four: 337 days (1/1)

***От холода на окнах домов проступают узоры, различные завитушки, как украшения дорогих, старинных и элитных особняков. Такой себе зимний витраж на стеклах. Вид за окном автобуса трудно разобрать, в частности из-за того, что его поверхность покрыта тонкой корочкой льда. Изо рта валит пар от низкой температуры в салоне, и я инстинктивно вжимаюсь в собственную пуховую куртку, натягивая шарф на оголенный участок кожи на шее. Эрин Новак рассказывает мне о том, как летом она с родителями хочет поехать на родину, где никогда не была. Лето. А за эти несколько дней я и вовсе забыла это определение. Только холод. Только лед и вечный снег. Мрачность, никакого солнца. Автобус едет не настолько быстро, как бы этого хотелось. Лед, затянувший кожу асфальта, изрядно тормозит движение. Необходимости ехать домой на автобусе не было бы, если бы у меня закончились уроки в то же время, что и у Ронана. Потому отец забрал его раньше, и сейчас, скорее всего, маленькая гадость сидит у телика, клацая пультом. Мне всегда не везет. Всегда. Напрягаю взгляд, все еще пытаясь рассмотреть что-то за окном. Только белый аж до синевы снег, выедающий сетчатку, покрывает верхушки деревьев. Туман осел на ветках инеем, создавая впечатление, что все вокруг совсем замерзло. Я прислоняю ладонь к стеклу, пытаясь "расчистить" себе обзор, и тонкая, узорчатая и кружевная корочка льда, затянувшая окно со стороны салона, царапает кожу ладоней своим холодом. Поворачиваю лицо к Эрин, поднимая на нее взгляд. Наверное, совсем некрасиво не слушать людей, когда они о чем-то тебе рассказывают, но сейчас мысли в моей голове звучат куда громче слов Эрин. Я отдаленно ловлю смысл сказанных ею фраз, но все во мне проводит анализ случившегося вчера. Разговор с Эллиоттом, снежки, запущенные в окно, и детский отчетливый смех. А ведь на улице никого не было тогда... Ни следов на снегу, ни намека на присутствие детей рядом. И Ронан был в доме. Может, они вновь прятались там, за деревьями? Может, их маленькие ручки снова обхватывали широкие стволы, а грубая и замерзшая кора царапала их бледную, ледяную кожу? Ледяную. Может, все это было реально?— Эрин... — обращаюсь к Новак, когда девушка замолкает, словно уже сказала о том, что хотелось. Она улыбается уголками губ, вопросительно кивая. — Ты не знаешь, здесь много детей живет по соседству? Улыбка на ее лице сходит на нет, и девушка хмурится, откидывая назад темные и длинные волосы.— Э-э-э, — тянет, прикусывая губу. — Не очень, — поднимает на меня взгляд сапфировых глаз. — Через пару домов от нас живут Малкинсоны, у них девочка, Джулия. Еще чуть дальше живут Бодлеры, у них мальчик Луи, который учится в одном классе с твоим братом, — запинается, и ее взгляд немного отводится в сторону. — А вниз по улице, рядом с домом Дилана, живет семья Швец, и у них маленькая девочка Лариса, — снова поднимает на меня взгляд, чуть опуская голову. — А что? Почему ты спрашиваешь?— Да так... — роняю тяжкий вздох. — Не бери в голову.— Эй, — по-дружески тыкает пальцем в мое плечо, улыбаясь. — В чем дело?Если бы я сама только знала, в чем дело.Хотела бы я знать.— Да ни в чем, — издаю смешок, немного нервный, но тихий. С трудом сглатываю скопившуюся в ротовой полости жидкость, ощущая режущую боль в горле. — С момента приезда в этот город мне все кажется, что я медленно еду крышей, — смеюсь, отведя взгляд к окну. Эрин Новак хмурит темные брови, и с ее немного полноватых губ слетает короткое "в смысле?". Вот так, в прямом. — Хах, — закатываю глаза, — вчера кто-то посчитал забавным едва ли не выбить мне окно запущенным снежком, — пожимаю плечами с улыбкой. — А в день приезда, могу поклясться, я видела, как детские ладошки обнимали стволы деревьев, а сами дети словно прятались от меня, тайно наблюдая, — все еще смеюсь, потому что это действительно смахивает на какой-то бред. Тем не менее Эрин не говорит мне что-то в роде "ты что курила?" или "бреда хуже я не слышала". Она ничего не говорит, просто молчаливо, но хмуро слушает меня. — Бред, скажи?Эрин пожимает плечами, удивленно хмыкая.