Глава шестая, или Старики-разбойники и запретный плод (1/1)

—?В любом случае, нас теперь не потревожат.—?Вот и прекрасно,?— Хон послушно проследовал за каталанцем на шамарр, не спеша развеивать свою одежду. В голосе Чезаре едва заметно звенькнуло металлом сдерживаемое напряжение, но сейчас негоже было об этом думать. Хон понял, что все упирается в того самого папу, за которого его приняли, и на этом свои изыскания завершил.—?Если речь не о твоем отце, и то хорошо,?— невозмутимо улыбнулся он, укладываясь на плащ, потянулся было к завязке одеяния, но передумал в последний момент. —?Мы, кажется, остановились на женщинах?—?Нет, не о моем отце. И да, мы остановились на женщинах,?— засмеялся Чезаре, также укладываясь рядом. Улегся на спину и принял нарочито расслабленный вид. Раздевать Хона самому не хотелось, хотелось посмотреть на него, раздевающегося.—?И я со всей серьезностью заявляю, что у вас, Ваше Высочество, их было больше,?— разгадав маневр Чезаре, Хон расстегнул пояс и как был, в мантии, улегся на каталанца сверху, потянулся губами к губам. —?Ты соблазнял всех, кто оказывался под рукой, я знаю.—?Это гнусная клевета и домыслы,?— Чезаре сперва коснулся губ Хона, а потом чувствительно прикусил нижнюю. —?Если уж кто соблазнял всех встречных, так это ты. Сколько у тебя было наложниц, признавайся? Или там были не только наложницы, но и наложники?—?Разве четырнадцать это много? —?фыркнул кореец, в ответ прикусывая верхнюю губу Чезаре, стиснул ладонями его бока. —?Знаешь, когда в твоей стране сотни кланов, и десяток самых плодовитых из них больше, чем иные варварские княжества, некогда бывает соблазнять и присматриваться, приходится просто подтаскивать что помоложе под бок, да держать крепко. А вот у наложников есть одно неприятное для меня свойство, они не могут утешить свои семьи ожиданием детей от самого короля. Тем более, я все свое время должен торчать на виду у придворных. А тебя ничто не сдерживало, и в любом захваченном городе можно было присмотреть пару красоток и пригласить к себе. У тебя женщин определенно было больше.—?Четырнадцать, как ты мне рассказывал, было только жен,?— Чезаре притянул к себе Хона поближе, оплетя ногами его бедра. —?А число наложниц я от тебя никогда не слышал. И в захваченном городе у меня порой было столько дел, что на женщин глаза поднять было некогда.—?Каждая мало-мальски грамотная женщина желала видеть меня своим мужем,?— Хон, невозмутимо улыбаясь Чезаре, снял руки с его тела и принялся ощупывать его облачение на предмет застежек. Струящуюся под пальцами мягкая ткань явно не возражала против того, чтобы ее разорвали, но кореец решил доставить себе удовольствие и немного помучить каталанца,?— Думаешь, почему в моей стране развелось столько поэтесс и художниц, избравших своей темой одну только тоску по оставшемуся вдалеке возлюбленному? А по поводу количества наложниц… открою тебе тайну. Любая девушка-прислужница во всем дворце могла стать моей наложницей, и ритуал посвящения в придворные дамы совершенно одинаков с официальной частью женитьбы, разве что жениха нет. Но подумай сам, что могло бы случиться, если бы я разбил сердце одному-другому десятку женщин, охладев к ним? Меня бы прирезали в собственной постели вернее, чем при любом разладе меж партиями. Своих жен и дочерей министры прятали достаточно далеко, и я трижды взвешивал решение, прежде чем обратить на кого-то свой взор. А ваши нравы свободны, нет ни одного закона, который не пустил бы тебя в бордель. И разве не ты мне рассказывал про Катерину Сфорца?—?Катерина Сфорца была моим противником и оскорбила меня, и я ей отомстил,?— невозмутимо ответил Чезаре, делая вид, что это вовсе и не его ощупывают сейчас внимательные руки. —?И из сказанного тобой ничто не указывает на то, что у меня было больше женщин. И разве ты не охладевал к своим женщинам?— и все же остался жив. Значит, не так уж им было с тобой плохо.—?Нескольких убили на войне, одна умерла от тифа, одна казнена по обвинению в измене… —?невинно промурлыкал Хон, наконец нашел на загривке Чезаре крохотные пуговички и расстегнул. Сев на бедра каталанца, выпростал из-под себя подол его мантии и потянул наверх. —?А у меня были замечательнейшие труды китайских ученых, так что женщинам со мной и не могло быть плохо. Но разве у тебя попросту не горячее кровь?