Глава третья, или Старики-разбойники в поисках Купидона (1/1)

—?Ну, пусть будет так,?— согласился Чезаре.Западное крыло Апостольского дворца, где находилось хранилище, было теперь вымощено геометрическим узором из разноцветного мрамора, а стенки деревянных шкафов расписаны цветами, иногда перемежающимися гербами пап, чьи документы хранились там. Стражи мужчинам удавалось избегать, хотя что-то подсказывало Чезаре, что старый приятель его скоро очухается от своего испуга и пошлет отряд гвардейцев выяснить, кто же все-таки его ночные посетители.Хон следовал за другом, скучающим взглядом скользя по потолкам и стенам и отринув все мысли о том, куда они направляются. Сейчас хотелось лишь с наслаждением наблюдать за чужой, сильной и верной волей, влекущей через все коридоры и галереи к цели. Разве что сама цель будто отодвинулась, поблекла и потеряла большую долю своей привлекательности. Добыть картину мнилось просто нужным и приятным делом, которое можно успеть в любой момент, меж других дел?— а после можно идти пугать стражу, уединяться в любых покоях и заниматься еще тысячей разных дел.— Послушай, Чезаре… —?задумчиво обронил Хон, ленивым взглядом ощупывая стены очередного коридора. —?Мы сможем прятаться от стражи до рассвета?— Сможем и несколько дней прятаться, если нужно,?— ответил Чезаре. —?Закоулков и потайных комнат тут вполне достаточно.Он остановился?— в одном из проемов снова блеснули факелы и послышались голоса.— Послушай, а может ну ее, эту картину? —?внезапно сказал Чезаре. —?Зачем она мне, в самом деле? Просто прогуляемся, можем со стражей подраться, если хочешь. Или еще что-нибудь…— Тебе так необходимо надрать зад здешним гвардейцам? Это за то, что они стали слишком похожи на французов? —?Хон с легким осуждением приподнял брови, а после приглушенно рассмеялся. —?Ты точно кот. Но после того как ты чуть не заставил Папу обделаться ради этого вашего Иоанна, меня гложет любопытство. Я хочу его увидеть, Чезаре.— Ну, тогда идем в хранилище,?— улыбнулся Чезаре. Идти?— вернее, скользить?— по вымощенному мрамором коридору в мягких неподкованных сапогах удавалось почти бесшумно.Чезаре решил обзавестись факелом и предусмотрительно гасил его всякий раз, когда ему слышался или чудился патруль. Во всей ночной эскападе было что-то от мальчишеского баловства, и этим он искренне наслаждался. Шкафы, стеллажи, открытые и закрытые, папские гербы на дверцах и стенах, потолочная роспись, откуда свет факела выхватывал лица святых, яркие пятна одежд и руки, держащие то орудия собственного мученичества, то свитки с поучениями.Наконец, они добрались до шкафов с тусклым, явно давно не подновлявшимся гербом?— папской тиарой, ключами и небольшим изображением быка под тиарой.— Не знаю, не перетащил ли Сандро или его предшественник картину в другой шкаф,?— пробормотал Чезаре, которого охватил вдруг трепет, когда он коснулся рукой старого дерева шкафа. —?Но все, что касается папства моего отца, должно быть тут.Хон ожидал входа в хранилище с почти детским нетерпением?— донельзя хотелось узнать, на что же способны итальянцы, как они распоряжаются своими сокровищами, а главное, чему именно суждено было сюда попасть. И вслед за этим зудящим любопытством пришло такое же детское, горькое разочарование, когда и здесь варвары оказались варварами. Блеск, золото, даже шкафы, прячущие в своих чревах книги, полотна и утварь, не менее чудны, чем их содержимое. Вокруг был сплошной хаос, разве что хаос веселый, пестрый, в котором нестрашно и безопасно плутать и заблудиться. По сравнению с государственным архивом в Хансоне здешнее хранилище казалось сундуком с игрушками.— И даже архивариуса нет,?