Из разных каст (1/1)

Подумав, Атсуши все-таки пришел к выводу, что не собирается он вступать в наследство. Не хотелось разгребать все барахло, натащенное на фабрику Мацудой и его присными за несколько лет. Не хотелось думать, что и куда пристроить, как выгодно загнать. Тем более, что большую часть вещей, которые хранились по заначкам, просто так было не продать – это могло вызвать вопросы, а то и новые проблемы. Проблем Атсуши точно не хотел – он обещал матери. А наличных на базе оставалось не так уж и много, в конце концов, они не были ни пиратами, ни серьезными разбойниками: так, компания трудных подростков, которым хотелось хоть немного пожить красиво и рисково. Так что все вырученные наличные обычно тратились тут же – на алкоголь, на очередной модный наркотик, на то, чтобы сводить девчонку в кафе.Впрочем, на простенькую ударную установку ему хватило, хоть и пришлось выпрашивать скидку.Зато теперь он мог почти не появляться дома – мама знала, что он играет в группе, так что больше вопросов не задавала. Она, кажется, была рада, что он нашел себе хоть какое-то мирное занятие на лето. Отец неожиданно тоже нашел временную работу и слегка взял себя в руки, так что Атсуши с легким сердцем погрузился в музыку.Правда, он не знал, можно ли это с полным правом назвать музыкой. Он как-то привык слушать более мелодичные вещи, но в группе правила устанавливал Имаи, так что он не роптал. Его делом было просто выполнять свою часть работы – держать ритм и не сбиваться от неожиданных взрыков резонатора, который Имаи использовал буквально постоянно, пробуя и экспериментируя. Что-то более-менее оформленное у них начало получаться только к концу осени, и в январе они даже сыграли несколько песен на фестивале в Такасаки – правда, в самом обычном старом концертном зале. Атсуши прилежно барабанил нехитрую мелодию, гитары бренчали, Араки бубнил, резонатор, привинченный к деке имаевой гитары, шипел, шуршал и булькал от обилия текстиля, дерева и пластика вокруг. Кажется, они даже произвели определенное впечатление – Атсуши особо не наблюдал за реакцией зрителей, потому что ему было некогда. Если честно, ему вообще довольно тяжело давалась игра на ударных, чисто физически. Он всегда считал себя достаточно сильным и быстрым, но тут он едва успевал и после пары песен совсем выдыхался.К апрелю он уже совсем разочаровался в идее группы, а вот Имаи, казалось, чем дальше, тем уверенней становился, что именно этим он хочет заниматься после выпуска. Они не говорили об этом. Вернее, Атсуши как-то заикнулся, что не очень-то вытягивает, но Имаи бескомпромиссно заявил, что у него все нормально получается.– Мы все учимся. Дальше будет проще.Атсуши молча кивнул, пряча глаза.– Или… – Имаи прищурился. – Тебе что-то не нравится? Музыка?Атсуши было плевать на музыку, так что он абсолютно честно покачал головой.– Все нормально. Просто не уверен, что я… что у меня выйдет.– Выйдет, – сказал Имаи, и Атсуши заткнулся. При всей своей мягкости и неконфликтности Имаи мог быть жестким, и Атсуши соврал бы, сказав, что его это не заводит. Пожалуй, его заводило вообще все, что так или иначе относилось к Имаи. Самое удивительное, что это было взаимно. Вот только…У них так ничего и не было кроме поцелуев и неловкой взаимной дрочки. Атсуши еще не настолько отчаялся, чтобы предлагаться откровенно, а намеков Имаи или не понимал, или не хотел понимать. Все лето, осень и зиму они репетировали в здании старой фабрики, в огромном помещении гуляли сквозняки, а под конец стало настолько холодно, что они просто разводили костер на бетонном полу и крутились вокруг. Иногда после репетиций Имаи затягивал отъезд до тех пор, пока остальные не разойдутся, и у Атсуши слабели колени от предвкушения. Они подтаскивали футоны поближе к догорающему огню и забирались вдвоем под одеяло. Имаи наваливался на него сверху и целовал до умопомрачения сладко, потираясь всем телом о его, а потом доводил рукой до разрядки и позволял сделать то же самое для себя. И… Имаи, кажется, этого хватало. А вот Атсуши было ужасно стыдно, что ему – нет. Ему хотелось большего. Один раз он попробовал поцеловать Имаи в живот и хотел было спуститься ниже, но тот торопливо поднял его голову за подбородок и поцеловал в губы.– Ты не хочешь? – спросил Атсуши тогда, не выдержав.– Не надо так, – попросил его Имаи, глядя очень серьезно. И Атсуши подчинился. В конце концов… в конце концов у него и так было очень много. Раньше он и мечтать не смел об этом, а сейчас. Место, где он мог спрятаться и куда мог привести друзей. Друзья, которые воспринимали его на равных. Вожак, любовник, который его ценил и хотел. Пускай Имаи не готов пока присвоить его полностью. Это дело времени. Атсуши еще докажет, что он полезен. Что он хорош. Что он достоин быть рядом. Но пока зуд какой-то незавершенности грыз его почти постоянно. Казалось, будто бы Имаи не хочет принимать его до конца. Не хочет метить, привязывать к себе окончательно. Словно оставляет себе пространство для маневра, возможность отойти и оставить Атсуши нетронутым, будто бы он девица и станет жалеть. Будто бы Атсуши уже не провалился по горло в эту связь, в эту зависимость, когда от одного запаха его волос в паху болезненно тяжелеет, от одного звука его голоса волоски на шее встают дыбом.Впрочем, была еще вероятность того, что Имаи просто брезгует, но об этом Атсуши не мог думать, гнал эту мысль от себя изо всех сил. А к концу марта, когда закончились символические экзамены и прошел еще более символический и невероятно скучный выпускной вечер, оказалось, что первое предположение и было правдой. И теперь Атсуши уже не знал, что было бы хуже. То, что Имаи с самого начала собирался его бросить, или просто брезгливость. Теперь уже казалось, что брезгливость бы он пережил. Он переживал вещи и похуже.Имаи долго молчал, неделю или полторы. Уже все знали, что Араки уезжает учиться в колледж, и Атсуши даже успел порадоваться этому – зародившаяся недавно идея о том, что можно стать вокалистом самому, прозвучала случайно, но запала ему в сердце глубоко. Он думал и анализировал свои ощущения и, главное, свои желания. Казалось, у него впервые в жизни появились какие-то реальные устремления, что-то, чего он действительно хотел. Не просто безопасного укрытия и места при ком-то сильном и надежном, он хотел выйти вперед. Ощутить на себе фокус внимания чужих, незнакомых, но благожелательно настроенных людей. После одного из коротких выступлений этой весны он однажды не просто вышел из-за барабанной установки и ушел за кулису, а зачем-то подошел к краю сцены и поклонился. И когда он поднял голову, то ощутил это. Десятки устремленных на себя глаз – заинтересованных, оценивающих, веселых и даже восхищенных. Он невольно улыбнулся от смущения, и тут же в ответ полетели улыбки и даже подбадривающие крики. И даже сойдя со сцены, Атсуши еще долго слышал эти чужие голоса. Ощущал кожей тепло чужого внимания. Это было так классно, что его потряхивало еще несколько часов после выступления, хотя обычно он выдыхался уже на сцене и потом хотел поскорей выкинуть из головы произошедшее – он себе не нравился за барабанами. А вот перед самыми лицами зрителей… там он себе понравился. Атсуши редко себе нравился, и ради повторения этого ощущения он был готов на многое.Он не особо задумывался о том, сумеет ли петь – в общем, ни один из них изначально не умел ничего, если уж Араки решил, что он может быть вокалистом, то и Атсуши сумеет не хуже. Дело практики. И если тот наконец уедет, и Атсуши получит и его место, и Имаи целиком для себя, то больше и пожелать будет нечего.