Глава вторая, или Старики-разбойники и Южное крыло Ватикана (1/1)

—?Влезай,?— он наполовину влез в открывшуюся дырку?— венецианские стекла были давно уже выбиты вместе с их решетками,?— и, зацепившись ногами, вывесился вниз и протянул руку Хону.Что-то донельзя смешное и вместе с тем особо правильное было в том, чтобы лезть через окно в покои Борджиа. Вроде как обмануть старого почившего папу?— и вместе с тем отца своего друга?— но обмануть особо изысканным, вызывающим восхищение образом. И за такими мыслями Хону не составило труда подтянуться, схватившись за протянутую руку, и вслед за Чезаре влезть в окно.В комнате было черно, как в чреве кита, лишь лоскут лунного света лился на пол из просвета в досках. Пахло затхло и сыро, как в никому не нужном архиве, воздух был тяжел подобно тюремному и стоял неподвижно. Откуда-то из угла резко тянуло звериной мочой.Хон с ехидцей улыбнулся, представив, как выглядел бы его дворец заколоченным и преданным забвенью, сделал шаг к середине комнаты и с важным видом заложил руки за спину.—?Ну что, Чезаре,?— весело бросил он, вполоборота разворачиваясь к итальянцу. —?Пора знакомить меня с твоим отцом.—?Сомневаюсь, что знакомство выйдет приятным,?— усмехнулся Чезаре. Пристроил на место доску и на всякий случай взял Хона за руку. Подумалось, что неупокоенный?— в последнем Чезаре не сомневался,?— дух его отца витал здесь, а то и пребывал в том же виде, в каком находился сейчас его сын.—?Тут был приемный кабинет отца,?— сказал Чезаре, рассмотрев потолок. Стены были ободраны и обшарпаны, и только ?Семь свободных искусств?, живопись на потолке и сводах сохранилась хорошо?— как подобает фреске, особенно Риторика, которая всегда казалась Чезаре похожей на Лукрецию.Хон, почти ленивым взглядом проследив за тем, как одна за другой зажигаются в пыльном подсвечнике свечи, машинально поднял голову к потолку, когда сверху блеснуло золото. Фреска, пыльная, с кое-где отстающими кусками штукатурки, глянула на него с увязшего в мрачном полумраке свода, и от этой фрески так дохнуло вложенной в нее любовью живописца, что впору было удивляться, как нарисованные люди еще не сошли со стен.—?Начинаю понимать, что наши живописцы просто марали бумагу,?— едва не виновато усмехнулся Хон, глубже запирая такой недостойный его положения, почти детский восторг. —?Ты был знаком с автором?—?Не то чтобы знаком, но видел его не раз,?— пристыженно приглушил голос Чезаре. И продолжил, обходя залу и рассматривая так много раз виденные, впитанные памятью фрески. —?Сеньор Бернардино Пинтуриккио. Он расписывал все покои отца, почти сразу как тот стал папой. Но я тогда был молод и глуп, и не слишком обращал внимание на художника. Помню только, что человек он был необычайно терпеливый?— когда писал мою сестру в образе святой Екатерины, Лукреция все время вертелась, не могла спокойно стоять позировать. А он на нее никогда не сердился, только грустно так напоминал ?Донна Лукреция, встаньте ровно?.—?Я хочу ругаться на испанском. Громко. Грязно. И такими словами, которых не знаешь даже ты,?— тихим восторженным голосом пробормотал Хон, следуя за Чезаре с запрокинутой головой и разглядывая расписной потолок. —?По сравнению с этим наши художники… не знаю… рисуют пальцами ног, других слов мне не подобрать.—?Я не видел ваших художников,?— покачал головой Чезаре,?— но думается мне, ты к ним не вполне справедлив. У тебя в стране я видел и прекрасные ткани, и красивый фарфор, и художники, я думаю, у вас не хуже.Из зала с изображениями наук и искусств они прошли в зал сивилл, который всегда казался Чезаре самым мрачным.