Глава 62 (1/1)

Возьми немного от моего холодного сердца, Поменяй местами запчасти И исчезни далеко, далеко, далеко. Tom Walker ?Fade Away? Чанёль сидел в клетке, где ещё недавно держали Ви, со связанными за спиной руками. Тут же, рядом с ним, неуклюже вытянув длинные ноги, беспокойно ворочался Югём. Кроме них в огромном гулком помещении не было ни души, если не считать северянина, застывшего у самых дверей. В этом пустынном месте не были слышны ни женские крики, ни болезненные вопли, только доносилось далёкое эхо чужих шагов — нервных, торопливых. Интересно, что происходило там, на поверхности? Когда Чанёля затаскивали в здание порта, он ничего толком не видел из-за дыма и летающей в воздухе пыли. Оглушённый многочисленными взрывами, прикосновениями Чживона, вновь настигшего его, побегом раненого Бэкхёна, Пак ничего толком не понимал и не чувствовал. Только отупение и слепую ярость, которая до сих пор не могла найти выхода. Как сильно поредела их армия за это утро? Первым оказался ранен Тэн. Чанёль видел, как Сиран его оттаскивала от ворот, как и помнил кровавый след, тянущийся за парнишкой. Затем он услышал в наушнике, что Джехён также был подстрелен и ему требовалась помощь. Ещё одного из них мутузили во дворе уже после того, как ворота оказались распахнуты. Пак не знал ни того, кого били, ни того, кто оказался предателем — в ту минуту всё смешалось в какофонии звуков, пламени и стелющемся дыму. И он, проклятый пацифист, не способный на убийство, стрелял до последнего. Палил не глядя, чувствуя гулкую отдачу от автомата в плечо. Представлял себя в роли геймера, а развернувшуюся перед ним картину компьютерной игрой. Его целью было убить как можно больше противников, и тогда он попадёт на новый уровень. И он стрелял, жмурясь и крича, задыхаясь от ужаса, захлёбываясь своим страхом. По его грязным щекам бежали слёзы, а в зрачках отражались языки пламени, извергаемые из огнемёта Кёнсу. Он не считал количество жертв, убитых им, но всё равно был уверен, что их тени будут вечно преследовать его в кошмарных снах. В глубине души Чанёль понимал, что в этот момент он был не убийцей, а защитником. Он защищал тех, кто оставался за его спиной, кто в силу разных причин не смог взять в руки оружие. И Пак был последним рубежом на пути врага. Пусть он прежде никогда не служил в армии и не был солдатом, но сегодня он понял, что значило убивать и творить истинный хаос. Не они развязали эту войну, не они пришли завоёвывать чужие земли. Но они должны были принять этот бой — достойно, как настоящие мужчины, и биться до последней капли крови. Эти смерти были не во имя войны, но во имя мира. — Чанёль? — шёпотом позвал Югём, и задумавшийся Пак едва не вскрикнул. — Чего тебе? — одними губами произнёс парень, покосившись на охранника. — Где Бэкхён? — Я не знаю! — Отлично, — ворчливо пробормотал Ким. — У меня там раненые, младенец в подвале остался. Кто будет зашивать раны, кто проследит за этапами заражения?! — А ну заткнулись! — обернувшись, рявкнул северянин. — Или мне в ваши поганые рты свои носки запихнуть для надёжности? Югём заскрежетал зубами и раздражённо закатил глаза. Выждав пару минут, он подполз чуть ближе к Чанёлю и на этот раз заговорил так тихо, что парню невольно пришлось прислушиваться. — Я находился в подвале, где оборудовал медицинскую комнату, когда ко мне прибежала Бёль. Мы бросились наверх, но обнаружили, что дверь, ведущая на лестницу, заперта. И сколько бы мы не стучали, нас никто не выпустил! А когда ключ в двери наконец-то провернулся, угадай, чья мерзкая бородатая рожа нас встретила?! — не в силах контролировать нарастающую громкость голоса, цедил Ким. Охранник раздражённо подскочил к их клетке и принялся стучать железной палкой по прутьям, отчего те истерично задребезжали и отдались гулкой вибрацией. Пак зажмурился, зажав голову между коленями, и поднял взгляд лишь тогда, когда взвинченный до предела северянин отошёл обратно к двери. Судя по всему, Югём тоже оказался впечатлён произошедшей вспышкой гнева, поэтому предпочёл замолчать и уныло уставиться в одну точку. Получалось, что и Ким, и Бёль не были предателями. Как не могли ими быть Сиран, Тэн и Джехён, судьбы которых до сих пор оставались неизвестными. Круг подозреваемых стремительно сужался и сейчас в него входили лишь несколько человек: Даниэль, Лукас и Кёнсу. Чанёль напряг память, пытаясь вспомнить, где были эти трое в момент открытия ворот. Лукас, совершенно точно, находился на прежней огневой позиции. Пожалуй, в момент стрельбы он выглядел ещё более жалко, чем рыдающий Пак — он и ревел, и вставал на колени, и вновь поднимался, высовывая панически трясущееся дуло в бойницу. Он бы попросту не успел сбегать вниз, выпустить Ви, а затем распахнуть ворота. Да и Лукас не казался настолько безумным, чтобы дважды предать жителей бункера. Даниэль? Чанёль ничего не мог сказать о действиях Кана, поскольку даже не видел его толком. Кёнсу? А вот он исчез из виду незадолго до того, как распахнулись ворота. Мог ли До быть предателем? Но вот только зачем ему это нужно? Зажмурившись, Пак побился затылком о крепкие прутья, а когда распахнул ресницы, то вновь увидел приближающегося к клетке бородача. Тот не выглядел столь раздражённым, как прежде — деловито звенел связкой ключей, неспешно распахивая дверцу, а затем схватил Чанёля за ногу и рывком вытащил наружу. — А как же я? — всполошился Югём. — А ты сиди, док. Ты единственный, от кого здесь может быть хоть какой-то толк! — оскалил жёлтые зубы северянин. — Давай, длинный, передвигай ходулями! Отвесив Чанёлю унизительный тычок, бородач потащил его к выходу, а затем выволок в плохо освещённый коридор. Они шли не слишком быстро — Пак замедлял движение изо всех сил, потому что попросту боялся выходить наружу. Воображение рисовало самые разные картины, но самой страшной, безусловно, была возможная гибель Бэкхёна. Что, если во дворе Чанёля ждало мёртвое тело бывшего друга? Нет же! Этого попросту не могло случиться. Парень не знал, что произошло с Бёном. Последнее, что он видел, — это отчаянный прыжок Бэка через ворота и впивающиеся в него жалящие пули. Чанёлю казалось, что это не в мужчину стреляли, а в него самого, так больно и невыносимо ему было в те секунды. Он рвался вслед за Бэкхёном, кричал что-то, пытался помешать стреляющему Чживону, но тот ударил его локтем в лицо, и Пак повалился мешком на землю, чувствуя, как из ноздрей хлынула горячая кровь. И тогда он позорно растерялся, оцепенел, позволив без боя утащить себя в клетку. Разбитый опухший нос до сих пор давал о себе знать, но было ли это оправданием для случившейся слабости? Чанёль сам себя за это ненавидел. Ведь, не упади он тогда, а останься стоять, может, и не мучился бы сейчас от неизвестности и ядовитой ненависти к самому себе? Я не знаю, как всё повернётся, но если тебя возьмут в плен, то не нарывайся лишний раз — если я останусь жив, то приду за тобой. Всплывшие в памяти слова немного приободрили. Пак знал, что если Бэкхён жив, то он сделает всё возможное, чтобы их спасти. Но что, если раны оказались для него смертельны? Что, если он, как и Джонни, обратится в монстра, потеряв свою человеческую сущность? Что будет с Чанёлем, если он никогда больше не увидит Бёна, а если и встретит, то испуганно отпрянет, понимая, что это не тот, кого он любил, в кого верил и за кем готов был идти? Что и этот Бэкхён не узнает его и не вспомнит ничего из того, что их связывало? Он убьёт Чанёля, не поморщившись, одним точным выверенным ударом, а Пак даже не сможет себя защитить, потому что умрёт секундой раньше, когда поймёт, что его Бэка больше нет. — Живи. Только живи, — прошептал парень, прежде чем его вытолкнули в залитый ярким полуденным солнцем двор. Первым, что бросилось в глаза, были криво вбитые в землю деревянные столбы, к каждому из которых были привязаны его друзья. Всего их было шесть. Рядом с первым столбом безвольно лежал Тэн. Его глаза равнодушно смотрели в голубое небо, и Паку показалось на секунду, что парнишка уже мёртв, но тонкие губы слабо шевелились, будто что-то бормоча. Ко второму и третьему столбам были привязаны Бёль и Сиран. И если блондинка выглядела относительно целой и невредимой, то лицо Сиран распухло от ударов и кровоподтёков, а одежда была разорвана едва ли не в клочья. У четвёртого столба сидел Лукас, низко опустивший голову и жалобно всхлипывающий. Судя по покрытому синяками лицу, ему тоже пришлось несладко, а случившаяся во время стрельбы истерика, всё ещё не улеглась. Впрочем, Джехёну, который был следующим в этом строю смерти, приходилось куда хуже. Парень лежал на земле скрючившись, под ним натекла здоровая лужа крови, и если он всё ещё был жив, то оставалось ему явно недолго. Кто был привязан к последнему, шестому столбу, Чанёль так и не понял. Видимо, этим человеком оказался как раз тот, кого ранее так исступлённо избивали цепями и дубинками северяне. Он с ног до головы был покрыт кровью и грязью, а сверху, явно потешаясь, северяне выпотрошили на него пуховую подушку, и сейчас белоснежные перья, налипшие на раны, шевелились даже от слабого дуновения ветерка. Шестеро его друзей, надёжных товарищей, сидели перед ним раздавленными и растоптанными, а Чанёль даже не представлял, что нужно делать, чтобы спасти или хотя бы облегчить их страдания. — Прекрасная картина, не находишь? Пак недоумённо повернул голову, только сейчас увидев рядом с собой Чживона и Чонина. И если Бобби молча курил, опираясь на стену порта, то Ким, которого Чанёль не видел кучу времени, явно желал с ним поговорить. Чонин не сильно отличался от того, каким Пак его запомнил. Всё те же подведённые чёрным карандашом глаза, отливающий металлом медальон на шее, разве что сам мужчина стал ещё худее и жилистее. Он был одет в тёмно-синюю толстовку и в перепачканные в пыли и крови джинсы, а на голову накинул капюшон — так низко, что Чанёль только и видел опасно поблёскивающие зрачки. — Давно не виделись, правда? — прищурился Ким, наворачивая круги около неподвижного парня. — Скучали по мне? — Каждый день вспоминали, — хмуро поморщился Чанёль, в равной степени ожидая и удара, и выстрела. — А я ведь ловко обдурил вас там, в лагере Мино. Не угоди я по глупости за решётку, и смог бы стать великолепным актёром! — Обдурил? Ты выглядел избитым и едва живым, — проницательно хмыкнул Пак. — Тут уж стоит отвесить поклон твоему гримёру. — Не было никакого гримёра — мы сами хорошенько его избили, — ввязался в их диалог Чживон, затоптав носком ботинка брошенный под ноги окурок. — Этот подлец хотел сбежать, а мы его поймали и наказали. И дали задание — мол, проникни в лагерь Мино и расчисти для нас путь туда, и тогда мы, быть может, тебя простим. Как видишь, Чонин блестяще справился со своей задачей. — Верно, — важно кивнул Ким. — Я не буду посвящать тебя в подробности того задания, рассказывать про припрятанные неподалёку от забора рацию и снотворное, которое северяне заранее туда подбросили, но спрошу другое — какой дрянью отпаивал меня Мино, благодаря которой я так быстро встал на ноги? — А что ж ты у него сам не спросил, пока держал в плену и издевался? — скривив губы, дерзко процедил парень. — Тогда я не придал этому значения, а вот сейчас заинтересовался, — многозначительно поиграл бровями Ким. — Бобби, я могу сам с ними разобраться? — Безусловно. Ты был храбрым воином и заслужил право лично казнить своих