Часть 37 (2/2)

Огляделся по сторонам – он припарковался у подъезда, не осознав, как доехал. На автомате. Еремина, слава всем богам, не наблюдалось. С ним все понятно – маме он звонил, мама все правильно ответила, и можно быть спокойным, всего-то и нужно – подготовить достоверную ложь. И вместо раздумий о Сане, актуальней подумать о Еремине. На втором этаже зачем-то заглянул в почтовый ящик, вытащил кучу накопленной за неделю рекламы и бесплатных газет, а на третьем услышал гул басов – стены глухо сотрясались. На четвертом стало ясно, кто гуляет – музыка раздавалась с его верхнего этажа. На площадке стояла Наташка, устало прислонившись к щитку со счетчиками. – Куришь? – вместо приветствия спросил Штейн. – Не, сбежала, сил уже нет терпеть. Такси тут жду. Костя понимающе покачал головой, отпер дверь, и, войдя в квартиру, через жесткое ?не хочу? предложил: – Наташ, может, зайдешь? Чай попьем. Позвал и внутренне скривился – что за неуместный альтруизм, Штейн? Врожденный, видимо.– Спасибо, я ненадолго, минут через десять должна машина подъехать, – с радостью согласилась Наташка. – Раздеваться не буду.

Она, стянув и аккуратно поставив в угол тяжелые зимние сапоги, задержалась у зеркала. Костя, вешая одежду в шкаф, поймал ее отражение – по вечернему яркая косметика не скрывала глубоких морщин, скорбно опущенных губ и синяков под глазами. Бля, а ей всего-то тридцать шесть!

– Сама похозяйствуй, – попросил, похлопав по плечу. Наташка кивнула, едва сдерживая слезы. Прежде, чем она расплакалась, Костя смотался в спальню – только женских рыданий ему не хватало для полного счастья. С наслаждением стащив двухдневные футболку и трусы, накинул халат – штаны напяливать лень, все равно выпроводит соседку и сразу в родной душ, а потом в родную кровать. И спать под бормотание телевизора, ни о чем и ни о ком не думая. Несколько секунд пялился на телефон – поставить на зарядку или все возможные звонки отложить на завтра? Завтра… Завтра – завод и первый день на сцене без маски, или в новой маске, определится на месте, и игре не должно ничего мешать. И где Еремин, лучше выяснить сегодня. Зарядка валялась на тумбочке у кровати, и Костя решительно воткнул ее в телефон, дождался, когда трубка включится, и морально настроился побыть жилеткой для Наташки. Но обошлось – пока его не было, соседка успела успокоиться и заварить свежий чай, найдя в кухонном шкафу банку с земляничным ?Форсманом?. Хозяйничала Наташка уверенно, на столе быстро появились большие белые кружки, сахарница, ложки. Костя чуть было не устроился верхом на стуле, а потом вспомнил о себе голом под халатом и скромно уселся, сжав коленки. Полы короткого халата упрямо расходились, Штейн тихо выматерился, пытаясь запахнуть их поглубже. Наташка, звякнув сахарницей, рассмеялась: – Мужики в халатах – уродское зрелище. И не дергайся. Что я, ляжек не видела? – Почему уродское? – плюнув на борьбу, Костя скрестил, вытянув, ноги – так халат держался крепче. На правом бедре заметил синяк – темный оттиск Саниных пальцев. Ох, фак! Если вспомнить, как Еремина сорвало с резьбы от вида укуса на плече, то лучше потом себя внимательно осмотреть.

– Не знаю, глаз режет, может, с непривычки. Вроде, мужик в халате должен выглядеть барином, а выглядит нелепо. Как-то жалко… Как в юбке. – Ну ты даешь! Ты забыла древних греков, римлян – что такое штаны те и не знали. Или даже шотландцев! – Возникло чувство, будто они оба с удовольствием зацепились за тему халатов-юбок, лишь бы уйти от лишних вопросов и мыслей. – Вот шотландцев мне всегда жалко! Жопы морозили, а штанов так не придумали. Тупые. Или еще эти голландцы, которые в башмаках деревянных ходили. Представляешь, как неудобно? То ли дело лапти…Костя заржал: – Да ты – патриотка! – Не, ну правда ведь… – дальше Наташка стала рассуждать о китайских палочках и вилках.Костя кивал, пил чай – сладкий, ароматный, не слушая и не споря. Забавно, с какой стороны открываются люди – и не догадывался, что Наташка ярый русофил или как там это назвать. По идее, подобные ей оказываются особо нетерпимы к любой инаковости. Ан нет, его гомосечность, похоже, ее не смущала. Или все дело в деньгах, которые он ей платил? И не спросишь. Об этом не спросишь, а вот… – Наташ, а ко мне никто сегодня не приходил? Или вчера? – Твой мент? Ты о нем? – похоже, и правда, не смущала. – Откуда знаешь, что мент?