Однако реальность развернулась совсем другой стороной.– Я уезжаю, – сказал Имаи, когда они лежали вдвоем под одним одеялом на старой фабрике. Атсуши, разгоряченный и разморенный, почувствовал, как озноб пробегает по коже.– Куда, – спросил он тихо. В общем-то, все было понятно сразу, но нужно было как-то оттянуть время, чтобы осознать сказанное.– В Токио, – послушно ответил Имаи, глядя на него со странным пытливым выражением. – Буду поступать в колледж.– Как Араки. Вместе с ним, да?Имаи отвернулся, в замешательстве потирая подбородок.– Ты мог бы поехать с нами…– Не мог бы, – оборвал его Атсуши с горьким смешком. – Ты прекрасно знаешь, у меня нет денег на колледж.Имаи покусал губу.– Продай байки, – сказал он тихо. – Этого хватит на… первый год. А потом мы уже будем знаменитыми.– Ты собираешься становиться знаменитым без Юты и Хиде? Они-то еще учатся.Имаи длинно выдохнул, закрывая глаза. И промолчал.– С тем же успехом вы можете стать знаменитыми и без меня, – сказал Атсуши, ежась. Это было правдой. И в свете этой правды все остальное представало совсем… совсем иначе. – Ты давно решил?– Год назад.Атсуши кивнул и отвернулся на бок, ткнулся пылающим лицом в подушку – глаза предательски жгло, и Имаи совсем не нужно на это любоваться. Чертов плакса. Чертов мечтатель. Это все… просто благотворительность. С самого начала.– Мы будем приезжать и репетировать, – сказал наконец Имаи. – В Токио много возможностей, я придумаю, как организовать нам выступления. И в конце концов мы переедем все. Аччан…Он положил ладонь Атсуши на плечо, намереваясь его развернуть к себе, но тот перехватил его ладонь, сжал пальцами.– Трахни меня, – попросил он сдавленным горлом. Имаи замер, даже дышать перестал, кажется. И Атсуши оглянулся через плечо, уже не стесняясь ни слез, ни своего желания.– Давай. Хотя бы раз. Я хочу это почувствовать.А потом уезжай, – осталось несказанным. Я же знаю, ты не вернешься. Ничего больше не вернется. Это был прекрасный год, единственный прекрасный год в ужасной жизни. Хорошо, что он был, спасибо тебе за него. Но впереди ведь больше ничего. Исполни мое последнее желание, пожалуйста.– Хисаши, – прошептал он вместе этого всего почти умоляюще, и Имаи подался к нему, обнял со спины, поцеловал в уголок губ, прижался. По крайней мере, он хотел, Атсуши чувствовал прижавшийся к пояснице напряженный член. Этого было не подделать.Все вышло неловко и больно, Атсуши не получил почти никакого удовольствия кроме морального, да и Имаи вряд ли особо понравилось. Но по крайней мере он кончил внутрь, и это, помимо очевидного дискомфорта, принесло глухое чувство обреченного удовлетворения. Вот так. Наконец-то.– Больно? – спросил Имаи тихо, гладя его по груди и целуя в мокрый затылок.– Нет, – соврал Атсуши. – Спасибо тебе.– Я не думал, что ты правда хочешь так, – неожиданно сказал Имаи.– Почему?– Это все… – он уперся лбом между лопаток, и голос стал невнятным, но Атсуши разбирал каждый звук нутром, будто бы Имаи говорил прямо внутрь него. – Это больше похоже на ритуалы банд. Я слышал, что у некоторых так заведено.Атсуши устало усмехнулся.– Думаешь, я хотел спать с тобой за покровительство?– Я не знал. Не понимал, что ты… вот такой ты – можешь во мне найти.– Какой – такой?– Красивый. Сильный. Смелый.Атсуши зажмурился. Слабак и трус. Вечный слабак и трус. Странно, что Имаи не разглядел этого за год.– Ты лучший человек, которого я знаю, – сказал он. – Ты очень умный. И очень добрый. Мне было хорошо с тобой, Хисаши.– Не говори так.– Как?– Будто все кончилось. Я буду приезжать. Группа будет существовать. Я обещаю, Аччан. Просто… потерпи немного.– Хорошо, – сказал Атсуши ровно. Имаи поцеловал его под лопаткой и осторожно провел ладонью вниз, сжал ягодицу.– Можно еще?..Атсуши послушно перевернулся на живот и подтянул колено повыше, чтобы ему было удобней. Во второй раз было уже не так больно – по сперме скользило лучше. И Имаи стонал, целовал его и гладил по плечам и бедрам, толкаясь внутрь. Атсуши было почти хорошо от этих поцелуев и прикосновений, наверное, если бы не гулкая пустота надвигающегося безразличия, он бы даже возбудился достаточно, чтобы кончить. Но старый защитный механизм берег его от излишней горечи, поэтому он мало что чувствовал кроме благодарности. Имаи и правда хотел его. Заботился о нем. Никто не виноват в том, что он должен идти дальше, а Атсуши так навсегда и застрянет в Фудзиоке, в пропитанном страхом и болью доме, в пустой бессмысленной жизни, в которой нет места желаниям, а есть только необходимость. Так уж вышло. Они из разных каст.Только через несколько дней, проведенных в бытовых мелочах и полном безделии, Атсуши случайно, краем сознания поймал ощущение, что больше всего его удручает не то, что все его мечты оказались разрушены. Не то, что у него больше нет цели, нет какого-то ориентира, в сущности, нет даже занятия толком. Хуже всего ему было от того, что он больше никогда не увидит Имаи. А если и увидит, что это уже будет другой, чужой Имаи. Переживший многое без него. Увидевший действительно красивых, сильных и смелых людей. Что остаются считанные часы его желания, его неловкого восхищения. Как прекрасно было быть для него космосом. Как горько и отвратительно теперь остаться только эгоистичной дрянью и неблагодарной сволочью.Они прощались на перроне скоростной ?пули? – там были все: и семейство Араки, и семейство Имаи, и Хиде с Ютой, и еще несколько ребят из компании – все сначала тряслись на локальной электричке до Такасаки, а теперь, в коллективной неловкости громко разговаривали и смеялись, подбадривая друг друга. Атсуши стоял поодаль, сунув руки в карманы. Ему отчаянно хотелось оказаться где-нибудь в другом месте, потому что здесь было невыносимо. Имаи изредка бросал острые взгляды в его сторону, а под конец, когда до прибытия поезда оставалось не больше пяти минут, подошел к нему и встал напротив, глядя в глаза.– Я приеду в следующем месяце. Как только устроимся.– Хорошо, – покорно сказал Атсуши.– Можно будет тебе звонить?Атсуши помотал головой. Страшно представить, что будет, если звонок раздастся в неподходящее время.– Я лучше сам.– Может быть, у тебя получится приехать на выходные…Атсуши улыбнулся.– Может быть.Он ни разу не был в Токио. Вообще сама мысль о нем рождала в воображении что-то невероятно запутанное, хаотичное и яркое. Будто бы это была иная планета, а не город всего в нескольких сотнях километров от Фудзиоки. Для Имаи это звучало привычно: приехать в столицу на выходные. Для Атсуши это была фраза из совершенно другого мира.Мы из разных каст, напомнил он себе. Имаи просто не понимает. Может быть, он искренне считает, что станет приезжать, что группа продолжит свое существование, что они как и раньше будут время от времени заниматься сексом, и ничего не изменится. Он еще не осознает, что уезжает совсем в другую жизнь, новую жизнь, где нет места прошлому. Он хороший. Его нельзя расстраивать.– Внимание, – раздался искаженный динамиками голос у них над головами, – На второй путь прибывает скорый поезд Мега-Токи-Токи до станций Омия, Уэно, Токио. Пожалуйста, приготовьтесь к посадке, спасибо.Издалека раздался свист приближающегося состава. Атсуши ободряюще улыбнулся, готовясь отступить назад, но Имаи неожиданно сам шагнул к нему навстречу и обнял, прижимаясь щекой к щеке.