—?И замечательнейшее тело,?— мурлыкнул Чезаре, послушно поднимая руки и позволяя снять с себя мантию,?— и умение, без которого никакие труды китайских ученых ничего бы не сделали. А насчет крови?— кто бы говорил, ваше величество!—?Но разве умение не вырабатывается упражнениями и чтением соответствующей литературы? —?Хон, откинув в сторону мантию, насмешливо хмыкнул распростертому под ним совершенно нагому телу. Под свое кардинальское облачение Чезаре не удосужился сотворить ничего, даже брэ. Покончив с чужой одеждой, кореец принялся неторопливо снимать свое киноварное одеяние. —?И если бы моя кровь была горячее вашей, Ваше Высочество, я бы увеличил население острова Чеджу втрое против того, что я обустроил на нем в действительности.—?Можно подумать, я в Испании каким-то образом увеличивал население Медина-Дель Кампо,?— сердито ответил Чезаре, будто и не он лежал обнаженным перед своим любовником.—?Но у тебя не было на это реальных полномочий, а у меня были. И был выбор, просветлять нерадивых подданных путешествием на прекрасный остров, или же нет. И поверь, если бы я не сдерживал себя поминутно, к концу моего правления на Чеджу уже можно было бы строить город,?— возразил Хон, отстегивая борт мантии от воротника, скинул алое одеяние с плеч. Спешить не хотелось и, оставшись в белом исподнем, мужчина прошелся любующимся взглядом по телу Чезаре, с нажимом провел ладонями вдоль его рук от плеч до ладоней. —?Красивый кот. Даже не хочу больше трепаться о тюрьмах. Кисель сотворить, или обойдемся?—?От красивого кота слышу,?— расплываясь в улыбке и сладко потягиваясь под руками, ответил Чезаре. И подумал, что ему хочется боли, как хочется острого после сладости. —?И обойдемся без киселя.—?Без киселя? —?Хон прикусил губу, окинул задумчивым взглядом все пространство капеллы. Казалось нечестным ткать свои собственные узоры из реальности, но и простой, обычной любви без единой приправы уже не хотелось. —?Но тогда чего другого тебе бы хотелось?И тут Чезаре понял, что он хотел бы, чтобы эту сцену созерцали разом и его отец, и отец Хона.—?Свидетелей,?— сказал он, прищурившись. —?Двоих. Пусть смотрят.Мысли Чезаре были достаточно громкими, чтобы безо всяких препятствий долететь до корейца?— долететь и ударить, как пощечина, как издевательская и глупая насмешка. Пригласить сюда двух отцов, обоих одинаково ненавидящих своих сыновей, купаться в этой ненависти и как музыку слушать брань и проклятья, одинаково ранящие и одного, и второго…Слишком мало не-жизни осталось за спиной, чтобы Хон мог научиться наслаждаться подобным.Он готов был встать и уйти, готов искалечить этого взбалмошного каталанца, избить до кровавых слез, просто вернуться на свой родной берег с белым песком. И целое мгновение потребовалось, чтобы взять себя в руки.—?Я же говорил тебе, что моя кровь холоднее твоей,?— ленивым, почти усталым тоном протянул Хон, развязывая тесьму чогори. —?Мне бы и в голову не могло прийти подобное. Мне не нравится эта идея. Или… —?тут глаза корейца зажглись злобным, холодным огнем,?— я хочу сюда женщину. Лукрецию Борджиа.—?Нет,?— отрезал Чезаре. Провокация из веселой разом стала мрачной. Чезаре тяжело вздохнул, обнял Хона, притягивая к себе. —?Моя сестра не впишется в эту компанию. Можем пригласить ее как-нибудь… отдельно.—?А можем никого не приглашать, м? —?Хон успокаивающе поцеловал Чезаре в висок, обнял под руками и потерся носом о его нос. Он понимал, что ударил подло, но не менее того понимал, что сделал это честно. Обмен выпадами, сильными, точными и болезненными, давно стал для них привычным и не нес за собой обид?— так могли подраться друг с другом жеребцы, лягаясь и кусаясь до крови, а после умиротворенно нос к носу щипая на пастбище траву. Вздохнув, Хон расслабленно прикрыл глаза и прижался виском к виску Чезаре. —?А я хотел взять свеч и лить на тебя расплавленный воск…—?Лей,?— согласился Чезаре, словно речь шла о наливании вина в бокал. И подумал, что Хон гораздо мягче и добрее его самого?— да что там, кореец показался ему сейчас почти ребенком. И стало до дрожи стыдно, что провоцировал этого хрупкого ребенка. Чезаре погладил друга по плечам и улыбнулся. —?Свечи это красиво.—?Кот. Большой кот,?— умиленно улыбнулся Хон, и тут же тряхнул головой, прогоняя наваждение, щелкнул зубами у самого носа Чезаре.