eighteen: the plan (part II) (1/1)

Я никому не позволю сделать тебе больно.***От лица Дилана. Дерьмо. Ну же, давай! Деревянная дверь домика в лесу поддается мне не сразу. Наваливаюсь на нее со всей дури плечом, пытаясь выбить. Пыхчу от напряжения и боли, напрягая скулы. Холодно, но я не позволяю мозгу заострить на этом факте все внимание, пытаясь сделать хоть что-то, чтобы попасть внутрь. С виду дом выглядит так, словно в нем давно уже никто не живет, ни дыма из дымохода, ни света в окнах, он кажется совсем пустым. Я бросаю короткий взгляд на другую сторону реки, и то, что я вижу, мне совсем не нравится: "Холод" по-прежнему стоит на берегу со своим посохом среди детей, и меня разрывает на части всего один вопрос в этот момент: "Почему? Почему он не переходит реку и не идет за нами? Что его останавливает?" Нет, здесь даже два вопроса. Ну, дом "Холода" мы не нашли, зато нашли самого "Холода". Теперь я с уверенностью могу сказать, что, да, такая тварь бродит по свету. Существо боится, что его унесет течением? Река мелкая, по колено, но скорость движения стекающей воды слишком быстрая, я едва ли смог сам перейти и Рокси за собой перетащить на эту сторону. Я обещал держать ее за руку и не отпускать, и я не отпустил. Нас с ней унесло от прямой цели куда-то влево по диагонали. Пусть стоит там, я ни в коем случае не возражаю, нет. Ноги и ткань штанов мокрые, крайне неприятно липнут к коже. Да и конечностей я практически не чувствую, вместо этого по телу разливается усталость. Грин стоит рядом, вздрагивает от каждого моего удара по двери, трясущимися руками держит рацию, пытаясь связаться с Эллиоттом или Эрин, никто из них не отвечает ей, связь оборвалась. — "Лань" вызывает "Лиса", прием! Эллиотт, ответь мне! — Давай! — обозленно рычу, прикладывая все оставшиеся усилия и наконец выбивая дверь. С петель она не слетает, лишь выламывается старый и проржавевший замок. Роняю облегченный вздох, судорожно дыша. — Рокси, внутрь, скорее! — командую, и девушка слушается меня без промедления. В доме темно, я спешно освещаю фонариком помещение, чтобы понять, чем мне можно закрыть дверь. Шкаф. Его можно задвинуть и заслонить им засов. Хреново, мое тело немеет от холода. Стараюсь шевелиться резче и быстрее, не давая телу переохладиться. Грин сбито дышит, не сводит с меня испуганный и напряженный взгляд, дрожащей рукой держа свой фонарик. Я пытаюсь двигать старый и весьма тяжелый шкаф вперед, и он мне с трудом поддается. Будет проще его просто повалить на пол. Тварь, тяжелый, там что, скрытая Нарния? Стискиваю челюсть, понимая, что одному мне не справиться. — Шкаф! Помоги мне закрыть им вход! — процеживаю сквозь зубы, вскрикивая от усилий. Рокси не мешкает, кладет фонарик на пыльный деревянный стол, принимаясь помогать мне. Ее ладони касаются поверхности шкафа, и девушка под мой счет начинает толкать его вперед вместе со мной: — Раз! Два! Три!Грохот. Мне на секунду кажется, что шкаф не выдержит и сломается при падении, но он оказывается прочней, чем я думал. Дышу шумно и сбито, стараюсь не выказывать, что напряжен до предела. Все во мне натянуто ниткой — вот-вот порвется. Спешными шагами добираюсь до окна, выглядывая из него, и то, что я вижу, на несколько мгновений лишает меня дара речи: скандинавское божество опускает кончик своего посоха прямиком в воду, и ее часть у меня на глазах превращается в лед. Правда, течение настолько быстрое, бежит прямиком из гор, что уносит лед дальше. "Оно"... Пытается з-заморозить реку... У меня в горле внезапно пересыхает, холодок крадется вдоль позвонков. Я не могу поверить своим глазам, часто моргаю, чтобы убедиться, что мне не кажется. Так... Так не бывает. Это не поддается никаким объяснениям вообще. Река на пару секунд сковывается льдом вновь, издает характерный треск, затягиваясь, твердея. Но новый, свежий и "живой" поток воды вновь уносит с собой все, и с моих плеч как будто камень спадает. Не может.Что бы существо ни пыталось сделать, оно не может. Не выходит. Ему нас не достать. Но почему это останавливает его? Я не понимаю...В эту секунду, признаюсь, я и не хочу понимать. Хрипло смеюсь, едва ли не со слезами счастья на глазах. — Не может... "Оно" не м-может перейти реку... — я сейчас даже не узнаю свой голос, он хрипит и дрожит от напряжения и холода.— М-мы з-здесь в б-безопас-с-сности? — Рокси слабо улыбается уголками губ, отчаянно пытаясь не стучать зубами. Я не успеваю ответить, а если бы и дал какой-то ответ, я не могу быть в нем уверен. Но, то, что цепляют мои барабанные перепонки, явно не похоже на то, что мы в безопасности. Шипение. Не людское, громкое, злое и устрашающее. Это искореняет во мне любые попытки улыбаться до конца вечера. Я смотрю Рокси в глаза и читаю в них тот же испуг, что роится и во мне, просто я не подаю виду. "Холод" не доволен. Зол. Очень зол. Но, по каким-то причинам, ему нас не достать, хотя бы в ближайшую пару часов, ведь река, кажется, разделяет весь лес на две половины.А если где-то здесь, недалеко, есть мост? Я отчаянно пытаюсь прогнать от себя скверные мысли о том, что мы в полнейшей жопе. Беру в руки фонарик, принимаясь освещать им дом уже чуть спокойней и внимательней: комната одна, но широкая и вместительная. Стол у окна и маленькие шкафчики с шухлядами напоминают кухню, а на самом столе лежит металлическая чашка; пол под ногами скрипит, половицы старые и влажные. В углу стоит кровать, над которой висит добытая на охоте голова лося с массивными рогами. В углу напротив находится старое кресло-качалка, накрытое проеденным молью пледом, а рядом располагается небольшой книжный шкаф. Я делаю шаг вперед — моя нога наступает на нечто мягкое, и я в замешательстве отскакиваю, светя лучом света прямо на морду мертвого медведя, чью шкуру постелили на пол, как ковер. Черт. Воздух холодный и пыльный, мелкие частички витают в воздухе, медленно оседая на всяких вещах. Изо рта вырывается пар, а тишину нарушает громкое дыхание. После того, как мое внимание приковывает камин, я прекращаю корчить из себя любопытного археолога, открывшего для себя нечто новое и неизведанное. Тепло. Это первое, что нам нужно. Нужно снять с себя мокрую одежду и отогреться. — Ч-что ты делаешь? Ее слова врезаются мне в спину практически сразу после того, как я с трудом опускаюсь на колени, подходя ближе к камину. Золу в нем давно никто не чистил, но ее сырость доказывает, что камин давно никто не разжигал. Я использую кочергу, чтобы хоть как-то выгрести ее на пол. Изрядно кашляю, когда пыль попадает мне в легкие. — Дилан...— Принеси мне книги, Рокси, те, что там, на полках, — меня радует то, что она не спрашивает, зачем мне это, лишь выполняет то, что я говорю. Знаю, жечь книги неправильно, это вандализм. Но, когда речь идет о жизни и смерти... Вы бы выбрали жизнь или сбережение мировой литературы?