— с сожалением вздохнул Хон, останавливаясь вместе с Чезаре у нужного шкафа. —?Знаешь, даже после японцев у меня дома чище. Если требуется взять что из архива, находишь служащего нужного ранга, пытаешь, он дает тебе опись, и по описи ты идешь к нужной полке и выбираешь то, что тебе требовалось. У вас здесь и описи нет?— После японцев, насколько я помню твой рассказ, у тебя все сгорело, весь дворец,?— усмехнулся Чезаре. —?Ну, а на пепелище да, порядка больше, чем тут.Он отказался от первоначальной идеи взломать шкаф, воспользовавшись мечом, и просто открыл его, мысленно повернув механизм замка.—?Три дворца,?— Хон назидательно поднял палец. Сейчас говорить о том, что когда-то когтями раздирало душу, было легко и небольно. Да, были японцы. Да, разорили. Зато, как и на всякой золе, из пепелища взросло новое, не лучше, но и не хуже старого. —?Из пяти. И разного хлама, сам понимаешь, стало поменьше, но собирали этот хлам где попало и складывали кучами.Кореец желал добавить еще что-то?— но то, что извлек Чезаре из шкафа, приковало к себе внимание мужчины. Живо вспомнились столичные летописи, в которые заносились дела и события каждого дня, вплоть до дождя за окном, и здешний архив, или чем оно там было, на их фоне выглядел чересчур уж скромно.— Дневник Бурхарда, распорядителя папского двора,?— сказал Чезаре, доставая стопку переплетенных в темную кожу книг. —?Он много лет записывал все, что происходило при папском дворе. Некоторое время он просматривал пожелтевшие страницы, исписанные четким разборчивым почерком.— Так и хочется что-то добавить,?— признался он.— Мне кажется, он был недостаточно дотошен,?— шепнул Хон на ухо Чезаре, вглядываясь в ровные ряды строк. Действительно, руки сами тянулись что-то, да добавить. —?Слишком мало деталей. Не припомнишь ничего, что он мог по недомыслию и невнимательности пропустить? Вроде ?Его высочество герцог Валентино, проходя мимо служанки, дважды подержался левой рукой за ее попу?.— Его высочество герцог Валентино в последнее время в Риме почти не был,?— усмехнулся Чезаре. —?А Бурхард записывал все это просто для себя, без какого-либо распоряжения папы. И писал, конечно, все что хотел?— оттого, я думаю, его запискам все будут верить. Решат, что непредвзятый свидетель.Он полистал последние страницы, усмехнулся шире, увидев, как старательно Бурхард собрал все ходившие о Борджиа слухи?— как хорошие, так и дурные. Потом вернулся к записям тысяча четыреста девяносто второго года.— Не пять, а всего три быка было,?— заметил Чезаре, читая о собственной триумфальной корриде по случаю избрания его отца папой.— Дай-ка почитаю,?— Хон, приподнявшись на носки, из-за плеча Чезаре заглянул в книгу, пробежался глазами вдоль всей страницы. Так некстати мелькнуло удовлетворение от того, что здесь никто не пишет сверху вниз и не надо будет отбирать книгу у Чезаре, и мужчина поспешил вымести эти мысли прочь. Они мешали вчитываться в текст, изобилующий самыми невероятными вещами. Штаны из кожи, спанье внутри мула, гадание на ящике со змеями и прелюбодеяние в немыслимых масштабах… Подумалось, что и богу не у всякого народа хватит разумения придумать столько приключений.— Я начинаю задумываться о том, у кого из нас двоих жизнь длиннее,?— усмехнулся Хон, когда Чезаре пролистал несколько страниц и нашел одну с местом на пару строчек внизу. —?Я за это время разве что наложницу у отца успел отбить.— Он почти ничего не выдумал,?— признался Чезаре. —?Но много чего здорово приукрасил. А молодую любовницу отца я тоже попробовал,?— мстительно усмехнулся он,?— причем отец потом об этом узнал. Но в то время уже он меня боялся, а не я его, так что все прошло без последствий.