11. Una semana en Galicia / Неделя в Галисии (1/1)

Прошёл день, наступил вечер, но только к ночи, казалось, их маленькое поселение угомонилось. В перерывах между обедом и ужином Мартин пытался как-то ограничить свои многочисленные перекусы. Очевидно, это удавалось ему довольно скверно, как это всегда бывает во время стресса.Он присоединился вечером к ребятам в столовой, но разговоры велись довольно вяло. Энрике среди присутствующих не было, а Анхель-Хуан сидел какой-то потерянный.Мартин чувствовал себя из-за всего этого крайне неловко. С одной стороны, он не мог не признать геройство парня и то, как скромно тот себя вёл. Это ломало представление Мартина о Хуане, и ломало ощутимо. Нельзя сказать, что Мартин так уж ненавидел его, но то, что он его недолюбливал и не скрывал этого, было чистой правдой и уже давно вошло в привычку. Теперь же картина менялась.С другой стороны, ему не нравилось поведение Энрике. Не потому, что тот впустил Хуана к себе?— с этим всё и так было понятно. А потому, что режиссёру было так сложно держать себя в руках. Самое ужасное было в том, что все окружающие уже начали это замечать. Съёмочная группа не понимала, что произошло ?между этими двумя, ведь раньше они так хорошо ладили, это во-первых, а ещё Хуан был теперь таким героем, да и вообще он просто квинтэссенция таланта. Странно, что сеньор Годед этого не замечает и ведёт себя так отстранённо.?Но было ещё кое-что, что озадачивало Мартина. Это были разговоры про Луиса и… что бы там тот ни употреблял, но оно явно воздействовало на мозги и поведение. Мартин не сталкивался раньше с наркоманией вплотную. Вернее, он ?что-то где-то от кого-то? слышал, что-то про чьих-то родственников, чьи дети страдали от этого недуга, но напрямую он его никогда не касался. Сам Мартин пару раз курил травку, но опыт пришёлся ему не по душе, когда он понял, что есть прямая зависимость между высоким кровяным давлением и количеством выкуренного накануне. Поэтому ему было так сложно уразуметь, что кто-то мог получать не только удовольствие от этой заразы, но и впасть в некую мазохистскую зависимость от неё.Очевидно, с Луисом творилось что-то неладное, и разговоры мужчин вокруг это подтверждали. Нужно было проверить, что он употребляет и откуда он что берёт в принципе.Кивнув собственным мыслям, Мартин обратил всё своё внимание на Агустина. Нужно поговорить с этим здоровяком по делу. Мартин поднялся, чтобы подобраться поближе к Агустину, но тут к ним подошла Долорес. Вид у негритянки был неважный: она взволнованно теребила цветастую тряпку в одной руке, в другой у неё была какая-то записка.—?Что случилось? —?спросил Мартин, тут же напрягшись. За всё время, что они проживали на острове, он впервые видел их хозяйку такой растерянной. Даже когда приключилась эта история с Луисом, она не выглядела так мрачно.— Я это… Я… Я записала имя,?— дрожащим голосом сказала она. —?Вы уж простите меня, я сразу не смогла к вам подойти. Два часа назад был звонок-то.—?Какой звонок? Что случилось?—?Два часа назад. У вас в Испании там, наверное, утро было. Утро, да. Здесь-то день, господи, какая разница во времени…—?Да что случилось-то, говори! —?наперебой начали просить её собравшиеся вокруг стола мужчины.—?Это касается только Хуана Родригеса,?— проговорила негритянка, переводя свой взгляд на Хуана.Мартин нахмурился, пытаясь понять, что случилось. Но Хуану, кажется, не нужно было дополнительных объяснений.—?Мама? —?тихим голосом произнёс он, поднимаясь из-за стола.Долорес ничего не ответила, прижав ладонь к губам и затрясши головой.—?Что ты будешь делать теперь?..После завтрака Энрике занял себя разбором отснятых материалов, в одиночестве закрывшись в одной из комнат, сердобольно предоставленных ему Долорес. Сразу же после инцидента с Луисом вся работа на какое-то время, разумеется, встала, но чтобы не отставать от намеченного графика, они решили продолжить съёмки хотя бы в спокойном темпе. Решено было снять небольшую зарисовку с несколькими индейцами, никак пока не задействуя Хуана-Анхелья.