врагов, — великодушно позволил Чживон, встав в шаге от Чанёля, так близко, что тот невольно ощутил тепло, исходящее от его кожи. — Спасибо, лидер, — отвесив лёгкий шуточный поклон, поблагодарил Ким. И прежде, чем направиться к столбам, он потянул вниз капюшон, обнажая почти лысую голову, на которой темнел короткий ёжик волос. Резко проведя по нему ладонью, Чонин подмигнул растерянному Чанёлю и зашагал к хрипящему от боли Тэну. — Если бы вы только знали, как я вас всех ненавижу — каждого, без исключения. Вы отвернулись от меня, когда выбирали нового лидера; когда Бэкхён выселил меня в отдельный сектор бункера и относился, словно к какому-то изгою. Ни один из вас не протянул мне руку помощи и не оказал своей поддержки! Я жил с вами бок о бок много лет, я не раз защищал вас от опасности, и это благодаря мне, чёрт бы вас всех побрал, вы вообще получили пропуск в бункер! Вы должны были валяться у меня в ногах, но что я получил в ответ? Чёрную тотальную неблагодарность! Так что теперь у меня для каждого припасён свой особый счёт. Сегодня вы мне за всё ответите, — оскалился Ким, с размаху пнув тонко заскулившего парня. — Что ты творишь?! — бросился к нему Пак, но Чживон тут же поймал его и потянул назад, надёжно зафиксировав руками. Чанёль трепыхался в его объятиях, словно птица в силках, но их физические возможности были неравны, особенно учитывая, что руки парня до сих пор оставались крепко связанными за спиной. Всё закончилось тем, что Пак выгнулся невообразимой дугой, чтобы не касаться прижатого сзади тела, но Бобби всё равно умудрялся толкаться вперёд и проезжаться пахом по маленькой напряжённой заднице. — Отвали, — стиснув зубы, потребовал Чанёль. — Всё только начинается, мой друг, — прикусив мочку уха дёрнувшегося парня, угрожающе пообещал Чживон. Чонин, тем временем, отобрал у проходящего мимо северянина потёртую плеть и как следует ей размахнулся, ударив по земле и подняв облако пыли. Предвкушающе скалясь и шипя, мужчина кружил возле пленных, наслаждаясь их испуганным и загнанным видом. Ким знал, что никто, абсолютно никто, не пришёл бы к ним сейчас на помощь, и не мог этим не воспользоваться. — Начнём с тебя, жирная тварь Сиран, — присев на корточки перед вздрогнувшей женщиной, пропел Ким. — Итак, корова, я оглашаю твой приговор. Ты, шлюха, всегда ненавидела меня и моих людей, возвышаясь на своей кухне, как сраная королева. Но на деле ты всего лишь толстая стерва, которую бы я не трахнул, окажись ты даже последней бабой на земле. И знаешь, что я с тобой сделаю? Я тебя заживо пожарю, а потом накормлю получившимся блюдом северян. Поверь, этим дикарям не впервые пробовать на вкус человечину. Чанёль даже забыл на мгновение о прижимающемся сзади теле. Он вновь рванулся из тесных объятий, чтобы дотянуться до Чонина, разбить его мерзкую рожу, а затем вырвать язык и скормить гиенам, но Бобби был начеку и тут же ответил коротким и ослепительно-болезненным ударом по почкам — Пак рухнул моментально, будто подкошенный. Сиран же, невозмутимо выслушав тираду Кима, холодно усмехнулась и повела плечами. Чанёль знал, что ей было и страшно, и больно — не только физически, но и душевно. Вот только избитая женщина, сидевшая на коленях перед мерзким мудаком, не прогнулась от страха, не стала малодушно вымаливать прощение. Да она, с ума сойти, выглядела куда более достойной на фоне распыляющегося Чонина, то ли пытающегося произвести впечатление, то ли попросту гнилого по жизни. Сиран, взявшая от своего лидера только лучшие качества, мужественно выдержала чужой взгляд, а затем, подвигав челюстями, сложила трубочкой губы и плюнула прямо в растерянное, не готовое к подобному, лицо. Плевок, приземлившийся аккурат на правое веко, был моментально вытерт, а в следующее мгновение Чонин наотмашь ударил женщину в и без того избитое лицо. — Хватит! Отпусти её! — корчась на земле, орал Чанёль. — Хватит! Отпусти её! — дословно передразнив Пака, гримасничал Ким. Не видевший разницы между избиением мужчин и не созданных для подобного обращения женщин, Чонин вновь толкнул Сиран, от чего голова той ощутимо мотнулась в сторону. — Надоела, свинья! Да кому она нужна? Тем более, когда есть крошка Бёль. — Чонин с лёгкостью перешёл к соседнему столбу и схватил за подбородок строптивую блондинку, сейчас казавшуюся смертельно напуганной. — Привет! Помнишь, как отшила меня, когда я за тобой ухаживал? Девушка, поджав дрожащие губы, коротко мотнула головой и вскрикнула, когда Ким замахнулся на неё кулаком. Вжав голову в плечи, она смотрела на него покрасневшими зарёванными глазами, в страхе ожидая того, что будет дальше. — Тебя трахнут по очереди все желающие. Поверь, на твою симпатичную мордашку их наберутся десятки! — выкрикнул мужчина, намотав на кулак длинные пряди светлых волос. — Пожалуйста, не надо! — умоляюще проскулила девушка, закрыв ладонями бледное лицо. Судя по мелко подрагивающим плечам, она плакала, готовя себя к наихудшему исходу, но Чонин неожиданно отпустил её и, хитро облизнувшись, закружил в поисках новой жертвы, явно решив оставить выяснение отношений с Бёль на потом. — Тебя я не знаю. Да и ты, вроде как, врач. Эй, Бобби, может, оставим его? — поставив ногу в грязном ботинке на плечо зашипевшего от боли Лукаса, крикнул Ким. — Я с этим уж как-нибудь сам разберусь, без твоих дурацких советов, — мрачно отрезал мужчина, и его помощник тут же миролюбиво поднял ладони. — Что ж, в таком случае, пришло время Тэна, — тряхнув зажатой в кулаке плетью, торжествующе объявил Чонин. — Ты, кусок вонючего дерьма, всегда ставил себя выше остальных. Весь такой быстрый, ловкий, неуловимый. Знаешь, каков твой приговор? Инвалидность. Я выдерну твой позвоночник, и