Глава 4. Что же было потом? (1/1)

Прошло девять месяцев с тех пор, как я и мой муж помирились, решив жить вместе по-человечески. Граф по-прежнему не подпускал меня к кухне, ближе, чем на пушечный выстрел. Ну и пусть, всё равно он лучше меня готовит. Так что в этом нет ничего страшного.За исключением готовки, я старалась всё делать по дому сама. Зачем перекладывать на слуг то, что тебе самому по силам?Только слуги возмущались, соглашаясь с моим мужем по поводу того, что графине не пристало утруждать себя домашней работой. Тем более, на последнем месяце беременности.Да, я была беременна и находилась на девятом месяце. Видно, всё произошло в ту ночь любви, в ?Красной голубятне?…Кстати, чувствовала я себя просто потрясающе и бессовестно счастливой, потому что ждала ребёнка от любимого мужчины. Даже сильная тошнота по утрам в первые три месяца беременности не могла омрачить моей радости предстоящего материнства.Все в имении поговаривали, что у меня и мужа родится мальчик. Причём свои прогнозы делали, глядя на меня и на то, что я обычно употребляю в качестве еды. Кислой, солёной и мясной пище я отдавала большее предпочтение. Отсюда люди и делали свои выводы.Я постоянно слышала комплименты в свой адрес. Каждый считал своим долгом сказать, как я похорошела. Существует примета, что если женщина во время беременности становится ещё красивее, то родится мальчик. А если у неё отекает лицо и выступают там же пигментные пятна, то родится девочка, поскольку девочки будто забирают красоту у матерей. А ещё, если даже на поздних сроках видна талия, будет мальчик.Да и походка у меня стала несколько неуклюжей, как у утки…Плюс меня охватила жажда активной деятельности. Пока Оливье был на службе у де Тревиля, а следом за мужем напросился и Джон, я отдала приказ о строительстве школы для местных крестьян.Надеюсь, идея с образованием для всех слоёв населения приживётся… А что? Всё равно делать нечего. Срок у меня уже приличный, не до путешествий. На кухню готовить меня не пускают, потому что я сущее стихийное кухонное бедствие. Прибирать в доме мне мешают, верхом ездить тоже нельзя. К интригам я охладела и больше их плести не хочу. Атос и Джон в Париже у де Тревиля… Что, спрашивается, делать бедной миледи? Вот и ставлю опыты в имении мужа.Но положительные моменты есть. Я подружилась со всеми нашими крестьянами и уже скоро помнила, как зовут каждого. От них я получала множество дельных советов о том, как правильно заботиться о детях.Несмотря на то, что мне уже доводилось рожать, я совсем не умела обращаться с маленькими детьми. Когда родился мой старший сын, я не имела возможности им заниматься, поэтому пришлось искать для него кормилицу. В то время я не могла себе позволить быть обычной женщиной и посвящать всю себя ребёнку. Да и моя служба у Ришелье не оставляла на это времени. Но теперь всё было иначе.Несмотря на то, что прошло уже девять месяцев, я должна была скоро родить и муж меня любил, я чувствовала себя, как в каком-то сне. Будто не своей жизнью я живу. Очень неприятное ощущение, что ты словно, без зазрения совести, пользуешься чужим счастьем, которое у кого-то украла. Мне до сих пор казалось, что моя нынешняя счастливая жизнь?— всего лишь мираж, который рассеется, стоит мне протереть глаза. Как сон, который прекратится, едва я ущипну себя за руку… Не так-то просто изгонять из своей памяти и души призраков прошлого…Так вот я и жила в Берри после своего воссоединения с вновь обретённым супругом. Никаких приключений и риска. Никаких заговоров и интриг. Тихая и спокойная жизнь обыкновенной дворянки, которая счастлива в браке, любит и любима, сама занимается воспитанием и образованием своего сына. К тому же готовится к рождению второго ребёнка.