Он пролистал еще несколько страниц, потом не выдержал и, щелкнув пальцами, обзавелся пером и чернильницей, которая материализовалась на открытой полке ближайшего стеллажа.И принялся дописывать вместо описания какого-то незначительного приема историю о перстне с шипом, который зловредные Борджиа смазывали ядом.— И как тебе? Я со своей запоздало понял, что это не мы с отцом ее делили, а она делила нас. Это, впрочем, немногое изменило,?— улыбнулся Хон, любуясь вдохновенно творящим сейчас другом. Даже не хотелось знать, что он там сочиняет?— сейчас, придумывающий наверняка какую-то глупость, Чезаре был пронзительно красив и до неприличия молод. —?А ты не обо мне ли пишешь? У тебя неподобающе вдохновленное лицо.— ?...такого-то ноября такого-то года от Рождества Господа нашего Иисуса Христа его высочество герцог Валентино возлег в полной приязни и согласии с…??— проговорил нараспев Чезаре, продолжая писать свое. Лукаво стрельнул глазами на Хона. —??…с доблестным и достославным королем Всея Кореи, и занимался с означенным монархом тем, что Господь завещал всем человекам…? Нет, mio caro, о тебе я не пишу. Сейчас вот допишу и почитаешь.Хон, не сдержавшись, да и не стараясь особо, приглушенно рассмеялся и отступил от Чезаре на полшага.— Не забудь добавить, что занимался по греческой традиции и руководствуясь положениями, изложенными в танских книгах,?— весело добавил он. —?Только осторожнее, а то и правда напишешь, и моей стране придется на сто лет раньше, чем следовало, знакомиться с круглоглазыми.— Не напишу, не бойся,?— ответил Чезаре, добавляя последние строчки. —?Готово. Подобного не смог бы выдумать даже делла Ровере.С этими словами он растворил в воздухе перо и чернила, передал книгу Хону, а сам обнял его обеими руками и, носом отодвинув в сторону волосы, легонько коснулся губами шеи.Хон, сосредоточенно сдвинув брови, вчитался в свежие, еще не просохшие строки с описанием перстня. Выходило действительно изящно и красиво, разве что чуть более нарочито, чем долженствовало быть настоящему правдивому слуху. И, тем не менее, в смерти от рукопожатия была своя особая прелесть.— Был бы я папой, мазал бы туфли ядом, но так тоже очень неплохо. Хотя немного нелепо,?— хмыкнул мужчина, возвращая книгу, умиротворенно прикрыл глаза под лаской поцелуя. —?Мм, Чезаре, а что ты делаешь?— А ты против? Я коротаю время, пока ты разбираешь почерк Бурхарда,?— пробормотал Чезаре, повторяя поцелуй.— Очаровательный почерк,?— засмеялся Хон, откидывая голову набок, убрал книгу обратно в шкаф и одной рукой перехватил Чезаре за шею, прижимая к себе. —?Но разве мы не за картиной сюда пришли?— Нет,?— с обезоруживающей невинностью ответил Чезаре. —?Вернее, картина только повод,?— он прижал Хона к шкафу, вжавшись в него пахом, и совсем уж дал волю рукам. —?Или тебе все же хочется лазить по пыльным шкафам и искать картину?Внезапно кореец замер, глаза его блеснули остро и зло.— Стража! —?воскликнул он, и, воспользовавшись мигом замешательства Чезаре, выбрался из его объятий и уже каталанца всем телом притиснул к дверце шкафа, хрипло засмеялся. —?Вот видишь? Я не желаю лазить по пыльным шкафам, но было бы приятно, если бы дверь, которая будет отделять нас от других обитателей дворца, закрывалась изнутри на засов.— Пойдем искать дверь с засовом? —?поднял брови Чезаре, даже не пытаясь сопротивляться. Склонил голову набок. —?Или все же начнем искать картину? И не стоило так кричать, сказал бы просто, что стесняешься.— Человек, испражняющийся в присутствии свиты и доктора, может чего-то стесняться? —?высокомерно протянул Хон, отпуская Чезаре, смахнул с его камзола пыль. —?