Именно. Спички. Судорожно принимаюсь искать их по всем карманам куртки, молясь всем богам (по крайней мере я убежден в том, что скандинавские существуют), чтобы они не промокли, или будет беда. Грин не медлит, спешно берет в руки все первые попавшиеся ей на глаза книги и несет их ко мне. Я даже не читаю заглавие. Так их сжигать будет менее жалко. Мама Эрин бы, наверное, сейчас ужаснулась тому, как резко и грубо я вырываю страницы, комкая их в клочки и бросая в камин. Эрин. Они сейчас с Эллиоттом где-то там. Может, даже мертвы. И это полностью моя вина, я втянул их во все это. Это был мой план. План, который полностью пошел не так, как мы задумывали, как я задумывал. Мы в ловушке, да?Спичек в коробке у меня оказывается всего три. Из-за неистовой дрожи в пальцах первая из них ломается, и я громко ругаюсь. — Рокси, найди нам сухую одежду, — твердо молвлю.— О-одежду? — она нервно переспрашивает. — Где я т-тебе ее найду? — В шкафу глянь! — сука, от влажности вторая спичка гаснет намного быстрей, чем я успеваю ей поджечь страницы книг. — Твою налево! — извлекаю третью. — Рокси, найди нам что-нибудь! Что угодно, плевать, что! Нам необходимо переодеться, ты меня слышишь?Кивает. Девушка подходит к поваленному шкафу пытаясь открыть дверцу. Скрип действует мне на нервы, а внезапный писк Роксаны переворачивает все мои внутренности, и я чуть не роняю из рук третью, последнюю спичку. — Мышь! Здесь мышь! В мире есть вещи пострашней мышей, Рокси. Одна из них находится там, по другую сторону реки. Я максимально, как это только возможно, успокаиваюсь и делаю глубокий вдох, закрывая глаза. Пожалуйста. Ну, пожалуйста. Прошу. Черкание, искра, свет. Боже! О, боже, да!Дерево. Нужно найти что-то деревянное и более-менее сухое, пока страницы не сгорели полностью. Когда мне под руку попадается небольшой клок сена, я, не раздумывая, бросаю его в камин, и кожу рук и лица обдает первое тепло. Как... Как же хорошо ощущать тепло... Это так приятно. Стульев в доме три, не считая кресла, и мне не приходит в голову ничего более гениального, чем сломать один из них об стенку для хоть каких-то дров. — Что ты делаешь? — Рокси хмурится, чуть отклоняя голову влево. — Разве не видно? Пытаюсь не дать нам сдохнуть от холода, — поясняю, крепче обхватывая еще целый стул, чтобы со всей дури заехать им в каменную стену. — Нам нужна древесина, чтобы поддерживать огонь в камине. — А не проще будет взять что-то из той кучи? — Роксана Грин вопросительно пожимает плечами, кивая головой куда-то мне за спину, и я оборачиваясь, взглядом отслеживая место, которое освещается фонариком Рокси. Неиспользованные припасы дров у стенки. Умно. Это я здесь изгаляюсь только. Ладно, хорошо, нужно успокоиться. [...]От камина мы не отходим, все пытаемся согреться. В шафу обнаружились чистые, но сырые мешковатые джинсы, которые мне пришлось затянуть ремнем. Мои собственные штаны сохнут. Тепло. Протягиваю к нему руки, чувствуя, как оно касается кончиков пальцев. Меня все еще трясет от холода, но уже не так, как Рокси, завернувшуюся в старый плед. Я подвинул кресло-качалку ближе в камину, чтобы Грин могла сесть. Ну, все могло бы быть в разы хуже, не так ли?Безразмерные вязаные носки, также обнаружившиеся в шкафу, хоть немного позволяют ногам согреться. Накидываю на спину свою куртку, садясь на деревянный стул рядом с Рокси, и мы с ней начинаем делить молчание на двоих, глядя на потрескивающие угольки. Подкидываю еще пару вырванных из книги страниц, после чего кладу полено. Меня преследует страх того, что огонь погаснет, а снова разжечь мне его будет нечем. Или придется камень об камень тереть, чтоб искра получилась, как это делали все люди до изобретения спичек. Не знаю, что-то у меня в голове щелкает, и я вспоминаю про чай в термосе. Тянусь к своему рюкзаку, расстегивая молнию и извлекая из него небольшой термос. Чай все еще горячий, пар идет, наливаю его в крышку, служащую на данный момент чашкой, и делаю глоток. Жидкость прогревает нутро, пуская по коже новую волну мурашек. Бросаю на Рокси короткий взгляд: сосредоточено вертит в руках рацию, все пытаясь выйти на нужную волну для связи. Как ни попытайся связаться с Эрин и Эллиоттом, в ответ слышится лишь шипение. Аккуратно и медленно забираю из ее рук рацию, вместо этого вкладывая в ее ладони чай. Не сопротивляется, не перечит. — Как думаешь, с ними все в порядке? — она поворачивает ко мне голову и озвучивает вслух вопрос, волнующий и меня. — Не знаю, — хмуро всматриваюсь в пламя. — Я надеюсь на это. Во всяком случае, это все моя вина, я завел вас в ловушку. — Это не твоя вина, Дилан. Мы знали, что это будет рискованно, тем не менее, все согласились сделать это. Это не твоя вина, — ее голос приобретает твердость, она не сводит с меня взгляд зелено-карих глаз, и лишь ее холодная — до сих пор — ладонь, накрывающая мою руку, внушает мне хоть немного уверенности. Поджимаю губы, одаривая девушку взглядом. (Писалось под: Ed Sheeran – Perfect(-1))Мне надоедает слушать шипение по рации, кручу колесико, переходя на другую волну. Какая-то радиостанция транслирует музыку. Громкость делаю умеренной, так, чтобы не раздражала, и на какое-то время мы с Рокси снова умолкаем, просто передаем друг другу чай, периодически наливая еще. И отогреваемся, становится тепло. Боковым зрением разглядываю Грин, приковавшую взгляд к огонькам. Девушка вытягивает руки вперед, все еще пытаясь согреться. Кажется, прикуй себя же к батарее, ее тепла будет мало, чтобы перестать испытывать холод. Песня сменяет песню, а когда Рокси начинает что-то тихо подпевать, я понимаю, что именно та, что играет сейчас, в каком-то смысле ей нравится. Я никогда не спрашивал у нее про ее музыкальные вкусы, умеет ли она играть на чем-то, чем увлекается, любит ли читать книги, вязать, делать что-то. Наше знакомство произошло совсем не так, как у обычных людей... Как бы все сложилось, если бы "прежний" Дилан встретил бы "прежнюю" Рокси? Я прикусываю губу, наблюдая за Роксаной Грин, и мое тело в кои-то веки реагирует быстрее, чем в голову приходит неожиданная мысль. Мне хочется хоть что-нибудь сейчас сделать, как н о р м а л ь н ы е люди. Поднимаюсь на ноги, подавая Рокси руку. Все равно делать нечего больше ничего другого... — Что ты делаешь? — девушка окидывает меня хмурым и недоуменным взглядом. — Ну, — пожимаю плечами, — назовем это моей неуклюжей и неуместной попыткой пригласить тебя на танец. Ты со мной потанцуешь? — Я не танцую. — Я тоже. Вообще без понятия, как я раньше отжигал на тусовках у друзей. Но научиться танцевать входило в мой список планов на жизнь, и может так случиться, что сегодня наш последний день, поэтому я хочу провести любое мгновение с пользой. Секунд пять Рокси безотрывно смотрит мне в глаза, после чего принимается подниматься на ноги. Ростом доходит мне до плеча, поднимает голову, немного смущенно закладывая за ухо светлую прядь, и я замечаю маленькую серебряную снежинку в мочке, мой подарок ей на Рождество. Она дает мне свою руку не сразу, как-то несмело подходя ближе. Чувствую, как по ее телу пробегается дрожь, стоит мне положить свою ладонь на ее талию. Хм, от Рокси пахнет хвоей и лавандой, эти нотки отчетливо забиваются мне в нос. Странно, но только сейчас я начинаю замечать всю ее хрупкость. Нет, не то, что ей явно не достает мышечной массы, а именно хрупкость, утонченность. Хочется... Хочется защитить ее, заслонить собой. Я солгал. Танцевать я умею. Всегда умел. Еще в четыре года по-детски танцевал с мамой, а в школе приглашал девчонок на бал. Каким все это сейчас кажется отстраненным и далеким на фоне всего того, что с нами случилось... Расскажи кому — не поверят.