Воспоминания (1/1)

Лухань не то чтобы считает себя приверженцем минимализма, но в пространстве, забитом мебелью больше, чем в традиционных японских домах, ощущает нечто, отдаленно напоминающее приступы клаустрофобии. Мягкий ковер, низкий столик, подушки на полу и какой-нибудь стул — максимум, что нужно для гостиной. В его понимании.Он сидит посреди комнаты на этом самом единственном стуле, сложив руки на коленях и устремив задумчивый взгляд в пол. В поле зрения ничего, кроме уголка темной объемной подушки и его собственных босых пальцев; разве что пушистый светлый ковер расстилается под ногами блеклыми темно-вишневыми разводами — старыми, порядком вытертыми, но все ещё сохраняющими изначальное очертание.Лухань медленно очерчивает их взглядом и с горечью кривит уголок губ — он знает, что если ещё немного посмотреть на эти разводы, то через жалкие секунд тридцать или сорок вновь вернутся воспоминания.Крис спокойно смотрит, как Лухань, светло и блаженно улыбаясь, пытается выкрутить из коллекционной бутылки вина пробку — получается плохо, и Лу, совсем слегка нахмурившись, расчетливо разбивает бутылку о стеклянный кофейный столик. На кремовый ковер глянцевой блестящей волной опускается густое темно-вишневое вино, напоминающее чем-то венозную кровь; разлетаются затемненные тяжелые осколки, а по поверхности столика разбегается паутина тонких, еле заметных трещин.Опустившись на пол, Лухань кончиками пальцев трогает пробку на одной из оставшихся стоящих на ковре бутылок; с трудом открывает её и делает глубокий глоток — по губам сбегают светло-розовые капли.Это, наверное, сливовое.-Скажи мне, - начинает Лухань, запрокидывая голову и снизу вверх глядя на Криса. - Ты знаешь, что такое проклятие?Крис кривит губы и коротко качает головой — ему неинтересно, ему неважно, ему фиолетово и темно-вишнево. Хочется поскорее уйти из этой пропахшей дорогим пролитым вином квартиры, но у Криса нет уверенности, что Лухань не наложит после этого на себя руки.-Все думают, что проклятье — это слова, - начинает Лу, тщательно, как кажется, выбирая слова. - Что-то такое нематериальное, о чем можно забыть и во что допускается не верить. Ну я всегда завуалированно говорил, что люди — дураки. Не все, но в большей своей части.Лухань щурится и испытующе смотрит на Криса, но тот только больше кривит уголки губ. Но слегка напрягается.-Проклятье, Крис, оно совершенно материально.Лухань выливает на ковер перед собой четверть бутылки белого вина и смешивает его с красным. Смесь плохо впитывается и пузырится на поверхности.-Проклятье — это жидкость, которую невозможно смыть с себя, пока она сама того не захочет. То есть — пока не сбудется.Лухань думает с минуту и добавляет в уже смешанное вино ещё четверть бутылки совсем темного — настолько бордового, что в тени оно кажется черным. Жидкость густеет и все больше становится похожей на кровь, пахнущую слабым алкоголем. Лу проводит по ней пальцами и слизывает кисло-сладкие капли.-Чем сильнее ненависть того, кто проклинает, тем крепче само проклятие и меньше та вероятность, что вино, из которого оно состоит, распадется на составляющие. Посмотрим... Японское вишневое, бургундское, чилийское... Мой рецепт, - Лухань улыбается настолько нежно, что Крису кажется, будто он попал в проклятый параллельный мир, название которому — Безумие. Зазеркальное такое Безумие.Улыбка Луханя отражается в крупных осколках разбитой бутылки и зрачках Криса. В глазах у него немного двоится и расплывается влажным розовым туманом.-Ты сходишь с ума, - тихо и с трудом говорит Крис, чувствуя, как грудную клетку стягивает тугим обручем. Лухань качает головой.-Нет. Это позже, - неопределенно отвечает он и вновь опускает в смешанное вино пальцы, подносит к губам и проводит по их контуру, оставляя мокрые сладкие полосы. Поднимается с ковра одним единым, плавным движением без помощи рук и делает шаг к Крису, касаясь его сжатых губ своими.Крис молчит, но не отстраняется; Лухань, закрыв глаза, пару мгновений тихо дышит, а потом осторожно прикусывает его нижнюю губу, заставляя почувствовать на языке горько-сладкий привкус смешения трех вин. Зрачки расширяются, язык немеет, а в висок словно проникает игла с сильным нейролептиком.Лухань делает шаг назад.-Ты будешь проклят, - тихо и четко говорит он, не поднимая взгляда. - Проклят.