— Говорю же, не бери в голову, — бросаю на Новак взгляд, и девушка согласно, но все еще немного ошарашено кивает головой. Поворачиваюсь к окну, и остаток моих слов рикошетит от поверхности стекла: — Просто кучка детей решила подшутить, не иначе, — молвлю, как будто пытаюсь уверить себя в этом. Да, это было бы вполне логично, ведь логику и здравую мысль еще никто не отменял. Ну а если мыслить не здраво и принимать все факты, как есть, то за мной следят странные детишки, которые не попадаются мне на глаза, но любят подшутить надо мной своим смехом, пением на странном языке и брошенными снежками в окно. Озорники. А еще есть тот странный тип, который следовал за мной по дороге, скрываясь в тумане.Очень смешно. Выходим за одну остановку до конечной. Из-за скользкой дороги водитель отказывается довозить от силы пятерых пассажиров до улицы, на которой находятся частные дома, останавливаясь перед участком лесополосы, отделяющей две части города. Прячу руки в карманы, оглядываясь, и какой-то комок тяжести оседает где-то в недрах желудка. Всматриваюсь в дорогу впереди. Та самая дорога. То самое место, где за мной шло "Оно". Одергиваю себя, когда Эрин зовет меня. Разворачиваюсь к девушке, согласно кивая головой, когда она говорит о том, что ей нужно заскочить в библиотеку, прежде чем пойти домой. А это значит, что дальше мне придется идти одной, через ту дорогу. Через старое кладбище с левой стороны, через заснеженный лес, полный хвойных деревьев, сквозь верхушки которых пробиваются вершины гор, "окольцовывающих" Атабаску. С одной стороны горы, с другой — покрытое толстым слоем льда озеро. Поворачиваю голову в сторону дороги, ощутив, как в лицо неприятно бьет ледяная волна ветра, царапая кожу щек. Щурюсь, смаргивая с глаз влагу, и делаю глубокий вдох, шумно выдыхая. Эрин с улыбкой прощается со мной коротким "до завтра", машет рукой, и натянув шапку на уши сильнее, разворачивается ко мне спиной, принимаясь идти в сторону городской библиотеки. Нащупываю пальцами в кармане ледяной, но заряженный еще со вчера плеер, и невольно улыбаюсь обнаруженной находке. Достаю его из кармана, неосознанно начиная идти вперед. Раздраженно поправляю лямку сумки через плечо, пытаясь распутать наушники, проводки которых спутались в маленький клубок. Пальцы сводит от холода, и я делаю судорожный вдох, пытаясь как можно быстрее расправиться с наушниками. Через минуту наконец включаю сам плеер — холодный, как кусок льда, — и благо, что он при таком морозе еще работает. Ликую тихим "да", улыбаясь. Как таковую музыку я не люблю, особенно треки солнечного Bruno Mars, которые раньше находила потрясающими, наполненными позитивом. Но именно его треки сейчас будут как нельзя кстати. Клацаю по дисплею, пытаясь отыскать хоть одну его песню, чтобы поставить на тошный повтор, но вместо этого встречается что-то левое, что-то, что давно забыто мной или не прослушано вообще, потому что плеер подарил мне Эллиотт на день рождения почти два года назад и сам залил на него, по его словам, годные треки. Плюю на все, включая первый попавшийся трек, то, что Эллиотт назвал бы "легким". Выпрямляюсь, наконец поднимая голову на дорогу.Длинная, длинная дорога впереди.Напеваю себе мотивчик под нос звучащего трека в ушах, надеясь, что это поможет частично снять напряжение с тела. Смотрю себе под ноги, принимаясь аккуратно идти по льду, чтобы не упасть. Нужно было прицепить на подошвы ботинок "кошки", было бы гораздо проще. Делаю глубокий вдох — и все внутри словно холодеет, покрывается корочкой льда изнутри, наполняется морозным воздухом, словно мяту ешь. Целые горсти мятных листов. Губы немного подрагивают, и змейка пара изо рта вьется ввысь. Пар густой, как от выкуренной сигареты, даже скрученной вручную. Несколько раз спешно моргаю, делая аккуратные шаги вперед, оглядываюсь назад — замечаю, как за мной увязалась собака без ошейника. Не маленький щенок и не взрослая особь. Что-то среднее. Светло-серо-коричневый окрас шерсти, внешне очень напоминает волка, но только оскала нет, и взгляд карих глаз не такой дикий, как у волков. Я не сильно разбираюсь в собаках, хоть они и единственные, что я действительно люблю (ну, кроме семьи) в этой жизни. Хаски. Здесь, в Канаде, таких много. Вдох и выдох. Четырехкамерное под ребрами пропускает шумный удар. Собака поджимает хвост, что дает мне понять, что она девочка. Держится чуть поодаль, но следует за мной, словно думает, что у меня есть, что ей дать. С губ слетает "не ходи за мной", адресованное собаке, и ее уши на серо-бурой макушке шевелятся, словно она меня слушает. Слушает, но по-прежнему идет за мной. Роняю тяжкий вздох, останавливаясь и поворачиваясь к хаски корпусом. Собака спокойно подходит ко мне, обнюхивает колени, упираясь мокрым носом в ткань джинсов. А затем просто поднимает на меня глаза и смотрит. Смотрит, словно ждет моих действий, указаний. Она ростом доходит мне выше коленей, опускается на задние лапы, внимательно за мной наблюдая. — Так, дружок, — ну еще чего, Рокси, с собакой разговариваешь, — не нужно за мной идти, слышишь? Хаски чуть отклоняет голову влево, по-умному глядя на меня и на движение моей руки.