остаток жизни ты проведёшь овощем, не способным даже самостоятельно подрочить свой хуй! Плеть взвизгнула и приземлилась на плечо заоравшего Тэна. Чонин же, решив, что так он достаточной боли ему не причинит, начал переворачивать стонущего от боли парнишку на живот. Чанёль, не в силах наблюдать за этой картиной, обернулся к Чживону и с немой мольбой во взгляде посмотрел на него. — Что? — тут же притворно изумился Бобби. — Ты хочешь что-то мне сказать? — Не мучай их, молю! — тихо произнёс Чанёль. — Им нужна помощь врача, иначе они умрут. — А зачем им жить, если они мои враги? Их даже собственный лидер бросил, позорно сбежав, так почему я должен их пожалеть?! — громогласно крикнул мужчина, разведя руками. Пак не понимал, чего в нём было больше — счастья от мысли, что Бэк всё же сбежал, или отчаяния из-за того, что теперь они один на один с Чживоном. Но он хотел верить, что Бён вернётся, потому что обещал, потому что никогда бы так с ними не поступил. И Чанёль сделает всё возможное, чтобы продержаться до его возвращения, чтобы спасти их всех. — Что я должен сделать, чтобы ты прекратил над ними издеваться? — всё ещё лёжа на земле, в отчаянии спросил Пак. — Ты и так сделаешь всё, о чём я тебя не попрошу, — возмущённо пожал плечами Чживон. — Ты мой. Я выиграл тебя в этой войне, мой прекрасный долгожданный трофей. Мужчина склонился над Чанёлем и, вместо унизительного удара, неожиданно ласково коснулся его щеки. И это казалось настолько странным и неуместным, что Пак растерянно застыл, даже дыхание задержал, мучительно вглядываясь в глаза напротив. Когда-то давно он видел в них искренний интерес и симпатию, и это осознание грело душу Чанёля, подпитывая его уверенность в себе. Ещё бы, он был настолько красив и крут, что даже сам Чживон запал на него, а он ведь не какая-то там сопливая девчонка. Это было необычно и волнительно — ловить на себе жаркие мужские взгляды, а потом тискаться по углам, целуясь украдкой. И хотя это приятно будоражило кровь и сводило с ума, но Чанёль никогда не воспринимал их связь, как нечто серьёзное и незыблемое. Для него эти отношения были временным развлечением, новым опытом, попыткой разобраться в себе и своих вкусах, определить, наконец, свою ориентацию. Да о чём тут можно было говорить, если даже в момент их томительных ласк Чанёль только и мог, что думать о Бэке, представляя эмоции, которые мог испытать, если бы под ним лежал не стонущий Чживон, а раскрасневшийся Бён. Что же такого увидел в их связи Бобби, раз долгие пять лет искал его в новом разрушенном мире, сея мучения и смерть на своём пути? Чем его зацепил Чанёль, раз Чживон не отрёкся от своей цели, не забыл парня, а прошёл долгую дорогу, прежде чем оказался здесь, нависая над ним, поверженным и униженным, глядя на него с превосходством, яростью и… любовью? Нет, это была не месть, не уязвлённое самолюбие и даже не дело принципа. Чживон, господи помилуй, действительно любил его все эти годы. Иначе тогда зачем всё это? Его искажённая и ядовитая любовь к Чанёлю измерялась в сотнях невинно убитых людей, в километрах выжженных земель, в реках пролитой крови. Они были опутаны не мифическими красными нитями, а безумием Чживона и его болезненной страстью. Все зверства, что он совершил по пути сюда, были сделаны во имя их любви. Во славу Пак Чанёля. Бобби пришёл сюда с вооружённой яростной армией, он уничтожил врага, растоптал каждого, кто встал на его пути. Но истинным победителем в этой войне, начавшейся задолго до уничтожившей мир трагедии, был Чанёль. Именно он — по глупости и незнанию, по нелепой случайности — влюбил в себя Чживона и сломал его. Именно Пак сотворил из влюблённого парня самого страшного монстра нового мира — Бобби. — Я — твой, — медленно кивнул Чанёль, не чувствуя катившихся по щекам слёз. — Делай со мной, что хочешь. Мужчина, явно не ожидая подобного ответа, хмуро склонил набок голову, и на мгновение в нём промелькнуло что-то от прежнего Чживона — растерянно-светлое, как в момент их первого поцелуя. Мелькнуло и тут же исчезло, будто и не было никогда. — Начиная с этой ночи и до конца наших дней, ты будешь со мной, всегда и неизменно, — так тихо, что слышал его только Чанёль, произнёс Бобби. — Ты не будешь от меня сбегать, не будешь ненавидеть и пытаться убить. Ты должен признать, что я твоё всё — мужчина, хозяин, любовник. Ты никогда мне не изменишь — ни в мыслях, ни в действиях. И, обещай, что ты забудешь того мерзкого ублюдка! А я, в свою очередь, поклянусь, что найду его, где бы он ни прятался, и принесу его голову к твоим ногам. Чанёль долго всматривался в Чживона, хмуря брови и судорожно поджимая губы, а затем едва заметно кивнул, прикрыв ресницы — лишние споры сейчас были совсем ни к чему. Главным было показать Бобби, что он готов идти на уступки, а уж какой ценой, не столь важно. — Клянусь, — сорвалось с покрытых сухими корочками губ. Наклонившись низко, Чживон мазнул по ним коротким поцелуем, а затем поднялся, утягивая за собой подрагивающего Пака. — Чонин, оставь их! — строго приказал мужчина. — Отвяжите этих засранцев и бросьте в тюрьму. Раненых покажите врачу. — Но я же только начал. И вообще, ты обещал мне! — разъярённо напомнил Ким, тут же застыв, когда Бобби невозмутимо направил на него дуло пистолета. — Ты хочешь со мной поспорить? — вкрадчиво выдохнул он, тряхнув оружием. Отступив и отбросив в сторону плеть, Чонин мстительно поджал губы, но отстаивать свою позицию не стал. Окажись Чанёль на месте Бобби, то не стал бы столь безоговорочно верить этой притворной покорности — Ким не из тех, кто легко сдавался и быстро прощал обиды. Чживон же, расслабленно ухмыльнувшись, дал сигнал северянам, и те тут же бросились