Несмотря на недавнее геройство Хуана, они совсем не разговаривали после злополучной ночи в хижине. Хуан присутствовал на площадке почти всегда, даже когда это не касалось его напрямую, видимо, чтобы быть в курсе всего происходящего, и Энрике это, сказать по правде, несколько выводило из себя. И Мартин, и даже он сам пытался убедить себя в том, что это правильно, что так и должно быть, что Хуан выполняет свою работу и вообще держится очень собранно, но… После нескольких дублей с местными молодой режиссёр не выдержал и накричал на Анхеля из-за сущей ерунды: тот прокомментировал отснятую сцену в ключе, который пришёлся не совсем по душе Энрике. Нужно было сдержаться, повторял он постоянно сам себе, но мантра действовала слабо. Хуже всего то, что куча народу была свидетелем этой некрасивой сцены, и Энрике потом сильно жалел о своей несдержанности. Учитывая то, что правда была не на его стороне, а Хуан числился теперь в своего рода героях острова, приятного было мало. В тот вечер сделать качественных сцен у них так и не получилось, даже несмотря на то, что наступил тот самый закат, которого они все так долго ждали. Но окончательно всё полетело к дьяволу в тот момент, когда они узнали, что мать Хуана буквально накануне скончалась от сердечного приступа, и теперь нужно было что-то решать.Мартин паниковал и злился одновременно: разумеется, не из-за факта смерти как такового, а из-за перспективы реорганизации их рабочего времени.—?Предоставь решать этот вопрос мне,?— буркнул он, меряя шагами комнату уже добрых десять минут. —?Вам нужно ехать в Галисию.Энрике провёл рукой по лицу, усевшись в своей хижине прямо на пол.—?Вот дерьмо… Как же всё неудачно складывается!—?И не говори.—?Как Хуан?Мартин многозначительно поднял брови и поджал губы. Иногда Энрике хотелось удавить его за эти жеманные привычки.—?А как он может быть? Собирает вещи, разумеется.Энрике поднялся и достал свой собственный рюкзак из шкафа.—?Я поеду с ним.—?Ты? Но… Энрике, не пойми меня неправильно, но думаешь, что это хорошая мысль?—?А у тебя есть получше?Мартин был, конечно, прав. Энрике не имел прямого отношения к Анхелю теперь, разве что как его работодатель. Покажется странным, если их везде будут видеть вместе. С другой стороны, привязанность и чувство ответственности перед молодым актёром диктовали Энрике поступить именно так. Анхель и в обычное-то время был достаточно эмоционален, что уж говорить о том, что происходило сейчас! Возможно, ему понадобится помощь в организации каких-то мероприятий дома. Похороны должны были состояться послезавтра, и Энрике внутренне содрогнулся при мысли о том, что придётся принять в этом неприятном ритуале непосредственное участие. Он вздохнул и продолжил сборы в дорогу.На этот раз Энрике предусмотрительно набрал с собой в дорогу кучу лекарств, так что плавание до Картахены больше не вызывало у молодого актёра жуткой тошноты. Они кое-как добрались до аэропорта, и Энрике купил два билета прямо до Испании, но с пересадкой в Амстердаме. Из Мадрида им предстоял ещё один перелёт?— на этот раз всего часовой?— до Сантьяго де Компостелы, после чего нужно было ещё полтора часа протрястись до деревушки, где находилось родовое гнездо семьи Родригес. Стараниями Мартина для них был выбит недельный отпуск, учитывая тот факт, что на дорогу туда и обратно в сумме у них уйдёт больше двух дней. Энрике пообещал себе, что при случае отблагодарит своего помощника: тот был гениальным переговорщиком, но молодой режиссёр хорошо представлял себе, насколько непросто было добиться чего-либо у их спонсора.Энрике плохо запомнил их перелёт в Европу. К счастью, персонал на борту понял его с полуслова, когда он буквально усадил мертвенно-бледного Хуана у окошка и попросил принести им две порции крепкого алкоголя. Обе предназначались молодому актёру. Спустя пару часов, правда, Хуан сам попросил ещё две порции, в результате чего Энрике не спал всю ночь, контролируя самочувствие своего подопечного. Когда они оказались в Амстердаме, Хуану будто бы стало легче: видимо, как-то сказывалась близость к дому. Тем не менее, перелёт из Мадрида в Сантьяго дался им тяжело: молодого актёра тошнило всю дорогу то ли из-за выпитого накануне алкоголя; то ли дело было в маленьком самолётике, то ли это просто был очередной приступ истерики.Когда они вновь оказались на твёрдой земле и Энрике взял на прокат машину, ему пришлось буквально собственноручно погрузить ошалевшего Хуана на заднее сиденье. Тот, слава богу, проспал те полтора часа, что они ехали в их деревушку, так что молодому режиссёру даже жалко было вновь возвращать беднягу к реальности.