Крис растерянно касается кончиками пальцев своих губ, Лухань смахивает ещё пару бутылок вниз. Они с глухим стуком падают на мягкий ковер, не разбиваясь.-Ты будешь проклят! - Кричит Лухань, умело, как до этого вина, смешивая в голосе отчаяние и безысходность. Добавляя щедро ненависти и безумия.Тонкие хрустальные бокалы, облитые сладким вином и обсыпанные перьями из пуховых подушек. Медленно втягивающееся в пушистый ворс ковра разлитое японское, бургундское и чилийское. Длинная игла и шприц, до краев наполненный нейролептиком.Лухань снова делает шаг назад. Улыбки на его губах уже нет. Глаза закрыты.-Ты будешь проклят. Ты и тот, кто займет мое место. Мое.Лухань касается пальцами ресниц и несколько раз моргает, прогоняя привычное наваждение. С тех пор он никогда не пытался вывести с ковра эти разводы, потому что как-то подсознательно ощущал — не выйдет. То ли потому, что вошло слишком глубоко, то ли по иной совсем причине.С тех пор остался только кофейный столик с сетью незаметных трещин и вязкая, как сгущенное молоко, ненависть.Каждый день Лухань строит карточные домики и сжигает их, поэтому в квартире почти всегда стоит запах горелой глянцевой бумаги. Каждый день он смотрит, как огонь охватывает неподатливые прямоугольники и постепенно превращает их в пепел, какую-то мимолетную секунду сохраняющийся в виде серого остова. Потом собирает пепел в фольгу и выпускает его на улицу.Под его окнами нет птиц, не ходят кошки и не спят дворовые псы. Под его окнами растет слой сухого серого пепла.***Несколько лет назадКрис сталкивается с ним как-то раз на станции метрополитена, довольно поздно вечером возвращаясь с работы домой.-Послушайте, не подскажите, сколько времени? - задыхаясь, словно от быстрого бега, спрашивает темноволосый молодой человек, умоляюще глядя из-под длинной челки.-У вас телефон в руке и часы на запястье, - въедливо замечает Крис, а парень фыркает и встряхивает головой.-Часы я в ремонт хотел отнести, а телефон при перезагрузке время сбил, - на одном дыхании выдает он и возмущенно поднимает на Криса слегка смущенный взгляд. - Ну чего вы на меня смотрите, как на неудачника?Крис задумчиво прикусывает губу и склоняет голову набок.-Может потому, что вы и есть неудачник?-А я ведь всего лишь спросил время, - тихо говорит молодой человек, и, грустно улыбнувшись, оборачивается, чтобы уйти.В тусклом и неверном свете станции метро его растрепанные волосы вспыхивают чистым темно-вишневым цветом — насыщенным и ярким, как хорошо выдержанное бургундское вино. Крис ощущает, как в висок ввинчивается острая боль, словно от тонкой длинной иглы; он выдыхает и, тряхнув головой, осторожно касается локтя уходящего незнакомца.-Вас как зовут? - мягко спрашивает Крис, когда тот, вздрогнув, поворачивается.-Чунмён, - отвечает тот все так же тихо, но попыток уйти уже не предпринимает.-Вы меня извините, Чунмён-сси, просто день какой-то...-Жарко, душно, влажно и поезда в метро задерживаются на полторы минуты, - тоскливо заканчивает за Криса Чунмён, а Крис чувствует, как губы сами по себе складываются в усталую, но теплую улыбку.Этот Чунмён похож на воробья, по рассеянности искупавшегося в вине.-Дайте угадаю, - вдруг говорит он, сильно сощурившись. - У вас имя на букву ?К? начинается?Крис рассеянно моргает и провожает взглядом уходящую электричку. Уже, кажется, вторую, если не третью, хотя для третьей, конечно, маловато времени прошло.-Ну с утра имя ?Крис? вроде на ?К? начиналось, - хмыкает он, удивленно приподнимая брови. - Наугад?Чунмён весело смеется, а потом в одну секунду, будто кто-то резко переключить тумблер, становится серьезным.-Да нет, - говорит он, пожав плечами. - В гороскопе было написано, что я встречусь сегодня с человеком, имя которого будет начинаться на ?К?. С деканом уже встретился, но, видимо, пророчества пренебрегают таким понятием, как числительные...И не улыбается вроде, а в глазах прячется какой-то небольшой, но очень яркий огонек, постоянно прыгающий, как светлячок с зарослях цветущего папоротника. Крис ловит себя на мысли, что напитывается этим теплом, сконцентрировавшимся в темно-карего оттенка радужке Чунмёна.Тот лукаво щурится.-Ты уже третью электричку пропустил, - смеется он, как-то спокойно и ненавязчиво переходя на ?ты? и указывая на только что опустевшие рельсы.-Четвертую, - бурчит Крис и опускает потяжелевшие веки. Прикидывает, что такими темпами сегодня до дома он не доберется. Разве что завтра — после полуночи.