Степь и река (1/1)

Иногда Кавараме кажется, что безнадёжно запутался он в той ерунде, что по привычке зовёт отношениями. Есть ли они и были ли вообще. Каварама точно знает что любит. Вот там внутри, под дугами костей, птенчиком бьётся израненное сердце. Измождённая, ломанная с перебитыми крыльями, как всякая перелётная возвращается туда, где больно. Так не должно быть. Возможно. Или нет. Каварама много наблюдал за другими парами, знакомыми, друзьями. Далеко ходить не надо?— братьями. Дом, планы, дети. Двое вкладывают в отношения часть себя, порой?— целиком. Жертвуют во имя семьи. Кавараме не нужно всего, просто немного тепла.Угораздило же, как и сам не понимает. Просто одним взглядом, хотя не верил, что так бывает. Высокий, жилистый красавец, тряхнул чёрной гривой, норовисто попятился назад, но за удила поймала крепкая рука. Учиха, в меру всего сочетаемый, светлокожий под несмываемым загаром, остроглазый?— колкая тьма, пропасть холода. Он криво усмехнулся, похлопал ласково по шее, погладил по морде. Животное не обмануть?— хозяин, властный, но справедливый, способный добиться желаемого. Перед ним конь заржал, успокоился, и Каварама пропал.Он смял подушку под грудь, уткнулся лбом в татами. Рваное дыхание глушит изнутри, ноги трясутся, а по телу полоса жара от затылка до бёдер. Он прочувствовал остывающее возбуждение всей коже. Острыми резко охладевшими каплями пота меж лопаток. Любовник спокойно курит в открытые сёдзи, колет взглядом, оценивает. Наверное, как жеребца. И, очевидно, не самого лучшего.Оказаться с ним в постели удалось удивительно просто. Учиха не распространялся, но и не скрывал наклонностей. Сидя в баре, перекинулся парой резких фраз с вынужденным хокаге, а потом заострил взгляд на бледнеющим от иглы в сердце Кавараме.Первый секс вышел сумбурным, скомканным. Учиха скорее просто хотел удовлетворения потребностей, чем расслабится и отдаться удовольствию. Едва отдышавшись, он скинул с себя Кавараму, так и не дав ему кончить. Закурил, оценил от макушки до пят и качнул подбородком на дверь: вот так бывает малец, когда полгода в степи член не достанешь с иным намерением кроме как отлить.Каварама тогда нашёл подходящие негодованию оправдания. Таская брёвна, старался не поджечь их возмущением, и до вечера скинул напряжение. Следующий раз был сказочным. Учиха любит, когда его ласкают, расслабляют массажем, растягивают бережно, когда целуют плечи, неприменно сзади, когда трогают волосы. Учиха ниже на целую голову, старше на целую жизнь, уже в плечах на ладонь, и Каварама, вымахавший сродни старшему брату, уютно обволакивает его теплом.А потом началась какая-то безумная игра, которую Каварама совсем не хотел. На спор, дурак же, упрямый осёл, упрямее отца и гораздо тупее?— кончишь-не кончишь? Продержишься ли крутой Сенджу, насколько хватит. И Сенджу терпит, с пудовыми яйцами ходит, но терпит. И степь пьёт воду из реки.Много позже Каварама стал смутно понимать, что Учихе по большому счёту наплевать на него. А сердце на крючке, как у глупой рыбы жабры.Тыщу раз Тобирама тыкал мордой в недальновидность и правильно делал. Вскоре возбуждение стало накатывать просто от натягивания штанов, а времени не хватать, чтобы кончил любовник. Прикасаться к члену Учиха не разрешает, и сам себя не трогает?— хочешь секса, доведи до кондиции, нет?— проваливай. Но проваливать уже поздно?— подсел на него, как на наркотик. Каварама уже и не вспомнит, когда перестал заботиться больно ли ему. Невмоготу терпеть, юношеское семя ушами пойдёт, если не спустить. До трясучки, до синяков на заднице, кровавых ладоней на коже и яркого грудного смеха в футон вперемежку с матами. После?— стыдно. Потом?— стыдно?— тоже перешло в разряд?— иди на хуй. Учиха издевательски смеётся?— на твой что ли?Каварама его ненавидит. И чуть больше?— любит. Не в гнилости души его стремление унизить. Пустошь, не степь?— выжженная дотла тяжелой юностью. Любовь, что не может быть априори. Взгляд без отражения и питательное тепло Каварамы. Наверное, он лишь поэтому ещё жив.—?Эй, Сенджу,?— нога ощутимо толкнулась в бок. —?Ты там отдохнул, ублюдок? Заход номер три?—?Заткнись, сучара,?— отзывается Каварама.Полчаса на отдых вышли. Учиха педантичный до секунды. И в эту ночь уж что-то слишком ласковый.—?Подставляй задницу.Он груб нарочито, и аккуратен. И трахает так, что Учиху выгибает.Больные отношения, пустые, граничащие с мазохизмом, но по-другому он не может получить весь спектр ощущений. Завязанный на ком-то, бошкою с ним, а в заднице чужой член. Каварама не церемонится выламывает ему руки, затыкает ладонью рот, ведь эти крики принадлежат лишь ему, он, не другой?— заставляет скулить, визжать, взрываться, и рыдать от удовольствия.Каварама любит. Изломанного, больного головой, за что не знает, потому что не за что. Просто любит и никак этого не изменить. Он нашёл тонкие нитки к общему пониманию. Учиха может часами говорить о лошадях, а Каварама, с первого вздоха не владеющий способностью молчать, часами слушать. Низкий, басовитый голос, в определённых звуках с хрипотцой, и размышлять именно о лошадях, а не о позах, в которых загнёт эту блядину ночью.Ему не может казаться, он мыслит слишком здраво, дрожащий под грудью Учиха, неосознанно, может, лопатками жмётся ближе, стискивает плечи, и хочется верить?— боится потерять. Каварама знает, как разливается в глазах удовольствие и знает, как рвано рвётся в приоткрытый рот. Чуть ближе, чуть открытей, наверное?— впускает в обугленную душу. Он будет рядом, чтобы однажды вытрахать всю дурь из его головы и остаться там одному. Эгоистичный Сенджу, глупый, не потерявший на войне надежду.Проклятые ли? Обречённые?Или предназначенные?Учиха и Сенджу.Боль и надежда.Пей воду из его реки.