– Я люблю тебя, – шепнул он едва слышно и тут же отпустил, отвернулся и зашагал прочь, оставив Атсуши пригвожденным к месту.Дальше… что было дальше? Он стоял все так же в отдалении, глядя, как суетятся родственники, как раздвигаются двери ?пули?, похожие на люки в космическом корабле, как Имаи и Араки заходят в вагон и пропадают в его темном чреве.Потом он шел позади всех через здание вокзала к перрону электрички и ждал поезда, прислонившись боком к автомату с напитками. В ушах стучало, и он никак не мог осознать произошедшее. Зачем Имаи так с ним? Чего он добивался? Не хотел, чтобы Атсуши его забывал? Да он бы и не смог, никогда в жизни. Хотел приберечь его для себя – на тот случай, если все-таки придется вернуться? Но Атсуши и так уже принадлежал ему полностью – он ведь сам попросил об этом. И что бы там Имаи ни думал про ритуалы банд, одно это определяло точно: принадлежность, верность, обещание служить до конца...Самым невероятным было предположение, что Имаи действительно так чувствовал.Не просто друг, приятель для совместного просмотра манги и болтовни ни о чем.Не просто удобный партнер для удовлетворения подростковой сексуальности.Не просто полезный участник группы.И даже не следующий в иерархии, с которым можно разделить и постель, и работу, и досуг. Имаи вообще очень скептически относился к любым проявлениям иерархии, это, скорее, было обязательным для Атсуши – распределять людей по определенным уровням. Четко знать свое место. И никогда не зарываться, если только не представилась реальная возможность занять место, которое тебе подходит лучше.Но Имаи сказал, что… любит.Это было слово из какой-то параллельной реальности. За всю жизнь Атсуши любила только мама, и хотя от нее тоже частенько доставалось, лишь она могла обнять и утешить. А до того, как Атсуши научился убегать, – и спрятать. И отдать последнее, лишь бы его спасти, даже пожертвовать своим сердцем. Но это – мама. Это исключение из всех правил.А что имел в виду Имаи?..Уже когда они вышли из электрички в Фудзиоке, Атсуши неожиданно нагнал Хиде и зашагал рядом.– Ты как? – спросил он сочувственно. Атсуши кивнул.– Нормально, – пожалуй, он был благодарен за вопрос. Они почти не взаимодействовали раньше, но теперь, если они остались тут втроем, и Атсуши вроде как за старшего… – В субботу как обычно, помнишь?– Ага, – Хиде повеселел и заулыбался. Он тоже переживал. И притихший Юта смотрел на них с надеждой, несмело улыбаясь.Наверное, подумал Атсуши, Имаи просто хотел, чтобы я верил. Поэтому и сказал так. Чтобы верил и держался с остальными. Не прекращал тренировки.Это имело смысл.И даже если Атсуши прав и Имаи больше не вернется, эта вера поможет им какое-то время продержаться. У Атсуши будет компания, и он не останется один. У ребят будет занятие, и они не свяжутся с очередными хулиганами или даже бандой. Целый год очень удобных и полезных иллюзий.Вот только…Атсуши шел домой, и из головы не шел этот тихий шепот. Это быстрое и жесткое объятье. Прикосновение щеки к щеке, которое оказалось интимней всех их поцелуев и секса.Будто бы Имаи пометил его не своей спермой внутри, не нетерпеливыми укусами на загривке, не рвущим на части членом.Будто бы он пометил и присвоил его этими словами. Будто сломал что-то в нем, ужасно важное – огромную плотину, которая берегла его от излишне сильных и болезненных эмоций. И теперь Атсуши не справлялся. Внутри него хлестало через край, заливало и сносило под корень, словно волна цунами. Он старался и никак не мог отключиться. Привычное равнодушие не приходило. Спасительное отупение не накатывало. И каждый шаг давался с огромным трудом, так, будто у него на плечах лежал здоровенный мешок с него весом, и Атсуши шатался под этим весом, теряя всякую ориентацию в пространстве.Тихо проскользнув домой, он только кивнул занятой чем-то матери и поднялся к себе. Задвинул двери и разделся донага. Подошел к старому мутному зеркалу во весь рост.Он не узнавал себя в отражении. По ту сторону стоял высокий широкоплечий парень с красивым лицом, гладкой смуглой кожей и волосами почти по плечи. По эту – корчился и бился, пытаясь не захлебнуться в потоках, уродливый кусок испуганной оргазмирующей протоплазмы.С колотящимся сердцем он забрался в постель и отвернулся к стене. Серый котенок по имени Мяу тут же почуял его тепло и выбрался из-под подушки, щекотно ткнулся усатой мордочкой в лицо, замурчал и свернулся в клубок у него под ладонью.– Я тебя люблю, – замирающим голосом прошептал Атсуши в темноту перед собой.– Мяу, – сказал котенок Мяу, и этого оказалось достаточно, чтобы очень тихо заплакать от самой нежданной, самой щемящей смеси горя со счастьем. Надежды не было, и с этим оказалось неожиданно тяжело смириться. Почти невозможно. Практически не нужно. Кому он помешает со своей надеждой? Ведь он не собирается ничего предпринимать. Просто чувствовать вот это все. Вспоминать взгляды искоса, тихие смешки, белую полупрозрачную кожу и яркие медовые на солнечном свету волосы. Гладить котенка, целовать его, уткнувшись губами в пушистый затылок. Вспоминать последние тихие слова на перроне поезда, убеждать себя, что ему не послышалось. Что все на самом деле, хотя бы в ту самую секунду – так было. У него на самом деле это было.Быть невероятно несчастным и одиноким, пока Хисаши там, в Токио, даже не вспоминает о нем, поглощенный своим новым приключением.***Позвонить первым было невозможно, сказанные Имаи слова зародили между ними что-то настолько хрупкое, что могло рассыпаться в прах от любого неловкого слова, любого нескромного взгляда. Атсуши думал, что если звонок случится не вовремя, и он увидит, как Хисаши смеется в компании незнакомых, других, чужих людей, как он доволен и счастлив, он не вынесет. Он не желал Имаи неуспеха или даже просто одиночества в новой жизни, он просто не хотел знать. Для него все закончилось апрельским вечером на вокзале в Такасаки, и дальше он жил по инерции, не слишком задумываясь над тем, что и как происходит в его жизни.Происходило все то же, что и всегда.Отца опять выгнали с работы, и он начал пить и буянить еще сильней. Мама все так же прятала синяки и плакала, когда думала, что Атсуши не слышит. Сам он устроился на полный рабочий день в ту же автомастерскую, где подрабатывал прошлым летом, и дни проходили в бездумном копошении в старых рассыпающихся внутренностях машин – руки привычно сами делали свое дело. На выходных они с Хиде и Ютой собирались на старой фабрике и пытались что-то играть, но настрой был совсем не рабочий, и они больше болтали и обменивались новостями, чем занимались делом. Вернее, болтал Юта, Хиде довольно серьезно занимался гитарой, а Атсуши… Он будто все это время находился в выключенном состоянии.Полтора месяца спустя Имаи не выдержал и позвонил сам, причем, на пад Юты, подгадав звонок под время их обычных репетиций.Было так странно смотреть, как в полутемном помещении фабричного цеха возникают полупрозрачные светящиеся фигуры – Араки, конечно же, тоже был тут. Разговор предсказуемо начался с расспросов о Токио и только под конец вывернул на собственно дела группы. Ребята обещали приехать на следующих выходных и репетировать. Оказалось, что Имаи за это время написал несколько собственных песен.За весь разговор Атсуши не сказал ни слова. Он сидел позади всех и с колотящимся сердцем смотрел только на Хисаши – неуловимо изменившегося, более серьезного, более разговорчивого, более… взрослого? Можно ли повзрослеть всего за полтора месяца? Он тоже кидал на Атсуши острые взгляды, но напрямую ни разу не обратился, и от этого почему-то стало очень совестно. Будто он подвел Имаи, не оправдал возложенные на него надежды.