-Третью, - упирается Чунмён, а Крис воинственно складывает руки на груди, пробуя на скорую руку сотворить бичфейс и нисколько в этом деле не преуспевая.-Откуда знаешь? - спрашивает вкрадчиво.-Просто я тоже третью, - вздыхает Чунмён. - Нам с тобой в одну сторону...Оказывается, что живут они не очень далеко друг от друга — удивительно для города таких масштабов, как Сеул. Через несколько дней Крис от нечего делать пытается вытащить Чунмёна на прогулку, а тот долго упирается, ссылаясь на недоделанный реферат по философии; Крис выслушивает многословную тираду на тему пользы учения для детей, выросших в суровых трущобах многомиллионного мегаполиса, и покорно соглашается, что, де, конечно, лучше засесть за реферат и ни на какие прогулки не ходить.Чунмён мгновенно сдувается, как гелиевый шарик. Недовольно пыхтит в трубку.-Хрен с ним, с рефератом, - заявляет он недовольно. - С тебя мороженое в качестве моральной компенсации за ?неудачника?.Они исходят весь Кансогу вдоль и поперек; Крис покупает не одно мороженое и даже не два, и под конец Чунмён еле тащится, цепляясь за ладонь Криса горячими пальцами и ничуть этого не смущаясь.-Если я простужусь, - Чунмён быстро привыкает к новым общественным условиям и начинает нагло качать права, - Тебе придется дописывать за меня реферат и отпаивать меня чаем с малиной.-Две ложки на чашку, - меланхолично замечает Крис. - Валяй, можешь начинать прямо сейчас.Чунмён честно дуется минут десять и обиженно вышагивает впереди Криса, скрестив руки на груди и задрав нос практически параллельно земле. Крис, посмеиваясь, идет за ним, заглядывая то с одной стороны, то с другой, и заставляя Чунмёна то и дело отворачиваться, дергаться и лихорадочно бегать по всей улице.-Вредный ты ужасно, - с наигранной грустью в голосе говорит Чунмён под конец, стоя около своего подъезда и рассматривая Криса с интересом юного натуралиста. Лучи заходящего солнца путаются в чунмёновских волосах, высвечивая их ярким темно-вишневым цветом, и Крис как-то забывает ответить на выпад, задумчиво глядя на игру света.-И да — ладно, так и быть, реферат я тебя заставлять дописывать не буду, хоть у меня уже что-то свербит в горле и вообще я старый-больной...-А чай с малиной? - перебивает Крис и хмыкает, когда Чунмён перестает рассказывать сказку про белого бычка и рассеянно пытается нашарить ответ.-Прости, малины нет, только томатная паста...Крис молчит, но с явно заметной иронией приподнимает бровь, делая из ладоней подзорную трубу с сквозь неё глядя на Чунмёна.-Ну ладно, вафельки там тоже есть, - Чунмён поднимает взгляд к небу и тщательно это небо рассматривает. - Правда, я не помню, есть ли у меня заварка, и вообще я хотел тебе вопрос один задать, а то забуду.Крис страдальчески трет глаза ладонями и думает, насколько же феерически этот человек умеет перескакивать с темы на тему с таким расчетом, что к предыдущему вопросу просто невозможно вернуться без того, что бы не быть выставленным дураком.-Вопросы в студию, - пожимает он плечами.Чунмён опирается на перила около подъезда и делает вид, будто достает из кармана блокнот и вооружается карандашом.-Вот скажи, в чем секрет счастья?Крис сначала задумывается, а потом усмехается.-С чего такие вопросы? В философы метишь?-Ну если принять во внимание то, что я на факультете философии учусь и пишу доклад на тему вечных вопросов бытия — то да, мечу, мечусь и отмечаюсь, - спокойно парирует Чунмён и качает кончиком воображаемого карандаша, явно поторапливая Криса с ответом.Тот дергает плечом.-Секрет счастья в том, что его никто не знает, - подумав, отвечает, а потом недовольно кривит губы. - Ты бы чего попроще спросил, а?Чунмён с готовностью несколько раз кивает и даже отлепляется от перил.-Ты в гороскопы веришь?-Нет.-В магию чисел?-Нет.-В приметы? Черных кошек, пустые ведра, просыпанную соль, разбитые зеркала?-Нет.-В проклятия?-Нет, - отвечает Крис, слегка запнувшись и вновь ощущая тонкую боль в виске.-Дважды два?-Двадцать два.-Быть или не быть?-У Гамлета спроси.-Ты завтра свободен?-Вот ты дурак, - смеется Крис и протягивает Чунмёну руку, когда тот смущенно прикусывает губу, отводя взгляд.Крису хватает одного шага, чтобы самому схватить его за рукав и дернуть на себя, вынуждая сбежать по почти пологим ступенькам, ведущим к двери подъезда — Чунмён спотыкается и натыкается на Криса, а тот молча обнимает его, притягивая к себе.