0.5. (1/1)

Я так и думал, что будет плохой идеей больным идти на этот склад за информацией (сидел бы в своей книжной лавочке и распространял бациллы, чем не бездумная трата времени? ах да, забыл, я же из дома практически не выхожу). Лучше бы я и дальше отлеживался под Песиным присмотром и попивал лимонный чай, но нет. Случилось это, я чувствую себя далеко не лучшим образом – охренительно мерзко. Компромат на Нортона, парня промышляющего наркотиками разных видов, начиная с простой дури заканчивая всякой капитальной дрянью, стоил немалых для меня денег. С учетом того, что это потенциальный подозреваемый в деле о проституции детей, я ухватился за эту ниточку. Ну, как подозреваемый, фактически он и уходил от нас. Но чтобы сдать его полиции и так, чтобы на следующий день он не оказался свободен, нам нужны были доказательства.Я не собирался оправдываться перед Хайне, это еще больше усугубит положение. Мне поставили условие: если хочешь жить – исчезни. Я ушел. Но это не значит, что я успокоился. Я собственными руками убил маленькую девочку, родную нам, такую добрую. Меня не простит ни Падре, хоть и утверждающий что не моя вина в этом, ни Наото, оставшаяся без младшей сестры, хоть биологически она ей и никто. Ни Раммштайнер, считавший Нилл частью себя. Раммштайнер понимал Нилл, как никто другой, и точно так же она, словно знала его всю жизнь, спасенная его руками, но погибшая от моих. Черт, мои руки до сих пор пахнут ее кровью, и мне все время кажется, что за мной по следам идет Раммштайнер, выпустив свое животное на волю, рискнув, наконец, его накормить и чувствую, что именно я его цель.На складе было очень холодно, и даже мое пальто меня не спасало, меня пробирал сильный озноб, третьи сутки температура держалась выше 38,3, и не падает ниже, а я чувствую себя все хуже. Я целый час отсиживался между ящиками на лестничной площадке второго этажа, откуда был прекрасный вид, прежде чем появились люди. Фотоаппарат был наготове, чистенький с новой пленкой, я не знал, сколько может уйти кадров, но был намерен собрать достаточно доказательств причастности Нортона к наркотикам и проституции. Как только показались покупатели (они всегда приходят вторыми), количество возможных кадров на пленке стало резко уменьшаться, я старался ловить моменты, где были видны лица, в основном — лицо Нортона. Майк Нортон, это крыса в своем деле. Он, как и все, не держит слов, он верит тем, у кого больше денег да и полиция готова отдать за него небольшое вознаграждение.Потом парни Майка привели маленькую девочку, ох, черт, я понял, что не дышу. Я смотрел на эту девочку, с короткими черными волосами, в майке и рваных джинсах. На вид она был чуть-чуть постарше Нилл, но у меня создалось впечатление, что я смотрю на Нилл. Это паранойя, это уже не лечится, старик может тебе и правда лучше сдохнуть? Я разрывался на части между спасением этой девочки сейчас, пока она еще не сломана, и спасением десятков таких, как она, если смогу передать информацию в полицию. И больше хотелось сделать первое, чем второе, слишком уже несчастной выглядела девочка. Черт, когда я так стал вдаваться в сентиментальности и жалость? Я, конечно, по жизни не был жестоким, но жизнь научила меня смотреть на все это спокойнее.Фотографии, фотографии. Чертовы фотографии, как же я их ненавижу, почему я не могу просто взять, бросить это дело и свалить? Почему я привязан к этим вещам, к прошлому, и совершенно не хочу забывать? Почему я не могу быть одним из таких подонков, с тремя, как минимум, телохранителями и кучей денег? Не хочу? Что за чушь. Боюсь. Прожить свою жизнь бесцельно, зависая на одних лишь наркотиках. Никогда не принимал тяжелые наркотики. Легкие — сколько угодно, но не до зависимости. Не настолько часто их употребляю. Вся моя жизнь завязана на брате, если бы не его смерть, кто знает, как я жил бы сейчас.Но, кажется, не судьба была провести все гладко, в самый ненужный момент, а именно когда было тихо, я… закашлял. В последнее время кашель становился все более сильным, и порой я мог по несколько минут пытаться откашляться, а потом еще столько же восстанавливать дыхание. Не в силах подавить кашель, я уткнулся в рукав пальто. Ну, вы представляете, какая слышимость в складском помещении. Было очень хорошо слышно, мягко говоря, и уйти тихо у меня не получилось. Никак не получилось. С пулями еще пронесло, но бегали ребята Майка явно лучше меня (а я-то думал у меня рекорд).Просыпаться было очень больно. Чертовски больно, словно меня нехило ебанули камнем по голове, а открывать глаза (простите, глаз) было еще труднее. Но мне не привыкать, бывало и похуже (тот же самый Хайне со своим раздвоением личности). В помещении, где я находился было темно и холодно, я долго старался всмотреться в темноту, но так ничего и не увидел, никаких очертаний. Общее мое состояние после пробуждения можно было описать как очень хреновое: я чувствовал, как меня колотит от холода, горло горит до такой степени, что больно сглатывать. Пошевелиться было невозможно, запястья были туго стянуты веревкой за спинкой стула, ноги так же были привязаны к ножкам, при всем моем желании, я мог бы только завалиться на бок, но чувствал, что там мне не будет лучше.Попался, Нейлз, и кто тебя будет выручать? А выручать-то некому. Через какое-то время слева от меня открылась дверь и я мог видеть несколько мужских очертаний в проеме. Один из них был Майк, ох, и отыграется он сейчас, чувствую. Еще, небось, будет мне твердить о том, сколько прибыли я ему слил, прямо как в кино. Начиная с этого момента, мои воспоминания стирались каждую секунду — меня просто накачали наркотиками. Я пытался понять свои ощущения, я пытался анализировать, но на меня обрушилось столько всего, что мозг просто не справлялся, и я ничего не запоминал. Только смутно, про какие-то разговоры, что-то такое, они смеялись, я что-то говорил. Я рассказывал и слушал, как меня оскорбляют. Потом мне казалось, что где-то слышны крики, кажется стреляли, я настолько был напичкан наркотой, что просто не мог отличить звуки. Я пытался куда-то идти, когда понял, что совсем не связан, но в итоге просто сталкивался со стеной. Картина была одним сплошным пятном, размешанным всеми цветами радуги. Кажется, меня кто-то поддерживал, кто-то что-то говорил.Блядь, Наото? Меня как в холодную ванную со льдом кинуло, я резко пришел в себя, кашляя, как одержимый. Нещадно горело горло, я пытался что-то ей сказать, но ни слова не смог вымолвить, я просто охрип до такой степени, что даже шептать ничего не мог. А Наото все что-то говорила мне, но слов я не мог разобрать, у меня еле хватало сил опираться на нее. Сознание стремительно опять ускользало, четкая картина опять стала смазываться и последнее, что я помню так это Наото, сползающая по стенке с раной в животе, глядящая куда-то вперед стеклянными глазами. Картинка перевернулась, я упал, и свет окончательно потух, но мне все еще кричали ?Нейлз? Бадоу, не пропадай твою мать!?Когда я пришел в себя, в состояние, когда мог более или менее соображать, мне было паршиво. Пару минут я просто лежал, прислушиваясь к звукам в комнате (меня домой притащили, как здорово) и кроме размеренного дыхания где-то рядом, ничего не слышал — полная тишина. Настолько ослабленным я себя не чувствовал никогда, нет сил даже руку поднять. Во всем теле сильна слабость, горло пересохло. А еще, вашу мать, я хочу курить, бля! Упс… Кажется последние три слова я сказал вслух…— С ума не сходи, никотиновый наркоман, ты только еле отошел. – Кажется, я слышал альбиноса. Раммштайнер, ты ли это? Как я рад тебя слышать, ты не поверишь… И почему я так рад? Ты, наконец, пришел меня убить, да? Я послушно заткнулся на пятнадцать минут, и если белобрысый посчитал, что на этом все, то он далеко заблуждался, я просто копил силы. Пока я копил силы, мой мозг активно работал (чему я был удивлен, голова жутко болела, черт, когда она не болела за последние дни?) Скорее всего, Раммштайнер притащил мою тушу сам, ибо здесь была бы уже толпа всяких Нилл, Мими, Михаев и Эрнестов. А то, что каждый из них страдает такой чертой, как сострадание, и если их собрать вместе — они сила, я знаю давно, и Хайне знает, он помнит, как по их вине вследствие такой заботы я попал в больницу.Ох… Совсем забыл, Нилл… Твою мать, почему я еще жив? Раммштайнер, ты же меня убить пообещал. Да я же, по сути, мертвец уже был бы, меня обыграл этот сукин сын Нортон. Что со мной произошло я так и не смог вспомнить, но, судя по всяким отметинам/синякам/царапинам и прочей гадости, я догадался, что ничего хорошего. Ну да, выглядел я не очень хорошо. Ничего не помню.— Раммштайнер, я сдохну, если не покурю, отдай мне мои сигареты, сволочь.