Они приехали под вечер, когда солнце уже почти село, а большая часть приготовлений к похоронам была окончена. Их встретила пожилая тётка Хуана, донья Кристина. У неё же Энрике и договорился о ночлеге, так как оставаться в доме Хуана они были физически не в состоянии.Они не спали уже сутки. Если, конечно, не считать сном то полубессознательное состояние, в котором находился всё это время молодой актёр. И всё же им предстояла ещё одна бессонная ночь, хотя, донья Кристина и уговаривала их прилечь хоть ненадолго: бдение у гроба покойной было занятием больше женским в их деревушке. Хуан твёрдо решил провести ночь в комнате, где, закутанная в белый саван, лежала его мать. Энрике всё это время старался не отходить от него ни на шаг, стараясь предусматривать всё, что можно предусмотреть, и предугадать всё, что можно предугадать.Соседки и подруги покойной без конца входили и выходили из комнаты в комнаты, наводняя всё пространство. Они были разодеты в традиционные чёрные одеяния, суетливы до одури и надоедливы до безумия своими причитаниями и косыми взглядами. Правда, Энрике было всё равно, что вся эта свора думала о них с Хуаном, его бесил сам факт того, что они сводили сплетни о втором сыне покойной доньи Родригес и об Энрике, даже не особенно заботясь о том, что это ни капли не уместно в сложившейся ситуации.Следующий день был не лучше. Энрике пришлось принимать деятельное участие во всех ритуалах, начиная от отпевания и заканчивая организацией транспорта для клуш-соседок, так как от Хуана всё равно не было никакого толку. ?Только что развёлся с законной женой! Постыдился бы приводить сюда своего хахаля!??— услышал он в адрес Хуана от подруги покойной в тот же день, когда похороны уже состоялись. Скрипнув зубами, Энрике ничего не ответил, хотя такое желание у него имелось в избытке. Старые дуры, чтоб вам пусто было!За хлопотами он даже забыл, как сильно хотел курить всё это время. Когда же всё было окончено, Энрике, тихо чертыхаясь, вошёл в комнату к Хуану и сказал, что они переезжают в отель в пригороде Сантьяго. Молодой актёр, погружённый в какой-то ступор все эти дни, не возразил ни слова, даже не спросил, зачем, так что Энрике снова пришлось взять на себя заботу по переезду на новое место их обоих.Кажется, в отеле, вдали ото всех дальних родственников и друзей покойной доньи Родригес Хуану стало лучше. Они по-прежнему не разговаривали, и Энрике ухаживал за ним, как за тяжёлым душевнобольным: отводил его в душ, потом на завтрак, потом на обед, вёз его к юристу заниматься бумажными делами, хотя сам же с юристом и разговаривал, потом отвозил Хуана вновь в отель. Так прошло ещё три дня, пока не настало время возвращаться в Колумбию.Молодой режиссёр ходил ко комнате и в очередной раз укладывал вещи в рюкзак, когда Хуан постучался в дверь его номера. Энрике впустил его, продолжив собирать вещи, ведя диалог с самим собой на простые бытовые темы. Хуан сел на кровать и молча наблюдал за сборами молодого режиссёра. В какой-то момент Энрике перестал чувствовать себя уютно. Он бросил возиться с рюкзаком и расположился рядом со своим несчастным подопечным.Окно было открыто, занавески раздвинуты, и вечерние лучи оранжевого солнца падали Хуану на лицо. В Колумбии он загорел, но его загар лежал как-то по-иному, нежели обычно. Отросшая чёлка падала на лоб, частично закрывая глаза, и, наверное, доставляла определённый дискомфорт, но Хуану, очевидно, было всё равно. Он сидел, глядя в одну точку, не делая обычных попыток как-то физически приблизиться к Энрике, отчего у того неприятно заныло внутри.Поддавшись порыву, он нерешительно обнял Хуана за плечи и привлёк к себе. Он помнил его таким мягким и податливым, таким отзывчивым на любое прикосновение. Тот же Хуан, которого он обнимал сейчас, был каким-то жёстким и угловатым. Неправильным…—?Спасибо тебе за всё,?— тихо сказал он, наконец, пряча лицо в складках рубашки Энрике.Молодой режиссёр крепко зажмурился, борясь с эмоциями, готовыми вот-вот хлынуть потоком.—?Нет. Не нужно.—?И всё равно… Ведь больше у меня никого не осталось.Энрике раскрыл было рот, чтобы ответить на это, но сдержался. В ответ он лишь крепче прижал к себе молодого актёра.—?Когда-нибудь всё будет хорошо.—?Да.