Анестезия (1/1)

Резко и приятно пахло апельсинами и имбирем. Обыденно-родным запахом. Было жарко, как в пустыне перед вечерними прохладными сумерками. Почти неуловимым был запах плавящегося воска. И тишина, как в том подземном ходе за дверями крупповской стали.Магдалина медленно открывает глаза, все еще не веря в то, что жива. Она медленно садится на большой кровати в комнате с красно-золотыми шторами по углам, медленно и осторожно проводит рукой по шелковому покрывалу, расшитому синей лентой реки, зелеными оазисами и желтой пустыней, медленно осматривается вокруг. Полутемно, свет неровно пляшет по высоким стенам, освещая роспись на потолке. По своим ощущениям, картина напоминает ей нечто среднее между холодным ?Светоносным? и раскаленными ?Фивами в огне?. Как противостояние двух сущностей. Огромная просторная комната со множеством различных живых растений, освещенная сотней свечей на больших тяжелых кованых подсвечниках в форме многоглавых змей, и бледным светом луны. Пол, покрытый холодной плиткой, гулко отзывался на каждый осторожный шаг, как удар сердца.Все стены расписаны яркими фресками, Магдалина подходит к каждой, невесомо касается пальцами ангельских крыльев огненного серафима, каленого железа меча, белых одежд. Идет дальше, видит большое, тщательно прорисованное, изображение фараона. Высокий, в традиционном легком костюме из некрашеного льна – тунике, расшитой золотом и украшенной прекрасными крупными драгоценными камнями, с идеально прибранными волосами, со скипетром и бичом в руках. Его изображение приковывало к себе взгляд, останавливало, манило. Точно Сети II даже на своем портрете был живым. Магдалина почувствовала отголоски ?особой энергии?, бледным светом просачивающиеся сквозь амулеты фараона, еще раз посмотрела в темные глаза, коснулась прохладной смуглой кожи, и с трудом оторвалась от изображения живого бога.Нестерпимо душно, ароматы кружат и дурманят голову, притупляя мысли и обостряя чувства. В Новом Царстве нет такой погоды – жарких ночей в полнолуние. Она подходит к небольшому окну - все то же черное платье из тафты угодливо шуршит в такт шагов, словно шипение невидимой змеи.Перед ней – сад, полный прудов, фонтанов, утопающий во всевозможной пестрой зелени всех оттенков. Гранаты, персики, мирровые деревья, смоковницы, большие раскидистые пальмы погружали его в прохладную желанную необходимую тень. Перекрикивались беспокойные павлины, стрекотали цикады, большие черно-рыжие пауки, блестя хелицерами, плели крепкую паутину. Свежий, пьянящий воздух, которого так не хватало ей, пленнице коварных замыслов.Пауки… Рыжие, как в том сне наяву. Только в этот раз их всего двое, один больше, другой меньше. И оба старательно работают над тонким прочным кружевом, помогая друг другу.-И что вы на этот раз скажете? – горько спросила жертва тайных интриг, смотря на них. Пауки, разумеется, молчали, если бы они на этот раз заговорили, Магдалина не поверила бы в то, что она не в очередном вагоне ?Меркурия?. Слишком уж реальным все выглядело.Но здесь не было грозового черного облака пепла, небо на горизонте не имело рваной вскрытой кровоточащей раны, сад был полон звуков, словно ничего не изменилось. Она очнулась в новом мире? Или еще спит? А может быть, это все-таки очередная ловушка на ?Ртути??Так же неспешно, как во сне, подошла, подплыла к одному из подсвечников. Огромная золотая змея с поразительно чистыми изумрудными глазами скалила зубы и выставляла влажный красный язык, дразнясь. Почти безбоязненно Магдалина поднесла руку к пламени и тут же отдернула, дуя на обожженный палец.Значит все, что она видит – не галлюцинация.Подсознательно она ждала тот голос, который мучил ее в поезде, который был знаком и непонятен, который не был ни добр, ни зол. Безличный голос безличных эмоций. Он молчал, и грудь стала дышать свободнее. С неизвестной стороны подул ветер, разом погасив половину свечей. Он игриво шевельнул распущенные волосы Магдалины, шепнул ей на ухо дружескую шутку, коснулся горячей щеки и исчез. Она улыбнулась непонятному явлению и повернулась лицом туда, откуда шел знакомо пахнущий сандалом воздух.