— Заткнись, Бадоу. – огрызнулся Хайне, неохотно отделяясь от единственного кресла в квартире. – Тебе лучше не курить. – Какие мы добрые, совсем недавно ты мне чуть лично не перегрыз глотку и знаешь, я был бы рад этому.

— Давай это буду я решать, курить мне или нет, окей? – Я приподнялся, опираясь спиной на спинку кровати, и закутался в одеяло. Чертовски холодно. Я хочу курить, как только проснулся, первая мысль это – ?покурить бы?, даже не выпить глоток воды, а именно ?курить?. Неужели, ты будешь мне отказывать в такой мелочи, Раммштайнер? Мне можно считать это моим предсмертным желанием? Раммштайнер промолчал, отыскал мою куртку и кинул мне пачку сигарет. Быстро же сдался. Или лучше сказать, специально? Где-то на половине сигареты я почувствовал, как меня начинается немного мутить, но я гордо вытерпел с невозмутимым выражением лица и докурил всю сигарету, про себя проклиная напарника. Раммштайнер опять вальяжно развалился в кресле и, нахмурившись, наблюдал за мной. Через три минуты я рванул со всей дури в ванную, меня тошнило. От сигарет.— Я предупреждал, лучше не курить.

– Больно ты разговорчивый, Раммштайнер, что-то мне это не нравится. – Я выполз из ванной только через полчаса. После курения настолько резко закружилась голова, что я еле устоял на ногах. Я не знаю от чего это может быть, но подозреваю, что часть причины в том, что я еще и болею. Я ведь еще болею? Хайне – фас (в смысле, требую объяснений). Мокрый после душа, обернутый в одно полотенце вокруг бедер, я уселся снова на кровать и накрылся одеялом. К головокружению накатила усталость. Блевал так, словно трое суток до этого жрал чистый спирт, как противно-то.— Слушаю. Но что говорил Раммштайнер, я не запомнил — почти в самом начале отключился, почувствовав, как уплываю куда-то в сторону, и звуки становятся далекими, а картина начинает пропадать. Мне становилось хуже с каждым часом.