11. Воспламенение (1/1)

Живите для живых,Мы на земле лишь гости. ?Впервые за целую вечность Ира просыпается счастливой?— абсолютно, безрассудно, безоговорочно. Сентябрьское солнце лазерами остывших лучей режет сквозь тонкую ткань занавесок; от теплых рук Ткачева в собственнически-притягивающем жесте веет какой-то уверенностью и спокойствием?— он прижимает ее к себе так, словно ничего дороже и нужней у него нет, не было и не будет уже никогда. И Ире до зарождающихся на подступах к горлу спазмов хочется ему верить.А еще хочется притиснуться ближе, закрыть глаза и не двигаться?— никуда не бежать, ничего не бояться, ни о чем не тревожиться. Вместо этого указательным мягко ведет по линии скул; смотрит на него с внимательной нежностью?— запоминает вот таким, утренним, расслабленно-спокойным, но с какой-то неуловимой серьезностью, силой?— то, чего не было (или она просто не замечала?) еще недавно.Рывком поднимается с постели, наспех накидывает на себя первое, что попадается под руку?— по всем канонам это оказывается его смятая, пахнущая вчерашним парфюмом футболка. Вдруг понимает, что не хочет больше опасаться, переживать, прятаться?— от него, от себя, от всего, что происходит между ними. Хочет просто чувствовать?— и плевать ей, заслужила она того или нет.Полковник Зимина умеет не сомневаться?— и сейчас это важнее, чем когда-либо раньше.---На кухне пахнет горячими оладьями, вареньем и кофе. Ира?— в его футболке, все еще немного сонная, с наспех забранными в забавный пучок завитками,?— выглядит так непривычно по-домашнему трогательно, что Паше думается в первый момент, будто ему это все мерещится. Но когда Ирина поворачивается, улыбаясь как-то очень просто и мягко, с таким обыденным ?завтракать будешь??, Ткачев осознает наконец в полной мере: она с ним. Не сбежала, как обычно, оставляя после себя лишь запах духов и блеклые утренние воспоминания, а осталась?— и как же Паше хочется верить, что уже насовсем…—?Да черт с ним,?— выдыхает, подходя со спины. Тянет ее к себе, ближе, теснее, губами чертит прерывистые линии поцелуев по напрягшейся тонкой шее; считывает волнительно-жадно прерывисто-горячие выдохи. Опомниться не успевает?— Ира рывком разворачивается к нему, вцепляясь собственнически в обнаженные плечи; нетерпеливо-властным поцелуем впивается в губы?— сумасбродная, сумасшедшая, его.Паша ловит затуманенно-лихорадочный взгляд захмелевше-янтарных?— на миг забывает дышать.Сдается.---Набрасывается на него дикой изголодавшейся кошкой.Совсем как вчера?— когда пришла неожиданно, незвано, опьянив внезапной весной, безумием, шальным запредельным счастьем. Не та?— тихая, податливая, покорная — другая совсем, почти как раньше?— неудержимая, яростная, свободная. Желающая властвовать, подчинять, сводить с ума, воспламенять?— и гореть, бесконечно-ярко гореть самой, отдавая все?— даже если казалось, что ничего уже нет.И сейчас снова?— пламенным вихрем, штормовой волной, ураганом?— когда нет ни сил, ни желания думать о чем-то, вообще ничего нет?— только вы, вы вместе, неразрывно, накрепко, намертво спаянные?— не разделить.И где-то вне во вздрагивающее стекло дробью бьет холодный осенний дождь, где-то вне что-то бьется, рвется фарфорово-стеклянными осколками; где-то вне трещит по швам безжалостно сминаемая ткань; где-то вне нетерпеливо разрываются телефоны?— плевать.Потом. Не сейчас. Не в этой реальности и не в этой вселенной.Взрываются.Осколки разбитых миров складываются фрагментами рваными?— и из двух безупречно-правильно складывается одно?— одно единственно верное из всех возможных.Складывается.Чтобы уже никогда не разбиться.