Я лишь не хочу, чтобы меня кто-либо отвлекал. И мне бы хотелось сперва взглянуть на картину, затем произвести соответствующие измышления и решить, достойна ли она оставаться здесь, или я имею право в порыве ревности растопить ей здешний очаг. И уже в завершение я бы желал внимать его высочеству герцогу Валентино.— Да будет так,?— торжественным тоном, хоть и приглушив голос, проговорил Чезаре. И снова принялся исследовать содержимое шкафов. На глаза попадались документы, которые он когда-то видел и о которых когда-то слышал, но никакой картины не было.— Мне следует стать погонщиком мулов где-то в Кастилии,?— покачал головой Чезаре, вспомнив слова Алессандро. Закрыл очередной ящик и принялся снова исследовать гербы, отыскивая нужный. —?Сандро же сказал, что картина там же, где Купидон…И он принялся отыскивать шкафы с дубовыми листьями?— атрибутами дома делла Ровере, к которому принадлежал и кардинал Риарио.Подле одного из шкафов стоял большой деревянный короб?— в котором, на ложе из старых, высохших стружек возлежал мраморный мальчик, с заброшенной за голову рукой, спящий.— Микеланджело,?— проговорил с улыбкой Чезаре, немного очистив статую от стружек, но не собираясь вынимать ее из короба.Та удивительная нежность, с какой Чезаре смахивал стружки с мраморного тела мальчика, пусть и прекрасного будто божество, брызнула в глаза Хона как едкий цитрусовый сок. К простым творениям человеческих рук негоже проявлять такую нежность. Разве только к ним не прикасались руки любимых тобой людей.Не позволив дрогнуть даже ресницам, мужчина медленно выдохнул через нос, шагнул к статуе и ласково провел кончиками пальцев вдоль мраморного плеча, чуть улыбнулся. У них с Чезаре целая вечность на то, чтобы избавиться от всех недомолвок, и иногда стоит отложить решительные действия до более благоприятных дней. Но бывают случаи, для которых любой день?— благоприятен.— К отцу этого чада ты, надеюсь, не прыгал в койку? —?небрежно обронил он, еще раз проходясь кончиками пальцев по гладкому холодному мрамору. —?Если, конечно, он не был молод и хорош собой. Тогда мне нечего тебе возразить.— Он был молод, даже моложе меня на пару лет, но совсем не хорош собой,?— ответил Чезаре, продолжая разглядывать мраморное изваяние. —?И он был гений.Потом встряхнулся и принялся шарить руками в ящике. Очень скоро пальцы у одной из стенок наткнулись на ребро доски, и Чезаре осторожно, чтобы не поцарапать, вытащил небольшой деревянный прямоугольник всего около полутора локтей по длинной стороне, обернутый холстиной.— Ну вот и Иоанн,?— проговорил он, снимая полотно и поднося доску к свету.Хон лишь тихо хмыкнул себе под нос?— совсем не патетично, обыденно брошенное ?он был гений? сказало больше, чем все предыдущие нелестные слова о внешности скульптора. Мужчина испытал даже некоторое подобие зависти: Хону тоже хотелось, чтобы вопреки всему, крутому нраву и обагренным кровью рукам, те, кто знал о его деяниях, так же с затаенным придыханием произносили его имя. Пусть без высокопарного ?гений?, но хотя бы с уважением.Что удивительно, к многочисленным женщинам Чезаре такого не было?— но здесь же Хон отчаянно желал хоть в чем-то стать лучше, чем те творцы, перед искусством которых каталанец распахивал глаза восторженно, как ребенок. У зависти, замешанной на едкой, пусть и несильной ревности, был преотвратительный вкус.Появление Иоанна прервало мрачные мысли мужчины. С темной, лоснящейся от времени доски бездонным черным полыхнули нездешние, затягивающие в себя глаза, чувственные губы тронула лукавая, манящая улыбка. Кто бы это ни был, мужчина или женщина, ангел или демон, он имел одно. Власть. Пугающую, почти безграничную власть, перед ним самому хотелось преклонить колени. И указующий к небу перст лишь весело укорял, в духе ?тебе туда уже никогда не попасть?.