Часть 16 (1/2)

Возле родительского дома темно, фонарей нет. Да и район, несмотря, что центр, мягко говоря, не лучший. Обшарпанные брежневки, асфальта нет, кучи мусора навалены около баков. Неспокойный район – все, кто побогаче, давно уже переехали в новостройки, оставшиеся – в основном потомственные алкаши и пенсионеры. И лишь упорные слухи о скором сносе заставляли таких жильцов, как родители Костика, упорно держаться за свои квадратные метры. Саня с изумлением огляделся по сторонам и уставился на Костю, что-то в его голове не складывалось. Видимо, треснул образ лощеного и успешного чьего-то там сынка, который до этого момента вырисовался у парня. Ну, не мажор он, Штейн, вполне себе из самого среднего класса. Просто зубастый и настойчивый.– Сходишь? – Костик спросил и, смеясь про себя, представил реакцию пацана на маму, равнодушным он точно не останется. Тот кивнул, и Костя назвал номер квартиры.– Только быстро – возьми ключи и убегай, – и на невысказанный вопрос во взгляде добавил: – На разговоры не ведись, не разувайся, не соглашайся на предложение поесть, а то возьмет в плен и считай, что пропал.– Все так страшно? – дошло до Сани, что Штейн шутит, и он тихо рассмеялся.– Увидишь, иди.Лишь бы мама лишнего ничего не сказала, а то еще наивно поинтересуется, как давно они встречаются или, что еще хуже, спят. Хотя, она не дура, увидит, что парень – молодой, да и формат совсем не Костин.Засланец вернулся ровно через десять минут, успешно избежав маминых ловушек. Запрыгнул в машину, в салоне – лишь неясный свет на панели, но Штейну показалось, что на щеках проступили яркие пятна румянца. И улыбался как-то глупо.

– Нормально все? – что-то маман ему все же наговорила…– Нормально… еле отвертелся… чёткая у вас мама… – какая-то надрывная нота проскользнула в интонациях, подтверждая подозрение Штейна, что не гладко у парня в семье.До гаража ехать недалеко, метров пятьсот, и, слава богу, подъезд расчищен от снега. И ворота отец откопал, так что провернули все быстро. Костины походные принадлежности аккуратно лежали на высоком стеллаже. Взяв сумку со спальником – пуховым, тонким и теплым, Костя поискал, на что бы встать – баул с надувным матрасом на самой верхней полке, под потолком. Только низкая деревянная лавочка, и тянись не тянись, а Штейн не достанет. Тогда на лавочку забрался Саня, но и ему пришлось попрыгать, чтобы зацепить баул за лямку. Прыгал, а Костя, как завороженный, смотрел на играющие в движении мышцы ягодиц, на спину, поясницу – футболка опять выбилась из штанов, и обнаженная кожа приманивала взгляд. Он, кажется, даже дышать перестал…

– Черт! – парень покачнулся, оступившись, и Костя, среагировав, схватил его за талию, удерживая от падения.– Ой, черт! – взвизгнул Саня, и непроизвольно выгнулся дугой, – холодно!Точно, Штейн-то перчаток так и не снял, и ледяные прикосновения до мурашек обожгли голую поясницу… Фак! Надо бы отпустить, но всего пара мгновенийв оцепенении, и руки помимо воли скользнули выше – черные, матовые перчатки на светлой, уязвимой спине. Раз… два-три…– сердце отщелкивало секунды неровным ритмом, то растягивая допредела, то собирая в точку. В момент, когдапоказалось – вот-вот, и предельное натяжение времени взорвется шрапнелью,мышцы на сильной тонкой спине сжались и… расслабились,и парень подался назад– не вперед, не уходя отхолодных ладоней, а навстречу…Ударило враз, то ли током, то ли под дых, резко втянул воздух и… отпустил, отошел к синей отцовской ?Ниве?. Черт, это даже не похоть, что-то запредельное, злое. Никаких волн и тепла, никакого возбуждения. Что-то из другой оперы, где-то в голове. Саня смотрел на него внимательно, прямо, в глазах – испуг и странная решимость. Да Костя и сам испугался… Но нашел силы улыбнуться, только чувствовал, это не улыбка – хищный оскал. И крылья носа трепетали… Закурил. Простые действия – достать пачку, вытащить сигарету, щелкнуть зажигалкой – отвлекли, уменьшили резкость кадров, будто вырванных из чужойжестокойфантазии: волосы, сжатые в кулак, толчок… вывернутая Ереминским приемом рука… толчок, одновременный удар по ногам –вынудитьнаклониться, прижать животом к синему капоту ?Нивы?, все нахуй – штаны, трусы, чтобы не мешали…– Возьми сумки и пошли на выход, – говорил, а голос – хриплый, низкий, чужой.Не дожидаясь реакции, направился к воротам – ему срочно нужен кислород. Выпустив парня, Костя, выключил свет и запер дверь. Вот ведь… сюрприз. Не сделай парень этого движения навстречу, можно было бы списать на то, что он, Костя, поддержал, не дал оступиться… Чёёёрт, а может, показалось всё-таки? Штейн бы ответил себе: ?Да, показалось?, если бы не испуг во взгляде… Ну кто бы испугался так? Высота скамейки – двадцать сантиметров, упасть с нее скорее смешно, чем страшно.В машине – молчали, Штейн просто в кои-то веки не знал, что говорить. Что-то витало в салоне, вплетаясь звуком в запахи горьковатого освежителя и табака. Что-то шаманское, варварское, будто били барабаны, ритмично, настойчиво. Или кровь стучала в висках? Глупо, фак, как же глупо… Что ты там думал о бескорыстной помощи и долгах мирозданию? Ну, ну… добренький Костя Штейн, сам-то веришь?– Слушай, в сумке спальник, он хоть и легкий, но теплый. И матрас надувной, с подушкой. Будет тебе поудобнее спать… – совладал с собой, насмешка помогла.