— Иди, — указываю ладонью в обратном направлении, и собака внимательно следит за каждым движением моей кисти, словно пальцами я сжимаю лакомую косточку. — Я серьезно, не нужно меня...(Писалось под: Terror[east] –The Smell Of Her Hairs [Dark Ambient])Собака отводит взгляд куда-то мне за спину, выглядывая из-за моей ноги, и принимается скалиться, издавая рык. Все во мне обрывается, когда в голову молоточками бьет осознание, что она рычит не просто так. Она рычит на что-то, находящееся за моей спиной. На то, что вновь вызывает у меня жуткое чувство неопределенности. На то, от чего словно хочет меня защитить.Поворачиваю голову обратно, уставившись на дорогу, щурюсь и замечаю чье-то стоящее на середине дороги маленькое щуплое тело впереди, которого секундой раньше не было. Нас разделяет всего метров пятнадцать, может, чуть больше. Бледная-бледная матовая кожа, тонкая шея, которая удерживает слегка великоватую, не пропорциональную размерам тела голову. Рыжие-рыжие, как пламя, волосы "ежиком", и веснушек не видно на мертвенно-бледной коже. Лямка синего джинсового комбинезона отстегнута, свисает вниз, а красная полосатая футболка мешком висит на худых, острых плечах. Руки тоненькие-тоненькие, словно веточки. Мальчик отклоняет голову, уставившись на меня и на собаку пеленой неестественно синих глаз, словно их радужка скована льдом.Ребенок. Ребенок, которого я отчетливо вижу.Который находится прямо передо мной.— Эй, пацан! — окликаю, на свой страх и риск делая шаг вперед, но собака преграждает мне путь, будто становясь на мою защиту, и продолжает рычать на мальчика, стоящего впереди. — Ты заблудился?Если бы он заблудился, на нем бы была куртка.Если бы он заблудился, он бы сейчас плакал в поисках своей мамы. Если бы он заблудился, его бы сейчас трясло от холода. А выглядит он так, словно ему вполне комфортно находиться в одной футболке в такой мороз.А выглядит он так, словно заблудился уже давно... Очень и очень давно, когда в моде были мультики про Скруджа Макдака, принт с которым изрядно затерся на футболке мальчика. Очень и очень давно...Тревога вперемешку с ужасом цепной реакцией сковывает каждую клеточку моего тела. Мальчик смотрит на меня исподлобья, насторожено и холодно, этим своим остекленелым взглядом, больше смахивающим на взгляд мертвеца. Синие, едва различимые губы приоткрываются. Чувствую, как хаски перестает вжиматься в мою ногу. Собака начинает только громче рычать, передней лапой отгребая снег, словно собирается напасть на ребенка. А рыжеволосый мальчик не сводит с меня свой холодный, пронизывающий насквозь, прошивающий нутро нитью холода взгляд. Его бледные губы раскрываются еще шире, и ребенок начинает кричать.Его крик.Все во мне холодеет, мурашки бегут по спине.Его крик — вой ветра.Чувствую, как легкие изнутри покрываются корочкой льда.Его крик — зловещий шепот.Он разливается по венам, он гудит под кожей, этот холод. Это странное ощущение, когда ты чувствуешь, как медленно-медленно покидает тебя жизнь.Он кричит все громче.Кашляю, не в силах сделать вдох, я задыхаюсь.Он кричит, а его голос — скрип деревьев.Хватаюсь за горло руками, глаза расширяются от страха.Кричит.Что-то словно взрывается в моей голове, закрываю уши руками, жмурясь.Шипит, переминаясь с ноги на ногу, отчего подошвы старомодных кроссовок оставляют на снегу следы.А на лице моем безмолвный крик. Я не могу дышать, как в детстве, когда я страдала астмой. Только тогда я задыхалась, а здесь словно чьи-то руки сжимают мое горло.Он душит меня. Он душит меня своим криком. Хаски отталкивается задними лапами, спеша наброситься на ребенка, и это заставляет рыжеволосого мальчика перестать кричать. Как странно. Должно быть все наоборот. Он должен кричать не просто так. Он должен кричать потому, что чего-то боится. Ребенок начинает убегать от несущейся на него свирепой собаки, а я делаю судорожный и сбитый вдох морозного воздуха, широко распахивая глаза с влажными ресницами. Медленно убираю руки от ушей. Пускай он перестал кричать.