Часть 16 (2/2)
Поэтому подумать он просто при всем желании бы не смог – не чем было. Работали, как у обезглавленной курицы, только рефлексы…Рукой в перчатке провел по животу, стягивая и без того едва державшиеся на парне штаны. Тот замер, не отталкивая, но и не побуждая. Лишь выгнулся навстречу движению и, шипя, втянул воздух...
В подсвеченной зеленью темноте зрение обманчиво ярко выхватываетизогнутую шею, кадык, сжатые в линию губы и взгляд из-под приопущенныхресниц. Это Штейн видит, но ощущения сосредоточены в середине ладони, которая горит ожогом – жжет сквозь тонкую кожу перчатки, через ткань трусов. Под ладонью горячо, жестко, и пульсирует в том самом ритме, что бился в голове весь вечер. Варварском, яростном, живом… И хочется сжать до боли, сдавить. Ни капли нежности, странное бешенство застилает глаза. Он двигает рукой, резко, сильно. Бесит ебаная помеха – трусы. Пытается сорвать к черту, не получается,резинка застревает где-то под задницей.На лишние действия терпежа нет,и так сойдёт… Обхватывая член, еще не смотрит вниз – смотрит в глаза, а потом опускает взгляд.– Блядь, охуеть, – кажется, он это сказал… или подумал… но и все – дальше только черное на светлом. Нет, член тоже темный, но по сравнению с перчаткой кажется светлым. Чуть сильнее сдавить, чуть выкрутить руку, вращая в привычном жесте, скольжения – ноль, и все получается грубее, острее, злее, чем было быбез этой тонкой преграды из чёрной кожи – тёмного, властного на светлом уязвимом. И он чувствует волну прихода, видит, как сперма выстреливает салютом. И не фанфары слышит – пушечные залпы, сердце взрывается где-то под языком.Наваливается, ловит ртом, с жадностью срывает его длинный, тихий выдох. Не целует, просто касается приоткрытыми губами. То ли ворует, то ли берет своё… Он, Костя, тоже кончил? Нет, головка больно упирается куда-то в шлевку пояса, но… если и существует на свете ментальный оргазм, то это был именно он. В пустой голове нет ни единой связной мысли, мозги вышибло нахуй, всё свелось к ощущениям – чистого дыхания, запахов – горьковато-терпких, зрения – глаза в глаза, в темную бездну зрачков. Вроде, он шептал глупое: – Тихо, тихо...– но не слышал ни звука… – всё хорошо, хорошо…
Зачем? Успокаивал или усмирял? Осторожно провел пальцами по щеке, вот теперь перчатка мешала – в смеси чувств не хватало прямого тактильного контакта, и Костя стянул ее зубами. На язык попали капли спермы, вяжущие, соленые, и на гладкой Саниной щеке – влажные дорожки от прикосновений. И это зрелище несет к рубежу, за которым вряд ли хватит сил остановиться. Но не может удержаться – слизывает солёное, терпкое из уголка рта, с родинок на щеке… Саня стонет, и этот первый, протяжный и какой-то ломкий стон вопреки всемуприводит Штейна в чувства.Блядь, стой! Все слишком… слишком сильно и… - голос Васильева, уже ставший незаметным фоном, вдруг прорвался в сознание?Ты всё ближе, ты всё ближе…всё ближе…? - … слишком неотвратимо, предопределено. Проснулся пёс, сорвавшийся с цепи – бежать… щелчок идеально совпадающих фрагментов сейчас не слишком отличался от щелчка нового ошейника…Штейн резко отпрянул и ударился головой о зеркало, свернув его в сторону.– Фааак! – прошипел, теперь придя в себя окончательно.Надо сесть на свое место и покурить. И что-то сказать. Или не говорить. Черт, подрагивали руки, и прикурить с первой попытки не получилось–сигарета прыгала. Как пацан-то? Посмотрел и лучше бы этого не делал – он все еще полулежал в откинутом кресле, только штаны натянул. Сжимал с силой подлокотник, и когда успел его опустить…