Саня, до этого увлеченно всматривающийся в огни на дороге, повернулся и теперь рассматривал Штейна… как загадочное неведомое существо. Слегка прищурив веки, из-под ресниц, с любопытством, настороженно.

– И зачем мне? Я бы и на мате нормально перекантовался. И вам оно зачем? – Не верил в беспричинную помощь чужого, постороннего человека. Костя и сам не уверен был в своих мотивах. Пожал плечами, убеждать в том, что от души, сиюминутный порыв – не было никакого смысла.– Захотелось, – чем не аргумент? И слово емкое, многое в себя вмещающее.Саня, чувствовалось, готов был возразить и отказаться, но не стал, протянул неуверенное ?Спасибо? и замолчал. Молчание вдруг перестало напрягать, давить. Стало легким, но упругим, густым. Заигравшая мелодия телефона будто вибрировала в тишине с полминуты, но взять трубку, ответить – это нарушить обволакивающую тишину, вернуться в реальность. Что и необходимо сделать…– Костя, – произнесла строго мама – Штейн в принципе ожидал ее звонка, но чуть позже.– Да, – и предупреждающе выделил интонацией – слушать нотации нет никакого желания: – мама.– Ты ключи возвращать не собираешься?– А нужно? Поздно уже, у отца, вроде, вторые есть, – он давно вырулил на центральную дорогу, совсем позабыв о ключах, не до них как-то.– Есть, но я вам гуляш наложила с собой взять… – Костя молчал, – хорошо, только в выходные привези. И себя, заодно, – Штейн выдохнул с облегчением, но не тут-то было, мама продолжила: – И… Кость, а ты видел, что у мальчика с рукой?– Что у него с рукой? – ага, вспомнил уродливый шрам на запястье, который еще при второй встрече отметил.– И я не знаю, но что-то мне не нравится. Мальчик сказал, что стеклом распорол, давно, два года как. И зашивали у нас в областной хирургии.Костя скосил глаза на пацана, тот, поняв, что разговор о нем, замер, прислушиваясь, и потер шрам.– Только кажется мне, плохо его зашили. Там нехорошие синие вздутия на ладони. Сынок, ты его пришли ко мне – я всю следующую неделю буду с обеда принимать и договорюсь с Витей, пока он в городе, чтобы посмотрел да на рентген направил.– Ма… я скажу, но это его дело… не уверен, что захочет.Мама фыркнула.– Так убеди, как ты можешь… что необходимо. Останется ведь без руки, молодой совсем.– Ладно, постараюсь.Черт, фак, блядь… Спонтанный порыв, жест доброй воли или еще что за хуйня, но, похоже, он, Штейн, нажил себе геморрой – его сердобольная родительница включила пацана в свою орбиту и теперь с Кости не слезет.

– Обо мне говорили?