— Прости, — она наступает мне на ногу, спотыкаясь, и крепче вжимается мне в плечо, чтобы не упасть. — Все в порядке.Уголки моих губ растягиваются в едва заметной улыбке. Рокси опускает голову, но не взгляд. Она пытается сделать поворот вокруг самой себя, переминаясь с ноги на ногу, и это даже выглядит не так неуклюже, как думалось. Врунишка, танцевать она не умеет, ага. Ее свитер мягкий на ощупь, я чувствую, как холодные руки девушки согреваются в моих руках. — А говорила, что не умеешь танцевать.— Я много всякого говорила, — Грин издает смешок, покачиваясь из стороны в сторону вместе со мной. — А себе я говорила, что не люблю музыку. Ненавижу просто. — Ненавидишь? А слова этой песни ты подпевала.Убираю руку с ее талии, сжимая вторую ее ладонь так же, как и первую. Наши пальцы сплетаются, и мы то отдаляемся, то приближаемся, то вообще начинаем друг друга кружить. — Что? Ничего я не подпевала! — пытается все отрицать, но делает это с какой-то улыбкой. — И песня мне не нравится.Напряжение спадает. Между нами с ней. Мы просто согреваемся посредством танца, слушаем Эда Ширана, пьем чай и смеемся, сидя у камина в маленьком лесном домике, занесенном снегом. — Ну, только если немного... Немножко классная.Я танцую с какой-то другой Рокси. Не с той, которую знаю, с которой привык разговаривать сарказмом. И эта Рокси нравится мне все больше и больше. Улыбающаяся, наступающая мне на ноги. Мы почему-то смеемся, отклоняясь то вперед, то назад. Я тяну одну ее руку на себя, а затем она мою. С ней танцует абсолютно другой Дилан. Смешной, добрый, классный и общительный. Это тот Дилан, каким бы мне хотелось быть.— Еще бы тебе не нравилась эта песня. Это же Эд Ширан.Если мы выберемся отсюда живыми, я подарю ей свой альбом его песен. Если мы выберемся, мне хочется, чтобы мы остались именно теми Диланом и Роксаной, которые танцуют сейчас, а не холодными, испорченными, какие мы есть на самом деле. — Если я сейчас скажу, что он классный, ты сможешь сделать вид, что я этого не говорила? — Что ты? Ты что-то только что сказала? — подыгрываю ей. Мы оба смеемся, когда вписываемся в кресло качалку, но продолжаем танцевать.В следующую секунду я притягиваю ее ближе, а она и вовсе касается моей грудной клетки. Дыхание. Сбивчивое, рваное и горячее, оно ощущается на моем подбородке, обжигает кожу. Рокси близко. Так близко, что я практически могу слышать, как сильно у нее бьется сердце. Между ее губами и моими всего пара медленно сокращающихся сантиметров. Тянется ко мне — целую ее медленно, сначала едва прикасаясь к губам. Девушка проводит ладонью по моему плечу, после чего сминает ткань свитера в кулак, немного отклоняясь назад. Песня заканчивается, сменяется чем-то таким, под что не потанцуешь уже, если только ты не пьян, и мы медленно разрываем поцелуй, отстраняясь друг от друга, отходя на пару шагов. Я отключаю радио, дабы не разрушать остатки того, что было всего минуту назад. Это на нас с ней не похоже: вести себя так, словно мы друзья/влюбленные из какого-нибудь подросткового фильма. Танцевать, смеяться, есть пиццу и обсуждать вечеринки. Это на нас н е п о х о ж е. Но как жаль, что мы с ней не такие. Все было бы гораздо проще, да?Практически все меркнет, теряет свой свет. Становится снова холодно от осознания, что мы все же прежние: я — настороженный, недоверчивый и сложный, а Рокси... Рокси холодная, непроницаемая и ненавидящая все вокруг. Мы здесь одни, в каком-то лесном домике, единственном нашем убежище от "Холода". Я смотрю на Роски, замерев на месте. Она смотрит на меня. И никто не решается из нас произнести хоть слово первым. Становится так тихо, что единственными звуками являются лишь угольки, потрескивающие в камине, да вой ветра за дверью на улице. Где-то в горах воют волки... А еще вода шумит, бежит куда-то вниз по течению. Рокси обнимает себя за плечи, и ее взгляд становится холодным, таким, какой был у нее, когда мы познакомились. Я отчаянно пытаюсь понять, что во мне вызвало такую перемену в ней. Я, по факту, ничего не сделал... Или это и было причиной?Х о л о д н а я. Ледяная просто. От девушки, с которой я танцевал, не осталось толком ничего. Лишь оболочка. Смотрит на меня зачастую так, словно я сделаю ей больно. Ударю или еще чего хуже. Почему она такая? Эллиотт Шистад явно знает. Знает, что заставило веселую девчонку с длинными и темными волосами так измениться. Эллиотт и сам такой. Два кусочка льда. Что-то с ними случилось. Что-то с ними произошло.— Ты... Ты расскажешь мне о Шоне? — я упираюсь пятой точкой в край стола, складывая руки на груди. — Почему ты хочешь, чтобы я тебе о нем рассказала? — Рокси вскидывает бровь, переминаясь с ноги на ногу. — Я не идиот, Рокси, и не слепой. Вас с Эллиоттом как током бьет, когда кто-то из вас произносит его имя. Шон.И вот сейчас. Я сказал это, три буквы его имени, а ее аж передернуло. Дело в нем, не так ли? — Это не твое дело, — она пожимает плечами, отвечая грубо. Но я так просто не отступлю: — Ты права, — киваю головой. — Это не мое дело. Как и твоим не была Мелани. — Почему ты хочешь знать о Шоне? Почему тебя это вообще беспокоит?— Потому что мне надоело это презрение в глазах Эла. Потому что он все время ждет от меня, что я оступлюсь, сделаю ошибку. Потому что ты все время смотришь на меня так, словно готовишься к боли и ждешь, что я сделаю что-то в этом роде. Раз уж вы меня сравниваете с этим вашим Шоном, а я уверен, что это так, мне бы хотелось знать, кто он, Роксана. Грин от меня отворачивается, несколько нервно переводит взгляд на огонь в камине, а я все так же смотрю на нее. — Этот Шон что-то сделал Эллиотту? Молчит, прикусывает нижнюю губу. — Сделал, не так ли? Украл тебя у него? Я злюсь. Не могу понять, откуда во мне сейчас столько злости. — Побил его? — Замолчи, — она шипит, бросая на меня раздраженный взгляд. — Вау, Рокси. Как интересно, — издаю смешок, коротко проходясь кончиком языка по сухим губам, после чего принимаюсь растирать нижнюю губу подушечкой большого пальца. — Сначала ты со мной танцуешь, целуешь меня, а потом смотришь так, словно меня в аду ждет собственный котел. А теперь хамишь, вот, и огрызаешься. Ты сказала, что раньше была другой...— Раньше я была слабой. — Раньше ты была живой! Раньше ты смеялась, улыбалась, у тебя были друзья. Черт, пять минут назад, во время танца со мной, ты была "прежней" Рокси! А теперь снова... Снова... — от странного переизбытка гнева я не могу подобрать правильные слова. — Снова та Рокси, которая отталкивает. То позволяешь подойти поближе, позволяешь начать тебя понимать, а затем отталкиваешь и опять стену выстраиваешь изо льда. Это все Шон, да? Рокси напряжена, мне кажется, у нее даже правый глаз дергается. — Что он тебе, мать его, такого сделал, что ты стала такой холодной и безразличной? — я снова назвал его имя, а она опять вздрогнула. — Он тебя ударил? Она ведь боится, что я поступлю так же, да?