И не ошиблась, увидев его. Сети II предпочел костюм без изысков – он явился перед ней точно таким же, как на парадном портрете. На миг ей даже показалось, что он сошел со стены, но его копия продолжала гордо и величаво смотреть вдаль.-Повелитель, - тихо сказала Магдалина, приседая в привычном книксене. На этот раз он получился особенно легким, точно платье на ней ничего не весило и не доставало до пола. Фараон снисходительно улыбнулся, слегка наклонив голову.-Ты быстро учишься, Эльвен, - говорит он, снова приподнимая ее за подбородок. -Благодарю, - словно она бросает резким, отточенным движением перчатку вызова.-Пока еще не за что, вестница, - приглушенно отвечает Лукавый, отходя к окну. –Не правда ли, чудесная ночь? Такая жаркая, томная, изнывающая… И луна, союзница контрабандистов и покровительница мятежных душ… Ты же тоже контрабандистка, Эльвен?Магдалина молчит, не зная, как ответить точнее. Кто был контрабандой на том безымянном дирижабле? Она, бежавшая от собственных проблем или Мукеш, спасавший ее? А может быть, младшие кузены? Совершенно неизвестно. А потом, когда ее поймали и возвращали обратно в Новое Царство, как драгоценный груз? И там, на ?Ртути?, она тоже была трофеем, добычей, жертвой? Она – не контрабандистка, она – контрабанда.-Можешь не отвечать, я понимаю твои мысли. Такая юная, такая хрупкая, такая глупая, только покрывшаяся мягкими гибкими перышками, птичка, а уже вступаешь в схватку с орлами. Они же тебя на лету схватят и растерзают, - рассказывает сказку, объясняя истину, котом, мягко выгнув спину, ходит вокруг нее, точно требуя ласки. -Теперь серьезно, Эльвен. Игры закончились. После этой ночи я тебя отпущу, ты станешь жить по своим правилам. Одна, без покровителей… Куда ты примкнешь? Скажи мне, - его голос, бархатный, убаюкивающий, кружит вокруг Магдалины, одевая ее в теплую кашемировую шаль, но не запутывая. Подводит к бездне, но не пугает столкновением.Сети II все также внимательно смотрит на сад, даже не поворачивая головы на нее. Острый орлиный профиль резко вычерчивается масляными красками на фоне лилового неба. Магдалина невольно любуется им, пытаясь догадаться, что за эмоции бушуют внутри него, отравляя кровь. Она подходит ближе, приподнимая платье, чтобы издавать как можно меньше звуков, оказывается у него за спиной, прячась от бледного света луны.-Я заберу своих кузенов, и вернусь в Петербург. Там мой дом, мы будем в безопасности. Я постараюсь защитить их, я сделаю все возможное для этого. И постараюсь больше не связываться с ?особой энергией?, - тихо говорит она, неровно дыша.Магдалина не в силах объяснить, что произошло за эти несколько секунд, пока она стояла невдалеке, наблюдая за Лукавым и его тенью, прыгающей в неверном свете оплавляющихся свечей. Просто от него исходило какое-то необъяснимое тепло, нагловатая уверенность, мужская сила. Ничего связанного с волшебством или ?особой энергией?, это именно внутреннее, настоящее, истинное очарование. Он не пробует ее соблазнить, увести за собой, она сама покорно, как овечка, шагает в этот омут. Ей хочется этого. Магдалина только сейчас понимает, как сильно изменилась за несколько напряженных, безумных, изнуряющих недель ее жизнь и она, бесспорно, тоже. Это она – Север, холод, вода, а ей нужен юг, зной, песок. Ей нужна не птица, взлететь она может сама, она ищет змею, мудрую, как сам мир, потому что она еще птенец, в этом он совершенно прав.Сети II смеется, поворачиваясь к ней. И в этом смехе и шелест песков, и вой шакалов, и крик птиц. Запах полыни, свежий ветер с моря, лесные фиалки. Но он настолько земной, настолько близкий, что Магдалина скромно улыбается, пряча светлые глаза.-За это я и люблю тебя, Эльвен. Такую открытую и честную, такую наивную, доверчивую… - Лукавый мягко проводит пальцем по ее щеке, спускается, ниже, к шее…Она забывает о Роланде, о Мукеше, и даже о кузенах, когда он резко, как степной зверь притягивает ее к себе, властно, как настоящий повелитель, касается ее губ своими, как хозяин ставит свое клеймо.