Разговор закончился быстро – телесвязь была делом дорогим. Напоследок Хисаши все так же молча, но очень пристально посмотрел на Атсуши, и тот опустил глаза.Вернувшись домой, он тайком стащил из гостиной телефон, вытянул длинный провод наружу и уселся под дальней стеной дома прямо на быстро остывающие к вечеру камни. Набрал номер и прижал трубку к уху, чувствуя, как колотится в ушах пульс.Гудки местной аналоговой станции сменились перезвоном оператора телесвязи, и через несколько секунд раздался едва слышный щелчок соединения.– Аччан, – сказал Хисаши.– Как ты узнал, что это я? – глупее вопроса было не придумать.– Аччан…Атсуши зажмурился, прижимая трубку к уху.– Я тоже, – сказал он. Было слышно, как Имаи коротко потрясенно вздохнул.– Поэтому ты так и не позвонил? – спросил он, наконец справившись с собой.– Прости меня.– Я ведь обещал, что буду приезжать. Почему ты не веришь?Что можно было на это ответить? Что Атсуши никогда никому не верит? Что все хорошее, что у него происходило в жизни, обычно заканчивалось так, что даже вспоминать не хотелось? Что он просто хотел оставить себе надежду, а любая определенность могла эту надежду убить?– Прости меня, – сказал он опять.Хисаши помолчал, сосредоточенно дыша.– Приходи в субботу, – сказал он наконец. – Я останусь до понедельника.Атсуши облизнул пересохшие губы.– Хорошо. Я… Приезжай.Имаи только хмыкнул и отключился.Следующая неделя пролетела как во сне. Даже очередная выволочка от отца не выдернула Атсуши из состояния блаженного мечтания, в непредсказуемые моменты сменяющегося черным отчаяньем и пониманием, что ничего не выйдет. Он только старался защитить лицо – закрывался руками, понимая, что Хисаши будет неприятно смотреть на его разукрашенную синяками физиономию. В первый раз это ему не помешало захотеть Атсуши, но больше рисковать он был не намерен.И чем ближе время подходило к назначенной встрече, тем чаще предвкушение сменялось плохим предчувствием. Что-то обязательно пойдет не так. Что-то случится. Не может быть все хорошо, не с ним.В субботу он приехал на фабрику с самого утра. Натаскал воды из скважины в соседнее с цехом здание, где была еще жива огромная чугунная ванна в помывочной, изначально, скорее, предназначенная для каких-то технических нужд. Он тщательно вымылся и подготовился, распустил собранные в хвост волосы. Перестелил постельное белье на футонах и от нервного возбуждения перестирал в оставшейся воде старое, развесил сушиться на приоткрытых дверях в коридоре.Оставшееся время он просто курил и пил пиво, сидя на крыше и глядя на дорогу. От предвкушения – и хорошего, и плохого – его просто трясло, даже рука с сигаретой дрожала.Правда, когда все один за другим появились (Имаи пришел позже всех, так что они даже не обменялись парой слов наедине), волнение улеглось само собой, и даже играл он лучше всех, ни разу не сбившись с ритма, будто бы все полтора месяца только и занимался тем, что практиковался. Имаи показал новые песни, и Атсуши с удивлением понял, что ему нравятся эти мелодии – они были… приятные. Не без своеобычного шума и грохота, но, по крайней мере, это больше походило на ту музыку, которую он сам любил.Потом они долго болтали и пили пиво, Хисаши сидел от Атсуши дальше всех, и тот был ему очень за это благодарен – от волнения начинало потряхивать, и находись он поближе, Атсуши не был бы уверен, что выдержит. Не дотронется. Не коснется. Не подставится под руку.Желание разгоралось медленно, но через несколько часов жгло уже нестерпимо. И когда наконец все начали потихоньку расходиться, Атсуши еще долго сидел на одном месте, просто глядя в пол и стараясь не двигаться. До тех пор, пока Имаи не запер ворота за Ютой и не подошел к нему. Он встал сзади, кладя ладони на плечи, и Атсуши откинулся затылком ему на живот, посмотрел снизу вверх и непроизвольно облизнулся. После этого как-то сразу оказалось, что Хисаши целует его, вцепившись пальцами в волосы и запрокинув голову, а Атсуши стонет ему в рот и быстро расстегивает на себе рубашку и джинсы, потому что дальше терпеть уже просто невозможно.Он не помнил, как они оказались на футонах, помнил только, что стоял уже голый на четвереньках, а Хисаши смазывал его чем-то холодным, и это было даже приятно, потому что от жара, казалось, плавилась кожа. А потом не было ни боли, ни даже дискомфорта, только одно яростное движение друг другу навстречу, Имаи кусал его за загривок, и Атсуши прогибался, ахая от каждого толчка. В этот раз Хисаши трахал настолько правильно, что внутри все вспыхивало с каждым ударом, от укусов колкие мурашки разбегались по всему телу, а когда он еще и подхватил под грудь и сжал сосок, Атсуши едва не закричал от пронзительного удовольствия. Имаи опять кончил внутрь, прижимаясь и обнимая так плотно, что Атсуши едва мог вздохнуть. А потом перевернул на спину и за пару движений рукой довел до разрядки, жадно глядя в лицо.– Люблю тебя, – выдохнул Атсуши сразу же, как только смог дышать. Имаи сосредоточенно кивнул и поцеловал его – на этот раз медленно. А потом упал рядом, шумно выдохнув.– Тебе понравились песни? – спросил он. Атсуши невольно улыбнулся.– Очень. Красивые.Хисаши помолчал, потом потянулся и достал из валявшихся на полу брюк сигареты, дал прикурить Атсуши и закурил сам.– Я понял, что могу написать что-то сам, – сказал Имаи через пару минут, – когда думал о тебе. Раньше мне ничего не приходило в голову, как я ни старался. А теперь… теперь мне кажется, что ты всегда рядом. Даже когда я один. Ты всегда со мной.Атсуши торопливо загасил сигарету о бетонный пол и повернулся к Имаи, прижался щекой к его плечу, положил ладонь на грудь.– Спасибо, – сказал он растерянно. – Это… спасибо, Хисаши.– За что?Атсуши покачал головой, потираясь лицом о его плечо, поцеловал влажную кожу.– За то, что…Он хотел сказать ?за то, что приехал?, но было понятно, что ответит Имаи. Я ведь обещал. Я буду приезжать. Может быть даже – я никогда тебя не оставлю.– За то, что пишешь песни. Для меня?– Для тебя, – кивнул Имаи немного удивленно. – Да.Атсуши закрыл глаза, растворяясь в его тепле, его близости. В мягком запахе табачного дыма и знакомом, тонко-телесном – от кожи Хисаши. А тот перебирал его волосы и легко гладил, будто Атсуши был хайдором. На самом деле он бы не отказался. Включаться только в присутствии хозяина и жить от ласки к ласке. Ни о чем не думать и ничего не хотеть. Ни о чем не переживать и ни от чего не расстраиваться. А в тот момент, когда о нем окончательно забудут, – так и не узнать об этом, просто закончить свое существование на том моменте, когда был счастлив и нужен. Любим.Потом они выпили еще пива – было неожиданно жарко – и занялись сексом снова. Теперь это было уже не так быстро и отчаянно, и Атсуши лежал, уткнувшись лицом в сложенные ладони и протяжно стонал, задыхаясь от переполнявшего все тело восторга. Это все еще было ново и непривычно – то, что Хисаши брал его вот так, и сама мысль о том, что теперь Атсуши принадлежит ему полностью, продирала по позвоночнику одновременно холодом и жаром.Спали они тоже вместе, и Атсуши долго не мог уснуть, уставившись на едва различимый в темноте профиль Хисаши. Тот спал спокойно, чуть слышно посапывая, и Атсуши очень хотелось прижаться к нему всем телом, но он не хотел его будить.