– Да, она хочет, чтобы ты пришел к ней в поликлинику. Направит тебя к хорошему хирургу.– Я уже находился, спасибо. Три месяца пинали из кабинета в кабинет, – пацан нервно усмехнулся, и опять потер запястье.– Ну, теперь не пнут. Ма договорится. Слышал о таком докторе – Виктор Генрихович Розен?– Слышал, пытался попасть к нему, но там запись аж на полгода вперед, – верно, дядя в их убогом городке, да и во всей области, небезосновательно считается самым лучшим специалистом. И не самым доступным по ценам, если платно идти.– Вот, отведет тебя к нему, не ломайся…. Раз уж повезло.Парень хмыкнул, но не ответил. О чем-то раздумывал. Блядь, его что, уговаривать? Нахуй! Но маман… черт, черт! Ведь будет плешь есть, что он эгоист и невнимательный к людям.Уже подрулили к Лешкиному дому, и Костя, не найдя места у подъезда, припарковался за торцом.– Болит? – заметил – все время, что ехали, пацан непроизвольно крутил и сжимал, словно разминал, кисть.– А, ерунда, иногда. Немеет часто. Меня и в армию не взяли из-за этого. Кровь плохо поступает и нервные окончания пережаты.– Сань… – на это ?Сань? пацан дернулся, словно отмахнулся, но ?Шурик? не ложилось Косте на язык, а эйкать… поздно уже о безличном думать. – Ты сходи все же. На следующей неделе, пока дядя не улетел. Мать говорит, что плохое что-то у тебя, отрежут же нахер руку.– Дядя? – удивился пацан. Или парень? Или, как сказала мама, – мальчик? Но для нее все мальчики, и батины друзья тоже. Не мог Костя определить, сколько ему лет. Иногда казалось – года двадцать два-двадцать три, а иногда – что и двадцати нет. Ладно, потом разберемся…– Ну да, семейка у нас – почти все медики, – пояснил Штейн.– Я схожу… только неудобно как-то напрягать … и вас, и ее…– Мне-то где напряг? Я тут ни при чем. Скажу сейчас, куда обратиться, и всё, моя миссия выполнена.Пацан кивнул, но неуверенно. Фак! Штейн его за ручку точно не поведет. К черту! Пора закруглять этот аттракцион невиданной душевной щедрости и домой, домой… Подумать, а еще лучше – не думать, сразу в койку и спать.– Короче, решай. Написать тебе или запомнишь?– Запомню, конечно, – даже обиделся, сопляк.– Первая поликлиника, второй этаж, восьмой кабинет. Всю следующую неделю – с часу дня. Маму зовут Амалия Генриховна Штейн, на двери есть табличка. Понял?– Да понял, запомню.– Всётогда, чеши. Завтра деньги вечером подвезу. И адрес с телефонами мне напиши фирмы… той, где Алексей кухню заказал, – блин, еще один геморрой на его, Штейна, задницу.Но придется съездить, выяснить, что там у них за хуйня творится.

– Ну? – поторопил Костя, потому как парень уходить не собирался, сидел, будто к креслу прилип. Откуда-то из груди стало подниматься глухое раздражение: на себя – за то, что впрягся в чужие проблемы, на парня – за то, что сидит, ждет чего-то, и что ему нужно – непонятно. А то, что накатило в гараже, давно потеряло свою остроту, глюк и глюк. Он устал как собака, и анализировать, ковыряться в мыслях и действиях, сил банально не осталось.

– Двигай уже и сумки возьми… – и на вежливость сил не осталось.

– Да, спасибо… – парень стал нервно дергать ручку, но она не поддавалась–пока ехали, сработал автоматический замок блокировки. А бросить терзатьручку и отжать кнопку унего мозгов не хватало. Недоумок.– Давай, я сам, – и Костя, тоже недоумок,вместо того, чтобы щелкнуть по боковойконсоли на собственной дверце,перегнулся через колени парня, почти улёгшись на них грудью. Потянулся к кнопке... поймал холодную ладонь. Снова ударило под дых…Ничего не соображая,засунул руку между дверью и сиденьем, на ощупьдернул рычаг,испинка кресла резко откинулась. Теперь пацан практически лежал, придавленный Штейном. Неудобно, темно, что там у него в глазах – неясно… Зато ясно, что в штанах – откровенно стоит.

И понятно – шибанулочужое возбуждение, отчаянное, скрытое.Сам Костя остыл, другие эмоции кипели, не секс, а раздражение, досада. Прошило выстрелом, прямо в висок,и мозги разлетелись ошметками по салону…