Глава XIX (1/1)

На следующий день занавес в Лонгборне поднялся над новым актом. Г-н Ламаник излил душу по всей форме. Решившись осуществить сие, не теряя времени, ибо отпуск его завершатся в ближайшую субботу, и не мучаясь робость, коя могла затруднить его положение хоть на миг, он приступил к делу очень методично, соблюдая все ритуалы, кои полагал составляющими процедурами. Вскоре после завтрака, обнаружив г-жу Пайнс, Мейсона и младшую его сестру, он изрёк матери следующее:?— Могу ли я надеяться, сударыня, на ваше вспомоществованье в отношеньи неотразимого вашего сына Мейсона, когда я в ходе нынешнего утра стану ходатайствовать о личной аудиенции у него? Мейсон успел разве что изумлённо вспыхнуть; г-жа Пайнс тотчас отвечала:?— Ох батюшки! Да-да, ну разумеется. Я уверена, Диппер будет очень счастлив?— само собой он не станет возражать. Пойдём, Энни, ты нужна мне наверху. И, собрав рукоделие, она заторопилась прочь; Мейсон воспротивился:?— Сударыня, не уходите. Останьтесь, прошу вас. Пусть господин Ламаник меня простит. Он не может сообщить мне ничего такого, что не следует услышать любой из вас. Я ухожу сам.?— Нет-нет, Диппер, что за ерунда. Я желаю, чтобы ты остался. —?И увидев, что Мейсон, раздосадованный и смущённый, вот-вот сбежит, она прибавила:?— Диппер, я настаиваю, чтобы ты остался и выслушал г-на Ламаника. Сейчас директиве Мейсон перечить не мог?— и, после минутного размышленья сочтя, что мудрее всего разделаться с сим как можно быстрее и безбурнее, вновь сел и постарался беспрерывным чтеньем скрыть чувства, кои пребывали поделены меж расстройством и развлеченьем. Г-жа Пайнс и Энни удалились, и, едва за ними закрылась дверь, г-н Ламаник приступил:?— Поверьте мне, дражайший мой господин Мейсон, ваша скромность не служит вам дурную службу, но дополняет ваши совершенства. Вы представлялись бы мне менее привлекательным, если б сия неохота не была явленна, но позвольте заверить вас, что я располагаю дозволеньем вашей глубокоуважаемой матушки на сие к вам обращенье. Вряд ли вы можете усомниться в сущности нашей беседы, однако природная ваша утончённость, вероятно, заставляет вас притворяться; равно и мои ухаживанья, будучи слишком явными, не могли быть истолкованы превратно. Немногим позже, чем я переступил порог сего дома, я разглядел в вас спутника моей будущей жизни. Но прежде чем меня в этой связи унесёт на крыльях чувств моих, вероятно, мне следует сообщить о резонах, кои понуждают меня к поиску супруга,?— и более того, кои побудили меня приехать за сим в Хартфордшир. Мысль о том, как величественный и невозмутимый г-н Ламаник уносится на крыльях чувств, рассмешила Мейсона и не дала воспользоваться предоставленной ему краткой паузою, дабы его остановить; посему он продолжал:?— Резоны, побуждающие меня жениться, таковы. Во-первых, я полагаю, что любому священнику, пребывающему (подобно мне) в благополучных обстоятельствах, надлежит подавать пример супружества своему приходу. Во-вторых, я убеждён, что сие чрезвычайно умножит моё счастье. И в-третьих?— сие, возможно, мне следовало упомянуть первым,?— я намерен обручиться по совету и рекомендации благородной дамы, кою я имею честь называть покровительницей. Дважды он снисходила до высказыванья (не будучи спрошена!) своего взгляда на сей предмет; и как раз субботним вечером перед моим отъездом из Хансфорда?— между партиями в три семёрки, когда госпожа Дженкинсон поправляла юной госпоже де Бёрг скамеечку для ног,?— она сказала ?Господин Ламаник, вам следует обручиться. Священнику следует обручиться. Выбирайте тщательно, выбирайте благородного человека ради меня; а ради вас пусть будет деятельной, полезной особою, коя не слишком балуема роскошью и способна распорядиться небольшим доходом. Вот что я вам советую. Отыщите подобного человека как можно скорее, привезите его в Хансфорд, и я его навещу.? Позвольте, кстати, отметить, неотразимый мой племянник, что вниманье и доброту леди Кэтрин де Бёрг я не числю средь наименьших преимуществ, кои способен вам предложить. Вы увидите, что манеры её превосходны несказанно, а ваши остроумье и живость, полагаю, она сочтёт приемлемыми, в особенности когда вышеупомянутые качества будут обузданы молчаньем и почтеньем, кои неизбежно внушает её титул. Такова моя склонность к браку в целом; остаётся сообщить, почему взор мой устремился к Лонгборну, а не к окрестностям Хансфорда, где, уверяю вас, привлекательных людей немало. Наследуя сие поместье после смерти вашего почтенного отца (каковой, однако, может прожить ещё многие годы), я не мог удовлетворить своих стремлений, не вознамерившись выбрать своего спутника жизни средь его детей, дабы потеря их оказалась наименьшей, когда произойдёт печальное событие?— каковое, впрочем, как я уже сказал, может не произойти ещё несколько лет. Таково было моё побужденье, неотразимый мой племянник, и льщу себя надеждою, что оно не уронит меня в ваших глазах. Теперь же ничего не осталось мне, лишь весьма воодушевлённым манером заверить вас в неистовстве моей любви. К наследству я совершенно равнодушен и ничего подобного не потребую от вашего отца, ибо ясно сознаю, что сие невозможно исполнить и что тысяча фунтов в четырёхпроцентных облигациях, кои вы получите лишь после упокоения вашей матушки,?