В воскресенье они съездили в город за едой и вернулись обратно на фабрику. Оторваться друг от друга было невозможно, они будто восполняли все полтора месяца в разлуке, постоянно касаясь, прижимаясь и целуясь. Атсуши не думал ни о чем, кроме того, как ему сейчас хорошо, – не было ни прошлого, ни будущего, ни сожалений, ни опасений, только бесконечный текущий момент, налитый духотой воздух, низкое малиновое небо, сохнущая слюна на коже и терпкая соль и горечь чужого пота на губах. Вечером Имаи как был голышом уселся на футон, скрестив ноги, и принялся наигрывать на гитаре какой-то незнакомый мотив, а Атсуши лежал рядом, щекой к его бедру, и бездумно смотрел снизу вверх, как он хмурит брови, как прикусывает губу, когда что-то не выходит с первого раза. Как довольно улыбается и щурится, когда все получается.Утром в понедельник они почти не разговаривали. Имаи собрался, в последний момент вспомнив что-то и вынув из рюкзака упаковку каких-то сладостей, неловко сунул ее Атсуши в руки со смущенным:– Это… тебе, в общем.Они покурили во дворе напоследок, а потом Атсуши отвез его на станцию, где уже поджидал нахохлившийся Араки. Он не стал дожидаться поезда, просто сжал плечо Имаи на прощание, улыбнулся и пошел обратно к байку. На душе было ровно-ровно, ни капли сомнений – их все из него вытрахали за этот уик-энд. Теперь он знал, что все будет хорошо. Без подробностей – просто хорошо.Он даже успел заскочить домой переодеться перед тем, как поехать на работу. Дома было непривычно тихо и пусто, но он не придал этому значения, поглощенный разливающимся внутри мягким светом.А во второй половине дня его вызвали к начальнику мастерской в кабинет. Тот с озабоченным видом передал ему телефонную трубку.– Аччан, – бессильным голосом сказала мама. – Приезжай в больницу. Папе плохо.Наверное, он не испытывал в тот момент ничего, кроме досады. Как нарочно! Опять он допился. Опять мама будет тратить на него свой SKS. А Атсуши теперь должен, как примерный сын, бросать смену на полдороги и мчаться в больницу, чтобы… Что? Разве что забрать маму домой. Она, кажется, в полной прострации.По дороге он в который раз думал: как вообще так получается? Как она может продолжать любить отца и оставаться с ним все эти годы? Судя по ее обмолвкам, он никогда не был добрым и деликатным человеком, он распускал руки с самого начала, и чем дальше, тем становилось все хуже. Но она продолжала с ним жить. Растить с ним детей. Почему? Она его жалела или боялась? Или это тоже была любовь – все терпящая и ничего не требующая взамен? Но ведь любовь должно что-то вызывать. Все в отце вызывало только отвращение и ужас. От него ведь даже помощи никакой не было…Мама встретила его во дворе госпиталя, густо усаженным зеленью. Она сидела на скамейке под липами, с усталыми руками на коленях, с едва прихваченными в узел, растрепанными волосами.– Мам? – позвал Атсуши, и она повернула к нему потемневшее лицо.– Аччан, – сказала она, глядя на него так, будто бы не узнавала.Он подошел и сел рядом, обнял ее, мама замерла у него в руках, мелко, поверхностно дыша.– Я поздно решилась, – сказала она наконец. – Все колебалась, а надо было сразу…– Что? – Атсуши осторожно взял ее за хрупкие плечи, заглядывая в лицо.– Еще позавчера, врачи говорили, что нужна пересадка печени…Атсуши похолодел. Задержав дыхание, он взял ее за правую руку и развернул запястьем вверх. Датчик SKS мерцал тревожным красным. Семь пунктов. Не хватит даже пару швов наложить.Мама что-то продолжала говорить, но у Атсуши звенело в ушах от ужаса и оцепенения. Все, что у нее было. Она отдала этому… все, что имела сама, все, что Хироши скопил ей на операцию. Чтобы этот… чтобы он продолжал ее избивать и орать и вести себя как хозяин в доме, где все создано только ее руками...– Поздно, – тихо сказала мама. – Я даже думаю. Может быть, я специально? Затянула до последнего, потому что… я так устала, Аччан. Так устала, что убила его.Атсуши вздрогнул.– Он умер?Мама подняла на него глаза, полные слез.– Прости меня. Я должна была…– Нет, – поспешно оборвал ее Атсуши. – Ты сделала все, что могла. И… это к лучшему.– Что ты говоришь, – сказала она без выражения. – Это же твой отец.Атсуши снова обнял ее, прижимая к себе, гладя по спине. В голове метались колкие, болезненные мысли. Поверить было сложно, а еще сложней – затоптать рвущуюся с самого дна души радость. Все. Все кончено. Свободны. Все свободны наконец.– Что с ним опять? – спросил из-за спины Хироши, и он обернулся. Брат выглядел раздраженным и сосредоточенным. Как обычно.– Отец умер, – сказал Атсуши. Лицо Хироши застыло. Он медленно достал из кармана пачку сигарет, выбил себе одну и протянул – впервые в жизни – Атсуши. Тот взял себе тоже, но не стал тянуться за зажигалкой, просто смотрел, как брат курит.– Ладно, – сказал наконец Хироши, и в его голосе чувствовалось облегчение. – Я займусь всем, что нужно для похорон.И в этот момент мама наконец очень тихо, почти незаметно заплакала. Атсуши надеялся, что она тоже наконец почувствовала облегчение.На похоронах Атсуши, как ни старался, не смог ощутить ничего – ни горя, ни радости. Вернее… ему было жаль отца. Может быть, впервые за всю жизнь страх отступил, и теперь он чувствовал только жалость к тому, что этот человек так бездарно прожил свою жизнь, не заработав ни любви, ни уважения от окружающих. Даже собственная семья его боялась и ненавидела.А после похорон мама будто воспряла духом. Ее не пугал ни кровавый отблеск на запястье, ни все чаще побаливающее сердце – она улыбалась, она предложила Хироши вернуться в старый дом, и тот почти тут же переехал, чтобы не платить за съемную квартиру. Атсуши тоже стал больше времени проводить дома, чем на фабрике. Они даже начали вместе ужинать, втроем за одним столом. Беседуя о том, как прошел день. Все потихоньку налаживалось, и казалось, что очень скоро наступит новый, счастливый период в жизни. Только Атсуши сам все испортил.Он просто хотел позвонить Хисаши и поделиться с ним новостями. Через несколько дней после похорон отца он, как и в прошлый раз, выволок телефон на улицу и сел в траву у самой дальней, глухой стены дома. Имаи долго не брал трубку, и когда Атсуши уже было решил сбросить вызов, на звонок неожиданно ответили.– Да-а-а? – протянул мягкий женский голос. От неожиданности Атсуши нажал на сброс. Он просидел так не больше минуты, быстро дыша, как после бега, когда раздался ответный звонок. Внутренне замирая, он поднес трубку к уху.– Аччан? – с тревогой спросил Имаи. – Это ты звонил?– Ага, – больше выжать из себя ничего не получилось.– Извини, у меня тут… – на заднем плане раздался женский смех, и Имаи явно смутился. – Друзья зашли.– Понятно, – сказал Атсуши. – Не буду отвлекать.– Ты не… Что-то случилось?– Нет, – Атсуши медленно покачал головой для убедительности. – Ладно, потом позвоню. Пока.Он положил трубку и для надежности придавил ее ладонью.Атсуши, как ни пытался, не мог потом вспомнить, о чем он тогда думал. Скорее всего, ни о чем особенном. Ему просто казалось, что внутри него разом раскрылась сотня ревущих пастей, и он оглох в этом жутком вопле.Тихо, как раньше, стараясь даже не шуршать дверьми, он пробрался в комнату отца – как ни пытались проветривать, здесь всегда стоял кислый запах, впитавшийся в стены и пол. Непочатая бутылка самого дешевого пойла нашлась в шкафу под свернутым футоном. Атсуши было брезгливо к ней прикасаться, поэтому он свернул крышку, зажав полой рубашки. Вкус был ожидаемо мерзкий, обжигающий, и он торопливо выпил еще. Внутри все еще что-то орало, захлебываясь плачем, оно заткнулось только тогда, когда в затылок ударило горячим, а колени подогнулись. Атсуши сел на пол, опустив голову, бутылку он поставил перед собой.