Часть 4 (1/1)

День получился чудовищным. Я всегда был плохим актером. А мне приходилось играть роль лучшего друга влюбленной пары. К обеду я был готов убивать. А к вечеру перед вечеринкой хотел повеситься. Пенная вечеринка – то еще удовольствие. Холодно, мокро, мыльно. Пена попадает в рот, она не вкусная. Остается на волосах, склеивая их. А когда во всем этом к тебе прижимается то лучшая подруга, то любимый мужчина, которые при этом являются парой, то в пору выть на луну. И мне кажется, что я даже выл. Особенно странным было то, что Таня настойчиво звала меня на тот луг с ней и Полом. На звезды смотреть. Как будто я не видел блядских звезд в своих глаза, каждый раз, когда они целовались. А целовались они мало. И я знал, что Полу нужно больше и чаще. Он берег мои чувства? Или Таня сама не стремилась? Или просто я видел не так много? В любом случае я отказывался идти. А она все настаивала. Я решил, что лучше соглашусь и потом уйду, если дело запахнет жареным. Таня была пьяна. Это бросалось в глаза. А вот Пол был трезв. Он только изображал опьянение. Я знал его. Пьяный он становился задумчивым и меланхоличным. Чуть заторможенным. А сейчас он демонстративно пошатывался. Но его выдавали сосредоточенные глаза. На поле все стало происходить еще более странным образом. Пьяная Таня рухнула на траву, увлекая нас с Полом за собой. Вышло так, что она улеглась между нами. Сначала они с Полом пьяненько обсуждали созвездия, а я молча страдал. Ну на кой черт мне наблюдать их прелюдии дольше необходимого. А потом они стали целоваться. И это выбило меня из себя. Какого хрена Пол это допускает? Ну ладно, он не отвечает мне взаимностью, это его право. Но демонстрировать мне свои отношения лишний раз не стоило бы. И когда я уже порывался встать и уйти, Таня внезапно схватила меня за ворот толстовки и притянула к себе. Она целовала мои неподвижные губы, а я остолбенело таращился сначала в ее закрытые глаза, а потом в не менее охреневшие глаза Пола поверх ее волос. А потом она снова вернулась к Полу, а мою руку положила себе на грудь. Я машинально гладил ее, а сам пытался понять, на кой черт я это делаю. Таня была прекрасна, но я никогда не хотел ее. Не могу сказать, что меня в принципе не привлекали женщины, это было бы ложью, но уж точно я не хотел Таню. Мне было интересно, что обо всем этом думает Пол, ведь в конце концов это его девушка так открыто продавливала идею тройничка. Я посмотрел на него и неожиданно для себя увидел проблеск желания в его глазах. Они быстро раздевались, и Пол даже стащил с меня толстовку. А потом без какого либо смущения поставил Таню раком и стал в нее вколачиваться. А потом он поднял на меня глаза и дернул головой, приглашая меня пристроиться к нему сзади. Сколько раз я уже умирал от его поступков? Но этот был каким-то новым уровнем. Он действительно предлагал мне себя. Предлагал войти в него. Он хотел, чтобы его первый раз, НАШ первый раз был вот таким. Быстрым, грубым, грязным, в какой-то траве. И с Таней. Он хотел, что бы я делил его. И в этот момент я порадовался. Что уже ночь, а в поле нет фонарей. Слезы лились из моих глаз не переставая. А тело безмолвствовало. Я не рыдал. Не трясся и не был в истерике. Но я не мог поверить, что наши с ним интимные моменты были для него настолько ничтожны. Что он был готов отдаться мне походя, мимоходом. Я смотрел на него сквозь слезы, а он выжидательно вглядывался в темный круг моего лица. И я покачал головой. Отказался.Одновременно с этим Таня, потянула меня за руку и не отвлекаясь от своего соития с Полом, надавила рукой мне на грудь, вынуждая лечь перед ней. Шустрыми пальцами стянула с меня шорты и взяла мой вялый член в рот.Слава Богу, она была пьяна. А эта ночь по праву занимала место худшего секса в моей жизни. Даже когда Николя назвал меня чужим именем было лучше. Даже когда в гей-клубе я нарвался на парня с садистскими замашками и очень большим членом было лучше. Даже когда Поль после того первого минета боялся смотреть мне в глаза было лучше. Я просто лежал на спине, закрыв глаза, не только опустив веки, но и рукой. Я не мог и не хотел видеть происходящего. Если бы было больше рук, я бы заткнул и уши, чтобы не слышать стонов Тани и рычания Пола. Я бы даже плюнул на то, что выглядел бы жалко. Разумеется я был молод. Физическое воздействие работало, а Таня старалась. Мой член все-таки