— всё, на что вы можете рассчитывать. Таким образом, п сему предмету я намерен хранить незыблемое молчанье, и вы можете быть уверены, что ни единый мелочный упрёк не сорвётся с моих уст после того, как мы вступим в брак. Теперь стало абсолютно необходимо его прервать.?— Вы слишком торопитесь, сударь,?— вскричал Мейсон. —?Вы забываете, что я не дал своего ответа. Позвольте мне сделать сие, не теряя более времени. Примите мою благодарность за любезность, коей вы меня удостоили. Я вполне сознаю сколь почётно ваше предложенье; для меня, однако, невозможно поступить иначе, нежели его отклонить.?— Для меня не новость,?— отвечал г- Ламаник, помавая рукою,?— что средь юных джентльменов и дам бытует обыкновенье отвергать ухаживания человека, коему они в тайне собираются сказать ?да?, когда он впервые просит об их милости, и что порою сей отказа повторяется во второй или даже в третий раз. Посему я нисколько не удивлён вашими словами и надеюсь в скорости повести вас к алтарю.?— Честное слово, сударь,?— отвечал Мейсон,?— после моего заявленья надежда ваша весьма необычайна. Уверяю вас, я не отношусь к тем людям (если таковые существуют), кои столь дерзки, что рискуют своим счастием, рассчитывая на повторное предложенье. Я отказываю вам совершенно серьёзно. Меня вы не в силах сделать счастливым, и я убеждён, что являюсь последним человеком в мире, кой в силах осчастливить вас. Да если бы ваша подруга леди Кэтрин познакомилась со мною, уверен, она сочла бы меня во всех отношеньях негодным для подобной роли.?— Если б достоверно было известно, что леди Кэтрин отнесётся к вам подобным манером… —?весьма серьёзно отвечал г-н Ламаник. —?Однако я не постигаю, отчего её светлость должна хоть сколько-нибудь осудить вас. И вы можете быть уверены, что, когда я буду иметь честь снова её видеть, я в превосходнейших выраженьях опишу её вашу скромность, бережливость и прочие обворожительные качества.?— Господин Ламаник, уверяю вас, в сих похвалах нет нужды. Дозвольте мне судить самому и окажите любезность?— поверьте моим словам. Я желаю вам огромного счастья и богатства и, отвергая вашу руку, делаю всё, что в моих силах, что бы предотвратить обратное. Сделав мне предложенье, вы, должно быть, утешили свои переживанья касательно моей семьи и можете можете забирать поместье Лонгборн, когда бы оно вам не досталось, и не в малейшей малости не упрекать себя. Тему сию, стало быть, можно считать исчерпанною. И, договаривая сии слова, он поднялся и ушёл бы прочь, если б г-н Ламаник не обратился к нему:?— Когда я буду иметь честь вновь заговорить с вами о сём предмете, я надеюсь получить более благоприятный ответ, нежели ныне; я, однако, вовсе не виню вас в жестокости, ибо знаю, что таков обычай?— отвергать человека, впервые делающего предложенье, и, вероятно, даже сейчас вы сказали всё сие, дабы меня поощрить, что вполне согласуется с подлинной скромностью вашей натуры.?— Ну в самом деле, господин Ламаник,?— с некоторым жаром вскричал Мейсон,?— вы озадачиваете меня безмерно. Если всё, что я сказал, представляется вам поощреньем, я не имею понятия, как выразить мне свой отказ, дабы вы убедились что я вам отказываю.?— Я прошу вашего дозволенья льстить себя надеждою, мой неотразимый племянник, что вы отвергаете мои ухаживанья исключительно церемониала ради. Резоны, кои заставляют меня поверить сему, вкратце таковы. Мне представляется, что рука моя не может быть недостойна вашего согласия, а равно?— что союз, предложенный мною, не может почитаться иначе, нежели весьма желанным. Моё положенье, мои связи с семейством де Бёрг и моё сородство с вашей собственной семьёю суть обстоятельства, отчётливо говорящего в мою пользу, и вам также стоит принять во вниманье, что, невзирая на многочисленность ваших прелестей, отнюдь нельзя быть уверенным, что вы когда-либо получите другое предложенья руки и сердца. Приданное ваше, к сожалению, столь незначительно, что, по вероятию, затмит сиянье вашей красоты и обворожительных качеств. Итак, поскольку я заключаю, что вы не можете всерьёз мне отказывать, я намерен приписать сей отказ к вашему желанью разжечь мою любовь неизвестностью, как обыкновенно поступают изысканные господа и дамы.?— Уверяю вас, сударь, я вовсе не притязаю на изысканность, коя заключается в свойстве терзать уважаемого человека. Я с большим наслажденьем приму комплименты за искренность. Я снова и снова благодарю вас за честь, кою вы мне оказали своим предложеньем, однако принять его для меня абсолютно невозможно. Сему противятся все мои чувства. Могу ли я выразиться яснее? Не сочтите меня изысканным человеком, стремящимся мучить вас, но разумным существом, кое говорит правду от всей души.?— Вы полностью очаровательны! —?с неловкой галантностью вскричал он. —?И я убеждён, что, будучи одобрено недвусмысленной властью обоих ваших родителей, предложенье моё непременно будет принято. Пред лицом подобного упорства и умышленного самообмана Мейсон не нашёлся с ответом и тотчас молча удалился, полный решимости, если г-н Ламаник пожелает и далее почитать его отказы лестным поощреньем, обратиться к отцу, чьё несогласье могло быть высказано весьма недвусмысленным манером и чьё поведенье нельзя спутать с аффектацией и кокетством.