Теперь он отчетливо чувствовал демона – тот оставался в доме даже после того, как отца отвезли на кладбище. Тонкий, быстрый, гибкий – поджидал новую жертву, и в этот раз Атсуши не хотелось прятаться и убегать. Наверное, отца демон тоже подловил в тот момент, когда внутренности раздирало от боли и отчаянья, и тот сдался без боя в обмен на короткое утешенье.Когда Атсуши смог встать, то убрал бутылку обратно в шкаф, а сам ушел к себе в комнату и лег спать, даже не раздеваясь.Когда через неделю Имаи снова не взял трубку, Атсуши забрал бутылку из комнаты отца.Когда на исходе месяца Имаи позвонил и предупредил, что они с Араки в этот раз приехать не смогут, Атсуши купил новую. А потом еще одну. И еще.Он старался не думать о том, что делает, ему просто было плохо, а опьянение делало все неважным. Мысли о том, что Имаи с кем-то другим – с другой – и ему лучше, чем с Атсуши, отступали. Обида, что его оставили одного, тонула. Страх, что в будущем его больше ничего не ждет, рассеивался.Он больше не ездил по субботам на фабрику, Юта сначала звонил ему, потом приходил к нему домой, но Атсуши каждый раз открещивался под какими-то неубедительными предлогами. Он не хотел напоминаний о том, что не сбылось. Просто не хотел ничего.Наверное, было подло вот так обходиться с Ютой и Хиде, у которых тоже были свои надежды на группу, но, в конце концов, осталось не так уж и много до их выпуска, они тоже уедут в Токио и займутся своими делами, а Атсуши останется гнить здесь и в конце концов закончит так же, как и отец. Дело времени.В какой-то момент жалость к себе перестала вызывать чувство вины, и избавиться от нее стало невозможно. И если поначалу у Атсуши нет-нет да мелькала мысль о том, что Имаи еще вспомнит о нем, еще вернется, еще поймет, как он важен в его жизни – и, конечно же, раскается и, возможно, что-то сделает, хотя на этом месте фантазия начинала сбоить, – то чем дальше, тем спокойней было думать о том, что о нем все забудут, и это будет хорошо. Правильно. В сущности, для него все должно было кончиться еще полтора года назад. Его бы просто не стало – и никому бы не нужно было переживать о нем сейчас.Потому что мама переживала. Долго скрывать то, что он пьет, не получилось, она узнала, Хироши узнал. Опять начались привычные стычки с братом, опять ее слезы. От него всем было плохо.После очередной драки, когда брат в сердцах бросил: ?Ты превращаешься в отца!?, Атсуши будто оцепенел внутри. Сердцем он верил, что это неправда, он не такой, он бы не смог причинить вред тем, кого любит. Но факты говорили обратное. Синяки на ребрах брата, мамино заплаканное лицо. Это зашло слишком далеко.Брат еще что-то говорил, пытаясь встряхнуть его за шиворот, но Атсуши только вяло отмахнулся от него и вышел из дома.Он никогда не парковал байк в своем дворе, чтобы избежать ненужных вопросов, а в маленькой роще неподалеку была очень удобная для этого развилка за густой стеной кустарника. Сейчас это тоже сослужило хорошую службу – Хироши не пытался его задержать.Координация движений у него была неплохая даже в таком состоянии, так что вывести ховер на шоссе не составило труда. Атсуши подозревал, что едет слишком быстро, и это можно засечь по трекеру его модуля, но на дороге никого не было, а ему нужно было попасть на место срочно, пока не пропала решимость.Съезд к карьеру был километрах в пятидесяти от города, здесь дорога становилась хуже, и это ощущалось даже на ховере. Огромная и почти бездонная дыра в пространстве – противоположный край было практически не видно за низкими облаками. Карьер здесь существовал еще до начала Новой Японии, и, кажется, еще лет двести или триста назад тут добывали какой-то редкоземельный металл. Судя по масштабам дыры, металл был достаточно ценным. За это время карьер так и не осыпался, хотя и немного просел и сгладил крутизну обрывов, а понизу зарос редким кривоватым леском. Вниз на памяти Атсуши не спускался никто – шанса благополучно достичь дна и выбраться обратно почти не было: по склонам еще работали древние, но не менее от этого смертоносные ловушки. А на дне, поговаривали, до сих пор располагалась тайная лаборатория по производству чего-то стратегически важного. Вряд ли активная – никаких заборов и тем более постов вокруг не было. Так что Атсуши никогда не интересовался правдивостью слухов, раньше ему было достаточно знать, что в карьер можно сбросить что-нибудь и поглядеть, как жахнет. Сейчас… да, в общем, то же самое.На последнем километре дороги вообще не было – проседающий край обрыва ломал почву, желтая грунтовка здесь шла трещинами и буграми, поэтому Атсуши поднял ховер на максимальную высоту и врубил полный газ.Наверное, это было малодушием, но смотреть он не хотел – закрыл глаза. Представил себе лицо мамы, улыбку Хисаши… И когда воздух со свистом ударил в лицо… он испугался. В единую секунду – от отчаянной сосредоточенности до панического ужаса, на который тело отреагировало само, без участия хозяина. Атсуши услышал только высвист турбины над головой, вой генератора, а потом тело автоматически сгруппировалось в ожидании падения, он ударился плечом о сухую растрескавшуюся землю и покатился, обдирая локти и колени. Где-то внизу загремело, ухнуло и ударило звуковой волной и ветром так, что Атсуши оглох на минуту, а в висках заломило – рванул антиграв. Он почувствовал, что отрывается от земли, и несколько секунд висел в воздухе, тупо глядя на зависшие перед носом камешки и куски грязи, а затем рухнул вниз, зубы лязгнули. Мало соображая, что делает, он подтянулся на руках к самой кромке обрыва и глянул вниз. Огня не было – это не дизельный грузовичок. Но от второй волны взрыва почва под ним дрогнула и посыпались вниз мелкие камешки. Атсуши судорожно вдохнул и тут же закашлялся из-за поднятой ударом пыли.Только сейчас пришло осознание, что он чисто инстинктивно ухитрился спрыгнуть буквально в полуметре от обрыва. Ничего не вышло. Как и всегда – он струсил в последний момент.Кажется, он просто лежал на животе и плакал, когда раздался визг полицейских сирен, а потом напротив его лица завис дрон с проблесковым маячком.– Не двигайтесь, пожалуйста, – раздался механический голос. – Вы находитесь на нестабильном участке почвы. В скором времени прибудет спасательная команда. Не двигайтесь и не сходите с места. Спасибо.Атсуши смирно лежал, прижавшись щекой к земле, потому что глупо было бы навернуться именно тогда, когда ты уже передумал. Ну и потому, что двигаться ему, в общем-то, было некуда.В этот раз ему пришлось провести в полиции десять дней – платить штраф было нечем даже за такое мелкое прегрешение, как вождение в нетрезвом виде и создание опасной ситуации на дороге. Хотя там, где он создавал опасную ситуацию, и дороги-то никакой не было. Он исправно ходил на отработку, часами сидел, глядя в стену, и спал спокойно, без снов. На какое-то время ему показалось даже, что вот такая жизнь – полностью подчиненная распорядку, жестко регламентируемая и сведенная к паре простейших функций – лучший вариант для него. Даже стало жаль, что он слишком малодушен, чтобы стать настоящим преступником.Когда брат забирал его по истечении срока, Атсуши ждал, что тот будет как обычно злиться, опять ударит и накричит. Но Хироши только молча кивнул ему на дверь и вышел.