— Заткнись, — отвечает резко, разворачиваясь ко мне спиной и вовсе. Нервно касаюсь пальцами подбородка, закрываю себе рот ладонью. Каждое ее "заткнись" или "закрой рот" наталкивает меня на новое предположение, что еще хуже предыдущего.— Он... Он тебя изнасиловал? — в конечном счете вырывается из моего рта. Заткнись, Дилан. Ты своими расспросами уже и так уничтожил все то, что у вас было, все то, что вы с ней вдвоем медленно выстраивали. — Я сказала заткнись, на хер.Всхлип. Рокси закрывает лицо руками, всхлипывая, после чего шмыгает носом и поднимает голову наверх, к потолку. Молчу. И так уже сказал много лишнего, полез туда, куда мне не стоило. Мне сейчас захотелось уйти от нее куда-нибудь. Нам нужно побыть наедине, но не уверен, что в плане безопасности это лучшая идея. "Холод" еще может быть там, как и дети. Мы даже здесь не в безопасности. Нужно чем-то себя занять. Нужно... Блять, я даже не знаю, что нужно. — Ты обещал, что никогда не сделаешь мне больно... — медленно поворачивается ко мне. А разве я сделал? — Я нахожусь в двух с половиной метрах от тебя, — хмуро и холодно молвлю. — Я к тебе даже не прикасаюсь. — Но ты делаешь больно... — ее голос дрожит, зелено-карие глаза блестят от слез. Молодец, Дилан. Добился своего. Ты оказался сильней и смог начать разрушать этот лед. — Словами...Мои губы приоткрываются, но я не произношу ни слова. — Мы были друзьями... — Рокси опускает взгляд ниже моих глаз, смотрит куда-то в пустоту. — Я, Эллиотт и Шон. Мальчишки были на два года старше меня, и все же это не мешало нам дружить... Мы были лучшими друзьями с детства. Д р у з ь я м и... Но я... Я любила Шона... — по тону ее голоса мне даже на мгновение кажется, что он умер, и я вдруг испытываю секундное сочувствие, скорбь. Но, то, что говорит Рокси дальше, уносит эти чувства без возвращения, замещаясь первоклассной злостью: — Ему... Ему не нужно было это делать так грубо... Я бы... Я бы и так позволила ему... Все... П-позволила? Чуть отклоняю голову влево, не сводя хмурый взгляд с девушки. — К-как-то мы занимались домашкой в доме Шона, год и четыре месяца назад... Мальчики готовились к выпускным экзаменам и вступительным тестам, а я помогала им. Затем Шон достал бутылку отцовского алкоголя и... Мы все выпили, я впервые напилась... Я никогда не думала, что Шон на такое способен... Друзья не поступают так с друзьями. И если бы... Если бы он попросил... Я бы... — Рокси...— Нет-нет, я хочу, чтобы ты выслушал меня... Я так долго молчала... Так долго держала все в себе, Дилан, — она берет себя в руки и пытается больше не плакать. — Я хочу... Я действительно хочу рассказать тебе, кто такой Шон. Я хочу, чтобы ты знал, что так сильно меня изменило. И я киваю головой, понимая, что сейчас, рассказывая мне это, она будет снова все заново переживать. — Это было странно. Мы с Эллиоттом так напились, что нам даже было стыдно. Я помню все обрывками. Помню, как в тот день впервые поцеловалась с Шоном. И с Эллиоттом. И они друг с другом. Лишь позже я поняла, чего хотел Шон все это время. Нас. Чтобы втроем. Втроем? Я роняю сбитый выдох, прекрасно понимая, о чем она говорит. — И он получил, что хотел... По отдельности. Эл сказал, что все это было неправильно, что нужно было все это прекратить, он не захотел принимать в этом участие и попытался остановить Шона. И затем Шон ударил его бутылкой по голове... Эл упал и до конца вечера не приходил в себя, как бы я ни кричала, как бы я ни старалась помочь ему. Эллиотт не смог помочь мне, а я ему, когда Шон со мной закончил. Закончил? К стенкам моей гортани подступает тошнота. — Я не могла сопротивляться или толком пошевелиться. Шон делал мне так больно...— Пожалуйста, остановись, — Господи, как же я жалею о том, что вообще попросил ее рассказать мне. Делаю к ней несколько шагов ближе, но ее слова меня останавливают: — Позволь... позволь мне рассказать, Дилан. Я хочу... Я хочу рассказать тебе то, чего даже не знают мои родители. Только Эл.И все же я подхожу к ней еще ближе. Мне сейчас так хочется взять ее за руку, но это, сука, так противоречиво будет выглядеть на фоне всего того, что она мне говорит. Этот сукин сын изнасиловал ее. Напоил и изнасиловал. Ярость, во мне ее так много, что она горечью чувствуется на корне языка. — Я бы... Я позволила ему, если бы он нормально попросил, понимаешь? Я любила его... Мы с Элом любили его. И... И после того, как Шон закончил заниматься со мной сексом, он сделал то же самое с бессознательным Эллиоттом. Эл ничего не помнит, помнит лишь боль в голове, а еще мерзкое ощущение прикосновений Шона. А я смотрела. Шон заставил. Заставил все чувствовать и смотреть на то, что он делает с моим лучшим другом. Эллиотт. Шон сделал это и с Эллиоттом? — Мне было хреново не от того, что я пережила тем вечером. Я была пьяна, часть из всего этого могла мне просто показаться. Но, знаешь... Я бы... Я бы сейчас была чьей-то мамой. Девочки или мальчика... Ему или ей было бы сейчас полгода...Твою же...— Шон сам решил проблему. Я потеряла ребенка после его удара мне в живот. И мне было очень плохо, я не обратилась за помощью даже к врачам. Стала сбавлять в весе... До сих пор не знаю, будут ли у меня дети когда-либо еще.— Р-Рокси...— Теперь ты знаешь, кто такой Шон, Дилан, — она поднимает на меня заплаканный взгляд, кусая губы, чтобы не плакать. — Теперь ты знаешь, что меня изменило... Ее руки сами меня обвивают, а я не медлю ни секунды, бережно, но крепко прижимая ее к себе. И только сейчас я вдруг я понимаю, что она больше уже не дрожит от моих прикосновений. Рокси верит мне. Доверяет. Я обещал, что не сделаю ей больно, и я это обещание сдержу. Я никогда. Никогда-никогда-никогда не сделаю ей больно. — Я молчала... Я молчала так... Так долго... — я ощущаю, как свитер на плече становится мокрым от ее слез, но мне плевать, я позволяю ей плакать, лишь бы ей стало легче, лишь бы она не чувствовала, что одна. Она не одна, и никогда ею не будет. Я обещаю. Я обещаю это самому себе. — Каждый день я просыпалась по утрам и повторяла самой себе, что я сильная, но я ею не была. Я не сильная.— Ты самый сильный человек из всех, кого я когда-либо встречал, — моя ладонь ложится на ее затылок, и девушка прижимается ко мне еще сильней, так сильно, как только может. — Я тебе обещаю, Рокси, я не позволю никому причинить тебе боль, — я проговариваю каждое слово чуть ли не раздельно, давая понять, что я серьезен. Через мой труп. Только через мой труп кто-нибудь хоть пальцем ее тронет. — Ни я, ни что-либо или кто-либо еще. Я обещаю. А обещание — это то, чему я навсегда остаюсь верен. Я. Дал. Слово. — Почему мы не могли встретиться год и четыре месяца назад? Когда мы были нормальными. Когда мы были "живыми". Когда мы были теми Диланом и Рокси, что сегодня танцевали под Эда Ширана. Когда Рокси не была такой холодной.Когда я не был таким недоверчивым. Но я верю ей. Я доверяю ей. А еще она верит мне. — Почему, для того, чтобы встретить друг друга, нам нужно было пройти через всю эту боль? — Я не знаю. Но теперь мы вместе... Теперь... Мы вместе, и я никогда не сделаю тебе больно, ты меня слышишь? — аккуратно обхватываю ее лицо своими руками и пытаюсь поймать ее взгляд глазами. — Пожалуйста, поверь мне... — Я тебе верю...