—?В этом зале скончался второй муж моей сестры,?— сказал Чезаре, нехорошо усмехнувшись. —?Не скажу, чтобы я сильно скорбел.—?Давай в следующий раз я покажу тебе свои дворцы, если их опять не сожгут,?— улыбнулся Хон, останавливаясь посреди зала сивилл, с задумчивой улыбкой оглядел потолок. —?А эти покои расписывали до убийства, или уже после? Или, может быть, именно эти картины и послужили вдохновением тем, кто вернул твою сестру в положение незамужней?—?До убийства, конечно,?— улыбка Чезаре стала еще мрачнее. —?Что до вдохновения…Он замолчал, разглядывая золотой и лазурный потолок и кажущиеся процессией заклинателей парные фигуры пророков и сивилл, каждая озмеяемая белесой лентой с письменами.—?Кто знает, может и это послужило вдохновением,?— сказал наконец Чезаре.Из зала сивилл оба прошли в зал с изображениями таинств. Главным таинством, правда, оказались летучие мыши, которые хлынули в открывшиеся с тихим скрипом двери. Канделябры зажигались, когда двое входили в залу, и гасли, стоило пришельцам залу покинуть. И Чезаре с мрачным удовольствием подумал, что если кто-то смотрит сейчас на заколоченные окна из сада, мелькание и передвижение света может стать пищей для домыслов о неупокоенных духах грешников, блуждающих в проклятых апартаментах. Впрочем?— так ли уж неправдивы были бы эти слухи?..Однако вступив в залу, где на стенах были фрески из житий святых, Чезаре оставил свои тяжелые мысли. Этот зал казался ему самым радостным?— возможно потому, что здесь художник по велению папы в образе святых и их спутников изобразил его детей.—?Вот посмотри?— это диспут святой Екатерины,?— указал он Хону на одну из фресок. —?Сможешь найти там меня?Хон, следом за Чезаре проходя из залы в залу, с каждым шагом осознавал, что эта жизнь, земная, по-прежнему не отпускала итальянца. Он хотел жить, всем свои существом ощущать полноту жизни?— через удовольствие, через боль, через собственную живую память, дарящую те же боль и удовольствие там, где уже должно быть пусто. Это было неправильно, опасно, перед лицом предстоящей вечности это грозило опрокинуть в безумие… но кореец с тягучей, отдающейся сладким горечью понимал, что и сам не готов стать мертвым мертвым. Уж лучше и правда разглядывать фрески и выискивать на них портрет Чезаре.Со сводчатых потолков, озаренных рыжим скорбным пламенем свечей, таращились святые, полководцы, меценаты, ученые и просто люди, выписанные с фанатичной дотошностью. Когда колыхались огни свеч и неясные тени плясали на ребрах и сводах потолка, казалось, они двигались, гримасничали и говорили друг с другом, продолжали жить своей жизнью. Среди этих живущих Хон насчитал пять или шесть Лукреций, какой понимал ее по рассказам Чезаре?— но вот черты самого Чезаре, как ни старался, не мог уловить нигде.—?Прости,?— он с печальным вздохом опустил плечи. —?Твоя сестра художнику несомненно удавалась, а вот ты?— нет.—?Это правда,?— без тени печали отозвался Чезаре. —?Бернардино написал меня в виде зловредного языческого императора,?— он указал на фреску,?— вон, на троне сидит и пялится на Екатерину. Отец был в ярости, но сбивать фреску все же не стал.Он приобнял друга за плечи.—?Идем. Я покажу тебе особенное место.Пришлось пройти по коридору мимо зала с таинствами, чтобы попасть в небольшую и относительно сравнительно с другими низкую комнату, большую часть которой занимало ложе под золотистым балдахином. Вернее, от балдахина остались клочья, и в комнате стоял запах столь тяжелый, что Чезаре едва не попятился.—?Спальня отца,?— тихо сказал он. —?