Проклятущая, совершенно ненужная сейчас нежность вновь лезла невесть откуда, и нежности этой не мешали ни своды капеллы с голыми задами и чреслами на них, ни гвардейцы, шарашащиеся по коридорам, ни все подначки про скульпторов, дипломатов и тюрьмы. Просто хотелось укрыть этого болезненно ранимого, тонкокожего и голубоглазого кота от всего нехорошего и болезненного. Нежность эта была совершенно лишней, распялилась безобразным белесым пятном, укрывая собой все остальное. Смыть ее нужно было так или иначе, чтобы вновь дать дорогу горячей, здоровой страсти, и пусть, что страсть эта с волчьими зубами.—?А не боишься, что я буду тебе мстить, м? За все хорошее,?— не снимая штанов, Хон недвусмысленно потерся пахом о пах Чезаре. —?Прямо сейчас возьму и придумаю тебе наказание.—?Как будто ты обычно этим не занимаешься,?— Чезаре прогнулся в пояснице. —?А раздеться полностью ты не хочешь? —?протянул он, проходясь взглядом по мускулистой поджарой фигуре друга.—?Чем это я не занимаюсь? —?Хон напустил на себя невозмутимый вид, вопрошающе приподнял брови. Реальность снова становилась горячей и веселой, вкусной, и впору было действительно придумать какую-нибудь стоящую… пакость. Кореец еще раз окинул взглядом стройный ряд свеч у алтаря и коротко кивнул собственным мыслям, принялся с нарочитой серьезностью развязывать тесьму штанов. —?Чезаре, ты не доводишь свои суждения до конца.—?Как будто обычно ты не придумываешь мне наказания, как и я тебе,?— пояснил Чезаре, укладываясь поудобнее. Вытянул обе руки за голову и потянулся, смотря, как Хон избавляется от штанов.—?Наказания? Мне казалось, мы лишь совершаем возмездие, малое и справедливое,?— философски заметил Хон, поднялся с тела Чезаре и окончательно стянул штаны, сложил их. С нарочитым вниманием, склонив голову набок, глянул на Чезаре. —?А ты отпустишь меня выбрать свечу помилее?—?Кто я таков, чтобы не отпускать вас, ваше величество? —?Чезаре вытянулся на шамарре с видом пай-мальчика. —?Сделайте одолжение.—?Покорнейше благодарю,?— Хон чуть склонил голову и неторопливо, намеренно избегая взглядывать на Чезаре, обошел его кругом?— будто действительно интересовали одни лишь свечи. Наконец, он приметил несколько довольно изящного вида, равномерно прогорающих и дающих обширную лужицу воска вокруг фитиля, и прогулочной неспешной походкой направился к ним. Задув одну, он взял ее и пару к ней, разжечь, и с той же невозмутимой миной вернулся к Чезаре. Незажженную свечу просто отложил на пол, а вторую вложил в руки каталанца, улыбнулся обыденно вежливой улыбкой.—?Подержи, пожалуйста.Шел кореец подчеркнуто плавно, и каталанцу следить за ним из-под полуопущенных век было чертовски приятно?— смотреть, как движутся мускулы под смугловатой кожей, как отблескивают на них свечи.Свечку Чезаре взял, и в ощущении теплой восковой твердости в руке было что-то от детства?— и в то же время твердость и форма намекали на совсем не детские вещи.—?Благодарю,?— важно кивнул Хон, тем временем отламывая от потушенной свечи вершину в пару пальцев высотой. Наказание для Чезаре уже давно было придумано, и темное, злорадное удовлетворение поднималось из груди от осознания того, что церковник-каталанец подобного никогда не придумает.Наконец, расшатнный и размягченный пальцами воск хрустнул у самой вершины, кореец перекрутил фитиль и резким движением оторвал?— и у него в руках остались чуть раскрошенная и почти целая свечка и маленький, с большой палец высотой, толстый и оплавленный огарок.—?Здесь темно, Ваше Высочество, вы не находите? —?он испытующе глянул на Чезаре, забирая у него горящую свечу, зажег огарок от нее, как бы невзначай подплавив его основание. По безмолвной, незримой команде разом потухло несколько свеч в капелле.—?И вы, как я вижу, хотите, чтобы стало еще темнее,?— сказал Чезаре, лениво наблюдая за действиями Хона, а больше любуясь им самим. От всего, что сейчас делал кореец, тянуло сладковатой опасностью, вкусной как прыжок с обрыва в темные воды. Что Хон собирается делать, было более-менее ясно, и ожидание боли и игры делало воздух в капелле гуще и горячее.—?Зачем? —?