Также я улаживала споры и разногласия между крестьянами, пока Оливье не было дома. Часто мне приходилось быть независимым экспертом в разбирательствах, касательно земельных участков и приданого, доводилось мирить родителей и детей. И, разумеется, судила неверных супругов. Но, вынося решения, я всегда руководствовалась правилом: ?семь раз отмерь?— один отрежь?.Зная, каково становиться жертвой скорого и несправедливого суда, я всегда старалась разобраться в причинах поступков, не цепляясь к следствиям. Поэтому всех всё устраивало. Меня любили и мне доверяли, потому что знали: я никогда никого не буду судить, не разобравшись в проблеме, как следует. Ни у кого не возникали сомнения в том, что справедливость восторжествует и виновные будут нести ответственность, соразмерную с проступком.Оливье вполне разделял мои взгляды. Он, как и я, никогда не судил человека, не попытавшись вникнуть. Оливье бы простил крестьянина, который убил на его угодьях двух уток, чтобы накормить голодающую семью. Он бы даже ему денег дал, чтобы помочь в столь бедственном положении. Но он никогда не проявил бы снисхождения к браконьеру, который незаконно охотится на его земле, а добычу продаёт на рынке… Я тоже считала, что мой муж поступает более чем мудро.Оливье был очень доволен моей позицией. Постоянно говорил, как ему повезло с такой хорошей женой… Мне тоже повезло, что у меня такой замечательный муж. Любит меня, Джона и нашего будущего ребёнка. Верный, добрый, заботливый…Удивительно, как на людей отлично влияет счастье! В свою очередь, я делала всё, чтобы мой муж и сын мною гордились. Вела себя благопристойно, не перечила супругу (разве что мягко и не навязчиво убеждала в своей правоте). Хранила верность Оливье и была хорошей мамой сыну…Снизила налоги, чтобы облегчить жизнь крестьян. Они и работать стали охотнее, видя, что до них кому-то есть дело.Любой, кто знал меня в ту пору, когда я ещё была агентом кардинала Ришелье, сказал бы, что моя нынешняя жизнь однообразная и скучная. А мне и не надо острых ощущений. Зачем? Опять ставить под удар вновь обретённое счастье? Нет уж, премного благодарна! Лучше буду спокойно жить с мужем и сыном в его родовом замке и готовиться к рождению ребёнка!К тому же этих острых ощущений мне и дома хватало. Например, когда Джон изъявил желание уехать в Париж и пойти на службу к де Тревилю. Он потому и просился вместе с Атосом…?Ленивый мальчишка! Лишь бы от уроков отлынивать!??— думала я о сыне с ироничной досадой. Но меня брала и гордость за Джонни?— по стопам отца идёт!Вот любит граф потакать сыну, ничего с этим не поделаешь! Я могла его понять: у него совсем недавно наладилась жизнь, он стал по-настоящему счастлив, у него есть сын и скоро родится второй ребёнок, да ещё и жена, которая пошла бы за ним пешком хоть на край света… Конечно, он стал намного добрее и мягче. Он всегда был таким, но сейчас это сильнее проявилось в нём. Ох, чует моя интуиция, он окончательно Джона избалует! А может быть, я ошибаюсь, и Джону уже вконец избаловаться не грозит? Да, вот и хвалёная мужская строгость в воспитании детишек, особенно сыновей! Но всё решилось само собой. Де Тревиль согласился принять Джона в свой корпус, где обучались военному делу дети мушкетёров, когда мальчику исполнится десять лет. Думаю, год наш сын потерпит, прежде чем исполнится его заветная мечта.Да и не особо-то мне хотелось, чтобы сын уехал от нас на несколько долгих лет учиться в Париж. Но, если уж Джон так пожелал, то я не буду препятствовать его счастью. Тем более, что его отец выбор сына всячески одобряет и поддерживает.Быстро спелись дуэтом, что я могу поделать…Так вот мы и жили. Без каких-либо приключений.