– Почему ты это сделал? – спросил он, когда они прошли уже полпути до дома.– Хотел развеяться, – без выражения ответил Атсуши. – Прокатиться.– Не ври. Я послал запрос на твой трекер сразу, как ты ушел. Ты ехал именно к карьеру и увеличил скорость, когда… Почему?– А почему ты за мной следил?– Потому что с тобой что-то происходит. Год все было в порядке. Я думал… я думал, ты наконец взялся за ум.Атсуши хмыкнул.– Ну, ты же знаешь. Я безнадежный.– Это из-за того, что уехали твои друзья?Бессмысленный разговор. Он вовсе не нуждался в том, чтобы облегчить душу.– Ты можешь поехать в Токио. Найти там работу. Просто прекрати доводить мать. Отец ее не угробил, теперь ты устраиваешь…Атсуши отпихнул его плечом и зашагал вперед быстрее. В нотациях он тоже не нуждался. Все, чего он сейчас хотел, это просто напиться и заснуть.И у него это отлично получилось.Вот только пробуждение было совсем незапланированное. Его толкнули в плечо и дернули за ухо. А когда он открыл глаза, морщась и собираясь выругаться, оказалось, что над ним стоит Имаи.Атсуши даже поморгал и попытался протереть глаза, думая, что ему чудится.– Очнулся? – неприветливо спросил Имаи. – Вставай. Нужно поговорить.Не слишком понимая, что происходит, Атсуши с трудом собрал себя в кучку и попытался подняться. Имаи схватил его за руку и буквально вздернул вверх. А потом толкнул по направлению к двери.Внизу сидели мама и брат, и на какое-то мгновение в похмельной голове сложился чудовищный образ семейного суда, на который его ведет непонятно откуда взявшийся Имаи. Но они просто проводили их взглядом, и мама молча закрыла дверь, когда Имаи вывел Атсуши на улицу.Он хотел спросить, что вообще происходит, как Хисаши тут оказался, куда они направляются, но слова застряли в горле. Посреди двора стоял синий байк Мацуды, к которому Атсуши так и не посмел притронуться. А вот Имаи вспрыгнул в седло так, будто бы вечность гонял на таких, обвешанных хромом и нитро-сплавом, и ему это шло.– Садись, – коротко приказал он, и Атсуши покорно сел позади него, осторожно обнимая за талию. Когда Имаи поднялся и резко сорвался с места, Атсуши думал, что его вырвет, но обошлось, продышался.За время дороги он так и не успел придумать ни одной внятной версии происходящего – его подташнивало, кислая слюна кипела во рту, и приходилось дышать ртом, потому что воротило даже от собственного запаха.Угловатые очертания фабрики вынырнули из придорожного тумана внезапно, Атсуши был не готов к тому, что прямо сейчас придется как-то объясняться и оправдываться. И еще он не знал, что именно Имаи было известно. Если Хироши сболтнул ему про попытку нырнуть в карьер…Ховер остановился посередине двора. Атсуши неохотно сполз с байка и замер, отвернувшись от Имаи.– Иди, – Имаи толкнул его в спину, и Атсуши побрел вперед, пошатываясь. На самом деле ветер уже успел выбить из него все остатки похмелья, но колени подгибались от мысли, что Хисаши видел его таким. Что привез его сюда. Это его ?Нужно поговорить? жгло между лопаток как клеймо, как взгляд, которым Имаи сверлил его, пока он шел к воротам и открывал их.Имаи загнал байк внутрь, и Атсуши зашел следом, запер ворота и замер на месте, поеживаясь и опустив глаза.Сейчас Хисаши скажет. Сейчас все случится. Сейчас.Имаи молча взял его за руку и потянул за собой, и Атсуши покорно пошел, глядя под ноги. У футонов они остановились, и Имаи просто сказал:– Раздевайся.Атсуши позволил себе кинуть взгляд на него, но по лицу Имаи было ничего не понять: он был как всегда невозмутим, разве что немного расстроен. Атсуши принялся расстегивать пуговицы на рубашке, жгло стыдом, что и рубашка мятая, и майка под ней несвежая, и вообще, весь он, целиком – не то, что хотелось бы показывать, особенно Хисаши. Особенно – так.– Я… – он откашлялся, – я не подготовился…– Ничего, – сказал Имаи, тоже стягивая с себя кофту и принимаясь за джинсы, – зато я подготовился.Он кинул на футон тюбик со смазкой, разделся донага и сел, внимательно глядя на Атсуши снизу вверх. Оттягивать было бессмысленно, так что тот быстро снял с себя все и сел рядом, опустив голову.– Эй, – шепнул Хисаши, касаясь его щеки пальцами.– Прости, – выдохнул Атсуши, жмурясь и ловя его пальцы губами, целуя.– Дурак.Имаи обнял его щеку ладонью, притянул ближе, и Атсуши постарался задержать дыхание и почти попытался отстраниться – от него наверняка несло.– Дурак, – еще раз сказал Имаи и поцеловал его – крепко, жестко, сразу же скользя языком по языку. Атсуши продернуло горячим, стон рвался из горла сам, и желание прижаться, притереться и получить все и сразу стало гораздо сильней стыда.Он трогал Имаи, зарывался пальцами в белые, как пух, обесцвеченные волосы, целовал и гладил по плечам и спине, и тот в какой-то момент сам положил ладонь Атсуши на затылок и потянул вниз. Мышцы живота были напряжены и дрожали под губами, Хисаши нетерпеливо откинулся на спину и притянул его голову к паху. Наверное, это было неловко и неумело, но Атсуши старался изо всех сил, облизывая и втягивая в рот, насколько хватало, чтобы не закашляться. И едва не захлебывался слюной от жадности, от торопливости урвать побольше, пока дает, позволяет. Хисаши дрожал и глухо вскрикивал, вцепившись в его волосы, подавался навстречу, заставляя давиться, но это только распаляло еще сильней. Член так правильно ощущался во рту, так тяжело и пряно, что хотелось стонать и прогибаться от желания. Атсуши не удержался и сунул руку между бедер, сжал себя почти до боли, чтобы хоть немного отрезвить, и в этот момент Имаи толкнул его в плечо.– Стой, – выдохнул он, жмурясь. Атсуши поднял голову, глядя на него и облизываясь, губы покалывало, горло саднило – несколько раз Имаи заехал достаточно глубоко. С длинным стоном Хисаши запрокинул голову, он тоже едва сдерживался, и Атсуши обожгло гордостью – это я, подумал он с непривычным восторгом. Это я сделал.– Хочешь, я сяду сверху? – предложил он, замирая. Было бы так круто смотреть Хисаши в лицо, когда тому хорошо. Но тот помотал головой.– Нет. Я хочу… – он протянул руку и снова прижал ладонь к щеке, и Атсуши закрыл глаза, прижимаясь к этой ладони. – Я хочу, чтобы ты трахнул меня.Атсуши замер.– Аччан?– Да.– Ты трахнешь меня?Он открыл рот, не зная, что сказать на это. Почему-то ни разу до этого момента Атсуши и в голову не приходило, что с Хисаши можно – так. Что его – можно. А еще – что Атсуши заслуживает того, чтобы кто-то ему доверился. Позволил себя взять. Наверное, Имаи был прав, и он и правда дремучий человек со стайными инстинктами, который не представляет, как все устроено у нормальных людей.Он облизнул губы, пытаясь сообразить, как реагировать.– Я не хочу, чтобы тебе было больно.– Тебе же не было больно?Атсуши осекся, все мысли снова вылетели из головы. Хисаши улыбался, лежа перед ним, под ним, такой тонкий, белокожий, что страшно было ненароком сломать...– Я способен потерпеть, – сказал он мягко и потянул Атсуши к себе. И тот уже не мог сопротивляться.Он наклонился, трепетно целуя Хисаши в губы, и тот опустил ресницы, отвел подбородок, открывая шею – с прозрачно бьющейся синеватой жилкой. Атсуши провел языком по ней, собирая маленькие призрачные запахи – отголоски мыла, одеколона, воздуха городских улиц и самого Имаи. Тот застонал, и под языком завибрировало, и эта уязвимая дрожь, эта белизна и хрупкость неожиданно подтолкнули Атсуши вжаться в него плотней всем телом, прикусить бьющуюся синеву, сжать в руках… Он тут же испуганно замер, но Хисаши обхватил его в ответ ногами, обнял, зарываясь пальцами в волосы.