – счастливо протянула Лунная Принцесса. Глаза ее блестели, и только на самом донышке остались темные точки – но, если не придираться, то их можно было совсем и не замечать.– Девочки, – огненная жрица виновато потупилась. – Простите, что испортила все занятия. Наверное, сегодня у нас ничего не…– Ну уж нет, – отрезала Мако. – Для кого я пирожки пекла, по-твоему? Здесь много даже для Усаги.– А почему опять Усаги?..– А потому. Луны здесь нет, она бы тебе объяснила, отчего толстеют…– Я вовсе не толстая!!!– Минако номер два… Так мы печенье будем есть или как?– Будем! А потом…– А потом мы будем заниматься. – Мягкий голос воительницы Меркурия прозвучал как окончательный приговор. – И не смотрите так жалобно. У нас чудовищные пробелы в области тригонометрии, а экзамены еще никто не отменял.(Сказал бы кто Усаги, что она испытает невероятное облегчение от одного слова ?заниматься?, она никогда бы ему не поверила. И вот, однако же…

И, надо сказать, этот факт был самым неправильным из всех. Просто сверхвозмутительно неправильным).– Да ладно, девочки. Ну, экзамен, подумаешь… Главное – держаться вместе. Пока держимся, нам ничего не страшно.– Даже тригонометрические функции?– Мина!!!– Нет, ну а что я такого сказала-то?И они – все пятеро – рассмеялись.

Вначале смех был робким, неуверенным, но потом окреп и цветным бисером рассыпался по комнате, заполняя невидимую темноту.

Темнота отпрянула – бесшумно, как паук – и затаилась в углах мохнатой коричневой сетью.До поры.…– Что-то происходит, Плутон. И я должна знать, что.Янтарно-рыжие глаза Луны мерцали нервными искрами, зрачки были сужены в колкие черные иглы. Она была взволнована и сердита.Сецуна устало вздохнула. Она не знала отдыха уже вторые сутки, пытаясь понять хоть что-нибудь, но голоса Ветра Времени были совершенно неразличимы. Не иначе, Хронос вмешивается, путает карты. Зачем, спрашивается?..– На одну из нас было совершено нападение.Кошка взъерошилась и подобралась в черно-пушистый комок:– На кого?– Сатурн.

Черные нитки зрачков на миг расширились, превратившись в ромбы. Потом сжались обратно.– Вы уже знаете, кто это?Длинные ресницы опустились, меж ними сверкнуло вишневое.– По словам Хотару этот враг непохож на предыдущих.– Они все непохожи, – раздраженно фыркнула кошка. – Будто это что-то меняет.– В данном случае это меняет все. Сатурн говорит, что он действует изнутри, прокрадываясь в душу, находя в ней слабое место и нанося удар прежде, чем успеваешь осознать его присутствие.– Слабое место у Воина Разрушения?– У всех нас оно есть, Луна. Иногда это – обратная сторона нашей силы.– Я не понимаю, – вздохнула та.

– Думаю, нам всем только предстоит понять, – склонила голову Хранительница Врат. – Пока я сама лишь ощущаю это, но сформулировать не могу. Знаю одно: на сей раз опасность именно в том, что она может долгое время оставаться неразличимой. Может быть, даже внутри нас самих.– Жуть какая. – Луна взъерошила шерсть, как человек, передергивающий плечами.– Верно, – не стала отрицать Сецуна.В прохладных сумерках комнаты ее фигура казалась почти бесплотной – и при этом странно реальной, куда более реальной, чем шумящий в отдалении город, затопленный театрально-яркими лучами солнца.– Наблюдай за младшими, Луна. Возможно, они станут следующей целью. Возможно – мы. – Она помолчала. – Что касается меня, то я предпочла бы второе, но… Сама знаешь, тут наше мнение значения не имеет.– Будто оно когда-то его имело, – горько, почти по-человечески, поморщилась ее собеседница. – И чего нам ждать теперь, Плутон?Принцесса Последней Планеты отвернулась к окну. Резкие послеполуденные лучи солнца легли на ее лицо неровными, контрастными тенями.– Я бы тоже хотела это знать, – негромко ответила она.– То есть?