Но отголоски его крика до сих пор вибрируют в моих мембранах. Глубоко и жадно дышу, пытаясь осознать, что это было.Его крик — и я замерзаю. В прямом смысле. Смаргиваю с глаз слезы, накатившиеся от удушья. Хватаюсь руками за горло, пытаясь что-то произнести, но мой голос охрип. Слышу тяжкое приземление чьих-то лап на снег, которое становится все громче и громче, набирая обороты по мере того, как ко мне приближаются. И несколько секунд спустя кто-то упирается мне своим мокрым и холодным носом в руку, коротко лизнув ее шершавым языком. Хаски упирается мне головой в колени, немного толкаясь, а затем поднимает на меня умный взгляд карих глаз, издавая один, но громкий лай. Вздрагиваю, опускаясь на корточки, чтобы сравняться с собакой и посмотреть ей в глаза. Приседаю медленно и неуверенно, и рука неистово дрожит, аккуратно касаясь бело-бурой макушки хаски, следом зарываясь в густую шерсть всей пятерней.— Т-ты... — хриплю, пытаясь прочистить горло.Все это время она шла за мной, словно знала, словно чувствовала, словно видела что-то такое, чего не видела я. Будто она смогла разглядеть то, что скрывалось в тени, пряталось в морозном воздухе, находилось за моей спиной. Я это не видела.Но видела она.— Чья ты? — спрашиваю, и псина проходится языком по моей замерзшей щеке. Мои родители будут недовольны тем, что я притащу домой пса. А с одной стороны мне плевать. Почему Ронану в Техасе разрешалось притащить драного кота, больше напоминавшего старую щетку для обуви, а мне привести домой собаку нельзя? Мелкий засранец все равно мечтал о живности после смерти Орешка. Странное имя кота, снятого моим братом с ореховорого дерева. Он так тяжело переживал его утрату, но все равно слезно просил о ком-то новом. К тому же, притащить домой собаку — отличный повод позлить отца. Но эта собака теперь моя. Она спасла меня, если можно так сказать.Я не знаю, что только что произошло, я не могу поверить своим глазам, тому, что видела, и мне все еще трудно восстановить дыхание после того, как я задыхалась.Но одно я знаю точно: кажется, этот пес мне только что жизнь спас...[...]Как и говорилось, родители в шоке. Явилась на порог с псом. Родители в шоке, собственно, как и я. Во-первых, от того, что сама привела ее в дом. Во-вторых, от восторга Ронана (хотя это ожидалось) и того, как хаски жмурит веки от удовольствия, когда брат чешет ей за ухом. В-третьих — большее недовольство высказывает мама, отца Ронану удалось уломать практически сразу.— Что сподвигло тебя привести домой собаку? — Рейчел удивленно качает головой, складывает руки на груди. — Ты так трясешься... Тебе холодно?— Все в-в п-порядке, — немного заикаясь, отвечаю, отчаянно пытаясь унять дрожь как в голосе, так и в теле. Дрожь у меня, скорее, нервная, хотя отголоски страха качаются по кровеносным артериям вместе с кровью. — Она увязалась за мной, а ты знаешь, как на улице сейчас холодно, — пожимаю плечами, вскидывая бровь. На ходу сочиняю историю нашего с этой собакой знакомства, это куда лучше того, что произошло на самом деле, потому что за рассказанное мной "на самом деле" меня можно смело упечь в дурдом. — Оставлять ее на таком морозе — это верх бесчеловечности, мама, — использую ее слова против нее же. Сама говорила, что мне стоит быть добрее к людям. Я буду добрее к животным. — Я не могла.— Мамочка, пожалуйста, можно мы ее оставим?Ронан и хаски одновременно переводят на женщину взгляды, и Рейчел растеряно хмыкает. — Рон, скажи своим детям, что это ужасная идея, — отчаянно ищет помощи и поддержки у мужа, но тот лишь с улыбкой пожимает плечами. — Вот так, значит? Все против меня? А если эта собака не привита? А если она, не знаю... — запинается, а затем выпаливает чуть громче: — Бешеная! Если она чья-то, и ее ищут? На ней был ошейник? Какое ее имя? — Рейч, перестань, — отец аккуратно оглаживает мамино предплечье, стоя за ее спиной. — На улице действительно холодно... Не выгонять же пса обратно... Туда, на дикий мороз.