Хон с наигранной невинностью, внутренне посмеиваясь, приподнял брови. Еще раз как бы невзначай мазнув пламенем целой свечи по низу огарка, терпя кусающий пальцы жар, он тут же, пока воск не закапал, установил его на грудь Чезаре, как следует впечатал в кожу. Отстранился, неприкрыто любуясь проделанной работой и тем, как на стройном мускулистом теле заплясали золотые отсветы, поудобнее перехватил целую свечу. —?Напротив, я желаю добавить света. Тебе что-то не нравится?—?Нравится,?— пробормотал Чезаре сквозь зубы и выдавил улыбку. Не говоря о расплавившемся воске, жар горящей коротенькой свечки ощущался вполне хорошо, подбавлял остроты опасности и принуждал лежать неподвижно. —?Должен признать, хорошо придумано.—?Я же обещал тебя наказать,?— самодовольно усмехнулся Хон, погладил Чезаре по голове и осторожно, забрав за ухо опасно распущенные волосы, поцеловал грудь каталанца рядом с соском?— докуда смог дотянуться, не обжигая скулу. Не отрываясь от его кожи, кинул быстрый, испытующий взгляд на Чезаре. —?Ты задал мне нелегкую задачку?— придумать и то, что тебе понравится, и то, что принесет тебе настоящие страдания.—?Сам только не обожгись,?— жар чувствовался уже вполне сильно, и скоро должны были побежать на кожу горячие капли. На фоне этого поцелуй ощутился легким и таким сладким, что у Чезаре на несколько мгновений перебило дыхание. Он забросил руки за голову и вцепился в края шамарра.—?Я приложу все усилия,?— муркнул Хон, отстраняясь, легонько подул на свечу, заставив пламя всколыхнуться. Выпрямился, сел на пятки между разведенных бедер Чезаре и, пока отставив большую свечу в сторону, неприкрыто залюбовался таким красивым, почти распятым телом, вытянувшемся сейчас на рыжем меху. Все же занеся над Чезаре свечу, кореец принялся невозмутимо поворачивать ее в руке, глядя на поблескивающий вокруг фитилька воск. —?Но если обожжешься ты, в этом ведь нет ничего дурного?—?Ожогом больше… —?пробормотал Чезаре сквозь зубы. Ожидание боли и вид красивого тела друга подогревали получше ласк. —?Ничего дурного, конечно.—?Ожоги, тоже мне,?— с наигранным презрением фыркнул кореец. —?Хорошим признаком считается, если от моксы на коже остается волдырь, а тут всего лишь воск. О каких ожогах ты говоришь?И тут же, смыв с лица наигранную и ненужную сердитость, Хон с задумчивым видом наклонил свечу к животу Чезаре. Сорвалась первая полновесная капля, за ней вторая, третья, полупрозрачная клякса на тонкой светлой коже быстро схватилась и остыла.Чезаре хотел ответить, но тут почти одновременно стекли капли с огарка, установленного на его груди, и капнуло со свечки в руках Хона?— раз, другой…Стараясь не дернуться слишком резко, Чезаре медленно запрокинул голову и закусил губу, стараясь успокоить дыхание, сразу ставшее рваным.—?Красивый,?— с придыханием произнес Хон, любуясь разом напрягшимся телом каталанца, кончиками пальцев обвел восковое пятно. Улыбнулся лукавой, мягкой улыбкой, почти вторя улыбке Иоанна Крестителя. —?Неужели все еще хочешь, чтобы отец видел тебя таким?И, не дав Чезаре ответить, он наклонил свечу ниже, так что несколько капель воска упали на живот пониже пупка, у самой дорожки спускающихся к паху волос.—?Да, и не только мой,?— прошипел Чезаре, стараясь не выпустить наружу стон. Боль была только десертом к возбуждению, охватывавшему его все более и более.—?И что тебе даст появление моего отца здесь? —?невозмутимо спросил Хон, опуская свечу еще ниже и целясь под предыдущую каплю. Принял нарочито невинное, заинтересованное выражение и, дождавшись, когда наплавится достаточно воска, наклонил свечу. —?Он мертв, Чезаре, как и твой. Если они такие же неупокоенные духи, поверь, они уже знают. Просто представь, что сейчас они действительно смотрят на нас. Тем более, я, в отличие от тебя, ничего особо крамольного не делаю…—?Просто… было бы приятно видеть, что они это видят,?— говорить, владеть речью было все труднее, от упавшей на уже обожженное, прикрытое воском местечко капли Чезаре с силой выдохнул сквозь зубы. Огарок также подливал масла в огонь?— вернее, воска на тело, так что собственное тело казалось Чезаре сгустком боли и возбуждения. —?А ты в глазах своего отца делаешь более крамольную вещь, чем я,?— добавил он.—?В глазах моего отца крамольным будет все, что бы я ни делал. А вот твой, боюсь, будет сильно разочарован… —?