– Я не вижу будущего, – просто сказала Сецуна. – Сейчас – совсем не вижу. Мой Шар молчит, ветер во Вратах Времени тоже ничего не открывает мне.В наступившей тишине было слышно, как гудят и взвизгивают асфальтовые магистрали. Казалось – где-то далеко-далеко.

– Плутон, – сдавленно прошептала кошка. – Это что же такое происходит, а?Воин Времени не отрывала взгляда от неба за стеклянной рамой.– Я не могу знать будущее, потому что его – в оформленном виде – нет. То, что происходит сейчас, не было запланировано ни в одном из вариантов событий. Прости, Луна, но ничего более определенного я сейчас сказать не могу.– Тогда скажи хотя бы неопределенное, – нахмурилась та. – Мне нужно знать, от чего предостерегать девочек.– Я действительно мало чем могу помочь, Луна. – Сецуна обернулась, взгляд ее был темным до черноты. – Но что-то говорит мне, что все битвы, которые мы уже пережили, были лишь подготовкой к той, что ждет нас впереди. Это зло приходит изнутри. Оно нападает там, где даже самые сильные из нас могут быть беззащитны.– Я не верю, что все так безнадежно, Плутон! – неожиданно рассердилась Луна. – Особенно теперь, когда девочки наконец-то получили шанс… Я не верю!– Разумеется, все не безнадежно, – Сецуна даже удивилась. – Все будет зависеть от нас. От того, сумеем ли мы стать сильнее самих себя.– Очень понятно, – страдальчески вздохнула кошка.– Я предупреждала, что ничего определенного сказать не могу. – Ее собеседница пожала плечами. – В любом случае, мир меняется, и мне не кажется, что это плохая новость. То, каким он будет, зависит от нас.– Всегда и все зависит от нас, – дернула ухом Луна. – Я, знаешь ли, и не помню, когда было иначе.– Разумеется, – Гранатовые глаза мерцали белыми далекими искрами. – Иначе никогда и не было. Зачем бы тогда были мы?– Полагаю, затем, чтобы ввязываться в истории, – иронично фыркнула кошка. – И кто бы сомневался, что скучать нам не придется.– Ты ведь и сама это знала. – Плутон спрятала в углах губ улыбку. – Еще до того, как пришла ко мне с вопросом.– Что не мешало мне надеяться, что ты отметешь мои глупые предчувствия, – буркнула та.– Утешать – не моя задача, – строго сказала ее собеседница. – Моя задача – всегда говорить правду, какой бы она ни была.– Какой бы она ни была, – горько повторила кошка. – Ты вообще когда-нибудь ошибаешься, хотела бы я знать?

Хранительница Времени не ответила.… – Ну что, девочки, по домам?

Они стояли вчетвером у подножия храмовой лестницы, жмурясь от яркого вечернего солнца. Позаниматься в этот раз удалось (к тайной радости Усаги и Мины) немного, но с учетом всех обстоятельств это было (по молчаливому мнению Ами) лучше, чем ничего.

И теперь длинный, неимоверно утомительный, переполненный событиями и переживаниями день подходил, наконец, к финалу. И этому были единодушно рады все.– Ну, тогда расходимся? – уточнила Мако. – Спать?Мина, чей взгляд был направлен на дорогу, многозначительно усмехнулась, приметив знакомый ярко-красный кабриолет последней модели. И не менее знакомого водителя, терпеливо поджидавшего ясно кого.– Разъезжаемся, – весело сказала она. – Юпитер, это за тобой.– За вами, – невозмутимо ответствовал Нефрит, открывая глаза. – Долго же вы сплетничаете, дамы. Жду вас тут, жду… Залезайте.– Что… прямо все? – удивилась Усаги.– Отвечаю головой. – Лорд Звезд лучезарно улыбнулся. – Дал слово доставить всех в целости и сохранности.

– Вообще-то, милорд, мы уже не первый год возвращаемся вечером одни, – шутливо наморщила нос Мако. – И как бы даже можем за себя постоять, если что.

– Ни капли не сомневаюсь. – Теплая ладонь скользнула по ее талии, намеком задержавшись на стратегических местах. – Но теперь в том нет такой необходимости. Ведь есть мы.Воительницы Венеры и Юпитера переглянулись и синхронно фыркнули. Усаги лирически улыбнулась. Ами покраснела.– Мужчины, – усмехнулась Минако. – Ладно, залезаем, да?