Я... Я теперь не знаю, как мне себя с ней вести: можно ли за руку брать, можно ли обнимать, целовать, а о большем я и не заикаюсь. — Просто... Просто будь со мной тем Диланом, который пригласил меня танец...Поглаживаю ее мокрую щеку подушечкой большого пальца.— Будь со мной той Рокси, впервые полюбившей песню Эда Ширана. Улыбается, после чего легонько прикасается мокрыми и покрасневшими губами к внутренним сторонам моих ладоней, целуя. Прекращаю дышать, просто ощущая сводящую с ума теплоту ее дыхания на коже. — Ты... Ты меня поцелуешь? — ее голос хриплый, но уверенный. Рокси уверена в том, что просит.— Ты хочешь, чтобы я тебя поцеловал? — Ты хочешь меня поцеловать? — она по привычке отвечает мне вопросом на вопрос. — Хочу...Хочу. Я хочу показать ей, что грубость — не единственное проявление близости. Я хочу показать ей, что я не Шон. Я никогда им не буду. Я никогда не сделаю ей больно. Ни физически, ни как-либо еще. Грин становится на носочки, а я немного опускаю голову вниз, медленно вовлекая ее в поцелуй. Какое-то время Рокси просто прижимается ко мне, греется, а я и не протестую, целуя ее в макушку. Домик в лесу медленно, но все же как-то прогревается изнутри, жар из камина греет воздух. Кровати толковой в доме не оказывается, да и не похоже, что она здесь когда-то была. Типичный домик охотника на дичь. Нам нужно отдохнуть, поспать хоть пару часов, чтобы утром отправиться на поиски Эллиотта и Эрин. Пусть только она окажется жива, я ей все по-настоящему прощу. Пусть Эл будет невредим, я даже обниму его, как увижу. Странно, но в шкафу оказывается много полезных вещей, по крайней мере, тех, из которых можно соорудить кровать. Я стелю на пол все, что вижу более-менее мягкое. Мы располагаемся у камина, чтобы было теплей. Допиваем весь чай, что был у нас в термосе и ложимся на нашу "восхитительную" кровать. Вопреки тому, что я настаиваю на том, чтобы ближе к камину легла Рокси, она железно отвечает мне "нет". — Ты до сих пор кашляешь, Дилан. Поэтому именно ты из нас двоих будешь лежать ближе к источнику тепла. — Уговорила, — мои уголки губ растягиваются в улыбке. — Ты включишь что-нибудь спокойное? Какую-нибудь музыку по радио? — Рокси Грин опускается на кровать рядом со мной. — Ты же ненавидишь музыку...— Я попытаюсь снова ее полюбить. Как эту песню Эда Ширана. — Однажды я свожу тебя на его концерт, — тянусь к рации, крутя колесико и включая радиоволну. Делаю громкость тихой-тихой, чтобы не раздражала. Это мое "однажды" кажется таким далеким, как будто из другой жизни. Но мы попробуем быть такими: Я — как до исчезновения Мелани. Рокси — как до всего того, что с ней сделал Шон. Я чувствую, как тепло из камина греет мне спину, и как Рокси прижимается к моей груди, пытаясь согреть руки. Ее не трясет, она не дрожит. Доверчиво прижимает к моему прессу ладони, пытаясь согреться. В е р и т. И я обещаю. Я не предам ее доверие. ***От лица Эрин. Голова. Боже меня словно чем-то тяжелый ударили. Я просыпаюсь от того, что руки Эллиотта тормошат меня за плечи. — Боже... — он выдыхает облегченно. — Я думал, ты... Умерла? — Твоя голова... — Эллиотт аккуратно убирает мои волосы с лица, берет за подбородок, немного отводя мою голову в сторону. — Черт, у тебя кровь. Касаюсь пальцами ушибленного места, ощущая нечто теплое и вязкое на подушечках. — Порядок, жить буду. Ты сам как? — начинаю полностью приходить в себя, пытаясь рассмотреть повреждения на лице Эллиота. Ему повезло чуть больше, чем мне, так сказать. — Ну, если не считать, что Дилан свернет мне за машину шею, я нормально, только башня трещит, — Эл роняет тяжкий вздох. Дверцу я открыть не могу, ее подпирает снежный завал, поэтому, если что, выходить придется со стороны Эллиотта. Прикладываю к ране ткань рукава свитера, жмурясь от боли. — Мы выехать сможем? — слетает с моих уст. — Не знаю, — Шистад поправляет очки, бросая на меня короткий взгляд. — Ты посидишь в машине, ладно? Я выйду и посмотрю, где это мы. — Только не долго, ладно? — поджимаю губы, глядя Эллиотту прямо в лицо. — Я пока попробую связаться с Рокси и Диланом. Шистад кивает головой и дергает ручку двери, открывая ее. В салон машины врывается морозный воздух, заставляя меня вздрогнуть. Когда силуэт Эллиотта исчезает из моего поля зрения, я беру в руки рацию, зажимая боковую кнопку для разговора — прямо как это делал Эл. — "Рысь" вызывает "Орла", прием... — лишь шипение в ответ. — "Рысь" вызывает "Лань"... Рокси, Дилан, вы там? — качаю головой, снова получая в ответ лишь тишину. — "Орел"... Дилан... Я не знаю, слышишь ли ты меня, или нет... Очевидно, что нет, и, возможно, для того, что я хочу тебе сказать, это будет к лучшему... — шипение продолжается, и я понимаю, что связь так и не восстановлена. — Мы с Эллиоттом застряли... Я не знаю, заведется ли машина, сможем ли мы с ним выбраться отсюда. Я не знаю, сможем ли мы пережить эту ночь... Я не знаю, жив ли ты и Рокси, все ли с вами в порядке... — мои глаза немного слезятся. — Я не знаю, слышит ли нас кто-то еще. Но я хочу кое-что сказать тебе, Дилан, — делаю некую паузу, продумывая, как выразить словами свою мысль. — В прошлый раз я струсила. Я облажалась. И я знаю, что ты до сих пор меня не простил за Мелани, и я с этим уже ничего не смогу поделать... Я предала тебя и твое доверие. И мне жаль, мне действительно очень жаль. Но в этот раз не отступлю. Мы не отступим. Ради Мелани. Ради Ронана. Всех детей и людей, пострадавших от "Ледяного монстра". И если все же что-то случится, что-то пойдет не так, ты все равно должен закончить начатое. Ты понял? Закончи то, что мы все начали. Конец связи. Поджимаю губы, откладывая рацию. Тишина. Расслабляющая и пугающая. Я выглядываю из-за лобового стекла, той ее части, которая не закрыта снегом. В салоне машины медленно остывает воздух. Я пытаюсь включить печку, но она не работает. Тогда что-то с грохотом падает на крышу машины, я взвизгиваю, закрывая рот ладонью. Мое сердце так сильно колотится, что не передать словами. — Эллиотт, что это было? Эллиотт! — кричу, вжимаясь в сидение. — Ветка упала, все хорошо! — раздается его приглушенный голос впереди машины. Мне абсолютно неуютно находиться в машине одной, должна признать. Поскорее бы уже Эл вернулся. Пытаюсь включить печку еще раз — не выходит. Я надеюсь, Дилан все же не свернет Эллиотту шею, это вышло случайно, нас чуть не завалило снежной лавиной, а оленя на дорогу мы не сами вывели. Я оглядываюсь назад и щурюсь, замечая позади нас чью-то маленькую фигуру вдали. Притом, что Эллиотт находится впереди машины, а не сзади. Что за?..Б-боже... — А! — вскрикиваю от неожиданности и страха, когда ручка дергается, и дверь открывается. Холодно. Мороз заползает в салон, вытесняя тепло. Теперь уже и пар изо рта идет.— Тише, это всего лишь я, — друг Рокси окидывает меня извечно хмурым взглядом, садясь в машину. — Ты меня до чертиков напугал! — бью Эла кулаком в плечо. — До утра мы разгрести снег не сможем, да и определить, где мы, я не могу, темно слишком, ночь поглощает даже свет моего фонарика, впереди нас дорога чистая, кажется, но мы не можем выехать, часть машины Дилана застряла в снегу. Остается еще молиться на то, чтобы она завелась, когда рассветет. Присматриваюсь, не сводя взгляда с движущейся точки. Зрение у меня отменное, но сейчас так хочется, чтобы мне показалось...