Драббл 2. 16 лет (1/1)

Посольство Малинеры стало для него убежищем. Здесь было шумно, всегда кипела жизнь и происходило нечто непредсказуемое в отличие от дома: там любое событие легко прогнозировалось ещё за неделю до своего свершения. Прибавить к отпуску Банкорана командировку Мараиха, помноженную на неделю школьных экзаменов Фигаро – простая формула со стандартными переменными и лёгким решением. Решив её, получаем юного шестнадцатилетнего Фигаро, сидящего на диване в комнате короля Малинеры, и самого короля, важно расхаживающего вдоль окон. – Плохой день? – первым спрашивает Паталлиро, не выдержав напряжённого молчания названного племянника, и тот кивает, не убирая рук от лица. Сегодня он мрачнее, чем обычно: пусть в генах его смешались жизнелюбие Мараиха и вечная строгость Банкорана, второе всё же преобладало, особенно во взгляде. – Иногда мне кажется, что вся моя жизнь – чья-то жестокая шутка или роковая ошибка, – произнёс Фигаро глухо, и король заинтересованно бросил на него взгляд. Он гордо признавал, что принял непосредственное участие в рождении этого мальчика и обеспечил само его существование, но к двадцати семи годам не научился признавать свои эксперименты провальными – ему приходился по душе первый вариант. – Эта шутка не лишена остроты. Её автор явно имеет тонкое чувство юмора, гениальный ум и божественную красоту, – ухмыльнулся Паталлиро и упал на кресло, перекинув ноги через подлокотник. – Ну-с, что стряслось? – Учитель заболел, и дополнительные отменили, – тяжело вздохнув, начал Фигаро и убрал руки. В его привычно холодном взгляде мелькнула тоска и усталость. – Я пришёл домой и… – он замолчал и снова провёл ладонью по лицу. – Ты застал Банкорана-старшего в постели со своим одноклассником, – рассчитывая развеселить гостя, хихикнул Паталлиро, но эмоции Фигаро не изменились. – Уже знаешь? – ничуть не удивившись, он подпёр голову кулаком. – Я понимал, что не стоит приходить домой раньше, когда у Джека выходной, а папа в Швейцарии… Но я даже не рассчитывал… Прямо домой… Он же школу прогулял, думали, по болезни… А они… Я никогда не пойму этот жестокий мир взрослых. – Или мир жестоких взрослых, – хмыкнул Паталлиро. – Что такое взросление? – Взросление – это… процесс перехода между креативным мироощущением к шаблонному представлению о реальности, сопровождаемый повышением требований социума к взрослеющему индивидууму и превращением оного в конвейерный продукт по ГОСТам выпускающей его страны, – медленно проговорил Фигаро, вспоминая строчки из ?Словаря Сатаны?, подаренного дядей на шестой день рождения. – Не бойся не понимать взрослых – бойся когда-нибудь понять их, – наставнически советовал Паталлиро в восторге от самого себя. Фигаро тихо выдохнул ?Угу? и вновь принял изначальную позу, когда в комнату вошёл один из лукоголовых с телефоном в руке. – Ваше величество, шеф Банкоран, – объявил он, и Паталлиро сел ровно, прикладывая трубку к уху. – Соскучились по мне? – с придыханием спросил тот и тут же закатил глаза. – Не знаю. Сейчас спрошу. Фигаро, ты здесь? Фигаро помотал головой, даже не взглянув на дядю. – Он, вероятно, в астральном путешествии, – ответил Паталлиро. – Ну-ну, не нервничай. Да, он у меня. Что? Хочешь его услышать? Сейчас, – он поднялся с места и, приложив динамик к одной из колонок большого музыкального центра, щёлкнул кнопкой. В зале раздалась партия Фигаро Бомарше. – Что-то ещё? – спросил Паталлиро, вновь поднеся телефон к уху, но там уже раздавались короткие гудки. Он недоумённо пожал плечами, отдавая телефон обратно лукоголовому и выключая неоценённое произведение искусства. – Он сейчас приедет, – констатировал Фигаро, наконец подняв взгляд. – Не знаю, как смотреть ему в глаза. – Если хочешь, отправлю тебя экспрессом на Малинеру. – Я бы с радостью, но не знаю, когда папа вернётся: не хочу, чтобы он застал что-нибудь подобное. – Мараих бы не сбежал – у него другие методы воспитания. – Я даже не знаю, кто из них больший дурак: папа, который всё прощает и забывает, или Джек, не имеющий ни капли силы воли и понятия о верности. – Да они оба дураки – на том и сошлись. Я больше удивляюсь, как они смогли воспитать кого-то настолько сообразительного… А, это же я помог, – самодовольно рассмеялся Паталлиро. – Я пойду, спасибо, что выслушал, – не ответив на фразу, но улыбнувшись её содержанию, произнёс Фигаро и поднялся, собираясь выйти из комнаты. – Банкоран всё равно за тобой приедет, куда спешить? – Полчаса до дома в машине в тишине наедине с Джеком без возможности уйти? У дяди всегда был отличный вкус к человеческим пыткам. – Ну, за это я угощу тебя мороженым. Фигаро остановился у двери и медленно оглянулся. – А… каким? Паталлиро лукаво улыбнулся. Всё-таки мирить Банкоранов благое дело, и ничто другое так не отпускало грехи, а мирить приходилось часто – ровно столько же, сколько он грешил.