философски заметил Хон, ногтем подцепил подстывший воск с кожи каталанца, наклонился к его животу и долгим движением лизнул обожженное место. Не поднимаясь, кинул взгляд на лицо Чезаре, искаженное сладкой мукой, за огоньком свечи кажущееся охваченным настоящим пожаром. Вроде тех костров, на которых варвары жгли своих еретиков. Вроде японского погребального костра?— и все равно, ничего на свете не было живее этого пламени и этих глаз, сверкающих, отражающих огонь и пылающих изнутри. Хон с трудом сдержал восхищенный вздох и припал к пятну ожога в долгом поцелуе.—?Да, мой будет… —?дальше продолжить у Чезаре не получилось, пришлось стиснуть зубы, выдыхая одним горлом, с шипением и хрипом, чтобы не пропустить рвущийся наружу стон от нежно коснувшихся обожженного, горящего места губ. Пальцы, сжимающие край шамарра, стиснулись так, что побелели костяшки.—?Что? —?невозмутимо спросил Хон, отстраняясь, отвел взгляд к свече, делая вид, что и вправду обеспокоен лишь тем, как тает воск вокруг фитиля, отблескивая мокрой лужицей. —?Что будет с твоим отцом?—?Будет крайне удивлен и раздосадован,?— вернув себе способность говорить, выдохнул Чезаре. Облизнул губы.—?А если бы здесь была твоя сестра? Одна,?— Хон трепетно огладил кончиками пальцев след от воска, из-под ресниц лукаво глянул на Чезаре и занес свечу над его ребрами. Капать он не спешил, давая каталанцу время сполна насладиться и вопросом, и тем, что придет на ум в качестве ответа. —?Что бы сказала Лукреция, если бы для нее здесь были готовы бархатное кресло с высокой спинкой и подушками, вино и лучшее место для того, чтобы обозревать нас двоих?—?Она могла… и присоединиться,?— пробормотал Чезаре, прикрывая глаза на ласке. —?А может и правда сидела бы и смотрела.—?А я не спрашиваю, желала бы она присоединиться, или нет,?— мягко возразил Хон, наклоняя свечу почти горизонтально, так что весь наплавившийся воск тонкой струйкой полился на бок Чезаре. —?Я лишь хочу узнать, что бы она сказала.—?Что… рада меня видеть,?— прерывающимся голосом ответил Чезаре. Выдержка его сейчас претерпевала серьезные испытания.Хон самодовольно усмехнулся, поднимая свечу. Даже это не проняло тонкокожего, но крайне упертого, что гербовый бык, Борджиа, но в запасах у корейца была еще одна идея.—?И даже не возражала бы против того, что видит тебя обнаженным? Пытаемым? В обществе такого же голого иноверца? —?протянул он скучающим тоном, наклоняясь к телу Чезаре, принялся губами и языком счищать воск с его бока. Свечу он вновь отставил в сторону, давая воску наплавиться как следует.—?Удивилась бы… моему выбору,?— скороговоркой произнес Чезаре и до крови закусил губу, зажимая подхвативший было под самое горло стон. —?Но думаю, что одобрила бы.—?Разве можно не одобрить столь достойного мужа, как я? —?Хон невинно приподнял брови, огладил ладонью уже покрытое испариной тело Чезаре, так красиво отблескивающее в пламени свеч. Вознес свечу над его грудью, высоко, коротко и быстро наклонил, так что маленькая и почти остывшая капля упала на сосок. —?Согласись, если бы я был среди кандидатов в супруги для твоей сестры, ты бы меня признал и даже ратовал перед отцом.—?Признал бы и ратовал, если бы твои владения были чуть поближе,?— ответил Чезаре, переведя дыхание после того, как горячая, но почти уже не обжигающая капля воска упала на его сосок. Мучительно хотелось уже большего, но просить… Просить Чезаре не мог себе позволить.—?К несчастью, мое умение говорить не столь велико, чтобы умаслить Китай достаточно для похода войной хотя бы на турок,?— мягко и без особой печали произнес Хон, напустил на себя задумчивый вид и покатал в пальцах обожженный сосок Чезаре, кроша воск на нем. —?Насколько близкие владения вас бы устроили, Ваше Высочество?От пронзившего его ощущения Чезаре до скрипа стиснул зубы и непроизвольно шире развел бедра. От движения немного воска с огарка выплеснулось ему на грудь, выбив из горла короткий тихий стон.—?Константинополь и владения турок будут в самый раз,?— сказал он, постаравшись в компенсацию своей слабости говорить как можно более ровным тоном.—?Константинополь? —?заинтересованно спросил Хон, стряхивая с пальцев крошки воска. Вид распростертого под ним вздрагивающего, влажного от пота тела и тихий, но такой сладкий стон подбавили огня, захотелось к черту отшвырнуть свечу и взять Чезаре, грубо, как кобель берет суку, и Хон не без труда удержал этот порыв. Медленно, ровно выдохнул. —?