— Эл, там кто-то есть... — я понижаю свой голос до шепота.Шистад коротко поправляет очки, оглядываясь назад, как и я. Там определенно есть маленькое тельце, выходящее из темноты.— Я вижу... в нашу сторону идет маленькая девочка, — Эл одаривает меня коротким взглядом. — Будем надеяться, что она пройдет мимо и что она од... — обрывает свою речь на полуслове, заметив, как из темноты вслед за девочкой в клетчатом сарафане выходит мальчик в пижаме с изображением велоцираптора, а затем еще один мальчик в темно-синем вязаном свитере с горловиной. И еще один. Затем девочка. Их много, и все они идут куда-то по дороге. "Его" дети. Ни живые, ни мертвые. — Вот же ж дерьмо... У них что, массовая миграция? Это страшней стаи зомби, ей-богу.Мы в жопе! Черт подери, они идут сюда.— Так... — Эллиотт жадно и тяжело сглатывает, судорожно принимаясь думать, что нам делать. Для начала он блокирует все двери, чтобы сюда никто не смог попасть, но при желании и стекло выбить можно. — Эллиотт, они рядом...Все внутри меня скручивается в трубочку от страха. — Только без паники!— Я не хочу умирать, слышишь? Я не хочу! Я так много еще не успела! Да хотя бы узнать, что значит спать с парнем! Я не поступила в университет и не выучилась на преподавателя истории! Я слишком молода, чтобы умирать! — Еще поспишь с парнем и поступишь в университет! Никто не умрет! Лезь на заднее сидение, живо!Меня охватывает паника, а когда я паникую, я начинаю задыхаться. Слушаюсь Эллиотта без промедления и перебираюсь в заднюю часть салона машины, и он перелазит вслед за мной. — Ай! — он отдавил мне ногу. Дети почти здесь, они... Сзади нашего сидения находится какая-то свернутая серая ткань, которую Эллиотт набрасывает на себя, и из-за отсутствия времени на подумать, ему ничего не остается, как закрыть мне рукой рот, пригвоздить спиной к сиденью, навалившись сверху и заслонив собой, и прошептать мне в щеку: — Замри. А даже если бы я попыталась пошевелиться, то не смогла бы, тело Эллиотта сильное, от его тяжести у меня в считанные секунды начинают неметь и затекать разные участки кожи. Шистад убирает руку от моих губ медленно, что-то максимально незаметно двигаться. И от этого становится лишь хуже, ведь если парой секунд раньше его сбитое и горячее дыхание обжигало мне щеку, то сейчас я ощущаю его на своих губах. И головой пошевелить не могу. Только глаза бегают то по лицу Эла, расположенному непривычно близко от моего. Я слышу их. Я слышу, как они идут. Как проходят мимо, касаясь стекол машины своими тонкими пальчиками. Я чувствую, как тело Эллиотта напрягается, как мышцы твердеют. Шистад так близко, мне даже не по себе. Мое дыхание обжигает его кожу, а его — мою. Я боюсь отвести от Эллиотта взгляд и посмотреть ему за спину, увидев кого-нибудь из детей в окне. По моему телу проходится дрожь. Холодно, здесь в салоне так холодно, и куртка у друга Рокси холодная такая. Я не знаю, сколько точно проходит времени, но когда все утихает, Эллиотт на всякий случай выжидает еще несколько мгновений прежде, чем подняться. Парень приподнимается на руках, оглядываясь назад. Дышит все так же сбито и неравномерно, выглядывая из-за подголовника переднего сидения на дорогу впереди. Прошли мимо. Прошли. Мимо. — Ушли, они ушли, — Эл подает мне руку, помогая подняться. — Что, если они идут искать Дилана и Рокси? — срывается с моих уст предположение. — Что, если они их уже нашли? — Эллиотт переводит на меня встревоженный взгляд. — Ты пыталась связаться с ними? — Да. Тщетно. Лишь помехи на линии. — Дерьмо. Я вздрагиваю, вжимаясь в собственную куртку. Заправляю руки в карманы, пытаясь зарыться носом в шарф. Шистад все еще насторожено оглядывается, утирая нос тыльной стороной ладони. Пальцы на моих ногах начинают неметь от холода, притягиваю к себе ноги, поджимая их в коленках. На стеклах виднеются следы от маленьких ладошек, и глядя на них я тихо, но тяжело сглатываю ком в горле. — Если м-мы не п-придумаем-м, к-как включить п-печь здесь, м-мы к утру з-замерзнем, — приехали, уже и зубы стучат. — Я могу выйти и посмотреть, что есть в багажнике у Дилана...— Н-нет, не в-выходи... — впиваюсь пальцами ему в куртку. Выйдет и выпустит наружу остатки тепла, запустив холод в салон. — Не буду. Эллиотт не сводит с меня глаз, после чего неуверенно перекидывает свою руку мне через плечо, прижимая к себе. Нет, это ничего не значит, нет ведь? Так просто будет теплей. Моя щека касается его шеи, и Эл заметно вздрагивает, когда мое горячее и рваное дыхание обжигает его едва проступающий кадык. Объятия у него крепкие, такие же, как у Дилана, но сейчас все ощущается как-то иначе, совсем не так. Его кожа пахнет морским бризом и пина коладой, пахнет теплом и летом, по которому я так скучаю. Так и представляю, как в отпуск родителей мы поедем куда-нибудь на один из пляжей Малибу. И вот он опять вздрагивает от тепла моего рваного дыхания на его шее. Я не специально, пытаюсь делать это ровней и тише, но не выходит. — Т-ты... Ты можешь так не дышать, Эрин... — странно, это звучит не так, словно его это раздражает. Больше дразнит, кажется. В данном случае, это абсолютно разные вещи. — П-пытаюсь... Приподнимаю голову, взглядом цепляя его подрагивающие губы. Волосы у Эла светлые, должно быть, мягкие на ощупь. Серо-голубые глаза всегда смотрят малость тяжело, хмуро, но сейчас есть что-то еще. Такое, чего я не видела прежде. Ни в нем, ни в Дилане. Не знаю, что меня сподвигает потянуться вперед и поцеловать его. Но я тянусь. К моему удивлению, Шистад не противится, отвечает. Губы у него мягкие и иррационально (в свете морозного холода в салоне) горячие, на уголках ощущается мята от зубной пасты. — Так, и что это только что было? — шепчет мне в губы. Ну, как бы...— Я где-то читала, что физическая близость может помочь перебороть холод, так что... — Ф-физическая близость... — его холодная ладонь касается моей щеки, убирая за ухо темную спутанную прядь. К слову, головная боль стала практически неощутимой, я о ней и забыла вовсе, пока Эл не начал аккуратно вытирать краешком ткани кровь. — Ты же сказала, что ее у тебя никогда не было, как ты можешь знать наверняка? — его вопрос заставляет меня краснеть, и благо, что относительный сумрак не позволяет Шистаду увидеть, как пылают мои щеки. А вот теперь мне медленно становится жарко. — Я не знаю... — шепчу, снимая очки Эла, держа их за оправу. — А ты знаешь? У тебя она когда-то была? Теперь он просто оглаживает мою щеку пальцем, без предлога убрать темную прядь за ухо, касается моего подбородка, "мажет" по скуле и нижней губе. — Была...