Она порхнула на заднее сиденье, потянув за собой свою принцессу. Мако взялась за переднюю дверцу.

Ами не шевелилась, разглядывая кончики своих туфель. Медлила.– Девочки, – тихо, но твердо сказала она. – Наверное, я с вами не поеду.– Что? – обернулась Мина.– Я забыла у Рей учебник, – ответила воительница Меркурия. – И вообще… так надо сейчас.– Может, мы тоже… – неуверенно предложила Усаги. – Я…– Нет. Лучше я одна, – покачала головой Ами. – Пока – лучше.– Но…– Усаги, она права, – Мако села рядом и положила руку ей на плечо. – Сейчас Рей легче будет с Ами. Им есть о чем поговорить.Нефрит на миг приподнял бровь, заметив, что Лита не заняла место спереди, как собиралась, но не стал задавать вопросов. Он знал, что о самых важных вещах жесты рассказывают лучше, чем слова. Например, строго-сосредоточенные глаза умницы-меркурианки, которая, кстати, обычно забывает книги не чаще, чем Джедайт – то есть никогда. Или грустная морщинка на лбу Лунной воительницы. И еще то, как крепко подруги держали ее за руки – с обеих сторон, словно защищая.

И бледное, почти бесцветное лицо Джеда, когда он вернулся сегодня домой.Да, кое-что определенно бывает непросто. И обычно это самое важное и дорогое ?кое-что?.– Удачи, Амелия, – сказал вслух он. – И береги себя, когда будешь возвращаться домой. Зойсайт с меня голову снесет, если узнает, что я отпустил тебя одну.– Спасибо за заботу, милорд, – улыбнулась водная сенши. – Но право же, иногда вы берете на себя больше ответственности, чем следовало бы.– Меньше, чем следовало бы, – категорично заявил тот. В мягко-небрежном тоне, как шпага в бархатном чехле, пряталась сталь. – Поверьте, моя милая леди, много меньше.– Шовинист, – счастливо вздохнула с заднего сиденья Мако. – Ладно уж, поехали. Пока, Ами!– Пока.

Она помахала рукой вслед отъезжающей машине, потом слегка нахмурилась. Помедлила. И стала вновь подниматься по ступенькам.Она еще не знала точно, что будет говорить и делать. Но не сказать и не сделать ничего – просто не могла.В комнате, которую они покинули четверть часа назад, было все так же тихо, пусто и сумеречно, несмотря на все еще яркое вечернее солнце. Странно, мельком подумала Ами, ведь окна же не на восток. Тогда почему здесь так темно?..Рей сидела на своем излюбленном месте у огня, и темная длинная тень плясала в оранжевых бликах, рассыпанных за ее спиной. Учебник алгебры лежал на углу стола – не заметить его было невозможно. Обложка с формулами казалась странно яркой, почти резала глаз, выбиваясь из обстановки комнаты.– Привет, – нерешительно сказала Ами. – Рей, ты извини, я просто…– Забыла учебник, я поняла, – не поворачиваясь, ответила та. – Можешь забрать, конечно.Ами вздохнула, взяла многострадальную книгу под мышку. Потом положила обратно. Чуть постояла, подошла, села рядом. Замерла, глядя на огонь. Текучее, горячее, оранжево-красное марево извивалось перед глазами, бросая тени даже под закрытые веки.

Говорят, что огонь успокаивает. Ами никогда не могла этого понять.– На самом деле я не за книгой пришла, – тихо сказала она. – Ты ведь поняла, да?Даже не повернув головы, она почувствовала грустную улыбку Рей.– Тебя Усаги попросила?– Нет. То есть, не совсем… Просто… Мы беспокоимся.– Нет причин.Ами не ответила. Она прекрасно знала, что причины есть. И знала, что это знает и Рей.