отвязывать пленных. Чанёль взволнованно следил за их передвижениями, стараясь не обращать внимания на жадно блуждающую по его пояснице ладонь. Что ж, Бобби весьма ясно обрисовал его место в новой иерархии, не оставив места сомнениям и надеждам на лучшее. И если Бэкхён не вернётся за ними сегодня, то… Об этом пока даже думать не хотелось. — Вот эту тварь точно надо прикончить! — грубо крикнул один из бородачей, пнув неизвестного, обваленного в перьях. — Гнида редкостная! Особо долго они возились рядом с Джехёном, Пак даже заволновался и попытался подойти ближе, но Чживон крепко держал его за ремень, словно собачонку. — Босс, он не жилец! Еле дышит, — наконец крикнул северянин. — Нет, покажите его Югёму! Молю! Он знает, что нужно делать! — панически заметался Чанёль, вновь обращаясь к Бобби. — Пожалуйста, не позволь ему умереть, у него же вся жизнь впереди! — Как и у тех парней, которых вы, засранцы, сегодня пристрелили, — мрачно напомнил мужчина. — Забирайте их всех, а дальше разберёмся. Чанёль отошёл в сторону, провожая искалеченных друзей обеспокоенным взглядом. Они едва могли держаться на ногах, кого-то и вовсе волокли по земле или несли, закинув на плечо. Что будет дальше со всеми ними? Как долго Пак сможет защищать их и самого себя от гнева северян? Дождавшись хлопка двери, парень поднял обречённый взгляд на море, теперь прекрасно видное благодаря распахнутым настежь задним воротам. Солнце уже катилось к горизонту, рисуя на тёмно-синей, покрытой рябью поверхности Элейского моря алые малиновые разводы. Море казалось беспокойным, громко шумело, разбиваясь высокими волнами о берег. Может Чанёлю это только казалось, но он будто бы ощущал лёгкие вибрации и гудение ?Стеллы?, медленно поднимающейся с морского дна, словно древний мифический исполин. Интересно, как вытянутся лица северян, когда они увидят корабль, что метнётся яркой стрелой в вечернее небо? И увидят ли их Сехун и Змея, прежде чем покинут мёртвую растерзанную Землю? Узнают ли, что случилось с портом и их друзьями? Быть может, Кисон и не нужно знать о проигрыше бункера и невыполненном обещании Бэкхёна? Ведь лучше искренно и наивно верить во что-то хорошее, чем навсегда лишиться надежды. Дверь за спиной вновь хлопнула, и раздались приближающиеся мужские голоса. Испуганно обернувшись, Чанёль недоумённо уставился на невредимого Кёнсу, руки которого даже не были связаны. Он шёл бок о бок с северянами прямиком к Чживону, оставшемуся чуть позади и заботливо раскинувшему объятия. — Так это был ты? — неверяще произнёс Пак, когда До заметил его и растерянно округлил глаза. *** Бэкхён сидел на влажном песке, крепко прижав колени к груди, и трясся так сильно, что у него зуб на зуб не попадал. Дрожащий, раненый, выпачканный в собственной крови, он смотрел в одну точку — туда, где море и небо соединялись в идеально ровную линию, и не мог найти в себе сил встать и идти дальше. Течение выбросило его на берег в нескольких километрах от бункера. Он хорошо знал эту местность и понимал, в каком направлении нужно двигаться, а ещё чётко осознавал, что если не поторопится, то отправившиеся в погоню северяне вполне рискуют наткнуться на его следы. Но как же сложно поверить в себя, когда всё, что было тебе дорого, разрушено. В Бэкхёне не было слёз, и чувств не хватило бы даже на слабую истерику. Это было странное отупение, полное омертвление чувств, словно бы ему не живую плоть прострелили, а перебили палками руки и ноги, сломали позвоночник. Он больше не чувствовал себя человеком — так, слабой, почти растоптанной тварью, не способной уже кому-либо причинить вреда. Король свергнут, его корона была передана вражескому захватчику, истерзанное войско в муках погибало, а самый дорогой человек, словно драгоценный трофей, перешёл в руки захватившего власть мерзавца. Всё в Бёне болело, но не от пуль. Эта боль была глубже, она соткалась из ран его друзей, пролитой из них крови, их криков и стонов, просьб о помощи. Он оставил их, чтобы вернуться, но именно этого он не мог сейчас сделать. — Вставай! — клацая зубами, обратился к самому себе Бэк. — Не будь тряпкой! Ноги не слушались, будто бы застыв в одном положении, и тогда мужчина поднял взгляд к морю, раскинувшемуся перед ним. Оно грозно шумело и рокотало, словно большой хищный зверь, впавший в спячку. Пенистые волны не доставали до его босых ступней всего лишь пары сантиметров, но даже на расстоянии Бён ощущал их спасительную прохладу. Это море было здесь всегда. Когда он был совсем маленьким и рыбачил с отцом с лодки, мерно покачивающейся на волнах. Оно было и тогда, когда они с Чанёлем пили коктейли в прибрежных кафе, а потом шли знакомиться с девушками, чтобы приятно провести вечер. Море оставалось на этом самом месте, когда Пак сбежал от него на дно. И оно спокойно шумело в тот день, когда он вернулся. Когда Бэкхёна не станет, море тоже останется. Оно нечто вечное, неизменное. Константа, прошедшая пунктирной линией через всю его жизнь. И пусть сейчас Бёну казалось, что он достиг самого дна, он всё ещё мог от него оттолкнуться и поплыть наверх. Неуклюже перевернувшись на бок, а затем встав на колени, мужчина сцепил зубы и с глухим криком поднялся, тут же чуть не рухнув обратно. Опустив взгляд на раненое бедро, перевязанное оторванным от рубашки рукавом, он заковылял в сторону города, с трудом переставляя ноги. Отыскав по дороге в одной из мусорных куч небольшую железную палку, он шёл дальше, опираясь уже на неё. По пути ему встретилась пара заражённых, но они были слишком далеко и не обратили на него никакого внимания; а ещё одичавшая тощая собака, попытавшаяся было укусить, но тут же без оглядки убежавшая, стоило Бэку замахнуться на неё