— Может, она потерялась? — не унимается, и я закатываю глаза. — Может, ее кто-то ищет? Нужно расклеить объявления о том, что нашлась собака. Где ты ее увидела, Рокси? — Рейчел, да она уже наша. Посмотри на Ронана, — Рон произносит чуть тише, чтобы было слышно только нам троим. — Он не был так счастлив с того времени, как нашел Орешка, — переводим взгляд в сторону поганца, играющегося с собакой, и та игриво покусывает его кулак. — Отберешь у ребенка счастье? — Рон обнимает Рейчел со спины, пускай она и недовольно морщится. — Эта собака — уже наша. Уже Ронана. Уже Рокси.Уже моя.— Уже наша, — бесцветно молвит мама, тяжко вздыхая, убирает от себя руки папы. — Ну что ж, "тяв-тяв", — молвит, и делает шаг ближе к собаке, которая приветливо виляет ей хвостом. Неуверенно тянет руку, наверное, опасаясь, что хаски ее сейчас укусит, но пес лишь подставляет свою голову, и мама принимается чухать ее за ушком. Кажется, собака даже отца восприняла дружелюбно, не скалясь и не щетинясь. Даже такого человека, как он, который отчаянно пытается измениться, стать лучше, стать для родных ему людей тем, чем до этого момента он не был.Даже такого человека, как я, источающего один лишь негатив, практически разрушенного событиями "год и три месяца" назад, наспех и совсем неправильно склеенного из осколков, чтобы как-то продолжать существовать. ***От лица Эллиотта.Эта вечная зима вгоняет меня в депрессию. Еще чуть-чуть — и снегом меня начнет тошнить. Нет, Шистад, ты не скучаешь по Техасу. Он олицетворяет всю твою ненависть. Слишком много плохих воспоминаний. Тебе не нравится Аляска, но ты сам выбрал. Здесь весело. Здесь не жарко. Здесь подальше от семьи. Подальше от Шона. Так что вдох и выдох, Эллиотт. Ты здесь всего лишь год. Осталось еще четыре.Тонкие пальцы обнимают кружку с уже остывшим кофе. В последнее время дико подсел, хотя никогда не любил, и теперь сердце колбасится под ребрами, как бешеное. Рокси не должна видеть тебя таким. Рокси должна заряжаться твоим позитивом, твоим смехом. Соберись, она вот-вот позвонит тебе. Но как помочь ей зарядиться собой, если сам чувствуешь себя посаженной батарейкой? Сил нет просто.Комната в общежитии, в котором я живу, практически опустела. Рой Ли уехал домой два дня назад, Джерри Оверстрит — этим утром. В комнате остались только я и Кэди, который сейчас, наверняка, вытрахивает до смерти какую-нибудь из наших одногруппниц, сохнущих по нему с первого дня учебы. Но и Кэди уезжает на днях. А смысл здесь оставаться на зимние каникулы, которые будут длиться аж до февраля? Все зимние экзамены сданы, никто и никого не держит. Только ты будешь здесь торчать, Эллиотт, пока это место не будет сниться тебе в самых нелепых кошмарах.Тру глазницы пальцами, затем поправлю очки. Рокси уже давно говорила мне научиться пользоваться линзами, но как по мне — в очках я выгляжу куда прозаичней. До ушей доносятся звуки видео-звонка по Skype, потому я отхожу от окна, делаю глубокий вдох, натягивая на себя улыбку, и опускаюсь на кровать, отвечая.Рокси не должна видеть тебя таким, Шистад. Рокси не должна видеть тебя таким, словно то, что случилось один год и три месяца назад, разрушило тебя так же, как и ее.— Привет, Рокс, — как бы я ни старался, приветствие звучит с какой-то тяжестью в голосе. — Как ты?"Сегодня произошло нечто странное, Эл..." — ее голос несколько дрожит, я даже через плохую связь могу видеть, как трясутся ее руки. — Рокс, ты в порядке? — хмурюсь, наблюдая за тем, как девушка издает хриплый смешок, и где-то в недрах желудка у меня зарождается искреннее беспокойство. — Выглядишь так, словно кто-то напугал тебя до смерти."Практически так и есть..." — молвит, а затем ее слова сопровождаются громким, отчетливым собачьим лаем. — Это что?.. — выпрямляюсь в спине, отчего позвоночник хрустит. Не свожу взгляд с Грин, по-прежнему хмурясь. Хотя, не знаю. Выражение лица у меня такое, вечно хмурое, вечно напряженное. — Собака? "Да... Но прежде я хочу тебе рассказать нечто такое, во что трудно поверить... Я и сама не верю... — вновь смеется, но нервно, со страхом в радужках зелено-карих глаз. — Я возвращалась сегодня со школы... За мной увязалась эта собака..."— И ты решила привести ее домой? — вскидываю бровь. — Больше похоже на стиль Ронана, — хмыкаю, но, встретив гневный взгляд Грин в ответ, замолкаю. — Кхм, — прочищаю горло, — Зачем она за тобой увязалась?"