Другой вопрос – готовы ли они об этом говорить?Сделав привычное усилие, Ами заставила себя спокойно смотреть на пламя. В бархатно-синей глубине вокруг зрачка рыжие сполохи быстро гасли, словно боясь силы водной феи Меркурия.– А знаешь, я ведь боюсь огня, – неожиданно сказала она.– Ты?!Рей наконец обернулась. В темно-фиолетовых глазах отражалось самое настоящее удивление, сделавшее ее похожей на прежнюю порывистую Рей.– Я. – Ами улыбнулась почти виновато. – С детства его боюсь. Даже плитку предпочитаю электрическую. И спички не люблю. И фейерверки не очень. Забавно, да? – Глаза ее были грустными.– Но… Ты никогда не говорила. Почему?– Сначала это казалось мне глупым пустяком. – Меркури опустила ресницы. – Даже смешным. Мне никогда не удавалось найти разумного объяснения. А потом, когда начались наши сражения…

– Да что за чушь, Ами! – воскликнула Рей. – Ну нам-то ты сказать могла? Разве мы стали бы смеяться или думать о тебе хуже?– Нет, конечно. – Та вздохнула. – Но вы стали бы беспокоиться. Ты сдерживалась бы во время атак, если я была бы рядом… – Она замялась. – Ты ведь знаешь, что я… не самая сильная из вас. Нет, не спорь, это так. Мои способности больше подходят для обороны, чем для атаки. А с этим страхом… я окончательно стала бы слабым звеном, и из-за моей глупой причуды могли пострадать все.– Ты никогда не была слабее нас, – возмущенно покачала головой Рей. – Наоборот, ты сильнее многих и многих! И мы могли бы тебе помочь – мы должны были тебе помочь! Человек не должен в одиночку сражаться со страхом. И ты не подвела бы нас, мы справились бы с этим вместе! Мы все… – она неожиданно осеклась и замолчала.– Да, Рей. – Ами не отрывала глаз от стиснутых на коленях рук. – Я поняла это, недавно. Поняла, что если бы разделила с вами мой страх, мы вовсе не стали бы слабее, наоборот. – Она подняла голову. – Главная наша сила в том, что мы вместе. Только… помнить это иногда трудно.Рей не ответила. Только отвернулась, глядя в огонь. Оранжевые лоскуты метались в воздухе, играли с тенями.– Я сегодня вела себя, как последняя дрянь, верно? – тихо сказала она.– Нет, – мягко возразила Меркури. – Просто ты была расстроена, а тут мы со своими вопросами…– Да не расстроена я была, – как-то криво усмехнулась Рей. – А просто зла на все на свете. В первую очередь – на себя. Так, накатило все как-то. А тут вы – беспокоитесь, советуете…– …а сами ничего не понимаем. – Ами улыбнулась в ответ на удивленный взгляд подруги. – Да. Иногда кажется, что весь мир против тебя. А те, кого ты считала друзьями – почти враги. И душа так затуманена обидой и гневом, что ты совсем не видишь выхода, даже не веришь, что он есть.Рей пораженно смотрела на подругу.– Ами, – прошептала она. – Откуда ты… Ты говоришь так, будто…– Помнишь, как на меня однажды напал демон, почти заставив сражаться против вас? – грустно улыбнулась та. – Так что я кое-что понимаю.Огненная жрица нахмурилась, в зрачках ее погасли золотые блики.– Думаешь, со мной… что-то подобное? – тихо спросила она.– Думаю, что некоторые наши мысли и чувства тоже вроде демонов, – вздохнула Ами. – Обычное зло просто вычислить, тем более тебе. А собственным чувствам мы можем долго не придавать значения… пока не станет слишком поздно.

Она говорила спокойно и тихо, но глаза ее были не синими, а почти черными. Далекими-далекими. Рей почти видела, как они истекают печалью – терпкой, лиловой, точно сок несозревшей ежевики.– Скажи, это из-за Зойсайта ты боишься огня? – помолчав, спросила она.