– Так он ?корочкой? тряс, когда я пыталась его выгнать. – Костя удивленно заломил бровь, взглянув поверх очков. Наташка пояснила: – Ну, тогда, в тот вечер, когда вы подрались на площадке. – Подрались? Мы вроде не дрались. – А мне в глазок так показалось, – нисколько не стесняясь, соседка призналась в привычке подглядывать. – Так был? – Обычно я слышу, если на этаж кто-то поднимается, а мой гуляет, ему без музыки скучно, видите ли… Но, вроде, нет. Наташка печально вздохнула. А Костя с облегчением выдохнул,тревога – вот-вот раздастся звонок в дверь и объявится Еремин, – почти улетучилась. Пусть соседка сомневалась, но Костя в ее бдительность верил – она у Наташки на уровне подсознательных рефлексов. – Так ты куда собралась? – К свекрови поеду, дети у нее и я на пару дней, пусть пропьется, – Наташка нервно взглянула на часы, десять минут давно прошли, а такси так и не подъехало. – Надолго он загулял? – по прикидкам Штейна, бухал Андрюха уже неделю, должен скоро остановиться. Наташка пожала плечами: – Дня на три, я у него все деньги забрала… – Наташкин телефон, чудовищных размеров ?кирпич?, запиликал, диспетчер сообщила – такси ждет возле подъезда, и соседка судорожно засобиралась. То ли Костина компания ее тяготила, то ли тема разговора. Да похрену. Свалила, и к счастью. Закрыв за Наташкой дверь, прижался лбом к зеркалу. От усталости кружилась голова. Зажмурив глаза, прислушался к себе – наплевать. На Еремина, на Саню, на завтра и работу. Пусто. И вот вам результат – ноль негритят.

Скинув халат, осмотрел себя. Других следов, кроме синяка на бедре, Саня на нем не оставил. На шее – красноватое пятно и губы болезненные, опухшие. К утру пройдет. В душе перепробовал несколько гелей, а потом намылил мочалку оставленным Олежкой дегтярным мылом – сбить запах апельсинов, который, казалось, въелся в кожу. Определенно – казалось. Черт, похоже, он впадает в пограничное состояние – фиксация на запахи, зацикленные стишки, эмоциональное болото. Хотя, одна настырная эмоция бултыхалась у самой поверхности. Любопытство. Забавное любопытство к приступу острой обиды на Лешку. Что это? Ревность? Всегда считал, этот ?дракон? в нем не живет, как, впрочем, и зависть. Бессмысленные, разрушающие. Чуждые, незнакомые чувства.Вот и познакомился. Каких еще драконов разбудила вылезшая наружу тварь? Осталось начать хамить старушкам и пинать котят.Или наоборот, или…

Костя рассмеялся, внезапно представив очередь к маме в кабинет – старух, сидящих на стульях, и себя с шаром для боулинга в руке. Жуткий абсурд. И чушь.

Подумаешь, ревность. Закономерно. То, что он сказал Сорину в разговоре – ?я всегда буду с тобой?, верно и в обратном варианте – Лешка всегда будет с ним. Столько лет с Лешкой жил Эдик, трахал Лешку, а был Сорин с Костей. Нуждался в Косте. И Воронцову не занять его место. Хуй. Костя все исправит. И все решит. Бросив полотенце на пол у кровати, застелил постель чистым темно-синим бельем и с наслаждением завалился. На цветном экране телефона – новомодной раскладушки – высветились две полоски заряда, на разговор хватит. Прикурил, подтянув ближе неубранную с вечера пятницы пепельницу, воняющую окурками, и клацнул по ереминскому номеру. Дожидаясь ответа, ощущал себя толстошкурым носорогом. Не успел Сашка и слова сказать, Костя наехал на него из тактических соображений – нападение лучшая защита: – Еремин, блядь, ты где пропал? Ни как долетел, ни как устроился не сообщил. Я волновался, между прочим. – Ой ли, что-то с трудом верится, – глуховато проворчал Сашка. Именно ?проворчал?, довольство прослушивалось в интонациях – шутливо-раздраженных. Велся, все равно он велся на редкие Костины подачки мнимого внимания и ложной заботы. И послушно отчитался: – Да нормально все, пахали, бухали, снова пахали. Я зарядку от телефона потерял или забыл, еле нашел тут у мужиков подходящую… Сегодня три раза тебе звонил. Ты-то где шлялся? – про звонок родителям домой он предсказуемо умолчал. – Не шлялся, а честно ночевал у мамы с папой. У меня тоже трубка села. Я, кстати, ждал – туда позвонишь, мы же договаривались. Не дождался, Лешка сегодня прилетел, пришлось по его ремонту мотаться, – искусно и легко врал Костя, наслаивая ложь на правду. И, похоже, убедительно. Еремин не истерил, не подкалывал и не сомневался. Спасибо маме. – Ты уже в городе? – Не, Кость. Хрен его знает, может, в среду вернусь, а скорее всего – в пятницу. Еремин вполне мог и хитрить, значит, Костя будет его ждать в среду. Черт, так ничтожно мало времени – два дня свободы. Фак…Поболтали пару минут почти по-дружески. Костя, пользуясь моментом, прощупал почву на предмет назначения Еремина в район на место проштрафившегося коллеги. Оказалось, Сашка и сам болтался в подвешенном состоянии – ему на повышение намекал Орлов, но дальше намеков дело не заходило.