Я дышу на его ладонь, отчаянно пытаясь согреть. — Эрин, я не думаю, что... — Что это хорошая идея? Не принимай на свой счет, Эллиотт. Это просто... Способ пережить эту ночь. С... — Согревая друг друга? — он вскидывает одну бровь. — И ничего больше, да? Только ты, я и... Касаюсь его волос, зарываясь пальцами в загривок. Мягкие, как я и думала. — И... — протягиваю, мямля, после чего притягиваю его для еще одного поцелуя. — Ты же знаешь, что нам не обязательно целоваться... Если ты не хочешь, ты не... — Все окей. Просто... Давай сделаем это, Эл. То, что я себе в разных вариациях представляла иначе, но ни одна из них не была связана с задним сидением машины или Эллиоттом Шистадом. В каждой из них был Дилан, и мне всегда казалось, что именно он должен был быть моим первым. Я не считаю, что первый раз должен быть особенным, ведь все "первое" — это всегда урок, всегда опыт. А особенность появится тогда, когда ты будешь знать, где тебе не допустить ошибку, сделать все правильно, доставить кому-то удовольствие. Блондин углубляет поцелуй, медленно расстегивая молнию своей куртки. А я это делаю немного быстрей, ведь резкие движения способствуют быстрой передаче крови. Я не сожалею. Думала, что у меня появятся сомнения, но их нет. Так должно быть? То, как я спешно стягиваю с себя куртку, позволяет парню понять, что нечего медлить и осторожничать, я не хрупкая. Но замерзнуть могу. Нам не обязательно для этого целоваться и изображать из себя влюбленных; он может просто снять с меня одежду и... Заняться со мной вполне нормальным процессом. Но мы целуемся. И это странно. И это привносит свою странную романтику во все то, что сейчас происходит. Нет. Мы не влюблены. Мы просто два человека, пытающихся найти спасение друг в друге. Тесно. Здесь так тесно и неуютно, и заднее сидение волнистое, дугой выгибается под моей поясницей. Я хрипло дышу, откидывая голову в сторону. Эллиотт знает, что он совсем не тот парень, с кем я представляла себе это, да и не парень, которого я люблю, тем не менее, он пытается создать видимость того, что нам хочется этого, а не просто необходимо. И, помимо того, что он без промедления снимает с меня свитер, он ведет себя со мной как-то нежно, аккуратно. Не самый худший случай, верно?Мы. Не. Влюблены. Пытаюсь показать, что я тоже не полнейшее дно. Различные фильмы, энциклопедии и отношения с мальчиками до появления Дилана научили меня, как действовать правильно, что делать, и как понравиться, не занимаясь сексом в целом. Мы не обязаны выбивать друг из друга стоны, но все же Шистад прикусывает губу, когда я припадаю губами к его кадыку, проходясь по коже кончиком языка. — У тебя все еще есть время отказать, — слетает с его уст, когда я снимаю с его тела свитер. Что-то твердое упирается мне в бедро, и уголки моих губ растягиваются в улыбке. — Кажется, часть тебя будет против, если я откажусь...— Бля, — гортанно молвит, понимая, что я имею в виду. — Ну, это вполне естественно, когда у парней...— Боже мой, — я смеюсь, ощущая как его разгоряченная кожа касается моей, — не нужно мне объяснять. — Оу...— Я не глупая, — провожу руками по его плечам, принимая как факт то, что он нависает надо мной. — Я знаю, — трется кончиком носа мне об щеку. — Ты одна из самых умных людей, которых я когда-либо встречал. Мы. Не. Влюблены. Но мне кажется, что я хочу его. Если в первые секунды того, как он начал меня целовать, я себя убеждала в том, что это необходимо, то сейчас я ловлю себя на мысли, что мне слишком нравится то, как его пальцы переплетаются с моими, как его губы оставляют цепочку из поцелуев от моей шеи до груди. Фак. Если это так потрясающе круто и приятно с тем человеком, которого знаешь, кому доверяешь, но не любишь, то как это будет ощущаться с тем человеком, от которого сердце трепещет? Сильный. У него такие плечи... Грудная клетка, пресс. Эллиотт о п р е д е л е н н о не худший из тех, с кем я бы решила сделать это. Его пальцы ледяные, обжигают кожу моего оголенного живота, когда он пытается снять с меня штаны. Мне становится жарко, темные волосы прилипают к щекам. Господи, его руки... То, как он сжимает мои бедра. Боже, быстрей. Помогаю расправиться ему с ремнем, расстегивая молнию на джинсах. Эл снова укладывает меня на спину, целуя и протискивая руку мне под поясницу, ведя ее наверх к застежке нижнего белья. Мы. Не. Влюблены. Но пытаемся хотя бы друг другу понравиться. Его солоноватая, влажная кожа покрылась мелким бисером пота. Его хриплый выдох обжигает мой подбородок. Ладонь упирается в стекло и соскальзывает с него. Запотевает? В конечном счете Шистад стягивает последний предмет одежды на мне, а я на нем. — Мы все еще можем прекратить. Здесь, по-моему уже даже жарко.— Издеваешься? Мы для того здесь так раздевались, чтобы потом тут же одеться? — Ну, как замерзнем снова, можем еще раз...— Просто сделай это уже, ла?.. — я не успеваю договорить, Эллиотт затыкает меня поцелуем, и я чувствую, как что-то наполняет меня, протискивается, делая капельку больно. Мычу ему в рот, прикусывая губу в поцелуе, и напрягаюсь, понимая, что так только больней. — Расслабься, Эрин, — гладит меня по щеке, произнося тихо.— Мне и не больно, — смело киваю головой. — Да? А то, как ты ногтями царапаешь мне плечо, говорит о другом. — Это говорит о том, что мне офигенно "приятно", — издаю смешок и еще раз (в который это уже?) ликую от того, что Эллиотт не видит, как горят у меня щеки. — Ты погоди, будет еще приятней. — Когда? — Начиная, примерно, с "сейчас", — шепчет, и я вдруг ощущаю полнейшую пустоту внутри, а затем Эллиотт опять проникает внутрь, и на этот раз уже не так больно, как в первый. Боже... Толчок. Я сбито дышу, сдувая прилипший теплый волос с лица. Снова толчок. Шистад проходится кончиком языка по моим губам. Нет. Мы не влюблены. Мы просто тра... Кхм, помогаем друг другу согреться, вот и все. Эллиотт слишком старается. Я слишком стараюсь. Толчок. И таких все больше, и они становятся все быстрей. Жарко. Мне так жарко, но так... Так хорошо... Эл целует мою шею, я прикусываю мочку его уха. И это даже выглядит так, словно мы влюблены, будто два изголодавшихся друг по другу подростка, которые, после свидания, так и не дотерпели до номера в мотеле, решив утолить голод уже в машине. В какой-то момент мне становится приятней всего. Издаю хриплый стон, глядя в потолок широко раскрытыми глазами. Я даже не могу объяснить и описать словами это чувство... А еще я испытываю счастье, когда понимаю, что хорошо становится не мне одной. Эл отчаянно не хочет признавать это, губу кусает, сопротивляется, но, да, тихо постанывает, делая выпад бедрами, а затем замирает, нависая надо мной. Просто смотрит в глаза и дышит хрипло, рвано и сбито. Так, как и я ему тогда в шею. — Не жалеешь? — спрашивает. — Не жалеешь, что это был я, а не... А не Дилан? Я не знаю. Наверное, если бы, я жалела, я бы, закрывая глаза, представляла бы, что это руки Дилана, что он меня целует, что что-то шепчет мне, а мне так хорошо, что его слов не разобрать. Но, нет. Это был Эллиотт. Каждую секунду это был он. — Не жалею. Мы немного размещаемся с ним по-другому: он ложится на спину, а я сворачиваюсь у него на груди, накрываясь его мешковатым свитером. И на какие-то мгновения повисает тишина, обволакивая салон машины Дилана. Эллиотт выглядит задумчивым, подкладывает руку под голову, смотрит в потолок, хмурясь. Без очков, кстати, он весьма даже симпатичный. — О чем думаешь? — слетает с моих уст. — О том, что мне через несколько дней нужно будет вернуться на учебу в Аляску. — Ты уедешь? — Ну, со стипендии слететь мне не сильно хочется, знаешь ли. Я бы... Я бы и Рокси попросил уехать с Ронаном. И вас с Диланом. То, что здесь происходит... Немного нам не по зубам. Мы — люди. Куда нам тягаться со скандинавскими богами? — Ты предлагаешь уехать и сдаться? Опустить руки?