Я подумаю, что можно сделать с Константинополем.И вслед за этим он занес свечу над пламенем огарка на груди Чезаре, опустил ниже?— так что жар пламени вгрызся в воск, растапливая разом до раскаленной жижи, и она полилась сверху на кожу каталанца, на сам огарок, ударяясь струей о лужицу растопленного воска у фитиля и брызгами рассыпаясь в стороны.Чезаре пробормотал ругательство и крепко зажмурился, когда на уже обожженную кожу полился расплавленный воск. И все же не смог сдержать задушенного мычания?— страсть подхлестнула так, что он едва не кончил, и только оставшаяся гордость помешала ему просить трахнуть себя.Хон громко, тяжело сглотнул?— вид выгнувшегося в сладкой муке тела и плеснувшая от каталанца страсть пополам с яростью едва не лишили рассудка. Отставив пресловутую свечу на пол, кореец перевел дыхание, собрал во рту побольше слюны и сплюнул на пальцы. Пришлось сделать над собой усилие, чтобы руки не дрожали, Хон растер слюну по подушечкам и прижал пальцы ко входу, обвел вокруг.—?Не боишься? —?он несильно надавил, почти вежливо прося принять, облизнул губы. —?Чезаре, ты еще здесь?—?Я? —?переспросил Чезаре, выдыхая. Расслабился, ощутив касание к анусу. —?Чего бояться покойнику?—?Покойнику? —?фыркнул Хон, небрежно вводя сразу два пальца, согнул их и нащупал простату, несильно надавил. —?Не знал, что все так прискорбно. И что, тебе интересно возлежать с мертвым телом, или с бесплотным призраком?—?Мммм… —?расслабившийся Чезаре не успел заглушить стон?— от прошившей его острой сладости пронзило сильнее, чем от боли. —?Хотя бы и с призраком, но с тобой…—?Но если мы одинаково телесны друг для друга, какие мы тогда призраки? —?уже прерывающимся, низким голосом произнес Хон. Стон каталанца отозвался во всем теле дрожью, будто зазвенел колокол, кореец призвал всю свою выдержку, чтобы сходу не засадить этому проклятому папскому сынку, развратному как шлюха. Зналось, конечно, что для них весь мир сейчас под властью чистого разума и воли?— но и разум, и воля были пьяны, как когда-то с готовностью, сильно и верно пьянело тело. И пусть, что с другими. Здесь, в посмертии, когда вольно было избавиться от власти чувств, они наоборот, взросли до небес и все заслонили собой.—?Какой же ты красивый, когда… так,?— в восхищении выдохнул Хон, наклоняясь к животу Чезаре, оставил долгий поцелуй над пупком, в это же время начиная двигать пальцами. —?И меня не волнует, какие темные силы дали тебе тело. Хочу… тебя.—?Так трахни,?— зло выплюнул Чезаре, сдерживаясь из последних сил, чтобы самому не насаживаться на пальцы, проходящиеся то и дело по чувствительному местечку.—?И я даже не могу насладиться предвкушением? —?приглушенно, хрипло рассмеялся Хон, сбрасывая мучительно остро накатившее желание, скрипнул зубами и, выровняв дыхание, добавил третий палец. Какой-то частью рассудка он понимал, что глупо заботиться о подготовке сейчас, когда сама телесность ходит в рабах у воли и точно не будет ничего болеть, но, сильнее чем просто взять, хотелось проявить заботу. Проявить любовь.—?Я думал, ты уже привык к тому, что я все время чего-то жду,?— выплюнул Хон сквозь зубы, раскрывая пальцы треугольником. —?Терпи, итальянское ничтожество… Я просто не хочу, чтобы тебе было больно… теперь,?— он как смог, криво и сально, почти с оскалом, изобразил улыбку.—?Наслаждайся, что с тобой делать,?— прошипел Чезаре. Для него самого наслаждение граничило с болью, и почти невозможно было отделить одно от другого.Хон слишком ясно понимал, что, как бы оно ни называлось?— наслаждением ли, пыткой, игрой?— у него больше нет ни единого мига. Беззащитное и безжалостное признание Чезаре, его покорная открытость и сладкие муки разрушили последние преграды. С рычанием выдернув пальцы, он вошел одним резким рывком, и тут же зашипел от запредельно острого удовольствия?— обжало так горячо, сильно и сладко, что вытерпеть это молча не было никакой возможности.Чезаре пришлось ругаться сквозь зубы, чтобы выдержать и не сорваться?— самыми грязными словами, так что и солдат бы покраснел. Боль и ощущение наполненности вдруг, совершенно неожиданно, вбросило в память жуткое воспоминание из прошлого?— и тут же его стерло тепло от рук Хона, вцепившихся в его бедра. Теплых и живых рук. Почти уже родных.