Думаю, — Рокси нервно кусает коленку, в которую уткнулась подбородком, — думаю, она хотела меня спасти... — девушка покачивается из стороны в сторону, из чего я делаю вывод, что она сейчас не шутит. Я знаю Роксану Грин слишком хорошо, чтобы различать, когда она стебется, а когда ей действительно не по себе. Спасти?.. — Как я сказала, я возвращалась домой... Шла по дороге и вдруг увидела впереди мальчика... Маленького мальчика, такого бледного-бледного, без куртки, в одной тонкой футболке, — она разговаривает не слишком громко, потому что дверь в ее комнату открыта, откуда просвечивается темный коридор, — и он..."— Что он? "...преградил мне путь... — связь начинает портиться, и фразы Грин доходят до меня обрывками. — ...начал..."— Рокс, тебя паршиво слышно, — повышаю тон, беря ноутбук в ладони и ставя его себе на колени."...он начал кричать, Эл, и я..."— Рокси? — видео передается фрагментами. Из ее речи я понял лишь, что по пути домой ей встретился какой-то странный мальчик, без куртки, словно ему было совсем не холодно. — Рокси, я тебя не слышу... — и этот мальчик отчего-то начал кричать..."... хах, ты понимаешь? — сигнал снова становится лучше, вот только я утратил половину слов в сказанных Рокси предложениях. А затем Грин повторяет, и этого мне хватает, чтобы все понять. Или не понять, потому что это звучит, как самый настоящий бред. Бред, который слетает с ее губ с ужасом. Бред, который напугал ее до чертиков. — Он кричал, и его крик, кажется, меня душил".Чего?Грин истерически смеется.— Рокси, ты пропадаешь, — несколько раз неосознанно моргаю, а затем щурюсь, замечая чью-ту тень, стоящую в коридоре там, за комнатой Рокси. "Эллиотт? Я тебя не слы..." — реплика обрывается на полуслове, сигнал пропадает. Чертова зима растянула провода связи тяжелым снегом, засыпающим все. Видео "замирает", позволяя рассмотреть лишь одну картинку: у Рокси приоткрыт рот, взгляд опущен на экран, она хмурит брови, пытаясь разобраться со связью. А там, в темном коридоре второго этажа стоит нечто. Маленькое, имеющее ручки и ножки, голову на плечах. Первая мысль — Ронан. Вот только у Ронана не светятся глаза двумя осколками льда.— Рокси? — задаю вопрос, который становится риторическим, потому что никто мне не отвечает по ту сторону экрана. — Дерьмо, — процеживаю сквозь зубы понимая, что меня никто не слышит. — Что за хрень у тебя там происходит? — щурюсь, приближаю лицо ближе к экрану. Что за... Что за хрень? — Выглядит... — понижаю тон голоса, произнося тихо, меня все равно не слышат, потому слова уже адресуются мне самому: — Выглядит так, словно за тобой кто-то стоит.Всматриваюсь в экран, и что-то во мне обрывается, заставляя волну мурашек пробежаться по коже. Внезапный холодок проходится по спине. Кажется, я даже перестаю дышать. Потому что то, что я вижу, — априори невозможно. Рокси Грин зависла, как и вид падающего снега за окном в ее комнате. Все "застыло", кроме чьей-то детской тени, приближающейся к комнате девушки размеренными шагами. Ребенок. Развязанные шнурки ботинок, дыра на колене джинсов и след от высохшей крови, словно ранка давно затянулась, но ткань так и не постирали. Клетчатая рубашка поверх белой майки на тощем теле. Ребенок подходит все ближе. Ближе. Ближе. Ближе... Бросая взгляд неистово синих, "замерзших" глаз на меня через экран. Связь разрушается в край, и наш звонок заканчивается. — Рокси? Беру себя в руки, набирая ее еще раз, но длительные гудки дают мне понять, что никто мне не ответит.— Рокси!Хватаюсь за сотовый, принимаясь звонить Рокси на телефон."Привет".— Грин, что у тебя?.. — замолкаю, когда понимаю, что разговариваю с автоответчиком:"Это Рокси Грин. Вы можете оставить свое общение, которое мне будет лень прослушать, или можете его не оставлять, чем упростите и мне, и себе жизнь".— Твою же!***От лица Рокси.Мой ноутбук отключился. Свет в доме погас так же резко и стремительно, как оборвалась связь с Эллиоттом. Последнее, что я от него услышала, и то кусочками, было словосочетание "что за хрень", но его взгляд смотрел не на меня, кажется, а куда-то за мою спину. Опять кто-то смотрит мне за спину, словно за ней что-то есть. Кто-то. Что-то.