– Вот так, – прошептал срывающимся шепотом. – Аччан… Ну же…Можно. Можно.Атсуши торопливо потянулся за укатившимся под подушку флаконом, плеснул на пальцы скользкое – и вниз, между сплетенных тел, к сжатому отверстию, погладить, просто коснуться. Было страшно сразу же пытаться проникнуть в чужое тело, поэтому он просто массировал, чуть надавливая, а Хисаши тихо вздыхал и едва слышно постанывал, сдвинув брови и закрыв глаза. Атсуши чувствовал, что его член все еще напряжен и влажно касается внутренней части руки, даже когда он всунул внутрь два пальца. Имаи только сжался на несколько секунд, стискивая зубы, а потом расслабился. Может быть, у него и правда получится…Хисаши был внутри очень плотным. Не жестким, но таким тугим, что едва получалось пошевелить пальцами. Где-то там было место, от прикосновения к которому мурашки бежали по коже, и Атсуши осторожно ощупывал упругое и гладкое до тех пор, пока Имаи наконец не вздрогнул.– Тут?Он мелко закивал, жмурясь, и еще сильней вцепился в плечи Атсуши, впился ногтями до крови, до жгучего удовольствия, прокатившегося вдоль позвоночника. Хорошо.Собственный член уже ныл, а в паху подергивало, так что Атсуши решил больше не тянуть. Он вынул пальцы – Имаи коротко зашипел – плеснул на себя еще любриканта и медленно, до хруста стискивая зубы, втиснулся внутрь сразу до конца, уперся локтями и приподнялся, глядя в расширившиеся зрачки.– Больно?Вместо ответа тот рывком вскинул голову и поцеловал в рот. Этот поцелуй больше походил на укус, болезненный и отчаянный, и Атсуши тотчас ответил тем же – конечно, больно. Такая любовь, как между ними, это всегда больно, правда, он почему-то надеялся, что Хисаши убережется от боли, сможет ее избежать. Что вся достанется только ему, а уж он знает, что с ней делать. Но не вышло. Теперь им больно обоим. И жарко. И так сладко.Было неудобно и слишком тесно, и он не знал, как двинуться, чтобы не выскользнуть из выталкивающего его тела. Наверное, стоило с самого начала повернуть Хисаши на живот, но он не посмел, а теперь тыкался как слепой котенок и больше злился на собственную неумелость, чем делал что-то полезное.– Постой, – выдохнул Имаи, перехватывая его руку, и Атсуши послушно замер. Тот подтянул ноги к груди, сильней открываясь и подставляясь ровно так, как нужно, обнял Атсуши лодыжками за шею и кивнул, позволяя продолжать.Так было проще – он двигался в Хисаши, упершись лбом в его грудь, время от времени целуя горящую кожу, слизывая пот из ямки между ключиц, с шеи. Он теперь знал, куда нужно попадать, и двигался так, чтобы Имаи коротко вскрикивал при каждом толчке, чтобы его член скользко упирался в живот, чтобы ему было хорошо – лучше, чем Атсуши в их первый раз. Имаи заслуживал удовольствия, беспомощных стонов и сладостной дрожи, Имаи заслуживал всего самого лучшего, но он выбрал Атсуши, так что он должен сделать все, что в его силах, чтоб хотя бы в этом не облажаться.В конце концов Имаи просунул руку между их тел и начал быстро и сильно дрочить себе, и Атсуши приподнялся на вытянутых руках, чтобы ему было удобней и чтоб лучше видеть самому. Теперь толчки выходили еще глубже и правильней направленными, и Хисаши уже просто ныл, закусив губу и запрокинув голову… Он был таким красивым. С припухшим маленьким ярким ртом, полуприкрытыми глазами, сильной рукой на потемневшем члене, мелкими родинками по молочно-белой полупрозрачной коже, розовой на груди и шее, и снова белой, с легким румянцем, на лице. Атсуши смотрел, как завороженный, на его пальцы, стягивающие кожицу то вверх, то вниз, то открывающие, то прячущие глянцево-блестящую головку, смотрел и лихорадочно облизывался, загоняя под корень, жарко выдыхая с каждым рывком. Не хватало воздуха и звенело в ушах, и его несло, несло как рыбацкую лодку несет штормом на прибрежные скалы. В момент крушения он только растерянно вскрикнул, поднимая взгляд от брызнувшего члена на лицо Хисаши, и увидел, как тот распахивает рот в немом крике, выгибается, быстро-быстро двигая запястьем, а потом падает обратно. И сам упал сверху, полностью разбитый и потрясенный.– Я звонил неделю назад, – сказал Имаи через несколько минут. Атсуши застыл на полувздохе. Медленно сполз с него и лег рядом, напряженно глядя в потолок.– Твой брат сказал, что у тебя неприятности.Атсуши тяжело сглотнул. Отрицать было бы глупо. Имаи сам видел, да и Хироши вряд ли держал язык за зубами. Особенно, если думает, что все Атсуши снесло крышу из-за того, что уехали его друзья.– У нас тоже были… – Хисаши запнулся, выбирая слово, – разногласия. С Араки.Атсуши с непонятной ему самому надеждой посмотрел на него.– Поэтому мы не приехали в прошлый раз. Возможно… возможно, нам понадобится новый вокалист.Сердце застучало так, что сразу же опять стало жарко.– Почему? – осторожно спросил Атсуши. – Что случилось?– Ему не нравятся новые песни.Песни, которые ты пишешь для меня, подумал Атсуши и перевернулся на бок, подложил локоть под голову.– А я считаю, что у группы, которая исполняет только каверы, перспектив нет, – продолжил Имаи.Атсуши облизнул губы, думая, как бы сформулировать не слишком очевидно.– Ты бы мог попробовать писать то, что ему нравится…Хисаши кинул на него взгляд искоса и тихо хмыкнул.– Я не собираюсь делать что-то, чего не хочу или не считаю нужным, просто чтобы кому-то угодить. Благотворительность в таких вещах всегда оборачивается против тебя, – сказал он, и Атсуши опустил глаза. Это было исчерпывающе. Щеки пылали от стыда и возбуждения разом.Имаи тоже повернулся на бок, и теперь они лежали нос к носу.– Я снимаю маленькую квартиру, но мы вдвоем бы в ней поместились, – сказал Хисаши тихо.– Ты хочешь, чтобы я переехал?– А ты чего хочешь?Атсуши задумался. Спроси его еще вчера, он бы ответил, что хочет просто никогда не рождаться. Не причинять никому беспокойств своим существованием. А сегодня… В сущности, это то, о чем говорил Хироши – уехать, найти работу. Жить вместе… Страшно даже представить себе – Имаи будет видеть его каждый день, такого, какой он есть. В самой непосредственной близости. У него точно не останется никаких иллюзий, он разочаруется и уйдет, не желая оставаться вместе из жалости. Но, собственно, что я теряю, подумал Атсуши.– Я хочу петь, – сказал он неожиданно твердо. Хисаши в изумлении поднял брови.– Петь?– Да. Я хочу петь твои песни.Имаи посмотрел на него непривычно долгим взглядом. Такого выражения на его лице Атсуши еще не замечал, и оно ему, наверное, даже нравилось. Точно – возбуждало до мгновенно прилившего к паху жара.– А кто будет на ударных?– Найдем кого-нибудь.Имаи помолчал, напряженно раздумывая.– По крайней мере, мы можем попробовать, – сказал он, наконец. И Атсуши поцеловал его, потому что было уже совсем невмоготу.Он попросил, чтобы его никто не провожал. Но мама все равно пришла на станцию, и он заметил Юту и Хиде с великами с другой стороны путей. Они не подошли, но дождались, когда тронется электричка на Такасаки, а потом Атсуши их уже не видел.У него с собой была только небольшая сумка с одеждой, некоторое количество денег, которые удалось выручить с продажи оставшихся байков, и хайдор по имени Мяу, который сидел за пазухой его куртки, время от времени высовывая наружу любопытный нос и мурлыча.Атсуши было ужасно страшно, и он понятия не имел, что его ждет, но, кажется, впервые в жизни он твердо решил не спрыгивать с этого поезда до самого конца.