Переждав первый миг чужой боли и наслаждения, грозивший лишить рассудка обоих, Хон успокаивающе огладил бока Чезаре, выровнял дыхание и начал неторопливо, короткими легкими толчками, двигаться. Поймать ритм, терпимый и не изматывающий обоих, удалось даже неожиданно легко, и у корейца хватило сил на покровительственную, мягкую улыбку.—?Бо-орджиа,?— весело протянул он, подхватывая каталанца под бедра, сквозь пляшущий огонек свечи взглянул на лицо Чезаре. —?Мой любимый большой кот.—?Что ты несешь… —?выдохнул Чезаре?— слова Хона долетели до него, словно отразившись от расписанного потолка и стен. И отчего-то стало вдруг страшно до холодного пота?— и того, что расслышал правильно, и того, что ослышался. Чезаре сжал руками запястья Хона и рванул корейца на себя, насаживаясь сильнее. —?Заткнись и трахай давай.От движения Чезаре ударило сильной, холодной, совсем не веселой злостью?— и кореец запоздало понял, что в его словах так непоправимо поразило каталанца.—?Оттрахаю, и повторю,?— рыкнул он, резким движением выдираясь из рук Чезаре и перехватывая уже его запястья, прижал руки каталанца к шамарру и задвигался сильно и глубоко, но нарочито медленно, каждый раз вбиваясь до упора. Лишь чтобы причинить боль. —?Потому что никто и никогда не имеет права пропускать мои слова мимо ушей.Чезаре зажмурился от пронзившей его боли?— злой и совсем не сладкой. Принесшей, тем не менее, облегчение?— ясность.—?Просто думай… что и кому ты говоришь,?— пробормотал он, поймав ритм Хона, двигаясь и пытаясь сморгнуть выступившие на ресницы непрошенные капельки, от боли или от чего-то другого. —?За такое отвечают. И иногда платятся.—?А мне платить нечем. Совсем,?— Хон, поддавшись шальному и яростному как штормовой ветер, несущему сейчас подлинное освобождение порыву, наклонился к Чезаре, так что огонек свечи трепетал у самых губ. Улыбнулся зло, победно, ликующе. Только сейчас оглушающая, гремящая как взрыв порохового снаряда ясность накрыла его, просочилась в плоть, и будто освободила от всех цепей. То, что между ними, называется совсем не так, оно больше, шире… но пресловутое ?люблю? сойдет за перец, тот самый перец, привезенный варварами с запада. Улыбка бывшего короля перестала быть зловещей. —?А ответить я готов, но?— не сейчас.И, выпрямившись и отклонившись назад, продолжая удерживать запястья каталанца и вжимать его в пол, он задвигался медленно и плавно, волной, сдерживая себя и наслаждаясь сладостью от смеси контроля и совершенно не мешающего ему удовольствия.—?Дурак,?— со злостью выплюнул Чезаре. Злость, впрочем, была неяркой, серой и тусклой, словно остывающий металл. И правда, ничего уже не сделать. Разве что отдаться поднимающейся на смену злости горячей волне, все больше и больше затопляющей все его существо. И боль куда-то делась, оставив только усиливающуюся сладко-острую пульсацию. —?Дурачок… —?повторил Чезаре, прикрывая глаза и уже не думая вырваться.—?Я? Дурачок? —?не сдержавшись, рассмеялся Хон, вновь поменял ритм и стал чередовать глубокие, сильные проникновения с короткими покачиваниями тазом. —?Но разве не ты, преданный, растоптанный и забытый, сломя голову кинулся меня спасать спустя… дай посчитать… сотню лет?—?Потому что успокоиться не мог,?— буркнул Чезаре. Говорить сейчас было легко, и даже снова нараставшее после спада возбуждение не мешало пока. —?Хотел поставить на своем… в конце концов,?— добавил он, потихоньку подмахивая Хону.—?На чем ?своем?? —?Хон умильно склонил голову набок, любуясь по-детски сердитым, и все равно упоительно красивым каталанцем. —?Или речь не о том, на чем поставить, а о том, кого поставить?—?Тебя поставить, разумеется,?— отозвался Чезаре и с ехидцей прибавил:?— И кажется, ты отвлекаешься, Ваше Величество, ты собирался меня качественно трахнуть.—?Ах, то есть тебе мало,?— с подчеркнутой задумчивостью протянул кореец, покрепче стиснул пальцы на запястьях Чезаре. —?Всем хватало, а тебе не хватает, да?И, напустив на себя предельно грозный вид?— впрочем, играть и кокетничать не пришлось, открытая издевка каталанца и вправду не на шутку завела,?— Хон вновь ускорился и теперь размашистыми, долгими и сильными движениями вбивался в тело Чезаре, лишь волевым усилием сохраняя не слишком быстрый, ровный темп.—?Я не все, если ты еще не понял,?