Вызов (1/1)
В приоткрытое окно бьёт по-летнему яркое солнце и веет прохладой стылой земли. Под мелодичные звуки потрескивающего в кабинете доктора патефона медсестра, пританцовывая на табурете, намывает окна, и её танцу аккомпанирует задорное присвистывание старого капрала О’Брайана, третий раз за утро набивающего свою трубку крепким моряцким табаком. Глаза Коллинза неотступно наблюдают за ним. Старик лежит на койке в форме и в тяжёлых сапогах со срезанным овчинным мехом, седой, с изрезанным тифом лицом и подозрением на саркому лёгкого, с позором разжалованный в капралы, и дома в Бирмингеме его никто не ждёт, кроме облезлого соседского пса, который, впрочем, уже наверняка испустил дух. Но разоткровенничавшийся О’Брайан не кажется пилотам жалким. — Вот ты, парнишка, — он тычет пальцем в сторону Коллинза, ласково посмеиваясь. — Ты расстроен, что тебя не приняли в истребители. Фарриер с тяжёлым вздохом закатывает глаза, но старик словно не замечает этого.— Четыре недели прошло, а ты всё расстраиваешься. Ребята из ?Полуночника? так привязались к тебе, а ты их так подводишь. Тебе двадцать шесть, верно? Всего двадцать шесть… Живи, мальчик, ты ещё столько не видел, не испытал, чтобы… — он замялся, кашлянув для виду. — Посмотри, как красиво это высокое синее небо отсюда, как чудесно пробуждение земли после зимы. Весна-а, пахнет весной. Коллинз окинул капрала коротким недоверчивым взглядом. Что может знать о красивом и чудесном этот странный удивительно обиженный жизнью человек? Его швыряло, мотало, поднимало на немыслимые высоты и тут же бросало к изножью столько мучительных раз, столько унижения, разочарования и ужаса пережил он, а красота жизни меж тем, думалось Томми, открывается лишь при головокружительном взлёте, и лишь с высоты успеха можно оценить её. Лётчик насупился и повернулся к старику спиной, на что тот рассмеялся, убедившись в правоте своих слов. — Колл! Уиллоуби неуклюже засеменил в грязных сапогах к койке, стараясь не привлекать внимание медсестры, но та обернулась на его громогласное ?Колл? и, ужаснувшись, велела разуться. — Ничего не поделаешь, мэм, — кокетливо прищурился Уиллоуби — у него всегда это получалось смешно, и Коллинз не смог удержать усмешки. — Грязи не прикажешь убраться, а нам, лётчикам, и вовсе не до неё.— Вы в резерве, — холодно процедила медсестра, не пощадив самолюбия юноши. — Будьте добры, разуться.Маккензи за его спиной прыснул от смеха, к его заливистому хохоту присоединился Коллинз. Надувшись, Уиллоуби небрежно скинул сапоги и приземлился в изножье кровати товарища. — Люта-а, — протянул Маккензи, часто моргая слезящимися от смеха глазами. — Заткнись! — свирепо оборвал его Питер, краснея до ушей. — Ты просто не её тип, — утешил его Томми, дружески хлопнув по плечу. — Ей по душе зрелые офицеры.С соседней койки Фарриера в него прилетел зачитанный томик лётного инструктажа. Маккензи снова расхохотался. — Лейтенант Коллинз, — Фарриер перехватил его взгляд и склонил голову к плечу, предупреждающе понизив голос. — Даже не думай. ?Да брось, все крыло знает, для кого мисс Престон красит ресницы?.— Как ты, Томми?— Бинтовать куклу и сбивать мишени в четыре метра шириной смогу.Пилот попытался придать голосу бодрости, но вышло наигранно и неискренно; друзья понимающе переглянулись. Они как никто знают, о чём грезит неугомонный конопатый мальчишка, и даже лазарет нисколько не остепенил его. Ему нужно туда, в самую гущу, на самое дно, на максимальную высоту, дальше, чем остальным. Ему нужно погибнуть первым. ?Самоубийца? — с грустью подумал Уиллоуби, но вслух ничего не произнёс, сделав Маккензи убедительно страшные глаза, чтобы тот ненароком не бросил чего о том, что резерв так же важен, как ?Фортис?. — Хей, я раздобыл хороших пластинок, не это старьё, — Питер кивнул в сторону кабинета, откуда доносились звуки какого-то великовозрастного танго. — В субботу крылу дадут выходной, и будь уверен, я силой вытащу тебя из этой… (медсестра метнула на пилота суровый взгляд, и тому пришлось понизить голос) дыры и даже в лихорадке заставлю станцевать Шим Шам Шимми*!— О-о, дружок, может быть, ты ещё станцуешь со мной блюз вместо партнёрши? — улыбнулся Томми, скептически поведя бровью. — Где бы нам ещё найти танцующих девушек?— В этой деревушке после пинты за твой счёт они все танцующие, красавица, — безапелляционно отрезал Уиллоуби. — Никаких отговорок. Ты должен меня научить; говорят, девушкам это нравится. Коллинз беспомощно откинулся на подушки и, повернув голову в сторону Фарриера, зачем-то спросил:— А звено ?Фортис? танцует?Стенли усмехнулся из-за газеты и, сдвинув дымящуюся сигарету в угол рта, пробормотал с плохо скрываемым удовольствием:— Мы бы вас сделали в два счёта, детишки. Линди хоп**. Лучше нашего звена его танцует только Джордж Сноуден.