Темнота практически идеальная. Хрипло и громко дышу, пытаясь привыкнуть к ней. Кажется, температура в комнате стремительно упала градусов так на десять. Я обнимаю себя за плечи, вжимаясь в полосатую футболку, тру предплечья, кажется, ощущая, как изо рта валит пар. Во всяком случае, это единственное, что позволяет мне увидеть темно-синее небо, чей льющийся свет, служит единственным источником света, как в моей комнате, как в нашем доме, так, кажется, и во всей Атабаске. С первого этажа доносится голос мамы, которая спрашивает у отца о том, что, возможно, это всего-то выбили пробки в щитке. Но с пробками все в порядке, ведь нигде, ни за окном, ни за чем-либо еще не горит свет. Из-за сильного снегопада этим вечером у всего города пропало электричество. Замираю на месте, внезапно ощущая чье-то холодное дыхание на своих лопатках, и все во мне сжимается в ком. Перестаю дышать, не оборачиваясь, но стремительно принимаюсь шарить рукой по поверхности кровати в поисках телефона, когда чьи-то ледяные-ледяные, как сухой лед, тоненькие и маленькие пальчики оставляют невидимые ожоги на участках моей оголенной кожи, прикасаясь к ней. Шумно дышу, подавляя крик, и наконец нахожу сотовый, валявшийся на одеяле. Батарея практически посажена в ноль, но ее заряда хватает, чтобы включить фонарик. Спешно окидываю вспышкой света комнату.Но я здесь только одна...Босиком направляюсь в сторону коридора, а затем чувствую, как голая ступня словно наступает на что-то мокрое и дико холодное. Свечу себе под ноги, освещая пару снежных следов от детских ботиночек...В моей комнате кто-то был. Кто-то дышал мне в спину. Кто-то прикасался ко мне холодом своих маленьких рук.— Рокси, спускайся вниз, — вздрагиваю от голоса мамы, но тут же принимаюсь спускаться по лестнице на первый этаж. — Ужин на столе.Мама зажигает свечи, ставя их на стол. — Будем ужинать так, — вздыхает, — в романтической, хотя весьма неуместной обстановке. Опускаюсь на свой стул, а следом за мной и Ронан. Папа помогает маме поставить тарелки на стол, а собака спрыгивает с дивана, издавая громкое "гав". В пору спросить, ощутил ли еще кто-нибудь этот холод, видел ли кто-то из них следы от детских ботиночек? Чувствовал ли кто-то это мерзкое, неприятное ледяное прикосновение? Или я сошла с ума? Нет, все это было вполне реально.— Мы сегодня проходили скандинавских богов по литературе, — Ронан запихивает за щеку кусочек печеного картофеля, а мне кусок в горло не лезет. — Ронан, — мама раздраженно цыкает, — сколько раз я тебя просила, чтобы ты не разговаривал с набитым ртом? Рокси, я за тобой наблюдаю, кушай давай.— Прости, — бросает говнюк, дожевав картофель и проглотив. — Это так увлекательно, — продолжает свою речь. И пусть продолжает. Тишина — это как раз то самое, чего мне сейчас дико не хочется. Как и возвращаться к себе в комнату, как и... — Мам, а ты знала, что их верховного бога зовут Один?— Да, — коротко отвечает Рейчел, пожимая плечами.— Еще у них есть такие боги, как Локи, Тор, Тир, Бальдр, Ньёрд, Фрейя...Собака издает громкой лай, и мы все переводим на нее взгляд. — Э-э-э, Ньёрд и Фрейя... — немного растеряно повторяет Ронан, и псина снова гавкает. — Чего она хочет, я же только ее покормила? — спрашивает мама. Несколько раз моргаю, хмурясь, а потом просто называю имя богини еще раз:— Фрейя, — и хаски издает короткое "гав". Поднимаю на родителей и брата взгляд, улыбаясь уголками губ, издаю несколько нервный смешок: — Думаю, она выбрала себе имя. Ее зовут Фрейя. Фрейя подходит ко мне, опускается на задние лапы и кладет свою голову мне на колено, поднимая взгляд. И смотрит на меня так, словно с этой минуты не отойдет от меня ни на шаг. И смотрит на меня так, словно знает, что я не поехала мозгами, что-то действительно происходит. И смотрит на меня так, будто теперь она всегда будет рядом, будет защищать. Фрейя.Моя Фрейя.***(Писалось под: Think Up Anger –'Apollo' (For What It's Worth Vocal) ft. Malia J)От лица Дилана.Холодно. Дико. Ускоряю шаг, пересекая улицу. Ни один фонарь не горит, город накрыла тьма. Еще и снег, неприятно царапающий лицо, не позволяет нормально смотреть вперед. Щурюсь, ускоряя шаг до предела, отчего мышцы начинают ныть. Ветер неистово воет, кричит, рвет глотку, но помимо него в атмосфере ощущается что-то еще. Я отчетливо слышу какой-то странный шепот, тихий-тихий, слов не разобрать, но тон мне совсем не нравится. Все это началось с ее приездом. Засовываю руки глубже в карманы куртки. Не помогает. Пальцы мерзнут от холода. Дышать несколько больно, воздух настолько холодный, что наждаком рвет горло. Мой дом уже близко, нужно всего-то дойти. Краем глаза замечаю, как там, за густыми деревьями слева от дороги, за мной словно кто-то наблюдает. Маленькие ручки касаются ствола дерева, десятки ручек. Это все, что я вижу, но это заставляет меня ускориться еще быстрее, перейдя на бег.