В положенное время я родила мальчика. Красивого, здорового и крепкого. Как только я его увидела, то сразу поняла, что он мало походит на меня. Больше он похож на своего папу, графа де Ла Фер.Вот так всегда: вынашиваешь его долгих девять месяцев, рожаешь пять часов и мучаешься, а малыш изволил на папу быть похожим!Я вспомнила, как рожала своего старшенького восемь часов! Я думала тогда, что проще умереть. Две служанки и повитуха мне говорили, что с первым ребёнком всегда так, а со вторыми и третьими уже легче. В их словах есть смысл… Как только я родила, служанки подхватили маленький плачущий комочек, отмыли, нарядили, счастливому отцу показали и послали за кормилицей для крохи. Для Рауля де Ла Фер, как его назвал Оливье… Я хотела назвать мальчика Андре, но моему мужу больше нравилось имя Рауль. Чтобы в доме не было между мной и Оливье скандалов, назвали малыша Рауль-Андре.Почему-то считалось, что знатной даме вредно самой кормить ребёнка. Дескать, для здоровья вредно и грудь портит. Зачем напрягаться хрупкому тщедушному созданию, когда вокруг полно здоровых крестьянок, рожающих каждый год по ребёнку, которые смогут не то что одного, а троих выкормить?Если быть честной, меня такой образ мыслей приводил в недоумение. Ведь если я смогла благополучно выносить и родить ребёнка, из этого следует, что я и кормить его сама могу. Природа всё предусмотрела! Да и я, на второй день после рождения Рауля, уже была, более-менее бодренькая. Осложнений никаких не было.Не хочется казаться грубой, но меня ужасно бесило это кудахтанье нянечек, которые все в один голос утверждали: ?мадам графиня, вы ещё так слабы и не оправились после родов! Вам очень вредно перенапрягаться, потому что роды отняли у вас много сил! Первое время вам лучше лежать в постели. Ни о каком самостоятельном кормлении не может быть и речи, пока вы не поправитесь и не встанете на ноги!?Кошмар! И это мне приходилось выслушивать даже на десятые сутки после родов!Вот именно такое отношение я и ненавидела, а также намерения нянек устроить мне постельный режим. Никогда не любила пассивность. Если я буду постоянно находиться в постели, то буду приходить в себя месяцами.Это тихий ужас! Мне приходилось буквально воевать за возможность самой кормить Рауля грудью! И вечно выслушивать кудахтанья (по-иному это назвать нельзя) о том, что я совсем не берегу своего здоровья и не слежу за собой.Хорошо, что хоть Оливье не примкнул к ним, а то бы мне вообще никакой жизни не было.—?Делайте так, как моя жена вам говорит,?— отдавал он распоряжение. —?И не расстраивайте её.И тут же выслушивал всхлипы, охи-ахи-вздохи… И упрёки, что он ?совсем не любит бедную графиню, не заботится о ней, хотя она ему уже второго сына родила?!Заботился мой муж обо мне и очень хорошо! Не перегибал палку, превращая свою заботу, любовь и внимание в удушающую чрезмерную опеку!В малыше Рауле не чаял души, старшему сыну с уроками помогал. А также вёл с ним разъяснительные беседы о том, что мама и папа его очень любят, и рождение второго ребёнка не говорит о том, что он перестал для нас существовать. Наоборот. Граф всячески внушал мальчику, что теперь он старший в семье после него, а также поддержка и опора для мамы, то есть для меня.Джон это прекрасно понимал и гордился. Раз у него появился младший брат, значит, он сам стал даже взрослее. Тем лучше. Два бесценных помощника тоже очень хорошо. Джон помогал мне с Раулем ничуть не хуже мужа. Мальчик рассказывал Раулю сказки о прекрасных принцах и принцессах, коварных злодеях, тёмных магах, драконах и эльфах с русалками и феями, о дальних неведомых странах и их жителях. Все сказки он выдумывал сам, в своей умной голове. Раулю они очень нравились, хотя он был ещё слишком мал, чтобы понимать смысл. А я советовала Джону записывать его сказки в тетрадках, чтобы из головы не вылетели, что он и делал.