Страха больше не было. Она несмело ответила ему, ее губы, холоднее арктических льдов, резко контрастировали с жаром щек. Живительный ручей в засушливой пустыне, райский оазис. Единственно необходимое фараону существо в целом мире, его вестница, которую он все равно будет не в силах отпустить, но пока она с ним. Они дышат одним дыханием на двоих, живут одной жизнью, связаны одной тонкой красной неразрывной нитью. Он ощущает под своими пальцами бархат её кожи, плавность изгибов её тела, они змеями скользят вдоль её спины, задевая застежку платья. Оно с легким шорохом падает к её ногам, обнажая все скрытое и невидимое, обостряя все черты. В неверном свете свечей так притягательно отливает мягким светом бледность кожи, так кружащие голову плывут ароматы жаркой египетской ночи.На этот раз Магдалина не опускает глаз, прямо и открыто смотря в чуть прищуренные глаза Лукавого. Он усмехается и делает едва уловимое движение кистью. Все одежды - и его, и девушки, - исчезают, точно их никогда и не было здесь.Они остаются наедине со своими истинными сущностями. Фантастические облики господина железных дорог и вестницы скидываются, как богатые, но уже ненужные маски. Только он и она. Мужчина и женщина.Какое-то время они стоят, молча встречаясь пламенными взглядами, пытаясь увидеть друг друга за влажной пеленой привычности. Потом словно отпускается внутренняя пружина или большие часы на вокзале стовратных Фив бьют нужное время, и Сети осторожно касается пальцами тела Магдалины. Щёк, очерченных скул на похудевшем и заострившимся после сотни волнений лице, чуть пухлых губ, гибкой, как у белоснежного лебедя, шеи, выступающих тонких ключиц. Нежно, как будто перед ним дорогая фарфоровая кукла с огромными, от удивления и неизведанности, хрустальными глазами цвета пасмурного петербургского неба, невесомо, словно чувствуя прозрачную чистую воду. Когда горячие, словно полудневные пески, руки чуть сжимают крепкую высокую упругую грудь, Магдалина вздрагивает и неосознанно, совершенно по-детски, кладет свои холодные руки на плечи мужчины.-Я тебя испугал, - полушепотом говорит он и прижимает застывшую девушку к себе. Жар его тела постепенно передается и ей, проникая в каждую клеточку тела, вызывая странное бурление в крови, превращая ее в раскалённую лаву. Сети расплетает нехитрую прическу Магдалины, и шелковые волосы распадаются по плечам, покрывая их живой вуалью, которая при малейшем движении меняет свой рисунок.Дыхание отчего-то внезапно сбивается, как после безумного бега по подземному ходу из дома Эльвенов. Девушка старается дышать глубже, и мысли ее путаются в кружащих голову ароматах жаркой ночи, как дурные сны в паутине ловца. Все это тоже кажется сном, но куда прекраснее кошмаров ?Меркурия? и бессонных московских ночей.Холод, сковывающий её тело, отступает и его место занимает пагубный неконтролируемый, как стихийное бедствие, огонь. Она откидывает назад голову, подставляя шею жарким поцелуям Сети, накинувшегося на нее, как орел на зайца, приоткрывает губы и в то же мгновение с них слетает первый стон, поглощаемый распаленным воздухом, как жертва.И Магдалина, не в силах противиться закипающему в венах желанию, падает на руки фараона. Он осторожно подхватывает и несет ее, и простыни, коснувшиеся разгоряченных тел, кажутся ледяными, словно айсберг, нужными, как оазис.Сети нависает над ней, рассматривая вожделенное тело, видевшееся ему в потаенных грезах и, наконец, сбывшееся. Слышит, как сбито дышит девушка и как он сам не в силах скрывать накатывающее возбуждение, их полувыдохи-полустоны наполняют комнату, создавая своеобразную симфонию. Не спеша, нежно, осторожно, целует её, чуть прикусывая нижнюю губу и, почувствовав металлический, приятный до одури, вкус крови зализывает ранку. Скользит горячим, как будто змеиным, языком по ряду сомкнутых жемчужных зубов, мажет по щеке, как будто проводя чрезвычайно важный и древний ритуал, касается чуткого уха, отрывается и шелестит, как листва в ночном саду:-Я говорил, что ты не пожалеешь об этой ночи, Магдалина...