своей импровизированной тростью. С трудом добравшись до здания небольшой клиники, сейчас, конечно же, разворованной и обветшавшей, Бён поднялся по засыпанным мусором ступеням и толкнул плечом покрытую паутиной трещин стеклянную дверь. В холле клиники всё было перевёрнуто с ног на голову, стойка ресепшена оказалась разбита в щепки, и лишь коричневый кожаный диван, стоявший у стены, оставался целым и невредимым, лишь слегка присыпанным пылью и осыпавшейся со стен побелкой. Перешагнув через раскиданные в коридоре осколки разбитых ламп, Бэк начал поочерёдно заглядывать в кабинеты, один за другим. Нужные ему инструменты нашлись в четвёртом по счёту. На табличке, криво висевшей на двери, значилось, что раньше здесь работал хирург, а на рабочем столе ещё пылилась его кружка и фотография. Понимая, что на это совсем нет времени, мужчина всё равно взял рамку в руки и вытер пальцами пыль со стекла. На снимке были запечатлены молодые мужчина и женщина, прижимающие к груди двоих детей — мальчика и девочку. Они смотрели в камеру, лучезарно улыбаясь, счастливые, довольные, уверенные в том, что у них вся жизнь была впереди. Что с ними стало? Наверняка давно обратились в заражённых или стали кормом для них же. Большую часть инструментов из кабинета вынесли те, кто приходил сюда прежде. Может даже люди из бункера — Бён не знал. Но в самом нижнем ящике комода, под кипой пожелтевших медицинских карт, он всё же нашёл нетронутый металлический бокс, внутри которого лежали скальпель, щипцы и ещё куча инструментов, которым мужчина не знал названия и уж точно не нашёл бы применения. Прихватив с собой бокс, Бэкхён вернулся в холл и обессиленно рухнул на диван — сегодня он его испачкает в своей крови, но мебель точно это переживёт. Было бы неплохо обеззаразить найденные инструменты, но у Бёна не было надежды отыскать в клинике спирт или хотя бы перекись. Поэтому он, поковырявшись с ширинкой, неуверенно приподнялся и стянул с себя джинсы, обнажая простреленное бедро. Кровь из раны всё ещё выплёскивалась толчками, но словно бы неохотно, медленно. Не будь у Бэка регенерации, он бы давно умер от обильной кровопотери, но пока пули оставались в теле, глупо было надеяться, что у него имелись шансы полностью исцелиться. С треском отодрав от рубашки второй рукав, мужчина запихнул ткань себе в рот и поднёс щипцы к ране. Он никак не мог решиться сунуть их в образовавшуюся дыру, да ещё и рука предательски дрожала. Бэк даже схватил себя за запястье, чтобы остановить эту сводящую с ума тряску, и глухо простонал. Просидев в таком положении минуту, он всё же слабо пошевелил правой рукой, а затем медленно и неотвратимо запустил щипцы в рану, пытаясь сходу нащупать пулю. Острая боль, от бедра до лодыжки, моментально пронзила ногу, и Бён заорал, но на выходе из него раздалось лишь приглушённое тканью мычание. По его щекам текли вперемешку капли пота и слёзы, а щипцы продолжали елозить в ране, пытаясь отыскать злосчастную пулю, и когда её металлический кончик ударился об инструмент, Бэк не сдержал торжествующего вопля. Вытащив окровавленную пулю, он внимательно рассмотрел её в тусклом свете дня, а затем сердито отшвырнул к стене, перейдя сразу же к руке. Он не знал, сколько времени потратил на извлечение пуль, но боль вскоре утихла — Бэк попросту перестал её ощущать, действуя на автомате, будто робот, желая лишь того, чтобы эти мучения закончились, как можно скорее. Дольше всех он возился с последней пулей, застрявшей в левом плече. Вытаскивать её было неудобно, рука затекла и болела, судорожно пульсировала. Мышцы рта затекли, рот заполнился слюной, которую Бён не успевал сглатывать, а драгоценное время уходило. А ведь Бэку нельзя было медлить — любая минута могла стать для его людей последней. Нужно было собирать свою армию уже сегодня, пока северяне не пришли в себя, не успели как следует выспаться и набраться сил, а их подкрепление находилось в пути. Именно сейчас, пока они ещё не выдохнули после недавней битвы, изрядно потрепавшей их. Пока они не нашли самого Бэка, не убили его друзей, не сотворили нечто страшное с Чанёлем. Они не знают, кто такой Бён Бэкхён. Они не подозревают о его способностях, а если и догадываются, то упрямо отказываются в них верить! Северяне наивно надеются, что поверженный враг, да ещё и серьёзно раненый, должен будет отлежаться не один день, да и, к тому же, с кем он придёт к порту, если все его люди или мертвы, или в плену? Эти мысли отрезвили мужчину и придали ему сил, и проклятая пуля наконец-то подцепилась, покинула истерзанную рану и закатилась под диван. Бэк тут же выплюнул ткань и, схватив металлический ящик, принялся изо всех сил бить им по стене. Грохот стоял жуткий, оглушительный, но Бён не унимался, продолжая стучать по бетону, будто надеясь пробить в нём дыру и выпустить из себя ту слепую дикую ярость, что он в себе сдерживал всё это время. А когда покорёженный бокс отлетел в дальний угол, мужчина устало опустился на выпачканный в крови диван и почти сразу провалился в зыбкий болезненный сон. *** Бэкхён проснулся, когда на улице уже разлились густые сумерки, а на потрескавшемся асфальте оставляли свой след длинные чёрные тени. Ему было немного страшно открывать глаза. Вдруг его укрытие обнаружили северяне или заражённые? Или он сам за время сна стал монстром, как раненый Джонни? Но, распахнув ресницы, Бён увидел всё тот же пустынный кабинет, и пружина в груди медленно расслабилась, и дышать стало легче. Сейчас, по прошествии нескольких часов, он ощущал себя гораздо лучше, чем прежде, а осмотр ран дал понять, что регенерация усиленно работала, залечивая повреждённые ткани. Прежнее отупелое отчаяние отступило, а силы понемногу