Это началось с ее приездом. До этого зима здесь была всего лишь для меня зимой. Дышу ртом, дышать носом не выходит. Едва ли не поскальзываюсь на льду, но чудом удерживаюсь на ногах. Они следят за мной, я вижу их руки. И то, что я вижу, не укладывается в моей голове. Знакомое крыльцо в десяти метрах заставляет меня начинать шарить в кармане рукой на предмет ключей. Судорожно вытаскиваю их из кармана, затем спешно поднимаюсь по ступенькам и отпираю дверь, тут же заходя в тепло, не выявляя желание оставаться на улице ни секундой больше. Ни на холоде, ни там, откуда за мной наблюдают Они. Это все началось с приездом этой Рокси. Все эти ручки, то, что стояло тогда в тумане, детское пение и чей-то зловещий шепот. В доме горит множество свечей, вырабатывающих тепло и свет. Перевожу дыхание, на несколько секунд жмуря веки. Тяжко вздыхаю, стягивая с головы шапку и расстегивая молнию куртки.— Мам, пап, я дома! — выкрикиваю, и встречать меня выходит женщина со светлыми волосами и немного поникшим и растерянным взглядом. Растерянным уже триста тридцать семь дней в подряд. — Это хорошо, Дилан, — слабо улыбается, нервно теребя жемчужную низку бус на тонкой шее. — А я приготовила ужин... — голос кажется каким-то далеким, задумчивым...— А где папа? — Папа? — переспрашивает. — Папа в гараже, он скоро к нам подойдет...Все это началось с ее приезда.Но мама с папой стали такими еще триста тридцать семь дней назад. Ужин совсем остыл. Макароны практически слиплись. Ковыряюсь вилкой в тарелке, наблюдая за тем, как у мамы трясутся руки. Папа потеряно отпивает глоток чая из кружки, для приличия спрашивает, как прошел мой день. Отлично прошел мой день. Я только сильнее во всем запутался. Все стало только хуже. Отвечаю коротким "нормально" и просто так рассказываю о том, что мы с Эрин берем дополнительные уроки истории. Им нравится Эрин. Они называют ее милой и хорошенькой девушкой. Знаю, что они меня толком не слушают, они где-то там, глубоко в самих себе, и закрылись триста тридцать семь дней назад. Но им главное, чтобы я не молчал. Ибо эта семья окончательно сдастся. Ибо мы все перестанем верить в то, что когда-нибудь увидим ее снова.Благодарю маму за ужин, оставляя на ее щеке короткий поцелуй, а затем покидаю кухню, выхожу в коридор и взбираюсь на второй этаж. Открываю дверь своей комнаты, проскальзывая внутрь и тут же нащупывая беспроводной ночник, стоящих на комоде. Включаю его, зажигая свет в комнате, и тяжко вздыхаю, ставя лампу на стол. Мама больше не поднимается ко мне в комнату. Моя комната находится прямо напротив ее. Она не знает, о том, что я делаю, что я пытаюсь сделать...Посредине комнаты стоит пластмассовая доска, исписанная маркером, обклеенная вырезками из газет. И фотография девочки весит сбоку. Такой я ее помню. Синие бантики, милая улыбка. Все это началось тогда, когда появилась эта Рокси.Стискиваю челюсть, поджимая губы. Бегло читаю все заметки на доске. Все догадки. Возможно, кто-то просто крадет детей. Даже не в целях выкупа, иначе уже бы позвонили и назвали цену. Возможно, кто-то убивает их. Кто-то очень жестокий, тот, кто должен за все ответить. Возможно, я глубоко заблуждаюсь. Но я, блять, делаю хоть что-то. Я пытаюсь ее отыскать, но кроме меня ее больше никто уже не ищет. Уже гребаных триста тридцать семь дней. Все это началось тогда, когда она приехала в город. Я увидел нечто такое, что ни разу не приходило мне в голову, что не видел до этого, что не должен был увидеть.Напрягаю скулы, в несколько шагов настигая доску. Беру в ладонь щетку, принимаясь грубо стирать ею все надписи, кроме одной. "337 дней".Дыхание сбивается. Я зол. Я зол на Рокси. Потому что мне легче было верить, что она просто исчезла.Я зол на самого себя. Потому что не думал, что здесь все намного запущеннее.Прошло триста тридцать семь дней с того момента, как пропала Мелани. И за это время я, блять, ни на шаг не приблизился к тому, чтобы ее найти. От злости запускаю щеткой в доску, вскрикивая. Подношу кулак ко рту, кусая костяшки пальцев.Это началось тогда, когда в город приехала Роксана Грин. Хочет она того или нет, она поможет мне узнать, что здесь происходит.