Совсем никуда не годится.Зрелище, представшее вошедшим, было совсем безрадостным. Отчего-то зажглись не все свечи, и сгустившиеся под потолком тени, делавшие комнатку еще ниже, от этого неяркого, неверного света казались еще гуще и мрачнее. Будто бы были живыми. Хон, никогда не веривший ни в призраков, ни в черную ворожбу, невольно поежился?— и совсем худо стало, когда он представил, каково тонкокожему и несмотря ни на что суеверному Чезаре.—?Знаешь что, пойдем-ка отсюда,?— негромко, но твердо произнес Хон, выбираясь из рук Чезаре, сам приобнял его за плечи. —?Я уверен, во всем Ватикане есть ложа и получше этого.—?Пошли,?— кивнул Чезаре. И пока они шли по коридору и поднимались по узкой темной лестнице на верхний этаж, продолжал тихо рассказывать.—?Было поветрие, малярия?— тут часто бывает, болота, низина. Мы отцом заболели едва ли не в один день, и все стали говорить, что нас отравили, потом стали говорить, что нас отравили по ошибке наши же слуги, перепутав вино и поднеся его не тем, кого мы приготовились убрать. Я выкарабкался, хотя малярию заработал на всю жизнь,?— Чезаре усмехнулся, подумав, что жизнь-то осталась там же, где и малярия. —?А отец был уже слишком стар и слаб, чтобы выжить. Стояла жара, и труп его раздуло до безобразия, мне сказали, он даже не помещался в гроб, запихивать пришлось.Хон понимал, что идущему рядом с ним человеку?— герою, тирану, кровавой тяжелой поступью прошедшему через собственную страну, чтобы попытаться поднять ее с колен?— просто нужно выговориться. Что нужно рассказать об этой проклятой малярии, и о трупе отца, от жары наполнившемся гнилостными газами, и о том, как, должно быть, отвратительно рычал и скрипел этот труп, когда его заталкивали в гроб. Уроженец юга и участник множества битв, Чезаре не мог не знать, как порой умеют разговаривать покойники.—?Знаешь, уж лучше малярия, чем язва цветущей сливы,?— сочувственно сказал Хон, похлопал Чезаре по плечу. —?У вас, говорят, она была чуть ли не у каждого второго.—?Ага, у меня тоже была, начиналась, но малярия ее съела,?— ответил Чезаре, догадавшись, что именно имеет в виду Хон. Они поднялись по лестнице и вынырнули в галерее, проходившей вдоль всех апартаментов второго этажа. И тут же пришлось затаить дыхание и вжаться в стену?— послышались голоса и шаги. По коридору прошли двое папских гвардейцев о чем-то оживленно, но приглушенными голосами переговариваясь, их нагнал служитель в священническом облачении, шикнул, сказав, что не следует беспокоить святого отца.Из этого появления Чезаре сделал два вывода?— что дуэлянтов либо еще не нашли, либо они сами не хотели быть найденными и поспешили убраться, и что папа обитал теперь где-то неподалеку.Хон всем телом прижался к стене, задержал дыхание?— и когда процессия скрылась за поворотом коридора, облегченно прикрыл глаза.—?Жаль, что они были не пьяные,?— коротко бросил он шепотом, задумался на миг и стянул с ног туфли. —?Вот, так лучше. Куда мы теперь?—?Искать картину,?— ответил Чезаре. Он хотел было остановить друга от снимания обуви, но подумал, что Хону в чулках не грозит сколь-нибудь серьезный урон от грязи и того, что может находиться на полу.И первым мы навестим моего друга Алессандро, подумал он. Припомнил расположение комнат второго этажа?— спальня должна быть в одной из тех, что обращены во внутренний дворик. За углом коридора. И возможно там стоят гвардейцы?— хотя в бытность папой его отца постов у спальни не было, Священный дворец достаточно хорошо охранялся снаружи.