возвращались. Хрипло закашлявшись, Бён устало потёр горло, мечтая хотя бы о капле воды, но тут же отбросил эти малодушные мысли в сторону — они сбивали его с нужного настроя. Поэтому, поправив на себе одежду и немного размявшись, Бэк покинул клинику и направился вниз по улице. Он шёл мимо разрушенных непогодой и временем зданий, одиноких проржавевших автомобилей, прислушивался к рокоту моря, волны на котором стали гораздо выше и опаснее, а затем остановился и поднял взгляд к небу. Прямо над ним облака были алыми, будто подпалёнными по краям, слишком яркими на фоне бледно-голубого, медленно становящегося лиловым неба. А вот с севера, как раз оттуда, откуда пришла в их края смертельная чума, надвигались грозовые тучи — опасно-чёрные, налитые ещё непролитым дождём, до предела заряженные электричеством. Бэк предвкушал эту бурю. Он был к ней готов. Добравшись до относительно чистого отрезка дороги, мужчина опустился прямо на асфальт, нагретый за день солнцем и ещё не потерявший своей теплоты. Прикрыв ресницы, он прислушался к внутренним ощущениям, но собраться с мыслями упрямо не удавалось — они всё время утекали не в ту сторону, словно строптивый поток воды, который невозможно остановить даже самой высокой защитной дамбой. Бэкхён не мог простить себе свою ошибку. Как бы он не отгонял от себя эти ядовитые мысли, как не пытался найти оправдания своим действиям, он всё равно возвращался к одному и тому же — он ошибся, переоценил свои силы и недооценил врага. Не нужно было биться с тем, кто с самого начала казался заведомо сильнее. Надо было собрать их всех, усадить на несколько яхт и отправиться на поиски лучшего места. Любое место, по сравнению с побережьем, было бы лучшим. Да даже необитаемый дикий остров, потерянный среди Элейского моря. И пусть бы проклятый Бобби потратил ещё добрый десяток лет, пока нашёл их. Надо было подрывать порт, пускать ко дну яхты, чтобы ему вдогонку даже броситься было не на чем. И тогда бы они победили — без пролитых рек крови, без загубленных жизней и сломанных судеб. Жаль, что Бэк это понял слишком поздно. Обхватив руками голову и крепко сцепив зубы, Бён протяжно застонал. Глухая ярость медленно закипала в нём, прорываясь наружу ещё тихим невнятным рыком, грозящим в любое мгновение перерасти в рокочущее звериное рычание. Да! Он ошибся! Но он всё ещё мог исправить то, что натворил. Хотя бы попытаться это сделать. И если ради этого нужно отречься от всего человеческого, что оставалось в нём, и примерить на себя шкуру монстра, Бэк готов был это сделать. Мир мужчины погрузился в темноту и тишину моментально, будто кто-то нажал на рубильник, отключив сложную многоуровневую систему. И в этой гулкой черноте, оставшись наедине с самим собой, Бён наконец-то понял, что уже давно не слышал биения сердца Чанёля. В мире, где сейчас находился Бэк, его не могло быть по умолчанию. Он мог слышать только эхо собственных шагов, отголоски сбитого рваного дыхания, а ставшего родным сердцебиения больше не было — оно исчезло. И лишь в это мгновение Бэкхён осознал, что его сердце, всё это время бьющееся по привычке, больше не помнило, как нужно биться. Мужчина несколько минут находился в одном положении, настороженно вглядываясь в мрак, окружающий его со всех сторон, а затем вдали полыхнуло красным, будто кто-то спичкой чиркнул, осветив темноту. Чуть потрепетав на невидимом ветру, огонь стал гореть ровно и медленно, словно по миллиметру, приближаться. И новый ритм, зазвучавший на границе сознания, навязывал не привычное сердцебиение Пака, а нечто незнакомое, быстрое, будто бы истеричное. И Бэк подстроился под этот звук, позволив своему сердцу разбежаться и гулко ударяться о рёбра, торопливо разгоняя по телу застоявшуюся кровь. Когда мужчина поднял взгляд, то увидел, что трепещущих точек теперь стало куда больше — они появлялись вдали, сливались в один общий поток, следующий прямиком к Бэкхёну, добровольно выбравшему роль пастуха. Бён нахмурился и медленно разлепил ресницы, возвращаясь в привычный мир, но видя его теперь в пугающе-красных оттенках. Всё теперь отливало кровавым — тени, отбрасываемые на асфальт, рокочущее море, небо. И сердце заполошно отбивало новый ритм, что Бэку казалось, ещё чуть-чуть, и оно не выдержит, лопнув от напряжения. Услышав нарастающий шум, мужчина поднял голову и убрал с лица растрепавшиеся волосы, а затем коротко неверяще выдохнул и поднялся, сделав шаг навстречу пульсирующим огням из темноты, в реальном мире оказавшимся заражёнными. Они шли к нему с противоположного конца улицы. Выворачивали из переулков, покидали здания, брели со стороны моря, сливаясь в один могучий поток. Их уже были десятки — пугающих монстров в разорванных одеждах, грязных, покрытых язвами и незаживающими рубцами. Топот их шагов, рычание, бьющиеся в унисон сердца. Всё это накатывало на Бэкхёна подобно цунами, грозясь похоронить под своей пьянящей мощью, к которой никто и никогда не будет готов. И чем ближе к нему они становились, тем могущественнее ощущал себя Бён. Ему казалось, будто лопатки на его спине трещали, а кости выкручивало дикой незнакомой болью. Рывок, и плоть разошлась по швам, а наружу вырвались могучие кожаные крылья. Не такие прекрасные как ангельские, но покрытые ядовитыми шипами, как у демонов. Бэк не видел этих крыльев, но чувствовал их. Как и чувствовал свою армию, послушно идущую на его зов. Расправив плечи и широко расставив босые ноги, Бэк смотрел исподлобья на приближающихся заражённых. Его грудь торопливо вздымалась, а сухие губы слабо шевелились. В крепко сжатом кулаке была зажата ракушка, отданная утром Чанёлем, — точнее то, что от неё осталось. Бён не знал, когда именно ракушка треснула