— рыкнул Чезаре, которого движения Хона, резкие и сильные, начали стремительно подталкивать к краю.—?Единственное, чем ты отличаешься от всех?— это то, что ты один можешь их разом заменить, и не более того. Руки, ноги и дырки между ними точь-в-точь такие же,?— бросил Хон, сжимая зубы, одну руку отцепил от руки Чезаре и стиснул его горло. —?Скажи прямо. Тебе меня мало?—?И с чьими же дырками ты меня сравниваешь? —?прохрипел Чезаре, шалея от подступившей вдруг злости и от близости Хона.—?Какие были, с теми и сравниваю,?— отозвался кореец, ускоряясь. Злость, хлещущая от Чезаре, была понятной и простой, вкусной как-то самое вино, что было в графине старика-папы, и пьянила не хуже. И Хон дал ей себя подхватить, понести, чтобы вынесло, наконец, на самый верх. Разве что дыхания еще хватало, и непростительной невежливостью было оставить вопрос Чезаре без ответа. —?Как попадем в Хансон, я специально для тебя стащу из архива список королевских наложниц.—?С наложницами меня сравнил, значит?.. —?Чезаре сжался, подмахивая Хону со всей страстью и яростью, на которую был способен. Ощутил, что закачался на самом краю, что вот-вот, еще чуть и обрушится в пропасть. И, чтобы удержаться хоть ненадолго, вырвал руку и обхватил Хона, натягивая корейца на себя. —?Сволочь… люблю,?— прошептал Чезаре одними губами.Слово, такое простое и пустое, подобно настоящей, отлитой из свинца пуле прошило навылет. Терпеть Хон уже не мог, но и чтобы отпустить себя, не хватало лишь самой малости. И чтобы сорваться, забыться, дать опьянить себя этой сумасшедшей страсти, пляшущей в воздухе, он рванулся навстречу Чезаре, телом к телу. Одуряюще ярко, остро мазнуло по груди пламенем свечи, Хон с коротким резким рыком вжался в каталанца, расплющивая меж ним и собой уже почти прогоревший остаток свечи. Жар расплавленного воска, смешавшийся с болью от ожога, почти оглушил?— и подхлестнул, унося куда-то на заоблачную высоту, едва не лишая сознания и добивая окончательно. Рыча, почти воя в губы Чезаре, он задвигался совсем быстро и рвано и долго, бурно кончил.Сорвало и Чезаре?— и от рванувшегося ему навстречу тела, и от боли, прижавшей обожженное место, и от того внутреннего жара, который хлынул от Хона. Он кончил почти одновременно с корейцем, впившись губами в его губы, глуша рвущийся с них рык. И вытянулся на шамарре, тяжело дыша и вздрагивая всем телом.Неизвестно, сколько пролежали так?— вдвоем, вповалку, приходя в себя и ловя ускользающее дыхание. Наконец, Хон проморгался и лениво сполз с тела Чезаре, укладываясь рядом. Прижался виском к его плечу, в полнейшем умиротворении прикрыл глаза. Даже слабо саднящий ожог на груди не слишком мешал наслаждаться теплым, укрывшим как одеяло покоем.—?А вот теперь я готов повторить,?— муркнул кореец, чертя витую линию по влажной от пота груди Чезаре, чуть поскреб ногтем уже остывший, присохший воск. —?Кроме того, что я горячо благодарен тебе за все, привык к тебе и получаю несказанное удовольствие от твоего общества, твоих шуточек и твоих ответов на мои издевательства, а также крайне высоко ценю твои умения в постели, я люблю тебя. Ты не будешь этому препятствовать, м?На то, что Хон повторит вырвавшееся у него ранее, Чезаре совершенно не рассчитывал и, услышав, какое-то время просто лежал, обнимая корейца и стараясь совладать с забившим горло комом.—?Никогда бы не подумал, что услышу это… еще раз,?— сказал он, пытаясь говорить как можно более равнодушным тоном. —?И я тебя тоже люблю, Ваше Величество. Очень люблю.—?И ты теперь будешь талдычить об этом как торговка на базаре? —?Хон намеренно резко дернул за корочку воска на груди Чезаре, скрываясь от подступившей куда-то под горло острой, мучительной нежности, грозно нахмурился. —?Ты не девица шестнадцати лет от роду, а у меня хороший слух и более того хорошая память. Полюбились и хватит. Что еще ты хотел показать мне в Риме?—?Теперь я знаю, чем тебя поддеть,?— рассмеялся Чезаре, вернув себе способность говорить после того задушенного шипения, которое вызвало отрывание восковой корочки. —?Вот будешь выбешивать, буду повторять. Как торговка или девица шестнадцати лет отроду. А в Риме?— можем попробовать найти Микеланджело. А так больше ничего. Можем вернуться прямо сейчас.На целых три слова богаче, подумал Чезаре, сам потешаясь собственной сентиментальности.