Когда он называет её по имени - она вздрагивает всем телом: настолько чарующе и приятно оно звучит в его устах. С её приоткрытых губ срывается, как клик степной птицы, еще один стон, когда его пламенные губы спускаются по шее, очерчивая каждую бьющуюся жилку, доходят до груди и обхватывают клюквины сосков, терзая их, играя. Эльвен сама кладет свои руки на голову Сети, путаясь в его шелковых волосах, притягивая ближе к себе, чувствуя в этом жестокую необходимость, как в воздухе. Он спускается ниже, оставляя после себя выжженную на её теле огненным дыханием и опаляющими губами мокрую дорожку. Ароматы жадной томной ночи, запах возбужденного желания проникает повсюду, овладевает разумом и туманит сознание.Когда фараон касается языком чувствительного юного бутона - Магдалина кричит от накатывающих новых и приятных ощущений. Её кровь точно превратилась в бушующее неукротимое море, вздымающееся до небес, переливающееся через край.Сети ласкает её так нежно, насколько может. Его дикий звериный темперамент точно исчез, когда в его жизни появилась хрупкая маленькая глупая вестница. Её вкус завладевает всем сознанием Лукавого, её стоны звучат лютневой музыкой в ушах. Желание, так долго хранившееся взаперти в его груди, так долго вынашиваемое и лелеяное, как самое дорогое дитя, берет свое, лавой вырывается из жерла вулкана. Девушке кажется, что вот она - грань между безумием и сознанием. Но она не срывается и вновь натыкается на горячие, всепоглощающие губы, оказывается, без сопротивления, в их плену. Жезл фараона напряжен, она даже чувствует это и понимает, что разрыв договора в паре выдохов.-Может быть больно, - честно говорит он. Сети не знает, как случается это у вестников, у него никогда не было подобных отношений. Все земные девушки кричали, а затем бились в экстазе, долгом и сходном по своему влиянию с опиумной эйфорией. А наутро погибали, их прекрасные глаза смыкались навек, их теплые тела остывали на груди их ночного господина. Магдалина молчала, готовая ко всему. Готовая к тому, что через мгновение её перестанет связывать с Лукавым хоть что-то, что их клятва разлетится пеплом. Но очи её, волшебно блестящие и отражающие темноту глаз повелителя, давали свое согласие, ждали действия.Он вошел в мягкое податливое лоно легко и безболезненно. Никогда и никто еще не целовал ее тела, не касался груди языком, не брал приступом ее крепость. Никогда никто не мог завладеть ее ночью, кроме него. И она - единственная, кем бы он так желал обладать, кому бы хотел отдать ту часть любви, которая жила в его холодном, как ледники Арктики, сердце. Губы девушки приоткрылись и из них, вместе с хриплым дыханием, вырвался стон, исполненный таких неги и блаженства, о каких поэты своих стихов еще не сложили. Гибкие пальцы, раскаленные от нахлынувшего, как волна, как гроза, возбуждения, царапали спину Сети, принося ему удовольствие, смешанное с терпкой приятной болью. Он застонал, ускоряя темп, как птица, постепенно набирающая высоту. Фараон осыпал поцелуями щеки, глаза, шею девушки, долго впивался в её губы, получая ответ, ярче солнца в полдень, спускался и целовал высокую упругую молодую грудь, слушая их крики.Последний аккорд безумной ночной симфонии они сыграли вместе. Эльвен взвизгнула тонко, как испуганная пичужка, чувствуя, как уходят силы, точно вода через пальцы, точно легкое облако по небу, и наступает долгожданная усталость. Сети хрипло выстанывает ее имя, ощущая, как туго сжимаются мышцы её лона, как оно еще пышет страстью, точно горнило кузницы, еще не успевшее остыть. У нее на руках - кровь Лукавого, у него на руках - кровь вестницы. Договор навсегда разорван и больше недействителен.Но они, мужчина и женщина, ложатся рядом, крепко обнявшись, и она, склонив голову с медными чудесными мягкими волосами на его сильную крепкую грудь, засыпает, увлекая и его с собой в царство снов. И ей приснилась мечта наяву - она смогла взлететь. Вместе с ним. Хоть небо – не его стихия.