– Сашка, а если предложат? Это же реальная полковничья должность. Пусть там и дыра дырой, но звезды на погоны тебе обеспечены. Да и бабки совсем другие, – Костя хохотнул, – только, как предшественник, с мечеными купюрами не попадайся, и будет тебе счастье. – Да ну, место паленое и должность нервная, а я – слишком принципиальный. Не хочу… А ты, никак, от меня избавиться мечтаешь? – Еремин, он – не дурак, сразу усёк подтекст Костиных вопросов. – Не дождешься, Костенька.

– Не сомневаюсь, Саш. Моя жопа всяко привлекательнее карьеры, денег, семьи и самоуважения, – иллюзия дружеской беседы вмиг развеялась, и смысла глотать сарказм не осталось. – Кому что, а мне и так хорошо. И ты ошибаешься – себя я уважаю, – сделав акцент на ?себя?, спокойно парировал Еремин. Сука. Хоть самогипнозом внушай вранье о дружбе, о некой сопричастности, каком-то подобии отношений, а факт не изменить – они враги, и, вероятно, – смертельные. К черту Еремина.

– Нахуй тебя, Саша. Приедешь – без звонка не приходи. Если не хочешь под дверью ночевать. Самоуважительно. – Не выебывайся, Костенька. Никуда тебе не деться, я все еще… – Нахуй, Саша, нахуй, – прервал предсказуемый поток угроз Штейн и отключился. Хватит на сегодня телефонных переговоров, ухо уже болит. Мысленно еще трижды послал Еремина нахуй, но не помогло – что-то уцепилось в мозгах, какая-то высказанная Сашкой фраза или слово. Что-то, диссонирующее в сложившемся образе. Причем, с хуями ничем не связанное. Костя прикрыл глаза – мысль о Еремине, жестко натянутом на член, совсем недавно будоражила, заводила. А после суток с пацаном – умерла абсолютно. Но что тогда? Фак…Заставил себя подняться и унести вонючую пепельницу, открыл окно – выгнать из спальни дым. Потянуло холодом, и Костя укутался в одеяло. В теле – ломота, будто он реально подрался, каждую мышцу тянуло. Блядь, с Ереминым привык к позе лежа, принимать, а не отдавать. И принимать – лениво, без энтузиазма. А с Саней расстарался, так сказать, весь отдался процессу. Да и пацан – жесткий, непокорный, норовящий взбрыкнуть, – утомил, физически выжал все силы. Неудобный, вот правильное определение. Неудобный и молодой, слишком. Восемнадцать… Фааак. Костя усмехнулся – мама его сожрет, он так глупо перед ней пропалился. И, главное, в этой ситуации он, Штейн, удивил сам себя – почему сознательно не спрашивал о возрасте? Пацан бы не стал скрывать… но и прямо не говорил. Да о чем тут думать, никакого секрета нет, и особого умысла тоже – не говорил, потому что боялся: Штейн не станет с ним связываться, узнав о возрасте. А Костя не спрашивал, потому что придерживался условных правил – никаких малолеток, да и неинтересны они Штейну. Были. Саню хотелось с той самой минуты, как узнал в нем незнакомца из бассейна. Лежал, пялился в потолок и тихо посмеивался. Вспомнил свои восемнадцать и свои двадцать. Хотел было констатировать: особой разницы не наблюдалось. Но солгал бы, себе солгал – два года жизни и разница, длиною в пропасть. Хорошо, не в пропасть, но точно – в широкий ров. В двадцать он уже год, как встречался с Варданом. Вчерашний сопляк, в двадцать он резко повзрослел, что ли, стал серьезнее… Но, блядь, он – не Саня. И жизнь у него была другая, и характер. Тут как с ковром – непрактично, глупо, зато хочется до одури. И похуй, что может обойтись дорогой ценой – определится пацан, он же пока щенок, слепой и неопытный, и найдет себе помоложе. Нормальный и логичный итог. Да и незачем далеко заглядывать, вестись на Санину наивную веру вдолгие ?лет через пять?.Все, решил – не будет заморачиваться. Предчувствие, предопределенность и чушь об ошейнике: стоило задать один вопрос в лоб: ?Сколько тебе лет??, и все развеялось бы без следа. Но он хотел обмануться и обманулся. Хотел трахнуть и трахнул, хотел поверить – поверил. Судьба сделала подарок, кто он такой, чтобы ей отказывать? Нахуй принципы, нахуй сомнения. Что-то еще о принципах… что-то про Еремина, завтра бы вспомнить. Завтра… надо надеть консервативный и в меру элегантный серый костюм. Броней не будет выглядеть, и вызовом тоже. Холодный и бесстрастный. Лучшая маска для завтрашнего дня.

Зачем-то еще раз прокрутил пропущенные вызовы – с Леркой все ясно, до нее слух дошел о пятничном Костином фиаско, звонила поддержать, посочувствовать. А вот незнакомый номер – интересно, кто его так настойчиво добивался, трижды звонил? Да пофиг, если он кому-то понадобился, перезвонят, или сам утром узнает. Достаточно всякой хуйни наслушался, и нужной, и абсолютно лишней. Спать.