– Ты как? – все же спросил. Видимо, его голос вывел Саню оргазменного дурмана, он дернул за рычаг и сел вертикально. Не глядя на Костю, похлопал себя по карманам, и Штейн протянул ему свою сигарету, осторожно, стараясь не соприкоснуться пальцами. Нахуй, а то вдруг снова шибанет… Курили в молчании, но неловкости не ощущали, по крайней мере, Костя, да и парень, вроде, тоже. О какой неловкости речь, когда пряжка ремня давит на член? И картинки в голове – подняться, в темной прихожей прижать к стене, бросить на тонкий мат…– Я пойду… – главное не вслушиваться, главное не ловить в интонациях намек или просьбу, или предложение.– Да, иди… и сумки не забудь.Блядь, он, Штейн, прям как заботливая мамаша. Докатился.Саня поправил одежду, торопливо выскочил из машины и, вытащив спальник и баул с матрасом, застыл у распахнутой двери. Ясно, тоже не знает, что говорить. Шел бы уже, не бесил…– Я… вы… Черт! – ругнулся на себя. Ну да, кому приятно выглядеть ошарашенным наивным сопляком?– Я вам верну вещи, как квартиру найду, – выговорил четко и быстро.Они всё еще на вы? Забавно.
– Хорошо, – Костя пригнулся, чтобы видеть его лицо и усмехнулся. – И… может на ?ты? перейдем?
Парень с сомнением уставился на Штейна: правильно – дрочка не повод для фамильярности.
– А что? – Костика понесло, ирония помогала справляться с бешеным током крови в венах лучше никотина, – Тышустрый, успел даже с моей мамой познакомиться…Выдал это, чуть растягивая слова, приподняв насмешливо брови, и пацана отпустило, он придурочно заржал, махнул рукой и двинул в сторону подъездов. Вот и славно.
К себе ехать путь неблизкий, и Штейн вновь вдавливал педаль газа в пол, несся по пустынному городу, но не бесцельно, как прежде, а точно зная, куда и зачем. Одно слово перекрывало все мысли: ?Домой, домой, домой…? Приходилось, ерзая, передвигать вбок, к карману, стояк. Сидеть пиздецки неудобно. От неудовлетворенного желания сводило скулы. Но это фигня, важнее то, что приспичило бы так еще недавно, он бы, не раздумывая, свернул к бару Бобика и подхватил первую попавшуюся привлекательную задницу. Сегодня же… фак… Случилось что-то… Весь вечер что-то шло неправильно. Он, Штейн, глотнул противоядия,не так уж и много, но тварь-внутрикорчится теперь под слоями грязи и льда. Это её дрожь.Всё, что случилось – слишком для неё светлое, чистое…Снова бросил машину у дома, бегом взлетел на свой этаж. У Наташки шумно – песни, ор, что-то громыхает – наверное, Андрюха вернулся с рейса. Так сказать, неприятности рядом. Но, надейся, Костя, что не этой ночью. Будет переборчик. Хватит… в душ…всё после душа.
До душа Штейн так и не добрался, скинул шмотки – пальто, пиджак, даже не разулся. Это попахивало дикостью, но терпения не хватило. Только мелькнуло – спасибо, что ты есть, правая рука… Закрыв глаза, уперся лбом в зеркало. Ему даже представлять ничего не нужно, все образы, усиленные воображением, засвечены в лобной доле. Черное на светлом, ладонь на члене, несколько движений и белые потеки забрызгали зеркало. Фааак… Давненько ему так не сносило башню, и причин то нет… Или есть? Нет, он же не влюбился, так не бывает. У него точно не бывает, просто сработало что-то на уровне химико-физических процессов. Запахов, звуков, гормонов в крови… Предчувствия…
Оставляя за собой по пути к спальне брошенные на пол, рубашку, брюки, носки, трусы, рухнул в кровать. Пустой, обессиленный и легкий, как сдутый футбольный мяч. Напомнил себе: с утра убрать барахло, главное – сперму с зеркала стереть перед приходом Еремина. И отрубился мертвецки до самого утра.