Греет руки на пояснице под тонким свитером и закрывает глаза, ощущая только бесконечное золотисто-вишневое тепло и мягкое дыхание на шее.Когда Чунмёна в жизни Криса становится больше, чем унылых трудовых будней в адвокатской конторе, где проходит стажировка после окончания университета, он начинает думать, что старушка-жизнь наконец решила перестать играть с ним в американские горки, потому что замотали сивку-бурку.Каждый день Крис находит время, чтобы встретить Чунмёна из университета — Чунмён же каждый раз, даже не здороваясь, долго, секунд тридцать, смотрит в глаза Криса, безошибочно определяя, каким бы мог бы ответ на вопрос ?как дела??, а потом обнимает его за пояс, утыкаясь холодным после прохладных аудиторий носом в шею.Крис вдыхает запах чунмёновских волос, и ему кажется, будто они даже пахнут вишней — Чунмён смеется и однажды объясняет, что для поддержания этого цвета волос нужен специальный тоник, а пахнет он вишней, согласно оттенку.За короткое время Чунмён умудряется выжить Криса из его собственной кухни, заявляя, что нечего там делать, коль со сковородкой обращаешься, как тайский боец с балетными пуантами; Крис, впрочем, не особо сопротивляется, потому что готовить что-то несложное у Чунмёна получается куда лучше.В те дни, когда учебы у Чунмёна нет, а Крис работает, Чунмён заявляется в адвокатскую контору и успевать перезнакомиться и переобщаться со всеми её служащими — Крис злится и не понимает, почему он злится, а Чунмён весело смеется и читает пространные лекции на тему пользы социального общения детям, выросшим в каменных трущобах многомиллионного мегаполиса. Крис саркастически замечает, что слышал это уже где-то, но Чунмён невозмутимо перескакивает с темы на тему и слушать ничего не желает.И засыпать далеко от Криса — тоже.Крису безумно нравится изучать кончиками пальцев его бледную кожу и проводить языком по пухлой нижней губе, провоцируя на поцелуй; сжимать коленями стройные бедра и чувствовать пальцами каждое выступающее ребро, отзывающееся лихорадочным стуком сердца в грудной клетке. Будто птица бьется в стекло закрытого окна.Чунмён невероятно чувствительный и тонкий, как хрустальная ножка винного бокала — сначала Крис боится неосторожным движением сломать его, но встречает только уверенный и чуть насмешливый, смягченный улыбкой взгляд темно-карих глаз, и понимает, что неизвестно ещё, кого тут сломать легче.Теперь в любом освещении Крис видит этот прячущихся вишневый оттенок волос Чунмёна и все чаще думает, что да — птица, по неосторожности искупавшаяся в вине.Чунмён много смеется и улыбается — и губами, и глазами; совмещает в себе уверенность, насмешку, задумчивость и ужасную рассеянность, которая заставляет Криса нервно кривить губы и дергаться при каждом — довольно, кстати, частом — вопле на тему очередных неприятностей.-В проклятия веришь?-Нет.Из ванной слышится смутный грохот и закономерный звон стекла — Крис поднимает голову от книги и устремляет взгляд в потолок, думая, что этого феерического человека нужно раз в неделю для профилактики сдавать на курсы приспособления к бытовому хозяйству.Чунмён стоит напротив зеркала и с неподдельной грустью рассматривает на полу то, что осталось от флакона его любимых духов — несколько крупных фиолетовых осколков, множество мелких и почти физически ощутимый запах парфюмерии.Указательный палец порезан осколком прямо по выступающей вене, и кровь торопливыми струйками сбегает на пол, смешиваясь с разлитыми духами.-Зачем осколки надо было трогать? - спрашивает Крис пустоту, хватает первое, что попадается под руку — светлое махровое полотенце — и прижимает к ранке, уже отыскивая взглядом бинты и что-нибудь для промывания.Чунмён шипит и пытается отнять ткань. Полотенце быстро напитывается темной венозной кровью — впитывает, правда, плохо, и жидкость некоторое время остается на поверхности, переливаясь в ярком свете лампы.Крис застывает, невидящим взглядом упираясь в расплывающиеся вишневые разводы на светлой ткани.В виске — снова тонкая боль от иглы с нейролептиками. А перед глазами - тонкие хрустальные бокалы, облитые сладким вином и обсыпанные перьями из пуховых подушек, и медленно втягивающееся в пушистый ворс ковра разлитое японское, бургундское и чилийское.