Постов не было и сейчас, а средняя из трех дверей, которая была плотно закрыта, безошибочно указала расположение папской спальни.—?Бо-орджиа,?— со смесью ехидства и восхищения протянул Хон, наслаждаясь той восхитительной невинностью, с какой Чезаре обронил про поиски. —?Идем-идем.За этим совершенно детским, простым и веселым ?искать картину? уже вставали кровавые зори и как в карнавальной пляске мелькали пестрые одежды здешних гвардейцев, стук шагов выбивал лихую и рваную дробь. Зналось, на одной только дощечке с портретом Чезаре не остановится. На миг всколыхнулось с запоздалым сожалением, что здешние залы и коридоры слишком хороши для беспробудного, ребяческого веселья, но эти мысли Хон поспешил отринуть. Папский дворец что без него, что с ним простоит еще тысячу лет, это не бумажные павильоны Хансона, где через стену пронзаешь врага мечом. Уж двоих веселящихся призраков он переживет.—?А ты покажешь мне еще что-нибудь, кроме картины? —?невозмутимо, с кокетством протянул Хон, как бы невзначай облизнул губы. —?Дворец большой…—?Ты мне совсем недавно сказал, что дворец маленький и твоему в подметки не годится,?— тихонько усмехнулся Чезаре, подходя к двери, за которой предполагалась спальня. Невинное кокетство друга вызвало желание затащить его не в папскую приемную, как он наметил прежде, а прямо-таки в саму папскую капеллу, построенную еще при Сиксте, и разложить там прямо на полу.С трудом, но поборов это желание, он осторожно, стараясь приподнять дверь, чтобы она не скрипела, потянул за ручку спальни. Дверь была закрыта, но, очевидно, было еще не столь поздно для папы?— за дверью вдруг послышалась возня и старческий, но несомненно знакомый голос произнес:—?Эухенио, это ты?Чезаре не хотел пользоваться возможностями, которые давало их теперешнее положение не то мертвых, не то не совсем, и попробовал выманить папу хитростью.—?Ваше святейшество… —?проговорил он дрожащим, испуганным голосом.—?Он большой, но большой как сборище комнат,?— успел заметить Хон до того, как Чезаре взялся за ручку двери. —?Но меньше моего по занятой им земле.И едва затихли отзвуки голоса, Хон задержал дыхание и притиснулся спиной к стене. Прерывать другу его маленький спектакль он не желал?— но неопределенность висела в воздухе почти физическая. На всякий случай мужчина несколько раз тихо сглотнул и медленно выдохнул, прочищая горло.—?Ну что там еще? —?раздалось за дверью, щелкнул замок?— и в свете горящего в спальне канделябра, а в коридоре факела перед Чезаре предстал его старинный приятель. Изрядно постаревший, с седой бородой, с книгой в одной руке и фиалом с вином в другой?— но узнаваемый. Особенно тем, как он держал фиал.Однако фиал он держал не долго?— прищурился на Чезаре и, очевидно совместив в нетрезвом мозгу облик молодого человека, представшего в дверном проеме его спальни, и хорошо памятный ему образ сына папы Александра, его приятеля, проклинаемого и хвалимого, и так давно уже канувшего где-то в далекой Наварре, выронил фиал и с глухим горловым писком попятился.—?Здравствуй, Алессандро,?— улыбнулся Чезаре и шагнул вперед.Хон, затаив дыхание, прижимался спиной к стене и не смел даже мельком глянуть на Чезаре?— но по красноречивому звону упавшей посуды и не менее красноречивому хрипу догадался, что приняли его друга благосклонно. И более того, признали, что было совсем хорошо.—?Вы представите меня, дорогой друг? —?беспечным тоном обронил он, вступая в дверной проем, улыбнулся Чезаре. —?Раз уж судьба свела нас здесь, негоже оставаться друг для друга безымянными.—?Ну разумеется,?— Чезаре улыбнулся в ответ и приобнял Хона, подтягивая к себе. —?