Маккензи с интригующим ?о-о-о? вскочил с койки и хлопнул в ладоши.— Ты видел это, Колл? Это вызов! Вызов нам от ?Фортис?!— Боюсь, их главный солист не в состоянии составить нам конкуренцию в силу непредвиденных обстоятельств.Лётчик со снисходительной улыбкой указал взглядом на обездвиженную ногу старшего лейтенанта. Тот снова усмехнулся, покачав головой.— Значит, ты признаёшь, что ?Фортис? могли бы составить вам конкуренцию, не будь этих ?непредвиденных обстоятельств??Коллинз вдруг отчётливо почувствовал, как колотится в груди сердце. Это несерьёзно, нет, несерьёзно. Они никогда не будут воспринимать тебя всерьёз после этого. Следует отказаться. Идёт война. На противоположном берегу пролива гибнут брошенные своей страной солдаты, встречают свою смерть в отчаянии. Не об этом ли говорил ему Фарриер там на крыльце? Не в этом ли пытался его устыдить?В этот момент в приоткрытую дверь просочился капитан Шакпи и, окинув встревоженным взглядом просторную комнату, направился прямиком к постели Томми, потрясая на ходу зажатой в руке бумагой. — Лейтенант Коллинз, как вы? Коллинз так и подорвался на месте. Вскочил в постели, растолкав окруживших его товарищей, расправил сорочку и торопливо пригладил растрёпанные волосы. Вот он, его шанс в лице командира Шакпи. Наконец-то что-то стоящее, иначе старик не прибежал бы, как оголтелый, подымать больного лётчика раньше срока. — Считаю себя полностью здоровым и готов вернуться в строй, капитан, — протараторил он, заглядывая щенячьими глазами в озабоченное лицо Шакпи. Шакпи критически оглядел юношу, поджал обветренные губы, всё ещё сомневаясь, и неуверенно продолжил:— Вы уверены в этом?— Так точно, сэр.— В таком случае нам, к несчастью, придётся воспользоваться Вашими навыками, лейтенант. ?К счастью, к счастью!? — пульсирует в висках. — ?Наконец-то!?.— Я Вас слушаю, — трогательно хлопая ресницами, ответил ему Коллинз.— Вы и сержант Риган, командование отправляет вас к проливу страховать наших ребят. Этой ночью первый зарегистрированный немецкий разведчик пересёк Ла-Манш. Полетите в это воскресенье вечером.— Да, сэр.— Майор Тэйлор вызовет Вас для подробностей позже.— Есть, сэр. Когда капитан скрылся в коридоре, Томми привлёк к себе Маккензи и так крепко стиснул его в объятиях, что тот замычал ему в плечо отборными ругательствами. Уиллоуби посмотрел на просиявшего Коллинза с нескрываемой тревогой, лазарет притих, не разделяя долгожданной радости молодого лейтенанта. — Почему посылают именно тебя? — в смешанных чувствах пробормотал затисканный Маккензи, оправляя китель. — Ты едва на ногах стоишь, а над побережьем, сам слышал, неспокойно… Опасно там, Томми, зря лезешь, не здоров ещё.— Выше нос, дружище, — Коллинз весело подмигнул приятелю. — Я не собираюсь там умирать. — Как будто тебя спросят… — отозвался тот, но пилот уже не слушал его.Он развернулся к безмолвно наблюдающему Фарриеру и с демонстративной небрежностью снова лихо растрепал светлые, с выгоревшими корнями волосы, губы его разрезала кривая улыбка. — Я принимаю Ваш вызов, ?Фортис?, но только если Вы действительно почтите нас своим присутствием. Офицер поднял на него свои спокойные внимательные глаза (зелёные, они зелёные в свете солнца, чёрт возьми). Однажды, совсем скоро, может быть, уже на этом воскресном вылете этот храбрый безрассудный мальчишка получит снарядом по двигателю самолёта и разобьётся, непременно разобьётся. С его смертью ничего не изменится — не прекратится проклятая иссушающая война, время не обратится вспять, а день и ночь не поменяются местами. Ничего не изменится, кроме одного — его больше не будет. Нигде в этом мире, ни на одном континенте, ни в одном краю, ни в одном доме больше не будет забавного Томми Коллинза с длинным веснушчатым носом и белёсыми ресницами. И никто больше не назовёт его ?красавицей?, не разозлит, не заденет достоинство юного гордеца в надежде вернуть к жизни воспоминания о мальчишке, который очень хотел стать лётчиком-истребителем. А есть ли в этом что-то — в том, чтобы быть лётчиком истребителем? Какая-то привилегия? Они просто делают работу, которую можно доверить только профессионалу, и эта работа, она убивает не хуже в одно мгновение схваченной пули или медленно расползающейся саркомы. Нет никакой привилегии в том, чтобы убивать, но, если закрыть глаза и представить себя единым целым с машиной, с совершенным, никогда не ошибающимся и не сожалеющим механизмом, можно делать и эту работу. Где-то на подсознательном уровне Коллинз, конечно, подозревает, что может не вернуться, поэтому сейчас ему ничего не страшно. Как бы он не наворотил дел прежде вылета, потому что, если вернётся, он вернётся к тому, что оставил после себя. — Идёт, лейтенант Коллинз.