встал, я даже продержался минут семь, а потом коротко и паршиво кончил ей в рот. Удовольствия от оргазма не было совсем. Я чувствовал себя грязным, жалким и использованным. Даже изнасилованным, правда не физически. В этот раз Пол трахнул меня в душу. Без смазки и гандонов. На сухую. И даже не поплевав. Я помню, что встал, подтянул шорты и пошатываясь, как слепой пошел к дому. Я не хотел там оставаться. Спать в общую спальню я тоже не пошел, устроился на лавке на улице за общим столом. Я не хотел видеть Пола, когда он придет ночевать. На следующее утро мы собирались и уезжали. Я собрал свои вещи рано утром, поспав всего пару часов. Я опять поехал с отцом. На этот раз пространство нужно было мне. Я не хотел смотреть Полу в глаза. Не хотел думать, о том, что он предложил мне себя, как что-то неважное. Как что-то обыденное. В школу я так и не явился. Пришел пару раз, досдал экзамены преподавателям в индивидуальном порядке и получил свой диплом. А через неделю мне позвонили врачи. Папе стало плохо. Они сработали оперативно. Мне позвонили еще из машины скорой. И получилось так, что добрался я туда почти одновременно с бригадой. Папу положили в палату, мне сообщали немногочисленные детали. Слава Богу я был родственником и был совершеннолетним. Сидя в зале ожидания я немеющими руками звонил бабушке, Джине. Потом сбросил в общий чат друзьям сообщение, что отец в больнице. Тут же посыпались сообщения о том, что ребята приедут, как только смогут. Я выцепил взглядом одно одно сообщение. ?Держись, блять. Я в дороге?Он приехал через двадцать минут. Я стоял в прострации и смотрел в окно. Сначала услышал быстрые четкие шаги. Затем тихо, коротко, но твердо он позвал меня по имени. Я обернулся, а он на ходу уже протягивал ко мне руку. И не было ничего более естественного и правильного, кроме как рухнуть в его объятия. Он не обнял, он буквально подхватил меня, потому что, как только я сомкнул руки у него на плечах, мои ноги подкосились. Он практически держал меня на весу за шею и талию. И тяжело дышал мне в плечо, упираясь в него губами. Потом он почувствовал, что я могу стоять и отодвинулся. Чтобы смотреть мне в лицо. Но он по прежнему держал руку у меня на затылке, а я цеплялся за его предплечье. Он внимательно меня слушал, пока я пересказывал ему те врачебные термины, которые мне уже успели назвать. Кровоизлияние в мозг. Делают анализы перед операцией. Я не знаю в сознании ли он. Я хочу к нему. Пол держал меня, как маленького, уговаривая не мешать врачам. И тут как раз пришла медсестра с вопросом к родственникам. И когда меня спросили, хочу ли я войти, почему-то я посмотрел на Пола. Я ждал его разрешения. Хотя оно мне и не требовалось. И он уверенно кивнул мне. Велел идти, сказал, что всех встретит. И будет меня ждать. А следующие часы были полны страданий, слез и ударов. Приехали бабушка и Джина. Я оставил их с папой, которого просто держал за руку в течение сорока минут. А потом нас позвали в кабинет заведующей отделением. И объяснили, что спасти отца невозможно. И пока бабушка умоляла их хотя бы попытаться, он умер. Вот так просто. Не стало еще одного человека. Умнейшего мужчины. Прирожденного учителя. Пусть не самого хорошего, но любящего отца и сына. Наставника. А мир не изменился. И изменился полностью. Женщины плакали друг у друга в объятиях. А мне нужно было идти. В зале сидели его ученики. Им нужно было знать. Я вошел туда на негнущихся ногах. С кем-то столкнулся. И смог сказать, что все кончено. А потом на меня хлынуло все и сразу. Я разрыдался, прижимая кулак ко лбу, не в силах держать это в себе. Я плакал об отце, о себе, о любви, о боли. Я плакал. Но не умирал. Удивительно. Я чувствовал, что меня обнимают чьи-то руки, и что они меняются, но не было сил реагировать. Но я сразу почувствовал его. Он притянул меня к себе за голову. И меня окутал его запах. Я громко всхлипывал, пряча глаза у него на плече, и ткань толстовки становилась мокрой. А он гладил мой затылок, держал теплую руку между лопаток. Целовал в висок и тихо тихо шептал что-то на ухо. И клянусь, это он удержал меня. Я даже не уверен от чего именно. От падения, от смерти, от ужаса, от жизни. Он просто удержал меня. Это его руки защищали меня от происходящего. На его груди мне было спокойно. Это его шеей я дышал, когда воздуха не было. И это его шепот был моей связью с реальностью.