Позволь представить тебе, mio caro, моего старинного приятеля, сеньора Алессандро Франьезе… то есть, конечно же Фарнезе. Под каким именем он вступил на святой престол я, к прискорбию моему, не знаю?— в наши дали,?— от улыбки Чезаре при этих словах понтифик сделался белее собственной ночной одежды, потому что представились ему адские бездны,?— в наши дали подобные вести доходят плохо.Понтифик между тем упятился к своему ложу, где, впрочем не почувствовал себя в большей безопасности. Чезаре подтянул к себе по очереди два стула, на один сел сам, второй предложил Хону.—?Сандро, это мой друг Кванхэ Хон Ли,?— сказал Чезаре, удобно устроившись на стуле. И потом тем же легким тоном, каким читал бы сонеты Петрарки, перечислил все титулы Хона, которые успел выучить?— разумеется, в переводе на тосканский.Хон, с картинной небрежностью устраиваясь на любезно предоставленном стуле, успел посочувствовать кутиле-папе: судя по лицу того, пить он более никогда не будет. Впрочем, скоро стало не до сочувствия?— Чезаре с возмутительной любезностью начал представлять азиата понтифику, перевирая все титулы жутчайшим образом, растягивая каждый эпитет втрое, перепрыгивая с одного на другое и слепляя в конструкции совершенно невообразимые. Хон призвал всю свою выдержку, дабы сохранить подобающее, любезно-невозмутимое выражение, но остро ощущал, как сводит скулы от сдерживаемой улыбки.К тринадцатому титулу пытка стала совершенно невыносимой.—?Довольно,?— мягко улыбнулся он, плавным движением приподнял руку, останавливая Чезаре. —?Право слово, ты не перечислил еще и половины, а меня уже клонит в сон. Угомонись и извинись, в бумагах оно пишется много короче. Простите моего приятеля, Ваше Святейшество,?— добавил он невозмутимым, ласковым тоном, кидая искренне добродушный взгляд на Алессандро. —?Вы, должно быть, не хуже меня знаете, что Чезаре иногда… чересчур увлекается.?Отымею в Сикстинской капелле. На алтаре и возможно начну подсвечником?,?— мысленно произнес Чезаре, постаравшись, чтобы друг услышал.—?Как бы я ни увлекался, я не забыл, для чего мы тут оказались, Сандро,?— обратился он к севшему, а вернее рухнувшему на постель папе. Не глядя, протянул руку к столику и, взяв с него графин, отхлебнул немного прямо из горлышка. Посмаковав хорошее пьемонтское?— Алессандро оставался верен своим вкусам,?— Чезаре протянул графин Хону, а сам положил ногу на ногу.—?Помнишь ту картину, который сеньор Да Винчи начал писать для кардинала Риарио, да так и не закончил? —?спросил он. —?Иоанна Крестителя, прекрасного как античный бог. Мне нужна эта картина, и у меня есть основания полагать, что Риарио не увез ее к себе под Флоренцию.?Да хоть распятием?,?— уловив весьма красноречивый посыл Чезаре, в мыслях своих произнес Хон, обеими руками с почтением взял графин и по примеру друга отхлебнул прямо из горла. Пока Чезаре выспрашивал он оставался молчалив как статуя?— но проказливое, ребяческое настроение, нахлынувшее от осознания самой ситуации и подстегнутое вином, не позволяло дать папе так легко отделаться.—?Ах да, простите. Порой забываться выходит столь неловко,?— с видом запоздалого раскаяния протянул он, подчеркнуто осторожно отодвинул от себя графин и испытующе взглянул на Фарнезе. —?Вы ведь позволите?Неизвестно, что пугало Алессандро больше?— неожиданное явление давно покойного приятеля и его друга или их несомненная телесность. На вопрос Хона папа только молча и мелко закивал.—?Ты ведь не Чезаре,?— сказал он, наконец, собрав всю наличествующую храбрость. —?Чезаре давно умер. Ты просто похож на него. Я сейчас кликну стражу…—?