На небо Хон не стремился. Небом он был сыт по горло.— Красивый,?— протянул он, любуясь картиной, такой же мягкой полуулубыкой ответил изображенному на доске человеку. —?Чезаре, я тебя понимаю. Но позволь спросить. Этот человек… пользовался бы своим положением, если бы ты сделал то, что хотел?— Разумеется,?— с усмешкой кивнул Чезаре. —?Да он и пользовался. Был моим военным инженером.Он с улыбкой покачал головой.— В практическом смысле он был мне почти бесполезен?— придумывал орудия, которые невозможно было построить, а когда я дал ему пропуск по своим землям, чтобы он поездил и собрал информацию о каналах и том, как их можно задействовать в фортификации, просто попутешествовал и ничего не собрал,?— Чезаре вновь покачал головой. —?Он был как вода?— все время утекал из руки. Не только из моей. Но я платил ему жалование и оплачивал все его изобретения. Что поделаешь, он тоже был просто гений. Везло мне на гениев.— Лучше иметь в своих руках бесполезного гения, чем полезного плута,?— Хон игриво стрельнул глазами на доску с портретом. Было ясно как день?— или здесь перед ним предстал не просто плут, но плут божественный, или художник послужил лишь совершенным орудием, передавшим свою силу и умение чужому разуму, и разуму предельно изворотливому. Мужчина задумался, продолжая все так же глазами улыбаться портрету. —?Ваши художники рисуют свои картины с живых людей. С кого рисовали этого демоненка? Ты знаешь его имя?— Имени не помню, но он был учеником Леонардо и тот все время его возил с собой,?— Чезаре тихонько засмеялся, разглядывая картину. Сейчас он совершенно не чувствовал того ошеломительного чарующего влечения, которое она породила в нем когда-то. —?Ох и плут же был! То обворует учителя, то обворует гостей учителя. Я даже приказал как-то его высечь, но Леонардо вступился.— Учеником? —?Хон выразительно приподнял брови, наконец, отрывая взгляд от картины, улыбнулся Чезаре. —?Я не желаю тебя расстраивать, но, сдается мне, это твой дорогой Леонардо был его учеником. Ни более, ни менее.— В некоторых смыслах да,?— улыбнулся Чезаре в ответ. —?Но это не отменяет того, что плут так и остался плутом, а гений остался гением. Может, меня когда-нибудь вспомнят только потому, что он у меня служил,?— добавил он, помолчав.Потом словно встряхнулся.— Что будем делать с картиной? Оставим или заберем с собой?Бесприютной тоской повеяло от тихих, смиренных слов Чезаре, и Хон вспомнил, что его визави?— почти юноша, полжизни проведший в тени отца и служивший инструментом если не ему, так другим, проваливший все свои начинания и погибший по нелепой случайности. Только сейчас мужчина почувствовал себя много старше каталанца, много опытнее и сильнее, и Чезаре показался вдруг до того слабым и беззащитным, что сделалось почти страшно. И Хон своим долгом ощутил укрыть этого болезненно нежного, бесприютного ребенка от всего, даже от его собственных мрачных мыслей.— Леонардо был гением, но в картине не было ничего божественного,?— решительно сказал он, вынимая доску из рук Чезаре, вновь закрыл тканью глядящее на него лицо. —?Просто плут, которого красиво и хорошо нарисовали. И неужели это величайшее из всех сокровищ твоей страны, или хотя бы этого дворца? Сейчас это просто твой пленник, вот и делай с ним то, что делал с попавшими в плен.— Тогда пусть сидит, где сидел,?— ответил Чезаре. Бережно обернул картину в полотно и упрятал в ящик. Улыбнулся на прощание мраморному мальчику и засыпал его стружками, прежде чем закрыть ящик.Они едва успели придать хранилищу нетронутый вид, когда в галерее застучало и замелькали огни факелов.— Идем! —?шепнул Чезаре и потянул Хона в простенок, откуда открывалось окно во внутренний дворик.