Я очень даже хорошо справлялась со своими материнскими обязанностями, которым была рада. Лучше самой заниматься своим ребёнком, чем ловить себя на мысли, что твой сын больше принадлежит мамкам-нянькам, чем тебе самой. Я хочу, чтобы первыми словами моего с Оливье сына были ?мама? и ?папа?.Лично мне будет обидно, если первым словом у Рауля будет имя его няни. Да, я в этом отношении очень ревнивая. Уж такая, какая есть.Я искренне сожалела о том времени, когда не могла быть заботливой матерью Джону. Я не видела, как он растёт. Не я сидела возле его колыбельки, когда он болел; и не я успокаивала его, взяв на руки, когда у него прорезывались зубы. Я не видела, как он научился сидеть, ползать, ходить и говорить. Первым его словом было не ?мама?, а имя кормилицы, которая о нём заботилась и которую он считал мамой. Кормилицу, а не меня… Я помню, как однажды приехала, после очередного выполненного поручения Ришелье, навестить сына. Тогда мне было восемнадцать лет, а сыну два года. Встречать меня вышла его кормилица Виктория Сеймур, ведя Джона за ручку.Как сейчас помню эту сцену…—?Миледи, как хорошо, что вы приехали! —?восторженно приветствовала меня молодая женщина.—?Виктория, я тоже этому очень рада,?— ответила я на её приветствие. А потом подхватила сына на руки, прижимая к груди. —?Мой хороший, как я по тебе соскучилась! Мой дорогой, мой ненаглядный! Джонни, я приехала, ты разве не рад?Но ребёнок расплакался прямо у меня на руках и принялся активно отталкивать меня своими маленькими, но сильными ручками.—?Отпусти меня! Ты чужая тётя! Я к маме хочу! —?кричал истошно Джон.Мне было больно, горько и обидно. Я не злилась на него. Он же пока совсем маленький и не понимает, как эти его слова рвут мне сердце на части.?… Ты чужая тётя! Я к маме хочу!??— Джон думал, что его мама Виктория, а не я.Перепуганная и потрясённая не меньше Виктории, я торопливо передала ей Джона. У Виктории он как-то сразу утих и перестал капризничать.—?Виктория, он не узнал меня… —?проговорила я едва ли не навзрыд. —?Я чужая для него! Мой сын считает меня чужой женщиной!—?Миледи, не расстраивайтесь,?— подбадривала она меня. —?Мальчик вас очень редко видит. Отвык, наверное. Но это не страшно. —?Потом она принялась ласково разговаривать с Джоном:?— Джонни, мой хороший, не бойся миледи Анну. Она твоя родная мама и очень тебя любит. Она так по тебе скучала, переживала за тебя. Ночей не спала и всё думала, как ты живёшь, хорошо ли тебе. Ты разве не помнишь маму? А она тебя ни на минуту не забывала. Будь ласковее с мамой, дружочек, хорошо?—?Хорошо,?— сказал ребёнок. —?Так ты моя мама? —?спросил он меня с любопытством.—?Да, сынок, я твоя мама,?— я робко подошла к Джону и пригладила его чёрные растрепавшиеся волосы, нежно и кротко улыбаясь ему.—?Ты красивая,?— Джон улыбнулся мне. —?Мама, а почему тебя так долго не было?—?Я работала, мой милый. Я должна была улаживать кое-какие дела своего банка, а это очень ответственная работа. Я хотела раньше к тебе вырваться, но у меня не получалось.—?Почему не получалось? —?спрашивал Джон.—?Эти дела требовали моего участия, поэтому и не получалось.—?Джон,?— обратилась Виктория к ребёнку,?— твоя мама проделала очень долгий и трудный путь, чтобы с тобой увидеться. Ты её даже не обнимешь?Виктория передала мне сына, а тот обхватил ручками мою шею. Держа на руках Джонни, я вошла в дом вместе с Викторией. Немного неприятно возвращаться к этому моменту даже сейчас.Именно поэтому я и отстаивала своё право самой заботиться о Рауле. Воевать пришлось даже за право поставить колыбельку Рауля в родительской спальне! Не хочу, чтобы он, когда станет постарше, потом считал меня чужой женщиной…