пополам — может в момент побега из порта или пока он вытаскивал из себя пули, катаясь на пропитанном кровью диване. Но сейчас этот острый осколок прекрасно его отрезвлял. Стоило только Бэку почуять, что разум ускользал от него, как он колол кожу острым краешком и упрямо тряс тяжёлой головой, позволяя каплям пота сорваться с кончиков волос. Когда расстояние между Бэкхёном и его армией сократилось до пары десятков метров, заражённые остановились, словно по команде, но эхо от их размеренных тяжёлых шагов ещё несколько секунд звучало отголосками в сознании Бёна. Он окинул взглядом пришедших монстров — их были сотни. Вся улица была забита ими. Выглядевшие вблизи ещё более ужасно, они осторожно покачивались, будто в трансе, и ждали новых команд своего вожака. Здесь были и мужчины, и женщины, и даже несколько детей. Обратившиеся совсем недавно и те, кто давно примерил на себя новую шкуру. Грязные, вонючие, покрытые коркой крови, некоторые и вовсе голые. Они уже давно не считались людьми и ничего не стыдились — теперь они были солдатами. Идеальным обществом, созданным для порабощения мира, но на деле годившимися лишь для междоусобной войны между Бён Бэкхёном и северной ордой. Правители страны, давно уже стёртой с лица земли, отличающиеся редкостной самоуверенностью и тупым бесстрашием, создали вирус, который убил весь мир. Выкосил за несколько дней миллионы человек, а оставшихся вынудил жить в тяжёлых условиях вечного голода и состояния непрерывной войны. Если бы они знали, к каким последствиям приведут их эксперименты, то неужели стали бы творить подобное дерьмо? Бэку казалось, что да — таких ничем не остановишь и не проймёшь. Такие всегда будут уверены, что правда останется за ними. Сколько было раз, когда Бён сам едва не становился жертвой заражённых или одним из них. Они все, оставшиеся в живых, каждый день просыпались с мыслью, что могли не дожить до вечера. Ходили по тонкой грани, балансировали между жизнью и смертью, человеческим и безумным. И эти люди перед ним ни в чём не были виноваты. Они не выбирали для себя такой участи и также, как он, мечтали о лучшем. Вирус атаковал их в разное время и при разных условиях, лишив всего разумного, превратив нормальных людей в растения. И они ведь даже не знали, что с ними стало. Они покорно брели на чужой зов, ничего не понимая, больше не отдавая отчёта своим действиям. Заражённые больше не были людьми, но и назвать их монстрами язык не поворачивался. Бэк вздрогнул, когда от покачивающейся толпы отделилась тень. Она приближалась очень медленно, будто крадучись, и Бён недоверчиво выгнул шею, пытаясь заглянуть под глубокий капюшон, накинутый на голову заражённого. Он застыл совсем рядом, на расстоянии вытянутой руки. Не спешил нападать, не рычал, даже дышал едва заметно. И Бён, набравшись смелости, подцепил пальцами ткань и потянул вниз, недоумённо разглядывая выпачканное в засохшей крови лицо. Когда капюшон бесшумно опустился на спину, заражённый поднял пустые зрачки и вцепился взглядом в растерянного мужчину, не готового поверить в увиденное. Перед ним, чёрт возьми, стоял сам Мино! Истерзанный, с большой рваной раной на шее, начинающими чернеть пальцами на руках, он подошёл к нему, будто что-то чувствовал, хотя и был начисто лишён эмоций. Бэк бы прошептал с благодарностью и тоской его имя, но помнил про запрет говорить вслух. Вместо этого он легко коснулся впавшей щетинистой щеки, провёл кончиком пальца по переносице, и монстр доверчиво ткнулся лицом в его ладонь, всё так же покачиваясь, потираясь грязной кожей о чужое запястье. Они всё-таки встретились, пусть и в последний раз. Бён слышал громкий гул, но упрямо не обращал на него внимания, покачиваясь в такт с заражёнными, настроившись наконец-то на их волну. Этот шум усиливался, становился всё более раздражающим, будто ввинчивался в черепную коробку дребезжащей дрелью. И в одну секунду Бэк не выдержал и повернулся лицом к морю — эпицентру скрежета и металлического звона. Вначале он увидел высокие волны, ударяющиеся о побережье изо всех сил. Беснующееся Элейское море, казавшееся кровавым в глазах заражённых, негодовало и сходило с ума. Оно недобро рокотало, с неохотой расступаясь, будто расчищая путь древнему чудовищу, долгие века проспавшему на дне. А потом Бэкхён увидел её, ?Стеллу?. Казавшаяся вначале крохотной точкой, будто повисшей над морем, она неожиданно начала ускоряться, устремляясь ровной стрелой в небо, а затем мужчина рассмотрел огненный след, вьющийся за ней, будто хвост. ?Стелла? улетала, стремительно отдаляясь от Земли. Бён не видел ничего с такого расстояния, не мог оценить её мощи, но в мыслях он видел влажный от воды корпус, покрытый водорослями и моллюсками, но быстро нагревающийся и отторгающий со своей поверхности всё лишнее, напускное. Наверняка в ?Стелле? были иллюминаторы. Видела ли его Змея? Видел ли Сехун? Видели ли они его армию, прежде чем навечно покинули планету? Бэкхён сжал в ладони ракушку, легко вспоровшую кожу, и кровь потекла по его пальцам, мерно, по капле, падая на пыльный асфальт. ?Стелла? улетала, забирая с собой кусок его сердца, но даруя уверенность в том, что хоть кто-то из них спасся, отыскав для себя правильный путь. И Бэк, чего уж лукавить, приложил к этому руку. Он долго стоял неподвижно, провожая корабль взглядом, и ?Стелла? оставляла в его зрачках такой же яркий след, как и на вечернем небе. Она будто выжигала радужку, навечно впитываясь в подкорку мозга, подсвечивала зрачки Бёна безумным ослепительным огнём, настолько болезненным для воспалённых глаз, что он, наконец, не выдержал и крепко зажмурился. ?Стелла? исчезла. В небе таял огненный след. Бэкхён готов был дать последний бой.