Не вынуждай меня делать скучные и неприятные вещи,?— поморщился Чезаре, красноречиво сцепил пальцы в замок и потянулся. —?Сам подумай, кто, кроме меня, пришел бы к тебе вот так, свободно, не опасаясь стражи? Картина, Сандро. Иоанн.—?Лежит… где-то в хранилище, вместе с Купидоном, которого выдавали за античного,?— пробормотал понтифик, и Чезаре почувствовал, что бывший приятель не врет.—?Ты ведь хотел осмотреть дворец,?— повернулся Чезаре к другу. —?Нам предстоит пройти в северное крыло, то есть через весь дворец.Хон сохранял все ту же бесстрастную невозмутимость и во время реплики Чезаре, и когда Алессандро запинающимся голосом мямлил про картину и про двойника. Но это беззащитное, отчаянное ?ты просто похож?, каким несчастный пытался прикрыться и защититься от сковывающего его ужаса, прозвучало непоправимо оскорбительно.Медленно и покойно прикрыв глаза, мужчина сделал несколько полновесных глотков из графина, выжидая. Чезаре расслабленно молчал, а вот Фарнезе с каждым мигом съеживался сильнее, сдаваясь опутывающему его страху. Наконец, Хон решил?— довольно.Чуть опустив графин, он вопрошающе глянул на Фарнезе?— и в этот же миг молниеносным движением отшвырнул посуду в сторону. С оглушительным звоном хрусталь разлетелся брызгами осколков, во всю стену расцвело багровое пятно, капли пьемонтского окропили ночное одеяние папы и попали на щеку. С закаменевшим лицом, оставив руку повелительно вытянутой в сторону, Хон повел по воздуху пальцами, и в ладонь, приятно согревая, легла рукоять пистолета. Медленным, подчеркнуто плавным движением, мужчина наставил оружие на переносье Алессандро.—?Не утруждайте меня объяснениями, где вы допустили ошибку, Ваше Святейшество,?— глухим, тихим и убийственно ровным голосом произнес Хон, накладывая палец на спусковой крючок.От направленного в его лоб черного жерла пистолета понтифик одновременно испугался?— и успокоился. Покойники и демоны не владеют пистолетами. Однако Чезаре?— или тот, кто был столь сильно похож на него,?— внушал папе непреодолимый ужас.—?Я… Чезаре, Ваше Величество, я прошу прощения,?— забормотал он. —?Я готов сам провести вас в хранилище и отдать картину.—?То-то же,?— покровительственно, с незлым ехидством усмехнулся Хон, выпустил из ладони пистолет, и тот растаял в воздухе прежде, чем успел двинуться к полу. Мужчина расслабленно откинулся на спинку стула, перед собой сложил ладони, чуть было по старой привычке не спрятав руки в рукавах. —?Но от вашего несомненно идущего от сердца предложения мы откажемся. Уже поздно, сеньор Алессандро, ложитесь спать. Мы с Чезаре сами найдем, чем себя занять.Растаявший в воздухе пистолет наглядно доказал понтифику, что о духах он не знает ничего или почти ничего.—?Действительно, Сандро,?— Чезаре поднялся. —?Уже поздно, тебе завтра предстоит много дел. Мы сами все найдем. И спасибо за вино,?— он носком сапога откинул осколок графина.—?Кажется, мы отучили беднягу пить по ночам,?— засмеялся Чезаре, когда они покинули спальню понтифика и закрыли дверь. —?Как думаешь, сделать ему снова цельный графин или пусть слуги уберут?—?Сделать целый графин, но оставить пятно на стене? —?усмехнулся Хон. —?Тогда, боюсь, слуги будут не самого хорошего мнения о своем господине. А так можно списать на то, что старому человеку во сне нехорошее привиделось.—?Ну, пусть будет так,?— согласился Чезаре. Очень хотелось сразу пойти в Сикстинскую капеллу?— или в любой уединенный покой,?— и заняться с другом любовью, наплевав на все планы. Разве что не в характере его было отказываться от планов.