Ами ответила не сразу. Долго смотрела на оранжевое марево, потом робко, явно через силу протянула руку – и отдернула, едва пальцы ощутили тепло.– Тогда… во время последней битвы, он атаковал меня огнем. – Ее голос был задумчив, будто она читала книгу. – Удар пришелся на левую сторону, где сердце. У меня там и сейчас есть родинка, на сгибе локтя, не очень обычная. Такая светлая полоска. Я думаю, это… ну, оттуда. – Она помолчала. – Тогда было… больно.Она так и не обернулась, и пламя отражалось в синем – и тут же гасло. В фиолетовом оно отражалось тоже, но не гасло, а металось и прыгало, запертое решеткой ресниц. Рей на ощупь потянулась ладонью, сжала холодные пальцы подруги.– Он перерезал мне горло, – сухо сказала она. – Не спеша. Аккуратно. – Короткий смешок. – Он всегда все делает аккуратно, Хаос бы его… – Она осеклась. – И все время, пока я умирала, смотрел мне в глаза. Спокойно так. С научным любопытством.

Ответом ей было молчание – и потеплевшие, сочувствующие пальцы в ладони.– Он обещал, что мне больно не будет, – зачем-то добавила Рей.– Но было. – Не вопрос, утверждение.

Сенши хорошо разбираются в боли. Куда лучше, чем обычные люди.– Было, – кивнула огненная. Сейчас – впервые – признаться в этом не казалось стыдным.– А… ему?– Что??Она обернулась – черные волосы взлетели, огонь затрепыхался, загудел.

Синие глаза Хранительницы Дождя были спокойны, как и всегда.– Я тогда умерла не сразу, – мягко объяснила она. – Было… несколько минут. И я слышала… – Она потупилась, помолчала. – Он звал меня, просил не уходить. Говорил, что не отдаст. И у него… руки дрожали. Ему тоже было больно, Рей. Вместе со мной.– Их никто не заставлял нас убивать. – Слова вышли резкими, почти грубыми, но их было уже не вернуть.– Нас ведь тоже тогда не заставляли умирать, Марс.– Что?!! – Рей уронила руки на колени. – Что такое ты говоришь, Меркури?– Правду. – Ами не отвела взгляда. – Разве ты никогда не думала об этом? Ведь и у нас был выбор. Мы могли пойти за ними, во тьму. Могли не сражаться вообще, как Внешние. Могли остаться и умереть с Королевой. А могли… – Она глубоко вздохнула. – А могли и убить их. Сами.– Прекрати!!!.. – Рей обхватила руками голову. – Что ты… Мы не могли этого…– Мы могли, – чистый негромкий голос был неумолим, как лезвие скальпеля, вскрывающего язву. – В том-то все и дело, что мы могли. Даже умирая, мы, сенши, не слабее своих врагов. Просто мы сами так решили – уйти. Потому что в том мире для нас больше ничего не оставалось.– В том мире для нас больше ничего не оставалось, – эхом повторила Рей. Глаза ее были как два глухих, беззвездных колодца.– Поэтому не вини их, Рей. И себя тоже не вини. Каждый шел тем путем, какой выбрал.– Предлагаешь просто сказать себе: ?Так получилось? – и жить дальше? Предлагаешь просто простить?Тишина гудела и потрескивала меж ними, как живая.– Но ты ведь уже простила, – сказала Ами. – Иначе сейчас ты не мучила бы себя так.Оранжевое полыхнуло в фиолетовом – повлажнело – и погасло.– Он… не захочет, – едва слышно прошептала огненная жрица.

– А ты дай ему возможность захотеть.– Предлагаешь сделать шаг навстречу? – невесело усмехнулась Марс.– Нет, – покачала головой водная сенши. – Предлагаю дать возможность сделать это ему. А то знаю я твой характер…– Ну уж, характер… – поморщилась та. А потом добавила – тихо, с непривычной, робкой интонацией: – Ты думаешь… может получиться?– Я думаю, сейчас может быть все, – ответила та. – Абсолютно все, что угодно.И они замолчали. В этом молчании больше не было ничего напряженного или страдающего. Только спокойствие.

Секунды осыпались медленно, неслышно, как крупные прозрачные снежинки – и так же медленно таяли. Сумрак в комнате стал просто уютно-вечерним, без зловещей каймы по краям. Кажется, он даже тихо вздыхал – устало, но с облегчением.– Ами… – Рей подняла неожиданно виноватые глаза. – Знаешь, завтра я обязательно приду в школу. И попрошу прощения у Усаги. И даже поругаюсь с ней как следует. Не надо больше за меня волноваться, ладно?– Ладно, – улыбнулась та.