— Я предлагаю выжить. Уехать и просто жить. Ну, это имеет какой-то смысл. — Дилан не уедет без Мелани. — Эрин, все мы знаем, что его сестры уже нет. Она чуть не утопила его, там, на озере, ты помнишь? — киваю головой в ответ на его вопрос. Да. Я помню. — Самое хреновое то, что не отступит и Рокси. Я ее знаю, как облупленную. — Так что мы будем делать? — Я не знаю, Эрин... Эл бросает на меня уставший взгляд, поджимая губы. Жарко, клонит в сон. Но спать нельзя, замерзнем. Лучше болтать вот так. Всю ночь, что осталась. А если станет холодно... Ну, мы знаем, как друг друга согреть.***Сна нет. Ронан вертится из стороны в сторону на кровати. Чужая, все еще непривычная кровать. Кровать Мелани О’Брайен. Сестра Дилана возвращалась к себе в дом в последние несколько дней, а сегодня Ронан ждал ее весь вечер, но девочка не пришла. А вот теперь ждет ночь. Мальчик разворачивается к окну, приковывая взгляд к серебристому восковому месяцу, повисшему на небе. Это так странно, общаться с ней... Другая. Совершенно. Но такая... Такая... Словами не описать. Между ними разница в пять лет, девочка выглядит миниатюрней его, но это не мешает им играть. Сидеть на полу, складывать пазлы, а затем разбирать их, положив все игрушки на место. Мелани помогла ему вспомнить. Мелани сказала остерегаться. "Ледяной монстр" знает его имя. "Ледяной монстр" знает, где он. Когда за спиной раздается неопределенный звук, мальчик подскакивает от неожиданности. Сердце отбивает от ребер чечетку, а в горле пересыхает. — Здесь кто-то есть? — спрашивает он хрипло. — Мелани, это ты?Маленькую фигуру в углу Ронан Грин замечает не сразу. Свитер с оленями, потертые джинсы с ботинками и шапка на голове с ушками прикрывает рыжеватый чуб. Бледный, как фарфоровый. И глаза... Такого синего оттенка не бывает.— Т-ты не Мелани... — Ронан качает головой. — Нет. Мелани наказана, — голос мальчика, вышедшего из темноты, холодный, как и у сестры Дилана. — Она вернулась к себе домой. А нам нельзя возвращаться домой. "Ледяной монстр" нам не разрешает. — Кто ты? — Я такой же, как она. Меня зовут Рик. Рик не улыбается, не кажется страшным, но Ронан все равно ведет себя крайне осторожно, ведь в прошлый раз доброжелательные с виду ребята едва ли его не убили. Айва, Конни и Джек. — Сколько тебе лет? — Столько же, сколько и тебе, Ронан. Десять. Мне уже как восемь лет десять. В-восемь лет?— Мне пора, Ронан. Никто не должен знать, что я был здесь. Джек и Айва все время следят за мной. Они следили за Мелани, и теперь она наказана. Дверь в комнату открывается, и Рик выходит в коридор. Ронан мешкает несколько секунд, после чего мигом подрывается с кровати и пулей вылетает из комнаты. — Рик, постой! — шепот больше напоминает шипение, ведь громче он говорить не может. Нельзя будить родителей Дилана. Нельзя будить все еще слабую Фрейю. Нужно. Быть. Тихим. — Что случилось с Мелани? Рик! — Я не могу рассказать тебе, Ронан. Ты не поймешь. Ты — не один из нас. И Мелани не хотела бы, чтобы ты становился им. Иди в кровать, Ронан, — на удивление, Рик абсолютно бесшумно спускается по лестнице. А вот половицы под ногами Ронана скрипят. — Что "Ледяной монстр" делает с вами? Почему вы больше не растете? Рик, ответь мне! Объясни мне хоть это! Ронан поправляет на себе свитер и подтягивает джинсы. Мелани обещала, что сегодня они немного поиграют на улице, вот он и лег в постель уже в одежде. — Рик, что случилось с Мелани? — Берегись Айвы, Джека и Конни, Ронан. Они тебе не друзья. Никто из нас. Даже я. Даже Мелани, — мальчик по имени Рик отвечает на все, что угодно, кроме тех вопросов, которые ему задал Ронан Грин. — Мы все приведем тебя к "Нему". В этом месяце "Ледяной монстр" выбрал тебя. Ты меченый. Меченый? — Почему это существо выбрало меня? — Ты брат девушки, укравшей нечто, принадлежавшее "Ледяному монстру". Рокси что-то у него украла? Как? Когда? Что она украла? — Ты брат девушки, из-за которой "Ледяному монстру" пришлось покинуть свой настоящий дом.С каждым новым словом Рика Ронан начинает запутываться еще сильней. Мальчик пытается догнать незнакомца, спешно обувает ботинки и снимает куртку с петелек в коридоре, набрасывая ее на себя — все заранее подготовил. Даже спрятал в шкафу маленький рюкзачок с контейнером для завтрака, в котором лежат наггетсы, а еще там находится батончик Twix и маленький термос с, наверняка, уже остывшим чаем (осталось немного от того, который ребята взяли с собой в поход в горы). — Что сделала Рокси, Рик? — Рокси? Ронан одаривает его недоуменным взглядом, выходя вслед за мальчиком на улицу. — Я говорил о Сигрид, — отвечает Рик. — Ронан, не глупи, вернись в дом. Ты не поможешь. Так "Ледяной монстр" заберет тебя быстрее. — Но мою сестру зовут Роксана, не Сигрид. И я не боюсь этого вашего "Ледяного монстра". Я видел его своими глазами. Встретить зомби страшней, — Ронан врет. Ему еще никогда не было так страшно. Это страшней любого фильма ужасов. К счастью, по части лжи он спец. — Расскажи все Дилану. Расскажи о том, что сделала Мелани. Скажи, что ей пришлось, он поймет, о чем идет речь. Она не хотела, ей пришлось поступить так с ним. "Ледяной монстр" заставил. Поступить как? Почему вопросов так много? Почему Мелани наказали? Где она, что с ней? Почему Рик назвал Рокси Сигрид? Что Рокси украла у "Ледяного монстра"? Что это чудовище делает с детьми? Это "Ледяной монстр" сделал что-то с папой, да? В какой из вечеров чудовище придет за ним?Что Мелани сделала Дилану? Значит, он знал, что она еще жива? А жива ли? Это, разве, жизнь?— Нам пора прощаться, Ронан. Не пытайся найти Мелани. Не делай глупостей. И держись поближе к сестре и ее друзьям. Рик бросает на Ронана последний взгляд, после чего щелкает пальцами и превращается в груду снега. У Грина аж челюсть от увиденного отпадает. Мальчик превратился в снег прямо на его глазах. Это он... Это он умер или переместился куда? Ронан роняет тяжкий вздох, собирая все мужество и храбрость в кулак. Нет. Домой он сейчас не вернется. Разве он сможет спокойно спать со знанием, что Мелани наказали из-за него? Нет, ну, не из-за него в прямом смысле, но он был к этому причастен, и теперь груз вины камнем висит на тонкой детской шее. Нужно найти ее. Да, она другая. Да, она не совсем человек, но она тоже жертва монстра, рано или поздно которого убьют. Его же можно убить, верно? Можно? Все можно убить. Даже Анадриэль, Мефисто и Баала в Diablo. Ронан собирается совершить именно ту глупость, о которой ему говорил Рик. Мальчик делает шаг вперед, куда-то в лес, твердо решая, что найдет Мелани, чего бы это ему ни стоило. Даже если по дороге ему встретятся Джек, Конни или Айва. Даже если ему придется лицом к лицу столкнуться со смертельной опасностью в лице древнего скандинавского божества.