– И кстати, раз уж мы об этом заговорили – загорелась вдруг энтузиазмом Рей. – Как у тебя-то с Зойсайтом, а?..

– Да ну тебя, Рей! – Тонкая кожа водной феи залилась малиновым. – Что ты, как Минако, право слово…– Это не я что, это ты что! Покраснела вся… Ами?

– Ничего-ничего, тебе показалось! И… я пойду, наверное… Поздно уже… Прости, уже ухожу…– Ами?– А? – Красные уши воительницы Меркурия были заметны даже в рыжих отблесках пламени.

– Ты учебник забыла.– А-а, да-да. Ну, пока…– Ами.Она настороженно обернулась.

– Спасибо.

Рей улыбалась, глядя ей вслед, но в темных глазах улыбки не было. Только понимание.?Спасибо? – одними губами ответила воительница Меркурия. И осторожно задвинула за собой старинную дверь.И, уже ступив на камни двора, она успела услышать:– Ами! Ты бы тоже дала возможность, а? А то знаю я твой характер…И по старому храму рассыпался звонкий, живой, горячий, как искры, смех.?Ну вот и хорошо?, – думала мисс Мицуно, направляясь к лестнице. – ?Рей снова язвит. Это правильно?.Но уши у нее при этом покраснели сильнее.…Спустившись, Ами остановилась на тротуаре, вдыхая свежий голубой вечер. Взгляд рассеянно скользил вдоль цепочки фонарей, еще тусклых, но с каждой минутой наливавшихся желтым соком, а ум не менее рассеянно скользил вдоль цепочки мыслей – таких беспорядочных, что и не понять, какого они вообще цвета.Она была не на шутку встревожена сегодняшней вспышкой Рей – именно потому, что хорошо понимала ее причины. Она понимала, что вместе с прежними надеждами проснулись и тени, накопленные за столетия сна, и справиться с ними будет сложнее, чем с той же Галаксией. Сложнее хотя бы потому, что на этот раз враг может оказаться отражением их самих…Впрочем, изменить уже вряд ли что можно. Да и хотят ли они что-то менять?..Ами вспомнила непривычно-мудрые, такие взрослые глаза Мины, яркий изумруд во взгляде Мако… или теперь уже Литы?Усаги… Плещущийся свет, сильный и хрупкий одновременно. Улыбка, в которой не осталось ничего наивно-детского. Нет, однозначно уже не Усаги. Серенити.Рей… она мечется между прошлым и будущим… Скоро она поймет, что дороги назад нет – то есть, только она и есть, дорога к прошлому, где скрыты корни их памяти, их истинных ?Я?. Скоро отыщет тропинку туда, где спит Рейана Марсианская.

А… она сама?Ами вздохнула, машинально пересчитывая ступнями тротуарные плитки и по старой детской привычке стараясь не наступать на трещины.

Хочет ли она?.. Нет, не так. Сможет ли она?…Ощущение чьего-то присутствия остановило ее, как лента, натянутая на уровне груди. Теплая, мягкая.

Чьего-то? Кого она обманывает…Она остановилась, повернулась, пытаясь распутать взглядом клубок из ветвей и сумрака на другой стороне дорожки. Конечно, он не покажется. Но будет рядом, пока она не дойдет до дома и не скроется в подъезде.Да уж. Ши-Тенноу могут иметь сколь угодно сложные отношения со своими дамами сердца, но обязанности защищать они не слагают никогда. Вечно, как великий закон гравитации. Характер не вытравишь.Характер, хм.?Ты бы тоже дала возможность, а?? А разве она не дает? Впрочем… Сам он вряд ли заговорит с ней. Раньше бы заговорил. Теперь – нет.Вот и шанс узнать, может ли она сама что-то, кроме как советовать…И, приняв решение, Мицуно Ами – Амелия Меркурианская – глубоко вздохнула и выступила в круг фонаря. Желтый свет лег на ее волосы мерцающей пылью.– Может, подойдешь? – спросила она в тень. – До моего дома еще далеко. Что мы с тобой как маленькие, в самом деле…Тень замерла, потом шевельнулась, сверкнув зелеными глазами.Потом шагнула вперед.